Текст книги "Немой Голос (СИ)"

Автор книги: Василий Минский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Через час они прибыли в расположение части. Стройным рядом стояли деревянные казармы, работала кухня, чуть поодаль находился лазарет. Отдыхающие солдаты были кто где: кто-то играл в винт, устроившись на летней зеленой траве, кто-то курил и бездельничал, смотря вдаль, в сторону фронта. Даже здесь, за несколько километров чувствовалось его немое присутствие. Доносились раскаты вражеской и дружественной артиллерии, но их шум был отдаленным, глухим.

Не теряя времени, майор направился в сторону лазарета, приказав санитару Паулю следовать за ним, тот подчинился. Йозеф ругался с местным врачом, пытался выбить себе операционную – все они были заняты свозимыми с фронта солдатами. Наконец, он достал из кармана позолоченный портсигар и вместе со всем содержимым протянул его мужчине. Тот, поморщился, принял взятку и провел их внутрь. Дальше, жизнь Лауры и так висевшая на волоске, оказалась только в руках Йозефа. И он не мог допустить ее смерти, неважно какой ценой это могло ей обойтись.

Оставшись с ней один на одни в пустой комнате, он снял с нее одежду и бросил в кучу, на ней еще оставались остатки яда. Открыл кран и обмыл бесчувственную девушку, уделив особое внимание глазам. Он не смотрел сейчас на нее как на женщину, но как на ребенка, которому нужно помочь и выполнял выверенные до автоматизма действия. Чудо техники, кислородная маска тоже пошла в дело. Появившаяся в начале войны, она сильно сократило число летальных исходов. Правда только, если людей успевали довезти до стационарных оборудованных госпиталей.

Дыхание Лауры выровнялось. Введя антидот, он накрыл ее тело простыней и сел на стоявшее в углу кресло, закурил. Все, что он мог сделать, он сделал. Дальше была только долгая реабилитация, выздоровление и отправка домой. «Ты выполнила свой долг, девочка».

Лаура пришла в себя на исходе дня. Она обнаружила себя укрытой одеялом, лежащей на нормальной подушке в большой палате на несколько человек. Извечный запах сырости лез в нос. Не открывая глаз, она начала прислушиваться к звукам комнаты. Не было слышно ни стонов, ни ругательств. Только острые шутки, смех и звуки игры в скат. Это было очень плохим знаком. «Инвалидное отделение» – мелькнуло в голове у медсестры, она вскрикнула. Почти сразу же, чья-то заботливая рука легла ей на лицо.

– Тихо, девочка, тихо, – успокаивающе твердил чей-то голос, – Ты в безопасности. Все прошло. Скоро домой.

– Кто вы? – Лаура не узнавала собственного голоса. Какой-то слабый, хриплый, безжизненный, больше напоминающий стон.

– Я Грэг, – ответил голос. – Ефрейтор Грэг, если будет угодно. Ты хочешь есть или пить?

Девушка отрицательно помотала головой.

– Скажите, Грэг, вокруг темно? – с толикой надежды в голосе, задала она глупый вопрос.

– Нет, – помедлив, ответил ефрейтор, – Так бывает, ты, главное, глаза не открывай.

– А если открою? – с упрямством спросила Лаура.

– Боль и жжение вернуться. Да и, – он опять замолчал на мгновение, – Без толку это все.

Девушка бессильно заплакала.

– Не плачь, доктор нанес какую-то мазь, просил меня проследить за тобой. У него скоро закончится операция и он придет. Если будешь плакать, то боль вернется.

– Пусть вернется! Пусть! Я хочу чувствовать! – она разрыдалась. Грэг молчал.

Через несколько минут открылась дверь и послышались приближающиеся шаги.

– Вот и все, – всхлипывая, прохрипела Лаура, – Звуки – это единственное, что мне осталось. Почему меня просто не бросили там умирать! Я не хочу так жить! Я не хочу…

– Лаура, это я, – чья-то рука обняла ее руку, – Грэг, спасибо, оставь нас наедине.

Снова послышались шаги – это ефрейтор вернулся к игре в карты.

– Йозеф, это ты? – с надеждой в голосе вопросила медсестра и снова сорвалась на плач. – Зачем, Йозеф? Кто тебя просил? Разве я умоляла меня спасать? Почему ты не мог просто меня пристрелить! Зачем ты обрек меня на такую жизнь?

– Я, – голос замолчал, – Я не мог тебя там бросить. Я хотел…

– Так ТЫ хотел? Ты думал в тот момент о себе или обо мне? Что ты хотел себе доказать? Прошу, убей меня. Убей меня здесь и сейчас! Даю тебе слово, как только меня выпишут отсюда – я убью себя сама, если ты не хочешь мне помочь! – сквозь слезы, хриплые угрозы бедной девушки не могли никого напугать.

– Я не мог…

– А оставить меня такой ты мог? Что я буду делать?! Просить подаяния на паперти по воскресеньям, а в остальные дни на улице? Ты мог просто спасти меня, пройдя мимо!

– Прости, – его голос задрожал, – Я не думал…

– Я хочу курить, – на мгновение успокоившись, попросила девушка.

– Тебе нельзя сейчас, легкие ни к черту, – попробовал ее образумить хирург.

– Дай мне сигарету, чтоб тебя! Прошу! На этот раз я тебя прошу! Не заставляй меня умолять! – послышался звук открываемого портсигара и щелчок бензиновой зажигалки. Рука прижала зажженную сигарету к губам Лауры. Сделав вдох, она страшно закашляла. – Чтоб тебя! Я даже курить не могу! Я ничего не могу, я хочу просто сдохнуть! Возьми, возьми все, что у меня есть, деньги, часы, серьги, бери – это все тебе, просто убей меня!

– Ты не в себе, Лаура, – успокаивающе продолжал Йозеф, – Это пройдет, люди как-то живут без рук и без ног, а тут только глаза…

– Только глаза?! Только глаза? Только глаза… – девушка заревела, – Если в тебе нет смелости убить меня прямо здесь и сейчас, то проваливай к черту и не появляйся больше никогда!

– Хорошо, – мужчина попытался подняться, – Если я буду нужен, попроси Грэга меня позвать.

– Нет, – она схватила его руку, почувствовав подступающее всепоглощающее одиночество, – Не уходи, прости, останься, только не оставляй меня одну…

На следующий день Йозеф не пришел. Грэг сказал, что его взяли под стражу на несколько дней за оставление своего поста. Это были самые мучительные нескончаемые дни. Они тянулись настолько долго, что девушка думала, что сойдет с ума. Через пару дней Лаура начала вставать с кровати, благо, это оказалось не так сложно, как сначала ей показалось. Однако вся скудная мебель, что была в их палате постоянно предательски норовила неожиданно возникнуть у нее на пути. Ударившись особенно сильно, Лаура не выдержала и расплакалась, опустившись там, где стояла. И не кому было ее утешить, она слышала, как шаги сначала приближаются, а затем удаляются, растворяясь в тишине. Никто не хотел иметь с ней дела. Ее обнаружил вернувшийся Грэг, приобнял, помог подняться, такой маленькой, беззащитной и слепой девочке. На обед они обычно ходили вместе, он помогал ей приноровиться к новой реальности.

Ефрейтор где-то раздобыл для нее специальную палку, которая подарила девушке хоть какую-то надежду выйти из больничной палаты и почувствовать свежий воздух. Они любили подолгу разговаривать с мужчиной на отвлеченные темы, наслаждаясь последними лучами уходящего лета.

– Почему ты мне помогаешь? – неожиданно для самой себя, решилась она задать вопрос Грэгу.

– А ты бы хотела остаться одна? – без тени издевки в голосе ответил он вопросом на вопрос.

– Нет, – она помотала головой, – Просто, у тебя же, наверное, и у самого забот хватает.

– Какие заботы у старого калеки? – усмехнулся тот, – Я скоро поеду домой, точнее, в то место, где был мой дом.

– А что случилось? – Лауре не нравилось, в какое русло сворачивал этот диалог. В горле застыл ком. – Тебя там наверняка ждет жена, дети.

– Меня там никто не ждет уже почти три года, – его голос изменился, стал похож на голос брошенного старца, – Жена умерла от чахотки еще в начале войны, а дети – разъехались кто куда. Не пишут уже давно, надеюсь, у них все хорошо.

– Прости, – она попыталась нащупать в траве его руку, положив пальцы на его грубую ладонь, – Я не хотела…

– Все хорошо, – опять ухмыльнулся тот, – Я уже давно свыкся с этой мыслью. Да и какой прок моим детям от инвалида, не способного себя прокормить? До войны я был столяром, а сейчас, без половины руки, вряд ли смогу что-нибудь сделать.

Не выдержав, Лаура опять разрыдалась. Каждая фраза, каждое случайно брошенное слово выбивало ее, заставляя безудержно реветь.

– Не плачь, ну, ну, – его рука легла ей на плечо, – Тебя-то точно ждут дома родители, соскучились чай.

– Я… – слова давались ей с трудом, – Я не знаю, ждут ли они меня такой.

– Не говори глупостей, – посерьезнел Грэг, – Родители всегда буду любить своих детей, неважно, какое горе с ними произойдет. Они ждут тебя, точно тебе говорю!

Они продолжили сидеть молча. Лаура гладила свежую траву, вслушивалась в пение птиц. До ее ушей доносились отголоски фронта – он был сейчас так далеко, но и так близко одновременно.

К вечеру к ним в палату привезли еще несколько человек. За игрой в карты они обсуждали как идут дела на фронте, как жесток и ужасен противник и как удалы наши храбрые воины, сражающиеся из последних сил.

Лаура просто лежала на своей койке и не участвовала в их разговоре – все мысли ее были заняты размышлениями о возвращении домой. О том, как поезд несет ее далеко на север, через горы, поля и равнины. Как он ритмично постукивает своими колесами, проезжая деревни и небольшие городки. Как на него поднимаются новые люди и выходят старые попутчики, желая хорошей дороги. Как она наконец-то оказывается перед крыльцом отчего дома, ее встречает мама с младшей сестрой, отец как обычно в своей мастерской – рукодельничает каждую минуту, лишь бы прокормить их. Она медленно поднимается к ним по этой лестнице, прижимается к материнской груди, растворяясь в покое, слышит запах готового обеда – ее ждали с утра. Как они заходят внутрь, они расспрашивают ее о войне, а она не находит нужных слов, чтобы не заставить их застыть в ужасе.

Но ведь, всего этого не будет. Не будет ни вида равнин, ни деревень и городов, ни родительского дома. Теперь будет только тьма, всепоглощающая, обволакивающая, сводящая с ума холодная тьма. Лаура опять разрыдалась, но тихо, почти беззвучно, как ребенок, который не хочет, чтобы его наказали еще раз за слезы. Ей очень не хотелось привлечь внимания, чтобы кто-то коснулся нее, начал успокаивающе или приободряющее хлопать по плечу, чтобы жалели ее. Это все не имело никакого смысла – на войне, это не имеет никакого смысла. Есть живые, выполняющие свой долг, есть мертвые – которых уже ничего не тревожит, а есть они – те, которые больше не нужны ни тем, ни другим, будто замершие между двумя мирами. В голове всплыли недавние угрозы Йозефу о самоубийстве. Она два дня гнала от себя эти мысли, но сейчас, слыша смех и разговоры людей – она опять почувствовала огромную дистанцию, километры, разделявшие их. В ее воспаленном мозгу возник план – надо просто дождаться, когда Грэга отправят домой, тогда уже всем будет на нее наплевать. Никто даже и не заметит, если она воткнет себе в грудь нож или вилку, главное, чтобы хватило духу и не потерять сознание раньше времени. Все-таки лучше вилкой, тупыми столовскими ножами только курей пугать.

Страх отступил, будто его и не было, вместо него пришла решимость – просто дождаться отъезда Грэга и все будет кончено. Она сможет исправить ошибку Йозефа.

Так прошло несколько дней, за праздными разговорами и прогулками, пока наконец, Грэг не сказал, что уезжает домой. Она пожала ему руку на прощание, пожелала удачи, и они простились. Больше не оставалось никого, кто мог бы ее остановить.

Она сидела уже несколько минут, то сжимая, то разжимая вилку в руке, не в силах собраться с мыслями. Они роились в голове Лауры, сталкивались в полете и затем совсем растворялись, пугаясь учащенного сердцебиения, будто птицы, которых спугнул внезапный выстрел. В мыслях все казалось так просто – поднести вилку к горлу, а затем просто со всей силы вогнать ее поглубже, перебив артерию. Смерть не будет быстрой и безболезненной, но она освободит ее от поломанной оболочки. Она видела несколько подобных смертей, когда недавно ампутированные, желтолицые солдаты, молодые парни, вскрывали себе вены или вбивали вилки в грудь. Когда-то их успевали спасти или предвосхитить сослуживцы или санитары и ей это казалось такой глупостью. Ведь на родине говорили о прекрасных протезах из дерева и металла, которые могли бы помочь калекам существовать. Но сейчас, это не казалось ей ни глупостью, ни слабостью, ведь для глаз не найти замены, сколько не ищи и не броди по протезиционным отделениям – исход лишь один. И она была в шаге от того, чтобы закончить свои блуждания в темноте.

Неожиданно зазвонил колокол объявляющий общий сбор, который отвлек Лауру. Она нерешительно отложила вилку в сторону. Останься она одна в столовой, то ее легче было бы заметить работникам и оказать ненужную медицинскую помощь.

– Значит, за ужином, – выдохнув, сказала медичка, вставая из-за стола и направляясь в сторону двери. Она шла медленно, чтобы ни один проходивший человек не сбил ее с ног. Это морально изнуряло ее.

На улице им приказали выстроиться в шеренгу. Боясь обо что-нибудь запнуться, она очень медленно двигалась, так что какой-то унтер-офицер прикрикнул на нее. От такого обращения она еле сдержала слезы, пытаясь найти себе место. Ей кто-то помог, взяв за руку и поставив рядом с собой.

– Какой-то полковник пожаловал, – шепнули ей на ухо.

– А чего хочет-то? – выдавила она из себя, пытаясь не зареветь.

– Да непонятно пока, его никто не знает, – ответил Лауре голос слева.

Последовала команда смирно, затем вольно. Если взглянуть со стороны, то в этом не было никакого проку, заставлять калек становиться ровно, но унтер-офицер явно был помешан на дисциплине. Наконец, раздался незнакомый голос, по всей видимости говорил тот самый полковник:

– Братья по оружию! Товарищи солдаты! – говорил он бодро и громко, обращаясь ко всем вместе, и к каждому по отдельности, – Вам выпала великая честь вернуться на службу к кайзеру!

– Это что это такое он нам предлагает? Без ног и рук в окопы лезть? Нет уж, увольте, – раздался шепот слева, – Я свое отслужил, теперь домой.

– Я не могу говорить многого, но знайте, наши славные ученые смогли разработать новые виды протезов – автомеханические – они позволят им стать частью вашего тела.

– Это что, шутка? – послышалось справа, но человек почти сразу заткнулся, на него зашикали остальные.

– Все у кого нет руки, ноги или иной части тела получат возможность вновь ходить без костылей, пожимать своим боевым товарищам руки и видеть.

«Видеть?» – яркой вспышкой пронеслось в голове Лауры последнее слово, – «Он сказал видеть?»

– Вы не ослышались! Вы снова сможете двумя руками держать винтовку, бегать и видеть врага, если, конечно, вы согласитесь на подобную операцию, – полковник выдержал театральную паузу, – Взамен этого, вы продолжите службу в войсках, и мы вместе сможем привести наш народ к величию!

– Видеть… – тихо прошептала девушка, не веря своим ушам, – Все, что угодно, отправьте служить в любой лазарет, хоть у черта на рогах, только дайте мне снова видеть…

Будто утопающий, цепляющийся за любую травинку, она ухватилась за это слово – видеть. Мысли о смерти, преследовавшие ее последние две недели в миг улетучились, а в юном девичьем сердце зажглась надежда.

– Кто готов вновь вернуться к исполнению своего долга – шаг вперед!

Слева и справа послышались шаги, она и сама не веря до сих пор в силу случая, вышла вперед и громко и отрывисто выкрикнула:

– Я!

Глава 2. Часть 2

Их везли куда-то далеко, вглубь страны, подальше от фронта. Лаура расположилась в кузове одного из грузовиков, следовавших в колонне. Она ссутулившись сидела на деревянной скрипучей скамье. Автомашина была забита до отказа – слишком много было желающие получить обещанные им механизированные протезы. Их цена не казалась им такой высокой – продолжить делать то же самое, что они делали на протяжении последний трех лет, а взамен получить возможность нормально существовать после войны. Однако, были и те, кто отказался – их было меньшинство.

На небольших остановках они выходили курить, легкие Лауры уже зажили и она наслаждалась каждым моментом. Их сносно кормили, на станциях, где они вставали – к ним обязательно подходили доктора, проверяли здоровье и самочувствие. Нескольких человек сняли – у них была лихорадка. Под недовольные возгласы толпы солдат их отправили в лазарет, их шанс был упущен.

Она сама не заметила, как ее настроение улучшилось, Лаура начала разговаривать с товарищами, делиться забавными историями, смеяться. Разве что в скат было не поиграть, но это не сильно ее печалило. Она была в предвкушении операции и все ее мысли были заняты только этим: «Будет больно – буду терпеть. Будут хлороформировать – соглашусь. Делайте, что угодно, лишь дайте мне вновь возможность видеть».

Прошло уже две недели после их прибытия в госпиталь. Ее товарищи описывали его как какой-то огромный особняк посреди леса: высокие и широкие окна, колонны на входе, чугунные лестницы и деревянные полы, укрытые дорожками. Их разместили в одной из множества палат – переделанной жилой комнате, которую уставили койками. Им не разрешалось выходить за пределы дома, лишь выходить на балкон. С него, как говорили товарищи, открывался вид на лес, петляющую между деревьев дорогу и где-то вдалеке виднелась небольшая часовня. Более того, им запрещалось общаться с другими пациентами. Это настораживало, но Лаура спокойно переживала такие ограничения, это не имело для нее особого значения. Нельзя – значит нельзя.

Раз в день из их палаты забирали несколько человек – обратно они уже не возвращались. Как сказал унтер-офицер, их отправляли на реабилитацию, а затем в учебку. Каждый раз таких людей провожали с почестями и завистью, всем хотелось поскорее бы отсюда выйти на своих ногах. Но не все были готовы отправиться на фронт, ходили слухи, что несколько человек планировали сбежать.

– Не знаю как вы, – неожиданно заговорщицким тоном прошептал молодой парень без ноги, – А я думаю, что надо делать ноги, как они их починят, разумеется.

– А куда бежать-то? – хмыкнул низенький мужичок, покачивая головой, – Мы в самом сердце Астории, а на дорогах то и дело можно нарваться на патруль. Они долго разбираться не будут – пристрелят на месте же.

– Ну, можно добраться до западной границы, а там и до Ейсенрейха, – не унимался парень.

– И кому ты там нужен будешь?

– Да уж найдется, чай, работенка и для меня.

– Не выпустят тебя отсюда, – вступила в разговор Лаура, – Если уж они нас так стерегут, то точно не дадут тебе уйти. Особенно с таким протезом.

– Забыл незрячую спросить! – съязвил тот, – Много ты об этом месте знаешь!

Медичка пожала плечами и отвернулась, показывая, что разговор закончен. Остальные тоже как-то замолчали.

Через три дня наконец-то настал и ее черед. Двери палаты распахнулись с характерным звуком и сухой мужской голос произнес:

– Лаура фон Шлейц, на выход с вещами!

– Да-да, сейчас, – девушка начала суетливо начала собирать свой небогатый скарб.

Когда она была готова, к ней подошел мужчина, взял за руку и повел за собой. Она немного смутилась, так как ее ладони предательски вспотели, выдавая ее перевозбуждение. Сердце Лауры билось с невероятной скоростью – в конце тоннеля, по которому она шла эти пару месяцев, наконец-то забрезжил свет, пока что только в фигуральном смысле. Но она уверенно шагала вперед, зная, что там ее ждет спасение.

Они прошли по длинному коридору до лифта, спустились на несколько этажей вниз, а когда, наконец, створки кабины раздвинулись перед ними, то в нос ударил до ужаса знакомый запах формалина, крови, пота и гноя. На мгновение она замешкалась, такой «аромат» не предвещал ничего хорошего. Однако, как еще должно было здесь пахнуть, розами?

Мужчина подтолкнул ее вперед, перехватил инициативу и увлек за собой дальше во тьму.

– Сейчас, еще не долго, – приговаривал он, – Почти пришли.

Скрипнула дверь – они дошли до операционной.

– Добро пожаловать, – раздался новый голос, помоложе предыдущего, – Я доктор Фридрих Шмидт. Снимайте с глаз повязку, сейчас мой ассистент подаст вам халат и поможет поудобнее устроиться в кресле – операция у нас займет около двух часов.

– Спасибо, – только и смогла выдавить из себя Лаура, принимая из рук ассистента халат. – Мне совсем раздеваться? Где я могу это сделать?

– Ганс, проведи барышню за ширму, будь добр.

– Будет сделано, господин доктор, – его рука опять увлекла медичку, – Как будете готовы – дайте знать, я к вам подойду.

Лауре было очень страшно переодеваться. Казалось, в окружающей тьме скрывались глаза, норовящие подсмотреть. Ведь никогда нельзя знать точно, не пялиться сейчас на нее кто-нибудь или нет. Взять, к примеру, этого самого Ганса. Куда он ее отвел? Есть ли тут ширма или они на пару с доктором наслаждаются зрелищем? Лишившись возможности видеть – она часто ощущала себя буквально голой перед целым миром.

Наконец, она закончила, неуверенно позвала Ганса, который провел ее к операционному столу. Девушку посадили в подобие кресла с кожаной обивкой и почти мгновенно надежно приковали ее руки и ноги.

– А это зачем? – наивно поинтересовалась та.

– Хлороформировать нельзя, – ничуть не изменившимся голосом ответил ей доктор, – Придется потерпеть, но уверяю, оно того точно стоит!

– Как скажете, доктор, – сглотнула Лаура. Заявление Фридриха не предвещало ничего хорошего. Из маленького комка под солнечным сплетением начал распространяться страх, пуская по всему телу свои невидимые нити и захватывая все в свою паучью сеть. Клацнула еще одна защелка, намертво закрепившая голову в запрокинутом положении. После этого кто-то вставил ей в рот кляп напоминающий деревянную палку.

– Распахните пошире глаза, будьте любезны, – чуть ли не с нежностью попросил ее хирург, – Мне нужно их удалить.

Девушка даже не успела понять сказанного или испугаться, как острая, сверлящая, огненная боль в левом глазу заставила ее замычать как дикое раненное животное, лишенное права кричать, и вцепиться в поручни, царапая ногтями кожаную обивку. После этого боль вонзилась в левый глаз, буквально сводя молодую девушку с ума. Если бы не защелки, удерживающие Лауру, и не кляп, она бы уже каталась по полу, истошно извергая все известные ей проклятия. Но она была обездвижена, скована по рукам и ногам, рот ее был заткнут, а по щекам ее текли слезы вместе с кровью. Пока что, она могла плакать. Пока что у нее были на это силы.

Окончательно потеряв счет времени, Лаура не знала сколько длилась эта операция: миг, час или несколько дней – она обезумела от боли и страха, захлебнувшись в слезах и беззвучном крике. Обессилев, она обмякла в кресле, позволив творить с собой все, что только могло прийти на ум злому гению в лице хирурга.

– Вот и все, сейчас я подключу имплант к твоей нервной системе, – наконец сказал доктор, явно довольный своей работой, – Это будет больно, но надо проверить, годишься ли ты для него.

«Гожусь ли я для него? – пронеслась в воспаленном мозгу девушки мысль, – А если я не гожусь, то у меня его вырвут с корнем прямо сейчас и отправят в морг? Прямо из этого кабинета?»

Фридрих коснулся ее виска, затем раздался металлический щелчок, заставивший девушку выгнуться в очередном приступе тупой боли. А после, она с некоторым облегчением поняла, что тьма царившая вокруг начала расступаться. Неясные очертания стен, предметов, мебели – все они начали проступать в каком-то тусклом зеленоватом свете. Оцепенев, она водила взглядом из стороны в сторону, голова ее по-прежнему была крепко-накрепко зафиксирована.

– Ну как? – выжидающе спросил хирург, медленно вынимая кляп. Перед ней склонился мужчина лет тридцати пяти, в белом халате, надетым поверх военной формы майора. Густые черные волосы были зачесаны назад, обнажая высокий лоб и подчеркивая скулы.

– Я… вижу вас, – выдохнув, прошептала Лаура пересохшими губами, – Я вижу вас, майор.

– Прекрасно! Великолепно! Наконец-то! – он осклабился, явно удовлетворенный своей работой, – Не то, что предыдущие пациенты. Кто умирал, прямо на операционном столе, кто сходил с ума от перенапряжения, кто просто оказался несовместим с имплантом.

– Только, все какое-то зеленое, – пролепетала девушка, надеясь не вызвать гнева со стороны Фридриха, – Это нормально?

– Это приемлемо, – кивнул тот, – Нужно будет поднастроить несколько датчиков и сенсоров – и все придет в норму. Но это все завтра, а пока Ганс проводит тебя в твою палату. Ганс, иди сюда!

Через несколько мгновений перед ней возник тот самый санитар Ганс – он был явно старше доктора. Одетый в такой же белый халат, он был широк в плечах и достаточно высок. На щеках его Лаура смогла даже разглядеть щетину – сенсоры работали как часы. По привычке она попытался прищуриться – это, ожидаемо, не дало никакого результата.

Ганс проводил ее в отдельную палату, которая находилась этажом ниже. В темном коридоре по левую и правую руку тянулись двери комнат, где, по всей видимости, приходили в себя жертвы экспериментов.

Внутри оказалась простая решетчатая кровать с тонким матрасом и подушкой. Ненужное летом одеяло лежало на стуле рядом. На нем же лежала ее одежда.

На прикроватной тумбочке стоял стакан воды и лежало несколько таблеток.

– Выпей перед сном, – посоветовал ей Ганс, замерший в дверном проеме, – Они помогут унять боль и помогут заснуть.

– Спасибо, – кивнула ему Лаура, закрыла за ним дверь.

Раздевшись, она так и легла обнаженной на кровать, сложив руки на груди. Она тупо уставилась в потолок, ей не хотелось пить никаких таблеток. Перед глазами пролетали события последних месяцев. Изнурительная работа в госпитале, полная ужаса, криков, крови и смерти. Газовая атака, ее поспешные попытки найти противогаз. На мгновение она представила лицо раненного солдата, у которого она в панике вырывала этот самый противогаз. Даже не так, у которого она ВЫБИВАЛА этот самый противогаз. Лаура затаив дыхание, вспомнила его лицо, переполненное отчаяния, боли, злости и беспомощности. Он не явно не был готов к тому, что человек, который должен был призван спасать его жизнь с такой рьяной охотой, принялся ее отбирать. Ей стало не по себе, она совсем перестала дышать, ее начало потрясывать. Наконец, не выдержав, она разрыдалась, или, вернее сказать, попыталась разрыдаться. Ее просто трясло в конвульсиях, сгибая почти пополам, но слез не было. Им не откуда было взяться, слезные железы, как и старые глаза, были удалены во время установки имплантов. Боясь привлечь к себе лишнее внимание, она беззвучно закричала от бессилья, распахнув рот, вцепившись ногтями в собственное лицо и желая разорвать его на клочки. Ее немой крик, походивший на бульканье, растворялся в тишине палаты.

Она пролежала так несколько минут, пока наконец, не решившись принять выданные ей таблетки, не провалилась в спасительный сон. Он всегда выручал ее, приходя на помощь тогда, когда ничего больше не могло ее спасти. Он забирал ее далеко-далеко, в те места, где не было ни войны, ни боли, ни смерти, не было вообще ничего, никаких чувств, которые могли бы свести с ума любого здорового человека. Он вырывал ее из плена реальности, на несколько часов даруя спокойствие, умиротворение и свободу. Только находясь в этом небытии, Лаура хоть на некоторое время могла отдохнуть от окружающей ее действительности, сбежать от жизни, пусть даже, на несколько часов.

Она проснулась в половине шестого, солнце уже взошло и его ласковые лучи залили своим светом небольшую палату. Лаура медленно поднялась с кровати, оделась и взяв пачку сигарет, пошла к окну, открыла форточку, закурила. Ядовитый дым расслаблял, снимая напряжение, скопившееся за короткую ночь. Она не могла нормально спать, глаз было не сомкнуть, точнее – непонятно было как это сделать, а спать с открытыми глазами было очень непривычно и трудно. Когда действие таблеток прошло – прошел и сон. Она выпила еще, чтобы отрубиться и так по кругу, пока таблетки наконец не закончились. Через зарешеченное окно был виден небольшой двор больницы, окруженный высоким забором и, в общем-то, больше ничего. Зеленоватый свет постепенно отступал, давая дорогу другим краскам и сейчас, картинка в ее глазах почти приобрела нормальный вид. Лаура не знала, что будет дальше, сколько ей еще предстояло ждать, прежде чем ее отпустят, точнее – отправят обратно на фронт. Ведь если ей дали такие глаза, то и расплачиваться за них придется кровью – это она знала точно. Ее всяко не назначат в лазарет, скорее уж, определят в какой-нибудь штурмовой отряд или типа того. И там она будет убивать людей. Девушка поежилась, ведь ей еще не приходилось держать в руках оружия и уж тем более направлять его на живого человека. Хотя, можно ли считать людьми тех, кто лишил ее возможности видеть? Можно ли считать людьми тех, кто без зазрения совести закидывал полевой госпиталь сотней газовых гранат? Наверное, нет, это были уже не люди, ведь люди не могут себя так вести.

«Наверное, отправят сначала в какой-нибудь учебный лагерь, как и остальных избранных, а дальше будет пара месяцев строевой подготовки, муштры и всякого такого прочего. А когда мы победим, то и отправят с почестями домой, к родным. Как давно я не была дома. Как они примут меня? Как отреагируют на такие глаза? А вдруг, меня уже не отпустят домой?» – мысли в голове девушки сменялись одна другой, пока она, наконец, не выбросила в открытую форточку окурок и не подошла к висевшему над маленькой раковиной зеркалу.

С него на нее смотрели два черных металлических шара вместо глаз с небольшими стеклянными голубыми лампочками заместо зрачков. Она медленно потянулась к имплантам, желая дотронуться до одного из них хотя бы кончиками пальцем. С каким интересом пациент, покинувший дантиста, исследует языком свежую пломбу, с таким же и Лаура начала трогать свои новые глаза. Они уже не болели – нечему было болеть, и никак не реагировали на ее прикосновения, позволяя исследовать себя как душе угодно. Помедлив, она прикоснулась к голубой лампочке – в правом глазу потемнело, она перекрыла телеобъектив.

За этим нехитрым занятием ее застал санитар, вошедший после непродолжительного стука в дверь.

– Доброе утро, фрау Лаура, – кивнул тот, явно оценивающим взглядом окидывая девушку, – Доктор Фридрих ждет вас на перевязку и осмотр.

– Ганс, – бросила в ответ та, – Идем, мне собирать не надо.

Они медленно шли по коридору к лифту, слева и справа, как по команде открывались двери, в них заходили другие санитары, выкатывали накрытые простынями тела умерших этой ночью солдат.

– Не всем везет как вам, фрау Лаура, – заметив ее взгляд пояснил Ганс, – Многие не переживают первой ночи, но если она позади, то бояться уже почти нечего – имплант принял вас.

– Я польщена, – огрызнулась девушка, не отрывая взгляд от вереницы каталок, увозящих мертвецов в противоположную им сторону – в морг.