Текст книги "Кликуша"

Автор книги: Василий Софронив-Левицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Собаки медленно успокаивались. Словно отчаявшись, ложились друг за другом на землю, простирали свои лохматые лапы и клали на них длинные, острые морды. Время от времени те, что лежали, словно внезапно проснувшись, поднимали головы и минуту лаяли вместе с другими, более неутомимыми, потом снова застывали в своей нерушимости. Одна из них подняла вверх свою острую, блестящую морду, пискнула пронзительным вскриком и взвыла потом протяжным, бесконечно унылым воем. Поручик вздрогнул. Прислушался. Остальные собаки словно смутились на минуту, затихли и только вслушивались в неровные тона. Потом, распознав знакомые звуки, поднимали и себе один за другим головы к луне, молчали так с минуту, словно ожидая вдохновения и прищурив большие, выпуклые, блестящие глаза, и наконец заливались странными, словно человеческими голосами. Сначала это были голоса злобы и жалобы, срывающиеся, скулящие, а дальше выравнивались, наставлялись какой-то высшей силой и взлетали в одной дикой, безгранично тоскливой симфонии во вселенские просторы. Выглядели как стадо пингвинов, сидящее неподвижно в лунную ночь у морского берега, а их вой напоминал шум морского прибоя. Напоминал не слуховыми тонами, а каким-то внутренним, неуловимым сходством, внутренним ритмом прилива и отлива.

Вслушивались ли вы когда-нибудь в то, как воют собаки, в ту их молитву лунному богу, но с желанием услышать ее содержание и музыку? Не наливалась ли тогда ваша душа странной тревогой подсознательных желаний, не пробуждались ли у вас какие-то неизвестные струны, не манили ли вашу душу какие-то непостижимые голоса веков куда-то в стихию первобытности, куда-то вне страшной тюремной решётки времени и пространства, в хороводы притаившихся, кровожадных теней, оргию разнузданной жизни инстинктов? Спрошу просто. Не хотелось ли вам выть, выть вместе с собаками? Выть на бледную луну, оскалив свои белые зубы? Может, это должен быть ваш плач, может, это должен быть ваш смех, которым вы хотели бы выразить то, что оживало в вас, чего вы не могли до сих пор понять. Не хотелось ли вам молиться вместе с собаками тому величию неподвижной бесконечности, что распяла над вами свои бесконечные крылья, отречься от сознания и себя и расплыться в стихии вселенной?

В конце концов! Может и я, пишущий эти строки, и вы, чувствующие то же, что и я, мы всего лишь нервные люди, каковым был и поручик Улашин, недавно раненый во время пушечной стрельбы? Говорят, эти проявления развиваются на нервном, истерическом фоне.

Отдавал ли поручик Улашин себе отчет, когда сидел у окна в дедовой хате, оперев тяжелую голову об оконный косяк и глядя в окно, словно на серебряный экран, на котором луна разворачивала свои колдовство? Пожалуй, нет. Он сидел долго-долго без единой мысли. Его мысли разворачивались все шире и сливались в одну сверхчувствительную плоскость, на которой минуты этой белой ночи, словно белые бабочки-однодневки, выводили свой мистический танец под музыку собачьего хора. Лунный свет гладил его лоб, его глаза, вливался в его губы, в его кровь. И он видел, как по белым ниточкам лунных лучей, обнявшись в крепких объятиях, в головокружительных омутах тоски взлетали вверх в безграничное, бескрайнее пространство вселенной собачьи души. Свободные, вольные, белые души зверей.

Время от времени пронзала его тело дрожь. Иногда вонь трупа подползала к нему своими дуновениями. Что-то белое отчаянно вертелось в его мозгу и словно тонкой иглой сверлило его. Собаки выли. Затем то вращавшееся в голове белое унималось, в голове мягко мутилось, а все нервы сладко звучали. В груди взвилась какая-то давно забытая мелодия колыбельной. Что-то повторяло в нем эту мелодию, надвигало ее на горло, на язык. Окутывало его тихое, сладостное чувство, схожее с тем мигом, когда прекращается бешеная зубная боль. В рот начала набегать слюна и текла тоненьким ручейком из угла полураскрытых губ на грязный подоконник. Потом что-то подкатилось под его горло и выбежало из уст.

Поручник Улашин слушал, как из его груди моталась белая дрожащая нить голоса и навивалась на луну, как на клубок.

* * *

В актах VII германской дивизии находятся два интересующих нас документа из двух разных источников. Один с датой 24 августа, это отчет команды №-той части о дезертирстве поручика австрийской армии Василя Улашина ночью на 23 августа из лагеря возле села Малычи, а второй со дня 25 августа. Это сообщение жандармерии в прифронтовой полосе на Волыни о том, что задержали там мужчину, подозреваемого в шпионаже, в австрийской форме и с документами на название австрийского поручика Василя Улашина. Этот подозрительный мужчина шел по лесам в прифронтовой полосе, а увидев людей, постарался сбежать. В конце рапорта жандармерии представлено замечание, что арестованный притворяется безумным и что его отставили пока в тюремный госпиталь при команде корпуса – для распознавания.

©Василь Софронив-Левицкий, 1934.