Текст книги "Запрещенный Сталин"

Автор книги: Василий Сойма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 35 страниц)

В. Сойма
ЗАПРЕЩЕННЫЙ СТАЛИН

ОБ ЭТОЙ КНИГЕ

После смерти И. В. Сталина осталось огромное количество документов (писем, записок, неправленых стенограмм его выступлений), которые никогда ни в советской, ни в современной российской Историографии не анализировались и не обобщались. Причина проста: они вступают в противоречие с идеологемами хрущевской и горбачевской пропаганды и опровергают их.

Один пример: о неготовности Сталина к войне. В 1939 году он провел тайную операцию – о ней не знал даже Минфин – по закупке на Западе стратегического сырья, которым в то время не обладал СССР. Это сырье все четыре года войны удовлетворяло потребности СССР на 70 процентов. Но в сознании людей сидит формула Хрущева о неготовности Сталина к войне.

Впервые собранные и прокомментированные документы переворачивают привычные представления о личности И. В. Сталина.

Глава 1
ЗАСЕКРЕТИТЬ НАВСЕГДА!

Писатель Константин Симонов шесть раз был лауреатом Сталинской премии. Он лауреат Ленинской премии. Герой Социалистического Труда.

Симонов написал письмо перед XXIII съездом КПСС, который открылся 29 марта 1966 года. На письме, хранящемся в архиве, есть пометы от руки помощника Л. И. Брежнева А. М. Александрова-Агентова: «Доложено 23.111. тов. Брежневу Л. И., который в тот же день беседовал с тов. Симоновым. А. М. Александров».И далее: «В архив. А. М. Александров. 16.1.66 г.».

«ПЕРВОМУ СЕКРЕТАРЮ ЦК КПСС товарищу БРЕЖНЕВУ Л. И.

Многоуважаемый Леонид Ильич!

Отнимаю у Вас время этим письмом в напряженные предсъездовские дни потому, что встревожен некоторыми, в том числе писательскими, выступлениями на съезде Компартии Грузии, клонящимися к новым переоценкам деятельности И. В. Сталина.

Сейчас, в канун XXIII съезда, нас всех больше всего волнуют проблемы перестройки хозяйства, предстоящая всем нам огромная и увлекательная работа, необходимая для дальнейшего движения к коммунизму.

Но мне кажется, что в той большой и острой борьбе нового со старым, которая уже идет и еще предстоит нам, все косное, неспособное работать по-новому будет еще не раз искать для себя политической опоры в канонизации Сталина и в антиисторических попытках возвращения к его методам действий.

В своем отношении к Сталину я многие годы был тем, кого называют сейчас «сталинистами», и как писатель-коммунист несу за это свою долю ответственности.

Но тем большую ответственность несу я теперь за то, чтобы о Сталине и о его культе непогрешимости, к созданию которого мы сами были причастны, говорилась полная историческая правда.

Возьму только одну сферу исторических событий, над которой я уже десять лет работаю как писатель, – минувшую войну.

Я убежден, что в ходе войны Сталин делал все, что он считал необходимым для победы, но это не может заставить меня забыть, что он же несет прямую ответственность за наши поражения в начале войны и все связанные с этим лишние жертвы.

Я не могу забыть ни на минуту, что перед войной, согласно официальным, опубликованным у нас данным, в результате произвола погибли все командующие военными округами, были устранены все члены военных советов округов, все командиры корпусов, почти все командиры дивизий, большинство комиссаров корпусов и дивизий, около половины командиров полков и около трети комиссаров полков.

Вступив в войну после такого разгрома армейских кадров, погибла бы любая страна. И то, что наша страна после этого не погибла – чудо, которое совершили народ и партия, а не Сталин.

В ходе войны Сталин проявил крупный государственный ум, большую твердость и волю и внес этим значительный личный вклад в победу нашей страны над врагом. Об этом не следует ни забывать, ни умалчивать при одном непременном условии, – чтобы наряду с этим никогда и ни при каких обстоятельствах не забывать и не умалчивать о предвоенных преступлениях Сталина, поставивших страну на грань катастрофы.

Нельзя забывать и еще одно: что, внеся свой вклад в нашу победу, Сталин после войны вновь взялся за избиение кадров (Ленинградское дело и многое другое), и ко времени его смерти в стране все явственней нарастала угроза повторения 37-го года.

При том условии, что все это, сказанное партией на XX и XXII съездах, будет вновь подтверждено со всей решимостью, нет никаких оснований несправедливо умалчивать о тех заслугах, которые были у Сталина в период войны и в предыдущие периоды истории. Если же его преступления перед партией и народом будут замалчиваться (что почему-то все чаще имеет место в нашей массовой печати), то все упоминания о его действительных заслугах будут выглядеть как попытка реабилитации этой крупной исторической фигуры в целом, в том числе и реабилитации его прямых преступлений.

Мне кажется, что нам необходимо сейчас четко и публично отделить в сознании людей те глубоко верные общие выводы, к которым в отношении И. В. Сталина пришли XX и XXII съезды, от ряда явных передержек и несправедливостей, вроде «руководства войной по глобусу», сказанных персонально Н. С. Хрущевым.

Нам нет нужды ни очернять, ни обелять Сталина. Нам просто нужно знать о нем всю историческую правду.

Я принадлежу к числу людей, которым кажется, что знакомство со всеми историческими фактами, связанными с деятельностью Сталина, принесет нам еще много тяжких открытий. Я знаю, что есть люди, считающие наоборот. Но если так, если эти люди не боятся фактов и считают, что вся сумма исторических фактов, связанных с деятельностью Сталина, будет говорить в его пользу, то они не должны бояться ознакомления со всеми этими фактами.

Поскольку в партии и в стране продолжаются споры вокруг этой проблемы, – и не надо закрывать на это глаза, – мне кажется, что было бы правильным выделить на XXIII съезде партии комиссию из партийных деятелей и коммунистов-историков, которая последовательно и объективно изучила бы все основные факты деятельности Сталина во все ее периоды и в определенный срок представила бы на рассмотрение Пленума ЦК свои предварительные выводы. Понимаю, что мы живем не в безвоздушном пространстве и что часть этих фактов, может быть, еще ряд лет придется сохранять как партийную и государственную тайну. Но основные выводы такой комиссии, исходящие из объективного изучения всех фактов, как мне кажется, будет правильным в той или иной форме довести до всеобщего сведения.

Может быть, я ломлюсь с этим письмом в открытую дверь и только отнимаю у Вас время – тогда простите.

Уважающий Вас Константин Симонов

23 марта 1966 г.».

АПРФ. Ф. 80. Подлинник. Машинопись, подпись – автограф.

На XXIII съезде эту тему не поднимали. И на последующих тоже. Почему невыгодную для ниспровергателей Сталина сторону его деятельности так тщательно укрывали в тайниках спецхранов? Может быть, потому, что первоисточники пролили бы свет на подлинную подоплеку событий, и они предстали бы перед современниками не в искаженном многочисленными интерпретаторами виде?

Давайте заглянем в эти документы.

Глава 2
ПИСЬМА СТАЛИНУ. ИЗ ЕГО ЛИЧНОГО АРХИВА

А. В. Луначарский: «Не забудьте меня…»

Весна 1925 года. В партии продолжается дискуссия по поводу статьи Л. Д. Троцкого «Уроки Октября». Рядовые малограмотные коммунисты от станка, вступившие в РКП (б) по «ленинскому призыву», мало что смыслят в происходящем. Не только им многое не ясно, трудно разобраться даже таким фигурам, как нарком просвещения А. В. Луначарский. И он обращается с письмом к И. В. Сталину.

«1 апреля 1925 года

Сов. секретно

Дорогой

Как, вероятно, и многие другие, – я нахожусь в странном положении. Все-таки я числюсь членом Правительства РСФСР, а между тем я ничего не знаю о происходящем в партии. Слухи же носятся вихрем, разнородные и противоречивые.

Однако дело не в том, чтобы я просил Вас указать мне путь для действительной информации. Я хочу написать Вам, что я всегда готов исполнить любое парт, поручение и в меру моих сил, скромных, но и недюжинных. При этом я издавна привык считать Вас, среди вождей наших, самым непогрешимо чутким и верить в Вашу стальную «твердую гибкость».

Я не навязываюсь партии. Ей лучше видеть, кого как использовать. Но в большом деле можно забыть то или иное. Напоминаю – Вы можете располагать мною безусловно. С комм, приветом

А. Луначарский».

АПРФ. Ф. 45. On. 1. Д. 760. Л. 150–150 об. Автограф.

На письме нет сталинской резолюции. В деле сохранилась заверенная заведующим бюро Секретариата ЦК РКП(б) Л. 3. Мехлисом машинописная копия. В правом верхнем углу пометка:

«ПБ. Архив Сталина. Мехлис. 1/III». Но это письмо, наверное, повлияло на решение Сталина принять закрытое письмо местным партийным организациям с разъяснением сущности разногласий в верхушке партии, которое и было принято 26 апреля 1925 года Пленумом ЦК РКП(б), подведшим итоги внутрипартийной дискуссии.

А. И. Рыков: «Гриша на нее ответит…»

В начале февраля 1926 года вышла отдельной брошюрой работа И. В. Сталина «К вопросам ленинизма», в которой он полемизировал с Г. Е. Зиновьевым по основным вопросам теории и практики строительства социализма. На нее откликнулся А. И. Рыков – член Политбюро ЦК, председатель СНК СССР и СНК РСФСР.

Письмо – на бланке председателя Совета Народных Комиссаров СССР.

«6 февраля 1926 года.

Строго секретно

Тов. Сталину

Брошюру твою прочел. Читал между приемами, телефонными звонками, подписью бумаг и т. п. Поэтому многое мог упустить. Мне кажется, что наиболее ответственной является глава о диктатуре. Диктатура толкуется как насилие, и это, разумеется, во всех отношениях правильно. Но в брошюре нет достаточно ясных точных формулировок относительно того, что формы диктатуры и формы насилия меняются в зависимости от обстановки, что диктатура не исключает, допустим, «революционной законности», даже того или другого расширения избирательного права. В условиях гражданского мира, разумеется, диктатура проводится иначе, чем в условиях гражданской войны. Внесудебное применение насилия, в соответствии с ослаблением враждебных сил, уменьшается и будет уменьшаться. Это относится, например, и к применению высшей меры наказания. Оживление советов и увеличение прав волостных и уездных Советов, с привлечением в них широких кругов беспартийного крестьянства – отнюдь не противоречит диктатуре пролетариата и может быть проведено в жизнь только на известных условиях (объединение всех трудящихся и эксплуатируемых вокруг рабочего класса и коммунистической партии). Что-нибудь на эту тему, мне кажется, нужно сделать, чтобы читатель мог найти в брошюре ответ на некоторые из злободневных вопросов современной действительности.

Брошюра, мне кажется, правильная. Гриша на нее ответит, и я боюсь, что нам придется выдержать новое литературное сражение, хотя без этого все равно не обойтись.

А. И. Рыков».

АПРФ. Ф. 45. On. 1. Д. 797. Машинопись с правками автора.

Его автограф.

Гриша – это Григорий Ефимович Зиновьев (Радомысльский). 1926 год был для него последним годом пребывания в членах Политбюро ЦК на посту председателя Ленинградского Совета и председателя Исполкома Коминтерна.

Г. В. Чичерин: «В ваших устах это неудобно…»

«2 ноября 1926 года

Тов. Сталину

Уважаемый товарищ,

Вам не передали мою вчерашнюю записку, в которой я Вам указывал, что вся заграница – и пресса, и правительства, – считает Вас руководящим лицом СССР и каждое Ваше слово расценивает как правительственный манифест; поэтому крайне неудобно в Ваших устах такие выражения, как «или мы их поколотим, или они нас поколотят» о других государствах. Или мы готовим войну? Где наша мирная политика?

Чичерин».

АПРФ. Ф. 45. On. 1. Д. 824. Л. 51. Автограф.

Записка от 1 ноября, о которой спрашивает нарком иностранных дел СССР Г. В. Чичерин, в архивном деле отсутствует.

М. С. Ольминский: «Нужно действовать мерами ГПУ»

7 ноября 1927 года, в десятую годовщину Октябрьской революции, троцкисты и зиновьевцы провели альтернативные демонстрации в Москве и Ленинграде. Над колоннами реяли лозунги, призывавшие к смене руководства партии.

Критик и публицист, председатель Общества старых большевиков М. С. Ольминский (Александров) обратился по этому поводу к И. В. Сталину.

«10 ноября 1927 года

Тов. Сталину

Тов.! Поведение оппозиции вызвало в парт, печати оценку «глупого и позорного» в день 7/XI. Позвольте не согласиться с этой оценкой. Я предполагаю, что лидеры проводят план измены по отношению к партии и Союзу, что они подготовляют себе почву в бурж. государствах, – например, в рядах соц. – предателей.

Говорят: нужно их выслать за границу. Это все равно, что присудить щуку к утоплению в реке.

Нужно действовать мерами ГПУ и не опоздать.

Повторяю: не полагается рассчитывать на глупость Каменева, Троцкого и Зиновьева. Иначе мы сами останемся в дураках.

М. Ольминский».

АПРФ. Ф. 45. On. 1. Д. 781. Д 25. Машинопись.

Н. Осинский: «Нужно ли их загонять на Север?»

«1 января 1928 года

Копия

Лично

Уважаемый товарищ Сталин,

вчера я узнал, что В. М. Смирнов высылается на три года куда-то на Урал (видимо, в Чердынский уезд), а сегодня, встретив на улице Сапронова, услыхал, что он отправляется в Архангельскую губернию, на такой же срок. При этом выезжать им надо уже во вторник, а Смирнов только что вырвал себе половину зубов, чтобы заменить их искусственными, и вынужден теперь ехать беззубым на Уральский Север.

В свое время Ленин выпроводил Мартова за границу со всеми удобствами, а перед тем заботился о том, есть ли у него шуба и галоши. Все это потому, что Мартов когда-то был революционером. Высылаемые теперь бывшие наши товарищи по партии – люди, политически глубоко ошибающиеся, но они не перестали быть революционерами – этого отрицать нельзя. Они не только смогут когда-нибудь вернуться в партию (хотя бы и фанфаронили на тему о новой партии и о том, что старая изжила себя), но если случится трудное время, могут послужить ей так же, как служили в октябре.

Спрашивается поэтому, нужно ли загонять их на Север и фактически вести линию на их духовное и физическое уничтожение? По-моему, нет. И мне не понятно, почему нельзя I) отправить их

за границу, как Ленин поступил с Мартовым или 2) поселить внутри страны, в местах с теплым климатом, и где Смирнов, напр., мог бы написать хорошую книгу о кредите.

Высылки такого рода создают только лишнее озлобление среди людей, которых пропащими считать еще нельзя и к которым партия и в прошлом частенько была мачехой, а не матерью. Они усиливают шушуканья о сходстве нынешнего нашего режима и старой полицейщины, а также о том, что «те, кто делал революцию, в тюрьме и ссылке, а правят другие». Это – очень вредное для нас шушуканье и зачем давать ему лишнюю пищу? Тем более что отношение наше к политическим противникам из лагеря, именуемого «социалистическим», до сих пор определялось только стремлением обессилить их влияние и работу, но не отомстить за них, т. е. за это влияние и работу.

Я не знаю, с Вашего ли ведома и согласия предпринимаются эти меры, а потому счел нужным об этом Вам сообщить и высказать свои соображения. Пишу я исключительно по своей инициативе, а не по их просьбе и без их ведома.

С товарищеским приветом Осинскии».

АПРФ. Ф. 45. On. 1. Д. 780. Л. 12–13. Заверенная машинописная копия.

Кратко об авторе и упоминаемых в его письме лицах. Н. Осинскии – псевдоним В. В. Оболенского. Во время написания письма занимал должность управляющего ЦСУ, в 1929 году стал заместителем председателя ВСНХ. Погиб в 1938-м.

В. М. Смирнов,за которого он вступился, был троцкистом, работал членом президиума Госплана СССР. В 1926 году его исключили из партии, но вскоре восстановили. В декабре 1927 года был исключен вновь. В 1937 году репрессирован.

Т. В. Сапроновтоже разделял взгляды Троцкого. С 1922 года был секретарем и членом Президиума ВЦИК. В декабре 1927 года исключен из партии и сослан. Репрессирован в 1938-м.

Л. Мартов (М. О. Цедербаум) —один из лидеров меньшевизма, после Октябрьской революции выступил против Советской власти. В 1920 году эмигрировал в Германию, издавал там «Социалистический вестник». Умер в 1923 году.

Судьба письма Осинского такова. Оригинал был возвращен автору со следующей запиской Сталина:

«Тов. Осинскии!

Если подумаете, то поймете, должно быть, что Вы не имеете никакого основания, ни морального, ни какого-то ни было, хулить партию, или брать на себя роль супера между партией и оппозицией. Письмо Ваше возвращаю Вам, как оскорбительное для партии. Что касается заботы о Смирнове и др. оппозиционерах, то Вы не имеете оснований сомневаться в том, что партия сделает в этом отношении все возможное и необходимое. И. Сталин».3/1-28 г.

АПРФ. Ф. 45. On. 1. Д. 780. Л. 14. Машинопись. о

В архивном деле имеется и рукописный вариант, написанный под диктовку, с правками Сталина. (Там же. Л. 15.)

На другой день Н. Осинский пишет И. В. Сталину:

«Тов. Сталин, мне не нужно ни много, ни мало раздумывать над тем, могу ли я быть арбитром между партией и оппозицией или кем бы то ни было. Вы мою точку зрения и психологию понимаете в корне неверно.

Что решение насчет высылок было принято партийной инстанцией, этого я не знал и добросовестно думал иначе. В протоколах П Б я его не нашел – может быть, было принято секретно. Обращение мое к Вам было сугубо личным. Письмо я писал лично на походной машинке (так же, как и это) и лично занес его в ЦК. Я бы занес его на дом, но в 1924 г. пробовал это сделать и был направлен в Ваш секретариат, хотя речь шла об очень секретном деле. На данном письме написал «личное», полагая, что личные Ваши письма секретарями не вскрываются.

Моя психология состоит в том, что я считаю себя вправе иметь самостоятельное мнение по отдельным вопросам и это мнение высказывать (иногда – в самых острых случаях – только лично Вам, или Вам и Рыкову, как Вы помните, – во время съезда).

За последнее время я получил по этой части два урока. Насчет хлебозаготовок Рыков сказал, что мне надо «залить горло свинцом», Вы мне возвратили письмо. Ну что ж, если и этого нельзя, буду с этим считаться.

А ведь чего проще: отпустите меня за границу поработать год над книжкой – и совсем от меня не будет докуки.

С товарищеским приветом Осинский

4.1.1928

P. S. Это письмо попытаюсь переслать Вам «только лично, с распиской на конверте».

АПРФ. Ф. 45. On. 1. Д. 780. Л. 16. Машинопись с правкой автора. Подпись и постскриптум – автограф.

К. Е. Ворошилов: «Якира или Гамарника?»

16 сентября 1929 года

Шифром

Сочи. Сталину

Телеграфируй твое мнение о кандидатурах на пост Начпура. Лично выдвигаю кандидатуры – Якира или Гамарника. Кое-кто называют фамилии Постышева и Картвелишвили. Вопрос необходимо разрешить скорее, так как создается нехорошее впечатление ввиду отсутствия заместительства Бубнову.

Ворошилов».

АПРФ. Ф. 45. On. 1. Д. 74. Л. 3. Автограф.

К. Е. Ворошилов был наркомом по военным и морским делам СССР, председателем Реввоенсовета СССР. Он предлагал на освободившийся пост Начпура – начальника Политического управления РККА – вместо перешедшего наркомом просвещения А. С. Бубнова назначить И. Э. Якира, командующего войсками Украинского военного округа, или Я. Б. Гамарника, первого секретаря ЦК КП(б) Белоруссии. П. П. Постышев был тогда секретарем Харьковского окружкома и горкома партии и одновременно секретарем ЦК КП(б) Украины, Л. И. Картвелишвили – председателем Совнаркома Грузинской ССР.

На следующий день пришел ответ:

«Ворошилову. Можно назначить либо Якира, либо Гамарника, остальные не подходят. Сталин». (Там же.)

Политуправление Красной Армии возглавил Я. Б. Гамарник, мог бы и Якир.

Жена осужденного Н. Д. Плескевича: «В пьяном виде сорвал Ваш портрет»

«Уважаемый тов. Сталин!

Простите за смелость, но я решила написать Вам письмо. I обращаюсь к Вам с просьбой, и только Вы, один Вы можете целать это, вернее, простить моего мужа. В 1929 году он в пьяом виде сорвал Ваш портрет со стены, за это его привлекли к ответственности сроком на три года. Ему еще осталось сидеть 1 год и 2 месяца, но он этого не вынесет, он болен, у него туберкулез. Специальность его – слесарь, из рабочей семьи, никогда ни в каких контрреволюционных организациях не состоял. Ему

27 лет, его сгубила молодость, глупость, необдуманность; в этом он уже раскаивается тысячу раз.

Я прошу Вас, сократите ему срок или же замените принудительными работами. Он и так жестоко наказан, раньше, до этого, он был два года слепым, теперь тюрьма.

Я прошу Вас, простите ему, хотя бы ради детей. Не оставьте их без отца, они Вам будут вечно благодарны, умоляю Вас, не оставьте эту просьбу безрезультатной. Может, Вы найдете хоть пять минут свободного времени сообщить ему что-нибудь утешительное – это наша на Вас последняя надежда.

Фамилия его Плескевич Никита Дмитриевич, сидит в г. Омске, статья 58, вернее, в Омской тюрьме.

Не забудьте нас, товарищ Сталин.

Простите ему, или же замените принудительными работами.

10. XII-30 г.

Жена и дети Плескевич

Я могу Вам выслать копию приговора, только, пожалуйста, откликнитесь. Не забудьте».

Откликнулся. Не забыл. Прочел письмо обезумевшей от горя простой крестьянки, возмутился сумасбродством местных подхалимов и отдал соответствующее распоряжение, о чем свидетельствовал вот этот документ:

Телеграмма

Новосибирск ППОГПУ Заковскому

По приказанию тов. Ягода Плескевич Никиту Дмитриевича освободить тчк HP 13566 Буланов.

Секретарь коллегии ОГПУ Буланов

28 декабря 1930 года

ЦА ФСБ. Ф. 2. On. 9. Д. П. Л. 76, 80.

Писатель Всеволод Иванов: «Дайте мне тысячу долларов»

Приведенное ниже письмо направлено не позднее 24 июля 1930 года.

«Уважаемый Иосиф Виссарионович,

сей документ, не в пример тому, который я направил Вам полгода тому назад, будет касаться только лично меня.

Отягощенный долгами (коих у меня 14 тысяч), семьей и прочими1 грехами, накопил я страсть сколько материалов для того, чтобы написать какую-то большую и современную вещь. За оную

вещь приняться мне сейчас трудно, так как вынужден я писать рассказики для того, чтобы питать семью, финансового инспектора и сглаживать прочие несуразности нашей писательской жизни. Давно уже А. М. Горький зовет меня и звал поехать в Италию для того, чтобы там посидеть в тени соответствующих деревьев и камней и написать кое-что посолиднее. Сейчас я обратился к нему с просьбой, чтобы он поддержал мое ходатайство перед Союзным Правительством о разрешении мне выехать на полгода с семьей (три штуки ребят и жена) в Италию и чтобы мне разрешили и выдали валюты на 1000 долларов. С такой просьбой я и обращаюсь к Вам. Я сам понимаю, что деньги сейчас – валюта – куда как нужны для Республики, но в Америке и в Японии идет моя пьеса «Бронепоезд» в больших и хороших театрах, я думаю, что за границей мне будет легче заставить эти театры заплатить мне авторские и из этих авторских я берусь возвратить ту сумму, которую даст мне Наркомфин. Кроме того, у меня заключен договор с крупнейшим издательством в Европе «Ульштейн» на тот роман, который я думаю закончить в Италии, и, реализовав этот роман, я тоже смогу вернуть деньги. Полагаю, что трудами своими в пользу Республики я заслужил некоего доверия.

Второе, почему я обратился к Вам, – таково: после знаменитой истории с Б. Пильняком у советской общественности создалось к попутчикам некое настороженное внимание и наряду с Евг. Замятиным и другими довольно часто упоминалось мое имя, как упадочника и даже мистика. Заявления эти остаются на совести наших критиков и вызваны они были книгой моей «Тайное тайных» и некоторыми рассказами, от стиля которых я сам теперь отказался и мотивы коих были вытянуты к жизни из моих, чисто личных, плохих настроений. Теперь я и сам с удовольствием бы от них отказался, но что написано пером – да и вдобавок «вечным» – того не вырубишь топором. Сейчас я побывал во многих местах России, съездил с писательской бригадой по Средней Азии – в самой отсталой Советской республике Туркмении – и сам я чувствую, и другие говорят, что дух мой стал крепче. Но, – известная тень правого попутчика еще лежит на мне густо, и я думаю, что если б я под просьбу о паспорте, где будет указано, что Н-ый писатель намерен уехать с женой, детьми, не исключена возможность, что некоторые органы отнеслись бы к этому с иронией и подумали б: «Куда это он едет. Не лучше бы ему посидеть на месте и прочее», а что касательно денег, то их бы и без иронии не выдали б, так что даже получив паспорт, я бы не смог выехать.

Года три тому назад я уже был в Европе, но видел только Европу внешне поверхностно – и не написал об Европе ничего.

Теперь, после того, как я закончил свою работу в Италии, я думаю, отправив семью обратно, самому поехать в Рур… металлургические районы Германии с тем, чтобы посмотреть, как и чем живут европейские рабочие. Необходимо мне это для того, чтобы с весны будущего года можно было б уехать в сердце Донбасса и попытаться написать роман о советских горняках – «Углекопы», некоторым образом, в котором хотелось бы мне провести параллель между европейскими и советскими горняками, а не посмотрев на быт и нужды европейских рабочих, проделать это трудно.

Я понимаю, что задачи, которые я ставлю себе, очень трудны и ответственны, но я полагаю, что за ту любовь и прекрасное отношение, которое я встречал с начала моей литературной деятельности со стороны советской общественности, обязывают меня выплатить мой общественный долг перед советским искусством и выплатить его по-настоящему и по-хорошему. Этот долг можно выплатить только крупными и с широким охватом работами, в которых отразилась бы эпоха и люди, ее творящие. Я пишу это без бахвальства, а потому, что каждый должен веровать и с этой верой в свое дарование работать. А если не выйдет: катись под откос – и я согласен скатиться под этот откос, не зажмуривая глаз на полном ходу курьерского поезда.

Вот почему я решился написать Вам это письмо, и оканчивая его, я еще раз повторяю, что поеду я в Европу не праздношатающимся туристом и соглядатаем, – эти годы уже минули и не вернутся, – я поеду писателем, который обязан и должен сравнить эти два мира, противопоставленные друг другу и которым быть может очень скоро придется встретиться с оружием в руках друг против друга. Я люблю свою страну, я ее слуга и ее оружие – мое оружие.

Желаю Вам всего доброго в исполнении той мировой и ответственнейшей роли, которая выпала Вам на долю.

Всеволод Иванов

Мой адрес: Первая Мещанская, дом 6, кв. 2

или журнал «Красная новь», Ильинка, Старо-Панский, дом 4».

АПРФ. Ф. 45. On. 1. Д. 718. Л. 43–45. Машинопись,

подпись – автограф.

Письмо писателя В. В. Иванова (1895–1963)рассматривалось в Оргбюро 24 июля, в Политбюро ЦК ВКП(б) 26 июля 1930 года. За два дня до рассмотрения в Оргбюро на имя Сталина поступила телеграмма от Максима Горького из Италии: «Убедительно прошу разрешить Всеволоду Иванову выехать с его семьей ко мне в Сорренто и дать ему тысячу долларов. Горький». На телеграмме помета: «т. Каганович – за».

Политбюро постановило: «Разрешить тов. Иванову Всеволоду с семьей выехать за границу (в Сорренто) с выдачей ему тысячи долларов».

В. В. Иванов упоминает в обращении на имя Сталина писателей Б. А. Пильняка (1894–1941)и Е. И. Замятина (1884–1937).Первый из них является автором скандально известной «Повести непогашенной луны», напечатанной в журнале «Новый мир» (№ 5 за 1926 год), в фабуле которой публика усмотрела намек на убийство наркомвоенмора М. В. Фрунзе, организованное якобы по указанию Сталина. Кроме того, перу Пильняка принадлежит повесть «Красное дерево», вышедшая в 1929 году в Берлине. Оба эти произведения фигурировали в предъявленном ему в 1937 году обвинительном заключении.

Е. И. Замятин опубликовал в конце двадцатых годов за рубежом роман «Мы» на английском языке, в котором в гротескной форме изобразил жизнь, людей в тоталитарном обществе. В 1932 году эмигрировал за границу.

Арестованный А. Ф. Андреев: «Революционная законность должна победить»

«Секретарю Центрального Комитета ВКП(б) тов. Сталину

Командира роты запаса Андреева Андрея Филипповича из г. Здоровец, Ливенского р-на ЦЧО

Заявление

1-го октября 1918 года я добровольно поступил на службу в ряды Красной Армии, где находился до 1923 года. Все это время был на фронтах, занимая командные должности до командира полка включительно, ранен и представлен к награждению орденом Красного Знамени. Вернувшись домой и живя в бедняцком хозяйстве, от с/х налога я освобожден. Я все время вел решительную борьбу с кулачеством, белогвардейцами и преступлениями отдельных работников, разоблачая их действия через печать областных газет, селькором которых я и состоял до настоящего времени. Заметки мои всегда подтверждались, почему на меня и открылось целое гонение. На подаваемые мною заявления на неправильные действия работников Здоровецкого сельсовета местному прокурору Ливенского района, последний никаких мер не принимал, попадал под влияние преступных работников, белогвардейцев, почему и масса безобразий творилась на глазах населения безнаказанно. Белогвардейские офицеры пролезли в учреждения, были даже в избиркоме при Здоровецком сельсовете и делали свое дело. Я, все-таки отдавший все за революцию, никаких гонений не боялся и не переставал быть селькором и общественным работником. На почве личных счетов кулачества, белогвардейцев и преступных работников, меня прошлый год вычистили из колхоза, хотели было лишить избирательных прав лишь только потому, что мой отец-крестьянин умер 17 лет назад, когда-то торговал табаком и спичками – в избиркоме в это время был белогвардейский офицер Кожухов Иван Иванович. Я обращался с жалобами во все районные инстанции, но добиться ничего не мог. Теперь все эти преступники, работа которых мною разоблачалась через печать, добились того, что меня 1-го декабря 1930 года арестовали и держат без всякого допроса под арестом, не предъявив даже причин ареста. Я обращался с заявлениями и к местному прокурору, и к уполномоченному ГПУ по Ливенскому району, но внимания никакого до сих пор не обращено. Все заявления затушеваны, а прокурор даже предупредил меня, чтоб я его своими заявлениями не беспокоил. Я водил в бой с белогвардейцами роты, батальоны и полки не для того, чтобы теперь через этих же белогвардейцев сидеть под арестом и переносить незаслуженное издевательство. Я отдал за революцию все, и могу еще быть хорошим командиром и работником. Обращаясь к Вам, тов. Сталин, прошу обратить внимание на мое заявление и оказать содействие выйти из создавшегося положения. Революционная законность должна победить, виновники в моем беспричинном аресте должны быть наказаны. Материал на меня находится в Ливенском ГПУ – все мною изложенное я подтверждаю документальными данными, которые у меня имеются. Командир роты запаса – Андреев23.1.31 г.