Текст книги "На лыжах"
Автор книги: Василий Брусянин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
В. В. Брусянин
На лыжах
Спешим на предвыборное собрание младофиннов [1]1
Программа младофиннов сходна с программой нашей конституционно-демократической партии.
[Закрыть]. Идём узкой лесной дорогой на лыжах. За все эти дни, там и тут, то и дело встречаешь на больших дорогах и на узких лесных дорожках людей, идущих на лыжах. Всё взрослое население Финляндии – мужчины и женщины – в движении: собираются по деревням, спешат на предвыборные митинги, ходят друг к другу и обсуждают один для всех близкий вопросы: кого выбирать депутатом в сейм?
И мы идём на лыжах по узкой лесной дороге и спешим на предвыборное собрание. Впереди меня идёт Пекко Лейнен, мой приятель страны лесов и туманов.
Он – низенький коренастый человек, с широкими плечами, прекрасно говорит по-русски, на собрании рабочей партии говорит с увлечением и его всегда охотно слушают. В своём рабочем районе Пекко особенно популярен, в особенности среди своих единомышленников. Старофинны и младофинны его ненавидят за его резкие нападки на «буржуазные» партии.
Пекко Лейнен только вчера вернулся домой после недельной командировки в соседние приходы, где он выступал в роли «выборного агитатора» от рабочей партии. Он немного охрип и жалуется на переутомление. На предстоящем собрании младофиннов говорить не предполагал, потому что его сменил другой выборный агитатор, и идёт со мною только из желания быть моим спутником и переводчиком.
Скользя на лыжах, мы спустились в лощину, перебрались через мостик и выбрались на холм с большими красностволыми соснами. На этом холме расположена небольшая финская деревушка, обитатели которой заняты рыбной ловлей на соседнем озере Вамильярви.
В этой деревушке Пекко должен познакомить меня со своим товарищем Иоганом. Впрочем, они теперь уже не товарищи, хотя по-прежнему не прерывают сношения, но видятся уже реже. Об Иогане Пекко говорит:
– Иоган с ума сошёл!.. Бросил нашу партию и сошёлся с «христианскими» рабочими.
– Почему же так? – спрашиваю я.
– Не нравится ему тактика социалистов.
– А программа?.. Разве он и программе изменил?..
– От программы он никуда не уйдёт, – хмуро заявляет Пекко. – Ведь он сапожник как и я… Земли у него тоже, что и у меня: усадьба да луга все в каменьях.
Иоган – высокий, стройный, с худощавым лицом. Глаза у него утомлённые, говорит вяло. Здороваясь, он крепко пожал мне руку и улыбнулся только глазами, как умеют улыбаться только финны. А исчезла улыбка в глазах, и опять в этих глазах – немного хмурое выражение.
Идём втроём вряд по широкой улице. Солнце светит ярко, по земле стелется снеговая дымка, «позёмка», как говорят у нас в России. Шуршат по снегу лыжи, и в их шорохе ухо улавливает что-то успокаивающее. Тихо на улице деревни, безмолвно в лесу, когда мы свернули с широкой дороги и вышли под зеленеющие своды елей и сосен.
Я попросил Пекко втянуть Иогана в разговор на тему о партии «христианских рабочих». По-русски Иоган, что называется, ни слова, так что Пекко пришлось говорить с ним и за себя, и за меня, и со мною за своего товарища. Иоган весьма охотно рассказал и о себе, и о своих соображениях, благодаря которым перешёл в партию «христианских рабочих», изменив социалистам.
Он, действительно, по-прежнему разделял программу рабочей партии, особенно экономические её параграфы, но его, как передал мне Пекко, «напугало поведение социалистов в сейме». Он боится изменения выборного закона после ряда роспусков сейма и боится нового неведомого закона, который может лишить его права на голосование. Иоган сослался даже на черносотенный петербургские газеты, в которых будто бы уже заговорили о перемене выборного закона в сейме.
Своей новой партией «христианских рабочих», как оказалось, он также недоволен, потому что она будто бы слушается «господ» из партии старофиннов. В заключение Иоган сказал, что снова подумывает о том, чтобы примкнуть к рабочим-социалистам.
– Почему же, – спрашиваю я Пекко, – христианские товарищи не понравились товарищу?
Пекко лукаво улыбается и отвечает:
– Что же, – говорит он, – они только о христианстве думают и кричат…
…
Припоминаю лозунги на избирательных бюллетенях в тех участках, где выставлены были кандидатами в депутаты сторонники партии «христианских рабочих». На одном участке г. Выборга партийный лозунг заменён патетической фразой: «Христианская рабочая партия». И ни слова больше, что бы избиратель мог ожидать от этой партии. На другом участке [2]2
фин. Viipurin pitäjä – Выборгский приход. Прим. ред.
[Закрыть] лозунг выражает как раз то, во что не верит Иоган: «Победа рабочего вопроса на христианской подоплёке» [3]3
Слово pahjalla только и можно перевести не совсем благозвучным «подоплёка». Партия «христианских рабочих» проявила заметную деятельность в 1905 г., когда сформировалась и так называемая «аграрная» (земледельческая) партия. Абсолютное число поданных бюллетеней в три предшествующие выборные компании возрастало так: в 1903 г. было 13.601 чел., в 1908 – 18.848, в 1909 – 23.120. В сейм «христианские рабочие» провели 2 депутатов. Из среды фабрично-заводских рабочих в упомянутую партию переходят немногие. Она пользуется симпатией среди трудящихся глухих приходов.
[Закрыть].
* * *
В народный дом мы явились уже в разгар собрания. За обширным чёрным столом заседал комитет местной организации младофиннов, остальная, большая часть обширной комнаты была уставлена скамьями. На скамьях вплотную друг к другу были размещены слушатели. Тут были и старики, и старухи, и молодые женщины с ребятами, и степенные финны средних лет с серьёзностью в лицах. Слушателями были заняты и проходы по обеим сторонам ряда скамей, стояли финны и у стены, и в выходных дверях, и в дверях в соседнюю комнату. Было и жарко, и душно, но публика с большим вниманием слушала речь оратора-младофинна. Оратор – прилично одетый, высокий господин в очках. Как потом я узнал, это был учитель гельсингфорсской мужской гимназии, командированный центральным младофинским комитетом в качестве оратора по Выборгской губернии.
Говорил он не спеша и не волнуясь, а так, как будто перед ним были юные ученики, которым что ни скажи, во всё уверуют. Ни жесты, ни повышенная страстность голоса не сопровождали его речи. И на лицах слушателей было отражено бесстрастие, почти равнодушие. Но речь оратора оживилась, когда он приступил к критике программ партий справа и слева.
Подчеркнув симпатию к партий шведоманов [4]4
Шведоманы, или шведская народная партия, поддерживает в населении симпатии к Швеции. Партия старофиннов сходна с нашими октябристами, а в иных пунктах программы приближаются к русским националистам и даже «правым». Аграрная партия, собственно, партия интересов мелких землевладельцев и крестьян, занятых земледельческих трудом. До некоторой степени ей соответствуют наши трудовики.
[Закрыть] как к партий конституционной оратор оговорился, что национальные вопросы всё же разъединяют младофиннов и представителей шведской народной партии.
– Но всё же, – закончил оратор, – мы вместе со шведской народной партией будем оберегать конституцию.
Старофиннов младофинн-оратор упрекал в узком национализме и консерватизме и добавлял:
– Ваша уступчивость в сенате и излишняя боязнь в сейме – символы вашей слабости, вашей дряхлости… Уступите же место в сейме представителям молодой и энергичной партии младофиннов как зрелым детям молодой Финляндии.
В глазах оратора вспыхнул огонёк возбуждения, когда он перешёл к критике программ демократических партий, а в особенности рабочей партии.
– Наша рабочая партия, – говорил он, – свято хранит параграфы своей программы, но не умеет охранять нашей конституции. Это – политическая незрелость! Политическая слепота!… Вот наша «аграрная» партия! Она тоже объединяет трудящихся людей, но почему же она умеет и охранять конституцию?.. Потому, что смысл своей программы она подчиняет интересам родины. Но, аграрная партия – партия незрелых людей и в смысле просвещения, и в смысле понимания интересов финляндской конституции. Членам аграрной партии ещё нужна политическая школа… А посему, граждане, голосуйте за нас, за молодую и зрелую политически партию младофиннов…
В положительной части своей речи оратор всё время призывал население согласовать своё поведение с основными законами страны, потому что «только эти законы дадут землю трудящимся на земле и улучшат положение трудящихся на фабриках и заводах».
– На суд и основные законы надейтесь, граждане! – восклицал он. – Законы улучшат суд, а суд даст всем равноправие перед законом и справедливостью.
Далее оратор говорил, что только законность и корректность в поведении населения страны оберегут финскую конституцию. Законы же помогут стране решить и вопрос о воинской повинности… все вообще вопросы, связанные с цельностью страны и с сохранением её конституции.
Последние фразы своей речи оратор сказал с большим подъёмом. Но странно, слушатели не реагировали на эту речь ни возгласами одобрения, ни аплодисментами, ни шиканьем, так я и не узнал, какое впечатление было от этой речи. Такое равнодушие часто мне приходилось наблюдать в стране озёр и туманов.
Следующим оратором выступил старофинн, человек лет 50, с лицом пастора. Речь его была кратка, вяла и произвела на меня такое впечатление, как будто и сам оратор не знал, для чего он собственно говорит?
Оратор-старофинн в своей речи не превзошёл рамок «общих мест». Говорил он и о том, что «Финляндия – для финнов». Говорил и о том, как бы хорошо было, если бы улучшить жизнь отечества и общества, и что общественное желание должно победить все препятствия.
– Мы, старофинны, – продолжал он, – заботимся об обществе. Земледельцам желаем земли! Рабочим – тишины и лучшей жизни!.. Желаем мы, чтобы наши законы охранялись всем народом, и чтобы все законы писались на евангельском начале…
От всей его речи веяло какой-то наивностью и простотой и чем-то бессильно-ветхим и умирающим. И нельзя удивляться тому, что партия старофиннов с каждым годом уменьшается, и политическое значение её падает. Консерватизм и национализм этой дряхлой партии бессилен побороть хотения молодой жизни финнов, которые, независимо от того, к какой партии принадлежат, все как один хотят уберечь свою конституцию и законы свои охраняют, не утрачивают и национального самосознания. Очевидно только, что политическая жизнь последнего времени передвинула симпатии большинства населения от «общих евангельских мест» в сторону реальных и злободневных запросов существования.
К сожалению, на этом собрании мне не удалось слышать речи представителя рабочей партии, потому что она не была произнесена. Младофинны, устраивая собрание накануне выборов, не имели ввиду полемики с представителями других партии, недаром во время скучной речи старофинна в рядах слушателей заметно выражалось нетерпение, и даже раза два кто-то негромко произнёс: «piisaa!» [5]5
фин. Piisaa! – Довольно!
[Закрыть] Специальный оратор-младофинн объезжал районы спешно, имея ввиду сосредоточить внимание избирателей-единомышленников на главных пунктах программы и, так сказать, подвести итог выборной кампании.
Пекко вступил с ним в частную беседу, прося его и председателя собрания разрешить сказать несколько слов. Но гельсингфорсский учитель, вынимая часы, отрицательно помотал головою и называл районы, где ему ещё надо побывать до вечернего гельсингфорсского поезда, а назавтра он должен поспеть в столицу страны, чтобы опустить в урну свой бюллетень. Он торопился к выходу и пикировался с Пекко, который всё же успел сказать ему несколько неприятных слов. Я не знаю смысла последней фразы, которую обронил гельсингфорсский учитель, садясь в сани. Пекко же бросил ему вдогонку крылатую фразу:
– Me teemme työta käsillä! [6]6
фин. Мы работаем руками!
[Закрыть]
Ночь накануне выборов я провёл в крошечной холостой хатке Пекко Лейнен. Всю ночь я плохо спал, лежал с открытыми глазами и чувствовал себя в какой-то странно-фантастической обстановке.
Бледный отсвет ночи вливался в оконца хатки деревенского сапожника. За стеной гудела буря. После далёкого лыжного пути во всём теле чувствовалась усталость, не хотелось читать, и спать я не мог. Всё думал о Пекко, его жизни, его работе в своём районе и о его горячей преданности интересам своей партии. Черкнёшь спичкой, чтобы разжечь потухшую папиросу, и из тьмы ночи выплывут все подробности обстановки жилья моего спящего хозяина. Низенький столик с инструментами, обрезками кожи, дратвою, коробки с гвоздями, – у окна. В углу стол, за которым мы с Пекко ели ветчину и яичницу и пили чай. Над столом самодельная этажерка, набитая книгами и газетами. Над рабочим столом сапожника крошечная жестяная лампочка. Направо небольшая печь с чёрным от сажи челом, на плите два-три горшка, чашки, стаканы. Налево в углу кровать, на которой спит утомившийся Пекко Лейнен, свободный гражданин своей страны, на долю которого выпадает такое благо – опустить в урну бюллетень с именем, в которое Пекко верит как в себя. В избе неуютно и нехозяйственно, но как-то по-своему мило. Чувствуется, что живёт здесь человек одиноко, но живёт в своём одиночестве для других, для всех. А я – только зритель, только наблюдатель чужой жизни для всех… Я – листок, оторвавшийся от ветки родимой, а Пекко Лейнен – молодой отросток прекрасного, хорошо и весело растущего дерева с именем – дорогая родина.
Лежу в темноте. Прислушиваюсь к тихому и ровному дыханию Пекко, и тихая грусть заполняет мою душу.
А утром, часов в девять, мы с Пекко опять идём на лыжах по лесной дороге. До избирательного участка километров десять. Торопимся в пути и молчим. Впереди меня идёт Пекко и голову держит прямо, а когда обернётся ко мне, я вижу его весёлое и довольное лицо. И я с завистью смотрю на него и жду, что он скажет мне, идущему с опущенной головой. Но Пекко сосредоточен и молчалив, только лицо его выдаёт те чувства, с какими он подходит к урне, около которой и осуществит своё человеческое право, которое ещё не всеми завоёвано на свете.
Идём и молчим. Обо всём переговорено, надо только сделать дело. Пекко опустить в урну свой бюллетень, а я посмотрю, как он это сделает. Финляндия и в этом отношении не похожа на нашу Россию: люди, не имеющие права опустить своего бюллетеня в урну, беспрепятственно могут посмотреть, как это делают другие. И знакомая грусть снова сжала мне сердце.
Забелели на пригорке за лесом кровли домов под пеленой снега. Это деревня С., в которой большая народная школа, в которой и помещался избирательный участок.
У крайней избы деревни повстречали старика и молодую женщину. Это избиратели, неспешно идущие к урне. Оба одеты по-праздничному, идут деловито, утопая в рыхлом, выпавшем за ночь снегу. Пекко здоровается с ними, здороваюсь и я. Идём дальше. По уклону широкой улицы навстречу нам на лыжах мчатся школьники. Сегодня они не учатся – воскресенье. Сегодня они уступили свою школу избирателям. Хохочут школьники, догоняя друг друга, и мне хочется хохотать вместе с ними таким же беспечным смехом. Вот двое из них затормозили лыжи, остановились и смотрят на Пекко, старика и молодую женщину. Смотрят серьёзно и знают, для чего эти люди идут в их школу. Вот они крикнули что-то в нашу сторону и опять помчались на лыжах. И опять слышен их здоровый смех… Смейся весело, молодая Финляндия! Если много горького у тебя в настоящей жизни, то будет много радостей в будущем: твои граждане чрез избирательные урны отвоюют это лучшее будущее и себе, и будущим поколениям.
На крыльце школы, прекрасно оборудованного обширного здания, стоять два человека с национальными двухцветными лентами через плечо. Это – выборные, наблюдающие за порядком. Пекко здоровается с ними, что-то говорит, кивая в мою сторону, и меня пропускают беспрепятственно в помещение избирательного участка, не спросив, кто я? зачем?
Посреди обширной комнаты, с географическими картами и разными таблицами на стене, расположен обширный стол под тёмно-серым сукном. За столом заседает выборная комиссия из представителей всех партий. Направо, ближе к окнам, два столика отгорожены ширмами. Цинковая урна в виде усечённой пирамиды стоит около стула председателя. Урна с громадными красными печатями, а бюллетени опускаются в щель верхней плоскости урны.
Избиратель подходит к столу и называет себя. Его имя быстро отыскивается в списке. Ему вручают заготовленный для него листок, и он идёт с ним к одному из столов за ширмой, отмечает здесь красными чернилами имя кандидата и идёт к урне. Председатель кладёт на бюллетень штемпель участка, и избиратель сам опускает бюллетень в урну.
Проделывается всё это медленно, но деловито. В обширной прихожей густая толпа избирателей. Одни уже уходят, исполнив свой долг, другие запасаются порядковыми номерами и идут к урне. В первый день выборов, к двенадцати часам, было подано уже 220 бюллетеней из 630.
В толпе избирателей тихий говор: никакой агитации, ни спора, ни серьёзной деловой речи. Финны вообще не любят шуток, а около урны ещё серьёзнее и молчаливее.
Слежу за тем, что будет делать Пекко Лейнен. Вот он подходит к столу, здоровается с председателем за руку, и они оба улыбаются, обмениваются какими-то краткими фразами. Пекко опускает бюллетень и исчезает в толпе.
В прихожую выходят два члена комиссии, осматривают меня с любопытством. Обращаюсь к ним с вопросом. Отвечают неохотно, но я чувствую, что недаром они подошли ко мне. Ищу глазами Пекко. Вот и он, подходит к нам, знакомит меня с членами комиссии, называет газету, где я предполагаю напечатать свои впечатления, и прежней холодности и подозрительности в отношении ко мне как не бывало. И я получаю все нужные мне сведения.
Выхожу с Пекко наружу покурить.
– Пекко, почему они неохотно со мною говорили, пока не подошли вы?
– Они опасались, не от правой ли газеты вы.
Чувствую, что краска бросилась мне в лицо, стыдно стало за публицистов «справа», а Пекко улыбается и говорит:
– Черносотенному корреспонденту никаких сведений не дали бы!.. Так, конечно, кто хочет, может войти и смотреть…
Был свидетелем интересной бытовой сценки.
Мимо школьной ограды проходят две молодые девушки, в коротких жакетах, в тёплых платках.
– Идите на выборы! – крикнул им высокий стройный финн, теребя ещё как следует не пробившиеся усики.
Девушки хохочут, что-то отвечают.
– Боятся женихов! – громко выкрикивает человек с седыми усами и с трубкой в углу губ.
– Мы не скажем!.. Идите!..
Общий смех и говор. Девушки приостановились, говорят что-то, смеются и машут руками.
От Пекко узнаю любопытную бытовую особенность. Как оказывается, многие незамужние женщины Финляндии избегают участия в выборах только потому, что считают возраст свыше 24 лет неудобным для положения невесты.
В какой мере такая предусмотрительность распространена – сказать не сумею. Скажу только, что молодых женщин около урны я не видел. Может быть, это только случайность. Не подлежит сомнению только, что в общем финские женщины принимают весьма горячее участие в выборах: занимаются агитацией и распространением предвыборной литературы и всячески содействуют успешному ходу выборов.
Вспоминая о выборах прошлого года, много говорили об одном старике, которому минуло 95 лет от роду. Старик еле добрался до урны и при общем внимании опустил свой бюллетень. Рассказывали только, что он очень долго пробыл за ширмочкой, пока писал трясущимися руками имя кандидата. Рассказывали и о другом старике, калеке, которого внесли на руках в помещение выборной комиссии.
Из представителей дряхлого населения и мне удалось увидеть седую сгорбленную старуху. Говорили, что ей более семидесяти лет. Она пешком пришла на избирательный участок за пять километров. Я видел потом, как она шла по лесной дороге, возвращаясь домой. С белыми волосами, в белом платке на голове, она шла по лесной снежной дороге и представлялась мне каким-то символом северной окраины, с голубеющими снегами и седыми туманами.
* * *
Домой мы возвращались большой дорогой. Навстречу нам попадались избиратели: пешие, на лыжах или в санях. Встречались сани, в которых сидело по пять или по шесть человек, мужчины и женщины… Встретились сани, в которых сидели четыре женщины, а лошадью правила девочка-подросток. Это всё коллективные поездки на выборы из дальних углов прихода.
В общем, выборы на том участке, где мне пришлось быть наблюдателем, прошли оживлённо. Абсентеизм заметен был только среди старофиннов. Всю эту партию характеризовали обидным словом «старики» и лукаво посмеивались над ними. Состязались между собою на выборах только три партии: младофинны, аграрии и рабочая партия. Предсказывали победу земледельцев, так как рабочих в районе моих наблюдений немного, а младофинны только ещё второй год укрепляли свою позицию. Предсказание сбылось – победили аграрии. [7]7
На предыдущих выборах на участке моих наблюдений из 677 голосов за старофиннов было подано 209, за младофиннов – 105, за социалистов – 170. В последнюю цифру входят и голоса аграриев.
[Закрыть]
В деревне Нейвола, у лавки, встретили толпу финнов разных возрастов. Собравшиеся были необычно возбуждены. Заслыша говор, Пекко врезался в толпу на лыжах, как бежал по дороге, а через пять минут я смотрю и не узнаю его. Размахивая руками, он кричит что-то. Его перебивают, а он ещё выше поднимает голос и ещё громче кричит. Говор усиливается. Из лавки вышла новая группа финнов. И те волнуются, кричат, машут руками. Я затерялся в толпе взволнованных людей и, не понимая в чём дело, чувствую себя весьма скверно.
Скоро я узнал о случившемся.
В районе моих наблюдений местный почтальон – старофинн. Очевидно, из ненависти к враждующим партиям, им была допущена возмутительная тактика партийной борьбы. Получив за неделю до выборов воззвания, объявления, агитационные листки и бланки бюллетеней, адресованные младофиннам и рабочим, почтальон-старофинн припрятал все эти материалы и передал их по назначению только в первый день выборов, а в некоторые места – накануне.
Толпа гудела, и было приятно смотреть на это оживление спокойных сынов страны озёр и туманов. Почтальона, впрочем, оправдывали и говорили, что правонарушение избирателей совершил кто-то другой в центре почтового ведомства ближайшего города или ближайшей почтовой конторы.
– Это – он!.. Он!.. – раздавались голоса, и упоминалось имя почтальона. – Он и раньше это делал!
– Сменить почтальона!..
– Под суд его!..
Я расстался с Пекко Лейненом. Он решил принять участие в расследовании поведения провинившегося почтальона, горячился и бранился.
Иду домой на лыжах лесной дорогой и несу в душе какое-то бодрое чувство. Чужие волнения передались и мне.
А небо к вечеру нахмурилось и потемнело от серых туч, надвинувшихся на небо. Загудели верхушки сосен и елей, и запели по дороге вихри снежной бури.
Природа сурово встретила первый день выборов в стране «внешних козней и суровых возможностей», как выражаются на официальном языке о Финляндии… Что-то вещает эта снежная буря?..
1916
