Текст книги "Всегда в продаже"

Автор книги: Василий Аксенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Сцена разделена на две части. Слева редакционное помещение, в котором сидят за пишущими машинками, трудятся трое поджарых молодых людей. Косо и очень примитивно здесь поставлена декорация стенки, на которой дверь с надписью «Зав. отделом». Молодые люди, беззвучно хохоча, перемигиваясь и иронически кивая на дверь заведующего, бодро стрекочут на пишущих машинках.

Справа комната Кисточкина, по ней разгуливает мрачный Треугольников В комнате Кисточкина все, что полагается, на месте: модерн. На стене картина: красные длинные человечки на многосуставчатых конечностях. Треугольников смотрит на картину, стоя спиной к залу, окутывается облаком сигаретного дыма.

В просцениуме по-прежнему буфет. Буфетчица за объявлением «Ушла на базу». Разговаривает по телефону. В просцениуме появляется Кисточкин.

БУФЕТЧИЦА (хрипло вопит в трубку). Жуков? Я на тебя найду управу, Жуков! Ты чего это игнорируешь? Моя точка особая, сам знаешь! Смотри, в торг сообщу! (Вешает трубку.) •

КИСТОЧКИН (подходит). Здрасьте, мамаша! Неприятности?

БУФЕТЧИЦА. Ерунда на базе. Палки в колеса. Просишь гвозди, дают мыло. Просишь доски, дают чай. Здрасьте.

КИСТОЧКИН (подмигивает). А как там с моей судьбишкой? Все в порядке? Еду?

ПРОДАВЩИЦА (смеется). Все в ажуре. Уж для тебя, Женька, постаралася. Жди, не заржавеет.

КИСТОЧКИН (потирая руки). Передайте, что я полностью соответствую. (Открывает дверь с надписью «Зав. отделом» и входит в редакционное помещение.) Привет, старики!

СОТРУДНИКИ. Привет!

Привет, старик!

А, шеф, салют!

КИСТОЧКИН. Ребята, надо вмазать дельцам от науки.

АЛИК. Можно начинать?

КИСТОЧКИН (прикидывает). Нет, подожди, Алик. Виталик, лучше ты начни – у тебя положительная часть лучше получается.

ВИТАЛИК. Успехи нашей науки несомненны… Так начать?

КИСТОЧКИН. Валяй, валяй на полстолбца, только поинтеллигентней. Потом поставишь: «но, к сожалению…»

ВИТАЛИК. Не учи ученого. (Принимается за работу.)

КИСТОЧКИН. Алик, а ты начинай критическую часть. Выбирай, выбирай выражения похлеще. Трудитесь, старики, я на минутку выйду. Переговорить надо по телефону с…андром…ови-чем… (Выходит из комнаты, приседает на корточки и наблюдает за подчиненными в замочную скважину.)

Треугольников садится в кресло, рассеянно нажимает клавишу

радиокомбайна. Раздается свистящая надмирная музыка.

Треугольников вздрагивает, неумело регулирует громкость.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Мне что-то не по себе в этой комнате. Влюбился, надо же, в эту несчастную девочку. О, я понимаю, какие инстинкты она вызывает в нем. Опять наши дороги пересеклись, дружок.

СЕРЕЖА. Ребята, а вам не кажется, что наш шеф, блестящий Женя Кисточкин, понемногу приучает нас к какому-то подонству?

АЛИК. Он умеет работать. Я лично, без балды, восхищаюсь им. А ты, Виталик?

ВИТАЛИК. А мне наплевать. Я всегда пишу начало, а это ни к чему не обязывает.

СЕРЕЖА. А я не хочу так работать!

Входит Кисточкин.

АЛИК (Сереже). Дальше?

Сережа, махнув рукой, садится.

КИСТОЧКИН. Сережа, я вижу, ты сидишь без дела. Собери, пожалуйста, материал по конкретной проблематике на данном этапе.

СЕРЕЖА (растерянно). Где я его соберу?

КИСТОЧКИН (жестко). А где хочешь.

СЕРЕЖА. Ладно, соберу. (Начинает собирать.)

АЛИК. Как фамилии дельцов от науки?

КИСТОЧКИН. Иванов, Абрамзон, Карапетьян, Гогишвили, Ахмадуллин.

АЛИК. В какой области свила гнездо эта банда?

КИСТОЧКИН. В теории больших чисел.

АЛИК. В уютной области теории больших чисел свила себе гнездо компания дельцов от науки: Иванова, Абрамзона, Кара-петьяна, Гогишвили, Ахмадуллина, фамилии которых как-то не хочется писать с больших букв.

КИСТОЧКИН. Прекрасно! Готово название фельетона – «Большие числа и маленькие буквы». Ребята, мы гении! Тихие гении, простые советские микрогении.

СЕРЕЖА. Глупо!

КИСТОЧКИН (весело). Пролетело – не заметили. Готовы материалы по конкретной проблематике на текущем этапе?

СЕРЕЖА. Да где же я их возьму?

КИСТОЧКИН (жестко). Ищи!

В редакционное помещение входит мрачный парень в толстом свитере и в кашне. Его появление почему-то смущает сотрудников.

АЛИК (тихо). Женя, приперся этот Буркалло.

КИСТОЧКИН (тихо). Спокойно. Как бы не замечаем. (Громко.) А ну, давай-ка поработаем вместе над текстом.

Алик и Виталик подают ему свои тексты. Втроем они усаживаются за стол и что-то пишут, правят.

СЕРЕЖА. Буркалло, ты к нам?

БУРКАЛЛО. Ничего, подожду. (Усаживается в кресло, закидывает ногу на ногу, смотрит в окно.)

ТРЕУГОЛЬНИКОВ (выключает музыку). Все-таки что случилось с Женькой? Кажется, он вообразил, что подчинил себе все человечество. Нет, брат, это не так-то просто.

КИСТОЧКИН (через сцену). Просто, очень просто.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ (уверенно). Люди – не дураки.

КИСТОЧКИН. Смело, но не научно! (Продолжает работать похохатывая.)

Треугольников мечется по комнате. В квартире Принцкеров появляется Светлана.

СВЕТЛАНА (громко). Оля! Бабушка! Куда это все подевались?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ (открывая дверь). А вас как зовут, а?

СВЕТЛАНА. Света. А вы кто такой?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Я Треугольников.

СВЕТЛАНА (со смехом). В детстве звали Треуголкой, да?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Заходите.

СВЕТЛАНА (входит). Как вы сюда попали?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ (жестко). Я дружок этого самого… Кисточкина. Он вам нравится?

СВЕТЛАНА. Вы заметили?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. А я вам нравлюсь?

СВЕТЛАНА (хохочет). Ну и будка! Вы что, битник?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Какой я битник. Я горный мастер.

СВЕТЛАНА (хохочет еще пуще). Ой, горный мастер! Умру! (С разбега валится на тахту.)

ТРЕУГОЛЬНИКОВ (улыбаясь, смотрит на ее ноги). Однако вы очень смело сейчас кинулись.

СВЕТЛАНА (с тахты). Я вижу, вы разбираетесь кое в чем.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Я, кажется, влюблен в вас.

СВЕТЛАНА (встает). Ну, пока!

ТРЕУГОЛЬНИКОВ (тоскливо). Не уходите, а?

СВЕТЛАНА. Пока, горный мастер.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ (отчаянно). Я вас люблю!

СВЕТЛАНА (сухо). Перебьетесь, дружище. (Уходит.)

КИСТОЧКИН (Треугольникову). Бездарно, старик! Я вижу, ты совсем потерял квалификацию. (Сотрудникам.) Хорошо поработали, ребята. Теперь найдите какого-нибудь лопуха, лучше всего доцента, для подписи. (Идет к Буркалло, обнимает его.) Здорово, старик!

БУРКАЛЛО. Какого черта? Еще обнимаешься?

КИСТОЧКИН. Чудак! Обижен, что ли?

БУРКАЛЛО. Состряпали заметку, ничего себе. Сколько ты мне в дружбе распинался, и картина моя у тебя висит…

КИСТОЧКИН. Я не кривил душой. Ты – гениальный художник.

БУРКАЛЛО. Какого же хрена ты пишешь?

КИСТОЧКИН. Ты неисправимый чудак. Не все ли тебе равно – похвалил я тебя или поругал? Главное – реклама. Многие великие так начинали.

БУРКАЛЛО (простодушно). Правда?

КИСТОЧКИН. И потом, посвященные поняли все.

БУРКАЛЛО. А непосвященные?

КИСТОЧКИН. У них еще нос не дорос соваться в такие дела. Тебя будут любить все, для кого ты пишешь…

БУРКАЛЛО. Я для всех пишу.

КИСТОЧКИН. Вечный спор. Без поллитры тут не разберешься.

БУРКАЛЛО (оживляясь). Вот это правильно.

КИСТОЧКИН. Давай завтра, дружище. Идет?

БУРКАЛЛО. Почему не сегодня?

КИСТОЧКИН. Сегодня у меня… (Что-то шепчет на ухо Буркалло, тот трясется в немом смехе, он, видно, очень любит Кисточкина.) Кстати, старик, твоя студия сегодня вечером свободна? (Громко.) Понимаешь, мне надо продиктовать стенографистке статью. Дай ключ!

БУРКАЛЛО (смеется). Хорошая, наверно, будет статья. (Вынимает ключ и передает его Кисточкину.) До завтра. Эй, пираты пера, пока! (Уходит.)

КИСТОЧКИН (выходит на просцениум, Треугольникову). Понял, как надо работать с людьми?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Это нереальный мир.

КИСТОЧКИН. Реальный. Реальный.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. И редакции такой не существует. Ты ее выдумал.

КИСТОЧКИН. Сам ты все выдумываешь, пентюх.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Во всяком случае, от меня-то ты получишь, от имени моих друзей и от имени нашей прошлой дружбы, а Светлану я у тебя отберу.

КИСТОЧКИН. Бодливой корове бог рог не дает. (Возвращается в редакцию.)

СЕРЕЖА (встает). Это свинство!

КИСТОЧКИН. Готовы материалы по конкретной проблематике?

СЕРЕЖА. Готовы, вот они! (Бухает на стол одну пухлую папку за другой.) Свинство! Свинство! Свинство!

КИСТОЧКИН. Прекрасно. Вот что, Сережа, я тебе скажу. Слушай внимательно. Каждый может быть индивидуалистом – я не тебя имею в виду, а вообще – но существует мораль. Мораль – опора любого общества, нашего тем более. Преступив законы морали, ты становишься изгоем. Ты скажешь, что мораль – растяжимое понятие, я знаю, что ты скажешь, я знаю весь ваш выпуск, но я тебе на это отвечу – мораль незыблема! Понял?

БУФЕТЧИЦА (по телефону). Парамошкин? Здорово, Парамошкин! Это я. Ты к Жукову присмотрись, Парамошкин. Чего-о? Смотри, Парамошкин, сигнализировать буду. Покедова!

СЕРЕЖА (Кисточкину, растерянно). Я не понимаю, о чем вы говорите. При чем тут мораль? Кажется, я не давал…

КИСТОЧКИН. Сережа, я не собираюсь переводить разговор на официальные рельсы, и напрасно ты переходишь на «вы». К черту субординацию, я хочу напомнить тебе о морали, вот и все. Я ведь говорю не о тебе, а вообще. Когда ты отбрасываешь моральные устои, топчешь их грязными ногами, общество, которое исповедует эту мораль, вряд ли тебе это простит. (Разглагольствуя, он ходит по комнате.) В первый раз оно может по-дружески сказать тебе (подходит к Сереже, кладет ему руку на плечо): брось студенческие замашки и становись под знамя морали. Ты меня понял?

СЕРЕЖА (хмуро). Допустим, понял. Дошло.

КИСТОЧКИН. Ну, вот и прекрасно. А теперь, вот у меня есть два рубля. У кого больше? АЛИК. Рубль пятьдесят.

ВИТАЛИК. Восемьдесят копеек.

СЕРЕЖА (после секунды молчания). Рубль.

КИСТОЧКИН. Итого – пять тридцать. Передаем все Сереже, и Сережа, наш верный товарищ, идет…

АЛИК, ВИТАЛИК, КИСТОЧКИН (вместе)…Молча, спокойно, без разговоров, во славу и во имя за коньяком и лимоном.

Сережа берет деньги и, подчиняясь правилам игры, молча, спокойно, без разговоров выходит на просцениум к буфету.

КИСТОЧКИН (легко проносясь по помещению). Чудак этот наш Сережа, правда, ребята?

АЛИК. Законченный чудак.

ВИТАЛИК. Тот весь выпуск с придурью.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ (выскакивает на просцениум). Приварит тебе когда-нибудь этот Сережа! (Возвращается в комнату.)

КИСТОЧКИН (с неожиданной злобой). Думаешь? Посмотрим!

СЕРЕЖА (Буфетчице). Бутылку коньяку и лимон.

БУФЕТЧИЦА. Вы родились под созвездием Веги?

СЕРЕЖА. При чем здесь звезды? Дайте то, что прошу.

БУФЕТЧИЦА. Мерзавец! Хулиган! С огнем играешь! Вот получай и больше никогда не рождайся под созвездием Веги!

Ошеломленный Сережа покачивается с бутылкой и с лимоном в руках. В редакции в этот момент Кисточкин и двое сотрудников, пересмеиваясь, следят за ним как бы через стенку. Треугольников выходит на просцениум и кладет руку на плечо Сереже.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Держись, Сережа! Рождайся, где хочешь.

СЕРЕЖА (придя в себя, резко входит в редакцию, кладет покупки на стол). Вот ваш коньяк! Вот лимон! А четвертым пригласите серого волка! (Уходит, хлопнув дверью.)

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Браво, Сергей! (Очень повеселев, разваливается на тахте, берет гитару, напевает что-то из Окуджавы.) Эта женщина, увижу и немею…

КИСТОЧКИН (нервничая). Сергей поставил себя вне морали. Запишем! Вне общества! Все запишем!

АЛИК. Вне этой бутылки, наконец!

ВИТАЛИК. Нам больше останется. (Разливает.)

КИСТОЧКИН (продолжает нервничать все больше и больше, хватает телефон, звонит). Андр Орвич? Свои! Не узнаете? Надо уже узнавать! Нет, в Канны я уже не еду. Да, такое было мнение. Да что в этих вонючих Каннах делать журналисту такого класса, как я? Да, есть мнение. Срочно переоформляйте на Бразилию. Страна XXI века. Там нужно мое перо! Пока! (Кричит Треуголъникову почти истерически.) Понял? Куда хочу, туда еду!

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Попутный винт в корму!

Свет гаснет на всей сцене, лишь слабо освещен буфет, где Буфетчица продолжает телефонную свару.

БУФЕТЧИЦА. Тюриков? Здорово! Как у тебя? Хе-хе-хе. У меня-то? Ни шатко, ни валко. Не ценят меня здесь, хе-хе-хе-хе… Нет творческого удовлетворения, Тюриков! Ты на Ишакова выйти можешь? Действуй тады, Тюриков, запомню.

Теперь и буфет погружается в темноту и высвечивается столовая Принцкеров, где Бабушка и Мама смотрят телевизор.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Входит Кисточкин, берет стул и усаживается позади женщин. Появляется Оля, она бредет в сумраке и наталкивается на Кисточкина, в ужасе отскакивает, но он берет ее за руку.

ОЛЯ. Пустите! (Вырывает у него свою руку и отходит в сторону.)

МАМА

БАБУШКА

КИСТОЧКИН (смиренно). Да, после трудового дня я вновь в лоне вашей дружелюбной семьи.

БАБУШКА. Товарищ Кисточкин! Я хочу…

МАМА. Мама, не травмируйте молодого человека. Я сама… Я тактично. Женечка, вы, должно быть, есть хотите?

КИСТОЧКИН. Дико!

МАМА ПРИНЦКЕР. Сейчас я соберу на стол. (Уходит.)

Бабушка, Оля и Кисточкин садятся к столу. Кисточкин начинает странный диалог с Олей. Он обращает к Бабушке, пользуясь ее глухотой, слова, адресованные Оле.

КИСТОЧКИН (Бабушке). Ты не должна огорчаться, твое письмо тронуло меня. Ты, наверно, и стихи пишешь?

БАБУШКА (Оле). Что он говорит?

ОЛЯ. Любимая тема – летающие тарелочки. (Кисточкину.) Почему вы вздрогнули?

КИСТОЧКИН (Бабушке). Пустяки.

БАБУШКА. Что-нибудь новенькое?

ОЛЯ (Бабушке). Нет, ничего особенного. (Кисточкину.) Не воображайте, что я в вас влюблена. Ишь ты, что вообразил! Я просто… Это просто был эксперимент.

КИСТОЧКИН (Бабушке). А для меня это, как возвращение юности. Нам нужно с тобой поговорить серьезно. Но не сегодня.

БАБУШКА. Что?

ОЛЯ (резко). Вы хотите пригласить меня в кафе?

КИСТОЧКИН (Бабушке). Что ты, я еще не так низко пал!

БАБУШКА. Господи боже мой, говорите немного погромче, Женя! У вас такой вид, будто вы в любви мне объясняетесь.

Оля вскакивает, сжимает ладонями горящее лицо.

МАМА ПРИНЦКЕР (входя). К столу! Все поедим. Марк сейчас подойдет.

ПРИНЦКЕР (обвешанный покупками, входит в свою квартиру, вертится вокруг стола, как ни в чем не бывало, целует Олю, жену, целует руку Бабушке, пожимает руку Кисточкину). Прекрасный вечер! Немного ветрено, но прекрасно. Я все купил, сегодня читали приказ, мне благодарность в приказе, опять звонили из треста, со мной считаются.

Входит Аброскин.

АБРОСКИН. Добрый вечер. Вы не видели Светлану?

МАМА ПРИНЦКЕР. Ее весь день не было дома.

КИСТОЧКИН. Я ее видел утром. Она ушла в институт.

АБРОСКИН (Кисточкину). Вам нравится Светлана?

КИСТОЧКИН (весело). При свидетелях? Очень нравится. Умная девушка. Не по годам умна.

ПРИНЦКЕР. Профессор, к столу!

Аброскин садится к столу, не спуская глаз с Кисточкина. Кисточкин, нежно ему улыбаясь, встает из-за стола и открывает дверь в свою комнату, где по-прежнему сидит с гитарой Треугольников.

КИСТОЧКИН (весело врываясь). Петька! Бон суар! Меланхолим? Бабы нет? Это мы сейчас наладим! (Валится на тахту и срывает трубку телефона.)

Войдя в комнату, он не закрыл дверь, и сейчас из-за стола Принцкеров в его комнату напряженно глядит Аброскин.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. У меня весь день такое ощущенье, как будто я здесь под стеклянным колпаком и кто-то наблюдает.

КИСТОЧКИН (вешает трубку). Занято. Не умничай, Петр! Нужна баба, так сразу и скажи. За мной ведь должок еще с тех пор. Помнишь рижаночку?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ (сжимает кулаки, тихо). Помню, сволочь… (Бегает взад и вперед по комнате.) Слушай, Женька, мы собирались поговорить с тобой о серьезных вопросах…

КИСТОЧКИН. Давай лучше о бабах поболтаем. Кстати, ты на Севере наконец научился с ними работать? (Включает музыку, пританцовывает.)

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Мне кажется, что ты перебираешь со своей надмирной ролью? Нет?

КИСТОЧКИН (танцует). Какая там роль? Я просто вышел за проволоку. Все это общество – загон для животных. Все эти кодексы, нравы…

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Есть все-таки извечные ценности – любовь, честь, милосердие…

КИСТОЧКИН (танцует). Вот это как раз главная зараза. Извечные ценности. Какой вздор, какие условности! Цепляться за эти жалкие фетиши, дрочить на извечные ценности в те дни, когда повсеместно (орет) повсеместно!!! установлена призрачность нашего мира. (Престраннейшая веселость, игривость, носится no комнате, делая похабные жесты.) Неопознанные летающие предметы… Ты что молчишь?…

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Внимательно слушаю.

Во время этого разговора вошел Аброскин, но не был замечен. Он стоит в дверях и слушает.

КИСТОЧКИН (смеется в лицо Треугольникову). Думаешь, проговорюсь?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ (выключает радиолу). Куда ты собираешься?

КИСТОЧКИН (завязывая галстук). На пистон.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. К Светлане?

КИСТОЧКИН. Ага Правда, ничего девка? Очень долго ломалась.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Послушай, Женька, мы ведь с тобой были товарищами. Я, кажется, влюбился в нее…

КИСТОЧКИН. Вздор!

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Не ходи к ней. Лучше я пойду. Она хорошая.

КИСТОЧКИН. Нравится мне эта таежная непосредственность!

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Ты не пойдешь к ней!

КИСТОЧКИН, Что-о?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Тогда подеремся!

КИСТОЧКИН. Что-о?

АБРОСКИН. Скоты! Кобели! (Вскрикнув, хватается за грудь и оседает, приваливаясь к стене.)

Вскакивает семейство Принцкеров.

КРИКИ. Боже мой!

Что с вами?

Ужас!

На помощь!

Сцена заполняется сбежавшимися на крик жильцами. Здесь все наши знакомые. Кисточкин и Треугольников вбегают в столовую Принцкеров.

ГОЛОСА. Осторожно!

Это сердце.

Поднимите профессора!

Звоните в «Скорую»!

Кисточкин, Треугольников и Футболист поднимают Аброскина и переносят его на диван. На сцене невообразимая суета. Кто-то звонит, все бегают, кто-то несет холодное полотенце, какие-то капли.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ (громко). Спокойно! Нужна тишина!

Аброскин стонет.

ОЛЯ (от телефона). Сейчас приедут! Выехали!

БАБУШКА. Молодые люди, идите встречайте «скорую помощь»!

Треугольников и Игорь убегают. Наступает тишина. Все смотрят на Аброскина. Кисточкин смотрит на часы. Подходит к дивану, садится в ногах Аброскина, осторожно щупает его пульс.

КИСТОЧКИН (шепчет). Раз, два, три… Так, так… Ничего, ничего… Ритмичный, веселенький, как часики… Все будет хорошо, профессор!

АБРОСКИН (очень тихо). Светлана…

ГОЛОСА. А где Светлана?

Боже мой, где же Светлана?

КИСТОЧКИН (встает, прохаживается по комнате, смотрит на часы). Ничего, ничего, все будет в порядке. Мне надо идти, у меня сейчас ночное совещание. Я позвоню. Если нужно будет что-нибудь импортное, я достану. Я пошел.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

На сцене в глубине комнаты в квартире Аброскина. Там на диване лежит Аброскин, рядом в кресле сидит Треугольников. Ближе к просцениуму декорации студии Буркалло. Там появляются Светлана и Кисточкин.

СВЕТЛАНА (огляделась и присвистнула). Чье это логово? Студия?

КИСТОЧКИН (вынимает из сумки коньяк, что-то еще, расставляет все это на низком столике). Да, студия одного дундука.

СВЕТЛАНА. Дай закурить. Который час?

КИСТОЧКИН (усмехается). Не все ли тебе равно, который час? Бога нет.

СВЕТЛАНА (закуривает). Остроумно. Ах, Кисточкин, милый мой Кисточкин!

КИСТОЧКИН. Итак, прошу – коньяк, лимон, немного шо-ко-ла-да…

СВЕТЛАНА (осматривается). Интересные работы. Парень не без способностей.

КИСТОЧКИН. Все это муть.

СВЕТЛАНА. Я думала, ты любишь авангард.

КИСТОЧКИН. Устарел твой авангард.

СВЕТЛАНА. Возврат к традициям?

КИСТОЧКИН. Сгнили ваши традиции.

СВЕТЛАНА. Здорово говоришь!

КИСТОЧКИН. Хватит болтать. Иди поближе. (Они целуются.)

СВЕТЛАНА. Женщина может попросить?

КИСТОЧКИН. Что хочет женщина?

СВЕТЛАНА. Женщина хочет музыки.

КИСТОЧКИН. Это законно. (Включает магнитофон.)

В глубине сцены возле лестницы появляется Игорь, тихо играет на трубе.

КИСТОЧКИН. Подходящий блюз. Романтический и слегка обреченный. Прощанье с невинностью. По делу.

СВЕТЛАНА. Как хорошо звучит труба. Я тебя люблю, кажется. Я никогда раньше такого не испытывала. Ты для меня идеал мужчины. Грубый, решительный и нежный.

КИСТОЧКИН. Светка, ты поменьше болтай. Молчи и расслабляйся. Это такая особая музыка – растормаживает. Звучит тихая музыка. Светлана и Кисточкин сидят рядом и курят.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ (Аброскину). Вам лучше, профессор?

АБРОСКИН. Я просто здоров. Только душа разрывается на части. Я забыл: как ваша фамилия?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Треугольников.

АБРОСКИН. Треугольников – неудобная фамилия. Колется по углам.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Зато – точные законы, понятные каждому школьнику.

АБРОСКИН. А вы-то сами разобрались?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Я запутался в катетах. Катеты, как щипцы, а гипотенуза натянута до предела. Звенит. Вы слышите музыку?

АБРОСКИН. Это сосед упражняется.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Я люблю вашу дочь.

АБРОСКИН. Пожалуй, я могу уже сесть.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Врач запретил.

АБРОСКИН. Врач! Подумаешь, врач! Я сам себе врач. (Пытается сесть.)

Треугольников помогает ему.

АБРОСКИН (едко). В зятья готовитесь? (Садится в постели.) Дайте закурить!

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Вы не рехнулись, профессор? (Достает сигареты.)

АБРОСКИН. А коньяк там, в шкафчике. Бросьте сердобольничать. Я хочу с вами поговорить.

КИСТОЧКИН (выключает магнитофон). Ну, ладно, хватит. Кочумай!

Игорь уходит.

СВЕТЛАНА. Почему нет музыки?

КИСТОЧКИН, Хватит. Раздражает. Слишком много соплей.

СВЕТЛАНА (нежно). Железный мужчина.

КИСТОЧКИН. Это что? Ирония? Сейчас получишь коленкой под зад.

СВЕТЛАНА (тихо). Я не иронизирую, железный мужчина.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ (в их сторону). Стальная птица!

КИСТОЧКИН (Треугольникову). Молчи, сопля!

АБРОСКИН (Треугольникову). Который час?

КИСТОЧКИН (Аброскину). Нет времени! Бога нет!

АБРОСКИН (упорно). Треугольников, скажите, который час?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. 9.30 вечера, профессор. (Кисточкину.) Кажется, время-то не в твоей компетенции.

КИСТОЧКИН (смеется). Ты – наивный сопляк! (Нервно смотрит на часы.)

СВЕТЛАНА (жеманно). Счастливые часов не наблюдают.

КИСТОЧКИН (смеется). Вот это уже толково! (Деловито берется за нее.)

АБРОСКИН (Треугольникову). А откуда вы взялись, зятек? Я что-то так и не понял, как вы оказались в нашем доме.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Я приехал с Колымы.

АБРОСКИН. О! Знакомые места. Я был в Индигиркском управлении.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. А я работаю на прииске Буранный, триста километров от Ягодного.

АБРОСКИН. Ну, как там сейчас у вас?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Хорошо. То есть не очень. Как везде.

АБРОСКИН. Вышки спилили?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Буровые?

АБРОСКИН. Сторожевые.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. A-a, вы про те вышки…

Кисточкин и Светлана в затемненной студии Буркалло то бурно, то размеренно занимаются любовью.

СВЕТЛАНА. Иногда хочется немного пофилософствовать.

КИСТОЧКИН (хохочет). Валяй-валяй!

СВЕТЛАНА. Без любви так пусто в мире!

Кисточкин продолжает свое дело, задыхаясь от хохота.

СВЕТЛАНА (слегка обиженно). Почему ты смеешься? Разве ты не веришь в любовь, мой милый?

КИСТОЧКИН. Вот фетишисты проклятые! Что за дурацкое слово – любовь! Дымовая завеса для импотентов. Нет никакой любви!

СВЕТЛАНА. Что же такое мы сейчас делаем?

КИСТОЧКИН. Половой акт.

СВЕТЛАНА. Неправда!

КИСТОЧКИН. Светка, не смеши!

ТРЕУГОЛЬНИКОВ (вскакивает). О, подлюга! Фраер! Подонок!

КИСТОЧКИН (Треуголъникову, издевательски). Вскочил! Вот ты-то и есть самый настоящий импотент. Вспомни, что было в юности, как ты влюблялся в разных шлюх, а мне их приходилось драть. Ах-ах, разбитое сердце! Мрачный романтик. Сопля! Платоник!

Они сходятся на середине сцены.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Это ты настоящий кастрат! В тебе нет ничего мужского!

КИСТОЧКИН (издевательски). А ты спроси у нее! (Показывает в темный угол, где лежит Светлана.)

Оттуда доносятся стоны оргазма.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ (тихо). Мне кажется, что ты завидовал мне всю жизнь.

КИСТОЧКИН. Я? Тебе? Жалкий неудачник!

АБРОСКИН. Треугольников!

ТРЕУГОЛЬНИКОВ (спокойно). Да, профессор. (Возвращается к кровати.)

Кисточкин тоже отходит в свой угол.

АБРОСКИН. Чего вы вскочили?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Так, что-то не сидится. (Садится в кресло.)

КИСТОЧКИН (перегибается через Светлану, вытаскивает из-под кровати телефон, набирает номер). Алло! Кто у телефона?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ (снимает трубку). Да. Это Треугольников.

КИСТОЧКИН. Петя, это Женя. Ну, как там? Ничего импортного не нужно?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Нет, все в порядке. Ему лучше. (Кладет трубку.)

КИСТОЧКИН. Вот и хорошо, что ничего не нужно. (Тоже кладет трубку.)

АБРОСКИН. А все-таки что вы здесь делаете?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Я еду в отпуск, в Коктебель, а здесь мне надо было рассчитаться с одним дружком.

АБРОСКИН. Как вы хотели рассчитаться?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Ну, знаете, как водится: с приветом портрету и гуд бай…

АБРОСКИН. Он сильнее вас.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Когда-то боксировали на равных.

АБРОСКИН. Вы беззащитны, а он… Вы помните, как он говорил – бронированный индивидуум. Мы, зятек, по его терминологии, примитивные человеческие существа… с элементами вырождения.

ГОЛОС КИСТОЧКИНА. Конечно, вырожденцы!

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Мне не очень-то легко так на него смотреть. Мы с ним учились в университете… Понимаете, мы вместе ходили по бульварам, руки в брюки, поднятый воротник, солнцем полна голова… Естественно, все к чертям отметали и мечтали о другом… Потом меня выгнали из университета.

АБРОСКИН. А он?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Он удержался. Больше того, он начал бурно прогрессировать.

ГОЛОС КИСТОЧКИНА. Завидуешь?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Вот, понимаете, профессор, он, видно, думает, что вся моя неприязнь к нему от черной зависти. А я ведь любил его. Знаете, он обладает удивительной способностью влюблять в себя людей.

АБРОСКИН. В самом деле, вы ему не завидуете? Даже сейчас, когда он там…

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Я вообще никому не завидую.

АБРОСКИН. А я завидую вам.

ГОЛОС КИСТОЧКИНА. Собрались два шизофреника!

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. У меня очень много времени для размышлений. Я странную жизнь веду там. Вечером маленькое окошечко упирается в темную сопку, а там только огонек метеостанции и больше ничего. Мне даже не верится, что люди в мире могут жить иначе, что где-то есть футбол и огромные города, что где-то толпы людей кричат и бурлят, что в Африке, скажем, идет стрельба, а рейд Сингапура забит торговыми судами… Мне кажется, что во всем мире люди тихо добывают золото, а по вечерам смотрят в маленькие окошечки на темные сопки. Мне кажется, что весь мир населен печальными и небогатыми добытчиками золота вроде меня.

АБРОСКИН (взволнованно). Слушайте, зять, жизнь ваша будет нелегка.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ (вздрогнув). Почему же? Мне хорошо живется.

АБРОСКИН. Послушайте, я хочу понять… О чем вы там думаете?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Ну, скажем, о своей юности. Как мы стояли с этим моим дружком на Ленинских горах, не то что Герцен и Огарев, но похоже, только, конечно, никаких клятв, суровые современные молодые люди… Я думаю о юности – даром она прошла или нет?

ГОЛОС КИСТОЧКИНА. О бабах он думает!

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Думаю о женщинах, о бабах. О вашей дочери, собственно говоря, я все время думал.

АБРОСКИН. А о чем вы… думаете здесь?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Здесь я думаю о том, что одной пощечиной не обойдешься. Нужно давать Кисточкину большой бой.

ГОЛОС КИСТОЧКИНА. Пупсик! Тебе ли со мной биться! Умора!

Треугольников, повернувшись, долго смотрит в его сторону.

АБРОСКИН. О чем же вы еще думаете в своей пустыне?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ (яростно). О людях! О человечестве! О мире!

На просцениум легким спортивным шагом выходит Кисточкин. Останавливается там.

КИСТОЧКИН (обращается в зал). Послушай, давай серьезно: ты действительно веришь в этот бедлам?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ (выходит на просцениум, становится рядом с Кисточкиным, обращается в зал). Я действительно верю в людей, иначе я бы не жил и стал бы таким, как ты, что одно и то же.

КИСТОЧКИН (поет). Ромашки вздрогнули, завяли лютики… Ну, давай, развивай идею!

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Я верю, что мир придет к гармонии.

КИСТОЧКИН. Уже сейчас есть довольно гармоничная система ракетно-ядерного оружия. Воображаю себе полную гармонию – все в мире горит, кроме нашей газеты, и я печатаю в ней очерки с поля боя. Гениально!

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Представь себе, что такой атомный цинизм довольно примитивная штука: Да, конечно, в течение всей истории мы колошматили друг друга чем попало, дубинами, пиками, мечами, распинали на крестах, жарили живьем, травили химией, как клопов, сжигали в печах, гноили в лагерях, но…

КИСТОЧКИН. Но? Есть еще «но»?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ (яростно). А теперь с нас хватит этого всемирного хамства! Сейчас время возврата всех ценностей и приобретения новых! Верю, что наступит гармония между разумом и духом! Хватит наивности! И цинизм надоел! Он вышел из моды, этот твой атомный цинизм!

КИСТОЧКИН. Браво! Какие, братцы, спинозы появились у нас на периферии! Ах ты, пень с ушами! Это не цинизм, а оценка положения с точки зрения будущих победителей, то есть уцелевших, а мы уцелеем, то есть победим. Эх, Петяша, вымараз-мирован ты до уровня таких вот кухонных вольтерьянцев. (Показывает на Аброскина.)

АБРОСКИН (кричит). Как вы смеете, ничтожество! Какой я вам вольтерьянец!

КИСТОЧКИН (быстро подходит к нему). Ну-ка, вставай, старый хрен! Выходи на просцениум, поговорим! Аброскин легко спрыгивает с кровати и вместе с Кисточкиным выходит на просцениум, где по-прежнему стоит Треугольников.

АБРОСКИН (в зал). Я марксист!

КИСТОЧКИН (хохочет). Браво, браво, профессор! Сколько лет вас наши хлопцы учили? Семь? Десять? И все не в коня корм!

АБРОСКИН. А вы, Кисточкин, не марксист!

КИСТОЧКИН (слабея от хохота, ложится на сцену). Ах, боже ж мой, неужели же я не марксист? Не лишайте же ж меня, профессор, всего самого святого, самого дорогого…

АБРОСКИН. Вы подлец!

КИСТОЧКИН (вскакивает). Одно другому разве мешает? (Подтанцовывает к Аброскину.) Слова, словечки, товарищ марксист… Любите словечки? Баланда, параша, лагерная зона – все эти слова вам нравятся?

АБРОСКИН. Думаете, мне переломили хребет? Ошибаетесь! Даже там, за зоной, я сохранил веру в идеалы своей юности. И я верил, что несправедливость рассеется как туман.

КИСТОЧКИН. Почему же несправедливость? А история, проф? Исторически-то это было справедливо. Негуманно, быть может, а? А исторический гуманизм? Если любить слова, надо уметь с ними обращаться, лапуля. Вот Сталин и Мао умели прекрасно.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Ну и что?

КИСТОЧКИН (неожиданно растерявшись). Как что?

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Сдохли оба эти ничтожества, и дело с концом.

КИСТОЧКИН (необъяснимо «поплыл», закачался. Глухое невнятное бормотание). Сдохли, говоришь?… Тра-та-та, говоришь?… Чижика, говоришь, собаку, петьку, говоришь, забияку?… А?… Квитанции?… Где квитанции? (Встряхивается, берет себя в руки, орет.) У меня все в порядке!

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Хватит кривляться! Я вижу, что тебе не по себе.

КИСТОЧКИН. Победитель! Да я могу справиться с тобой в одну минуту.

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Ну-ка попробуй!

КИСТОЧКИН (устало). Ладно, Петька, не будем. Мне что-то стало тяжело. Знаешь, я попал в какой-то странный переплет, у меня душа раздваивается…

ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Еще бы! Ты презираешь всех людей.

КИСТОЧКИН (очень устало). Нет, я ошибся, я разбит, искалечен. Я пытался стать невозможным силачом, но оказалось, что меня ребенок пальцем может перешибить…

ТРЕУГОЛЬНИКОВ (тихо). Ты это серьезно?

КИСТОЧКИН. Понимаешь, какое-то дикое состояние… должно быть, это переходный этап… Ведь все, что я сейчас говорил, – это муть, позерство, это от слабости. Уехать, что ли, куда-нибудь? Возьми меня с собой, старик! Просто в память о старой дружбе.