Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 6. У Лукоморья"

Автор книги: Василий Песков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Магнитка

(Широка страна моя…)

Два этих снимка сделаны с самолета в разное время. Первый сделан в 1929 году. Второй – несколько дней назад. На снимках – одно и то же место над рекой Урал. Тридцать восемь лет назад это место выбрали для строительства. Тогда первый раз прозвучало слово «Магнитка».

Магнитка… Конечно, сразу хочется увидеть знаменитую Магнитную гору, от которой все и пошло. Слышал о ней в разговорах, в газетах.

Знаешь, что это клад необычайной цены, что японцы в свое время предлагали царю за гору двадцать пять миллионов рублей. И теперь стоишь растерянный: горы нет. Далеко внизу – почти игрушечный экскаватор, змейкой бежит состав с вагонетками. Тебе объясняют: «Гора была как раз на месте этого котлована…» За котлованом до горизонта стоят белые, красноватые, сизые облака. В погожий день, когда дымы и пар столбами уходят вверх, можно попытаться сосчитать трубы. Я насчитал двести семнадцать и сбился. Целый город темных, непривычных для глаза строений: эстакады, трубы, мосты, краны, шеренга домен. Все в белых дымках.

Позже узнаешь: в этот железный город приходят ежедневно десятки тысяч людей. Огромное число. Но где люди? Город кажется пустынным, так велики размеры сооружений и площадь, которую они занимают.

Снимок сделан с помощью военных летчиков. Командир вертолета – Евгений Бельский.

За день я едва осилил путь, где проходит руда из котлована до цеха, где по железным каткам несется красный, брызжущий искрами слиток стали, называемый слябом. Красное тесто, ускоряя и ускоряя бег, превращается в стальные листы.

Они проносятся над станом красными птицами и оставляют у новичка ощущение сказки. А где-то рядом в другом, столь же длинном цехе, сталь катают почти до бумажной тонкости, превращают потом в белую жесть. Другие цехи катают рельсы, проволоку, стальные ленты и полосы, арматуру для строек, разных видов фигурные профили. Тут во время войны катали броню танков, а теперь строят, кажется, самый большой из цехов – будут катать автомобильный лист для завода в Тольятти на Волге. Это новый заказ страны для Магнитки.

Но это не новость сама по себе. Со дня рождения Магнитка получает и получает заказы. Не будь Магнитки, мы вовремя не имели бы тракторов.

Без Магнитки вряд ли мог устоять Сталинград. Каждый второй снаряд, каждый второй банк были сработаны из стали, сваренной в этих печах. И сегодня: станок, пароход, комбайны, ученическое перо, иголка – все сталь. «В прошлом году подведен итог. Магнитка со дня первой плавки дала сто пятьдесят миллионов тонн металла. Много ли это? Это в семнадцать раз больше, чем давала за год вся индустрия старой России. Магнитная гора переработана в сталь!

В день знакомства с Магниткой я говорил с директором комбината и главным режиссером городского театра. На вопрос: «Какие заботы сегодня?» – директор Воронов Феодосий Дионисьевич, Герой Труда, член ЦК партии, сразу сказал: «Руда! Руда, руда…»

У режиссера Резинина Анатолия Андреевича другая забота: надо добыть пятьдесят пар лаптей. «Два месяца бьемся, списались со стариком из Чувашии…» Магнитогорский театр ставит пьесу «Стройфронт». Воскрешается Магнитка первого года жизни. Сто тысяч обутых в лапти людей начинали Магнитку.

Сто тысяч обутых в лапти… В городе я видел старую кинохронику. Сколько б ни говорили мы о Магнитке, о Днепрогэсе, о Комсомольске Амурском, никаким словом не скажешь больше, чем говорят эти старые в царапинах киноленты.

Роют котлован домны. Лопатами с уступа на уступ кверху швыряют землю. Первый котлован. Асколько еще всего вокруг этого котлована надо построить! Задуман комбинат не просто современный, но самый крупный из всех, какие в мире существовали. Знания, как построить? Их было немного. Механизмы? Лопата, лом, тачка, лошадь. Место выбрали дикое, необжитое. За рубежом мало кто верил, даже друзья. И только эти сто тысяч в лаптях, отчаянно копавшие землю, верили. Есть в хронике кадры январской метели.

Белое молоко. И в этом свистящем месиве – люди и лошади. В холода там, на экране, ежишься даже ты, сидящий в теплом, уютном зале. Работа не останавливалась и в такие зимние дни. А вечером: палатка или тесный барак, закоптелый чайник на печке. Есть кадры: у печки сушатся лапти. Обычная по тем временам обувка. Оператор, снимавший для памяти стройку, знал, что Россия будет носить другую обувку и будет дивиться: неужели так было?..

Ветхая подшивка газет. Почему-то особенно любопытно смотреть листы за тот год, когда ты родился. Вот пожелтевший номер. Тебе было пять месяцев, и мир, как утверждают врачи, был в твоих глазах еще перевернутым кверху ногами.

Каким-то вечером ты спал у материнской груди, а отец, возможно, около лампы читал вот эту статью о Магнитке. Вот о Магнитке говорит Максим Горький, вот Демьян Бедный пишет: «Вытянем!» Вот зарубежные вести: не верят, злорадствуют… В старых бумагах отыскалось письмо тех времен: «Товарищи магнитостроевцы»! Я работаю телеграфистом на нашей станции Амосов. Я много читал о вашем героизме. Так вот и представляется мне сибирский мороз, и в нем огни горят.

Из морозного тумана поднимаются леса вокруг будущих домен. Вокруг тех самых, что насытят нашу страну железом, сталь которых хлестнет по крыльям вражьих самолетов, если они задумают на нас налететь. Хотелось мне попасть к вам, но я больной и прикованный к станции. Смотрю я на поезда, хожу по станции и вижу, в тупике на вагонах мелком написано: «Груз Магнитострою».

И стоят эти вагоны… То идет, другое идет, а они стоят. Взял я и тайно (не знаю, можно ли так) написал плакаты да все приклеил на вагоны. А написал так: «Товарищи! Здесь срочный груз гиганту металлургии Магнитострою. Не будь преступником перед страной, жаждущей железа. Проталкивай груз в первую очередь!» И что же? Ушли все вагоны. Не показываю виду, спрашиваю у начальника про них. А он говорит: «На них надпись какая-то неудобная. Неловко их на станции держать». Мне стало радостно от своей помощи. Алексей Барышев, комсомолец».

Для комсомола в те годы Магнитка была испытанием. Все самое трудное, самое ответственное на стройке комсомол валил на свои плечи. Но и вся страна стояла у колыбели Магнитки. Подсчитано: сто шестьдесят заводов делали оборудование. Сто восемь учебных заведений готовили рабочих и инженеров. Сто тысяч крестьян из российских деревень с сундучками, с лопатами, топорами и пилами приехали на Урал.

 
Мы  жили  в  палатке,
     с  зеленым  оконцем,
Промытой  дождями,
     просушенной  солнцем.
Да  жгли  у  дверей  золотые
     костры
На  рыжих  каменьях
     Магнитной  горы.
 

Эти литые из бетона строчки я прочитал у монумента – палатки, недавно поставленной магнитогорцами в память о первых годах.

Небольшой труд разыскать сегодня тех, кто жег «золотые костры», они живут тут же, в городе. Найдешь их в Москве и во многих других местах. Я испытал радость, когда при знакомстве старый доменщик сказал: «Ну а как поживают Семен Нариньяни, Валя Китаин?»

И тот и другой журналисты, работали до тебя в «Комсомольской правде», тут, на Магнитке, в разное время они выпускали специальную «Комсомолку» строителям. Приятно было рассказать доменщику: именно в те годы «Комсомольская правда» получила свой первый орден. Был учрежден орден Ленина. И самый первый, орден № 1, вручили комсомольской газете.

…Тридцать четыре месяца разделяют на Магнитке первую палатку и первый металл.

Тридцать два года назад столь короткий срок ошеломил всех, кто сколько-нибудь смыслил в такого рода делах. Сегодня мы строим и много, и споро. Но если бы мы захотели из всего, что сделано, выделить самую большую победу, мы бы сказали: Магнитка. Это не только советская гордость.

Из всех работ на земле, исполненных в этом веке, едва ли не самая удивительная – Магнитка.

Заглянем в лицо тем, кто строил и кто тридцать два года непрерывно поддерживает огонь Магнитки.

Честно сказать, я растерялся: – кого назвать? Тысячи людей. Поискать своих земляков?

Вся Россия посылала людей. Есть, наверное, и черно-земцы?.. Я без труда нашел земляков.

Вот первый из них, Калмыков Виктор. Лучше всего о нем расскажут эти две фотографии, сделанные с перерывом в один только год. Сундучок, лапти, пиджак в заплатах, деревенская настороженность – таким был парень из черноземной Калмыковки в 1931 году. А в 32-м журнал, проследивший судьбу Калмыкова, весь номер посвятил этому человеку. Не будем повторять сказанное о трудностях стройки. Калмыков Виктор испытал их полной мерой. Заметим другое: трудности и лишения не ломали человека, а возвышали. Поглядите, сколько достоинства, сколько рабочей уверенности. Поглядите, как твердо он стоит теперь на земле, все тот же парень – Калмыков Виктор. За один год он и копал землю, и стал бетонщиком, а пришло время монтировать домну – стал и монтажником. Он приехал неграмотным человеком.

Вступая через год в партию, он своей рукою написал заявление. Мы можем гадать, каким чудом учился, если с утра до ночи был занят лихорадкой работы. Но ведь и вся страна тогда именно так работала и находила время учиться.

Виктор Калмыков погиб трагически перед войною. Но его помнят. Это был славный человек, один из ста тысяч, творивших чудо Магнитки.

Виктор Емельянович Калмыков и он же (справа) после года на стройке.

_{Фото М. Альперта из журнала «СССР на стройке».}

Другой земляк. Шаталин Алексей Леонтьевич, ровесник Калмыкова. Он приехал на Магнитку из курской деревни. Пускал первую домну. Семь лет назад пошел на пенсию, но вернулей на комбинат. Я встретил его около домны.

Прищурившись, в синий глазок он разглядывал плавку. Был какой-то трудный момент – с десяток почтенных людей ждали: что же скажет Шаталин?..

«Обер-мастер, – шепнул мне молодой доменщик, – таких в стране – всего сорок девять. Он может даже министру звонить…»

Вечером мы сидим с обер-мастером за чайным столом. Понемногу не шибко словоохотливый мастер «разогревается». Я узнаю, как пускали первую домну, как пускали вторую домну, как пускали вторую «комсомольскую печь». Как возил мастер эшелон первого чугуна в Москву на завод «Серп и молот». Были у доменщика разговоры с людьми государственными. Около домны встречался с Орджоникидзе, а совсем недавно – с Косыгиным. С деревней до сих пор не потерял связь. Все годы помогает: одним, пока учатся, другому, потому что здоровьем слаб. Получает из села трогательные посылки: сало и деревенские пышки.

Все десять домен при нем строили. Он делал первые плавки, «обживал» эти печи размером с многоэтажный дом.

– Характер? А как же – у каждой свой. И капризы, и все такое. Почти как человек.

Спрашиваю: есть ли из десяти любимая?..

С улыбкой думает…

– Записывай: Шестая. Первую плавку делал на ней в войну с мальчишками-ремесленниками. На ней же горел… Как горел? Ну, металлом брызнуло, пришлось в больницу определиться…

На Шестой первый орден Ленина получил. И на ней же мы одно новое дело придумали – присудили лауреата. Мать, принеси-ка пиджак!

На спинку стула повешен пиджак. Лауреатский значок, три ордена Ленина, два ордена Трудового Красного Знамени, орден «Знак Почета»…

На бумажке подсчитываем, сколько всего чугуна сварил мастер за тридцать лет тут, на Магнитке. Получается: двенадцать с половиной миллионов тонн…

Мой третий земляк Константин Хабаров живет в этом же доме, этажом выше главного мастера. У Хабарова тоже звание: обер-мастер – два таких звания на Магнитке. А начинал он с Шаталиным на той самой Шестой печи в сорок третьем году. В пятнадцать лет у этой печи получил орден Трудового Красного Знамени. Все искусство Шаталина многие годы было у него на глазах. А что работа у домны – искусство, то тут спорить не следует. У печи сегодня десятки сложных приборов, и все-таки обязательно человеческий глаз через синее стеклышко должен угадывать, что происходит в этой махине.

Хабарова Магнитка посылала строить и пускать домны в индийском Бхилаи. Построили, сдали в работу. А два года назад 9 февраля мастера Константина Хабарова срочно позвали в Москву: «Немедленно самолетом – в Индию».

В Бхилаи индийские доменщики что-то недоглядели, и в одной из печей образовался «козел» – беда, хуже придумать нельзя. Столб чугуна поперечником более восьми метров застыл. Ситуация: домну надо ломать и заново строить. В газетах шум – остановилось огромное производство. Завтра проблема будет обсуждаться в парламенте. И тут прибывают на помощь четверо доменщиков. Двор залит чугуном, хаос, неразбериха. Непросто было даже узнать, в чем дело. За сутки был поставлен «диагноз», и директору комбината Инжиндру Синху твердо сказали: «Сегодня 12 число… 20 февраля домна будет работать». Бородатый директор удивленно пожал плечами: «Даже график… Как можно шутить…» Двести часов внутри печи непрерывно шла невидимая работа, оценить которую по-настоящему могут только доменщики.

Сначала по крупинке, потом кубометрами с помощью кислорода «выскребали» чугун. Константин Хабаров не спал подряд четверо суток.

20 февраля печь дала новую плавку. «Нам предложили огромные деньги. Отказались: за помощь не берем денег. Повезли нас показать Индию. Месяц путешествия. Побывали на заводах, построенных немцами и англичанами.

Радостно было видеть: наши домны в Бхилаи – лучше. И встречали нас немцы и англичане как больших мастеров: «Вы с Магнитки?!» Приятно было отвечать англичанину, который глядит на тебя с уважением: «Да, мы с Магнитки».

Я назвал только троих с Магнитки – своих земляков. А ведь у многих из нас есть земляки на Магнитке. Всем миром строили. Хорошо строили. Недаром слово «Магнитка» означает для нас гораздо больше, чем просто железо и сталь. Да и «кузниц» у нас прибавилось: «Липецкая Магнитка», «Череповецкая Магнитка», «Казахстанская Магнитка»… Трудно начинать было.

_{Фото автора и из архива В. Пескова.}

 _{22 февраля 1967 г.}

Стоит поразмышлять…

Так выглядят сверху комбайны, если их оставили зимовать без крыши. Выше колес занесены снегом. Ясно, что снег нашел лазейки и в нутро каждой машины. Честное слово, так жалко их, будто это живые существа застыли в сугробах. При такой жизни срок службы комбайнов очень недлинный; даже простую лопату бросить на зиму под снегом – и то недолго послужит. Тут же сложная, дорогая машина.

Что же, надо звать кого-то к ответу?..

Не будем спешить называть конкретного Ивана Ивановича. Мы его просто не знаем. Мы не знаем даже, что за хозяйство: совхоз, колхоз? Снимок сделан с вертолета на пути из Челябинска в Магнитогорск. Мы надеемся: конкретный Иван Иванович, взглянув на снимок, сам отзовется и расскажет, какая нужда заставляет вот так хранить дорогие машины. Есть надежда, что отзовется не только «Иван Иванович». В чем дело, почему дорогая техника зимует у нас под сугробами? Подобные снимки можно ведь сделать и в Смоленской, Черниговской, Воронежской, Рязанской, Пензенской и других областях. Что за причина? Лесу у нас не хватает построить навес? Плотники перевелись на Руси? По бедности не можем строить? Вряд ли. Простой подсчет показывает: навес построить дешевле, чем губить и снова покупать дорогие машины.

А может, нет? Может, и есть хозяйская выгода с техникой именно так обращаться? Может, машинам зима вовсе и нипочем и беспокойство это – наивное и ненужное?

Хотелось бы знать мнение колхозных председателей, механиков, комбайнеров. Может быть, откликнутся из Министерства сельского хозяйства? Так ли, как надо, мы сберегаем машины?

_{Фото автора. 26 февраля 1967 г.}

Мгновение

Мы привыкли к фотографии и не принимаем ее как чудо. А ведь чудо подлинное. Ну разве не удивительно: еще не побывав на Луне, мы уже знаем, как выглядят лунные камни! Разве не чудо: сидя в зрительном зале, мы путешествуем в джунглях. Или простой случай: фотограф, вернувшись из подмосковного леса, рассказывает историю, которую встречают не очень доверчиво. «А вот смотрите…» – И показывает снимок…

Природа неисчерпаема на загадки и удивительные явления. Тысячи разных случаев, приключений, ошеломляющих неожиданностей и примеров красоты встречаются нам в природе.

Слова часто не могут передать увиденное глазами. «Эх, если бы снимок…» Но фотографический аппарат мы часто по лености оставляем висеть на гвозде или чаще всего не бываем готовы к мгновенной съемке.

Был у меня поучительный случай. На реке Воронеж ловили с приятелем рыбу. Каждое утро вместе с удочками я клал в лодку фотографический аппарат. Стояла погожая осень, в лесу ревели олени, а я тайно надеялся: выйдут на берег… Но олени на берег не выходили. Возвращаясь в деревню, я уносил из лодки облепленный чешуей футляр с фотографическим аппаратом. Он начал надоедать мне – ничего интересного на реке не встречалось. Но однажды в туманной, поросшей ольхами низине мы услыхали заливистый лай. Кого-то гнала собака.

Чувствуем: зверя гонит. Забыли о поплавках.

Слушаем: ближе, ближе… И вот на другом берегу, как раз против лодки, выбегают из чащи олени: рогатый самец и самка. С минутку поколебались, но, услышав собаку, кинулись в воду. Плывут прямо на нас. Розовый от восхода плес. В нем медленно движется рогатая голова.

Тишина, только рыбьи круги и от плывущих – большие стеклянные волны… Мы сидели до крайности огорченные – корма, где обычно лежал аппарат, на этот раз была пустой…

Такой же случай, если я даже очень его искал бы, вряд ли повторится. Но ведь кто-то может увидеть такое. Возможность делать редкие снимки очень большая, поскольку число людей с фотоаппаратами у нас сейчас огромное – несколько миллионов.

В папке у меня есть несколько фотографических удач высшего класса. Снимки эти, сделанные в разных частях земли, обошли многие издания мира. Европейские журналы заплатили фотографам большие деньги. И снимки стоят этого.

Вот посмотрите: леопард настиг обезьяну.

Все. Последнее мгновение жизни. А как не хочется живому существу умирать! Последняя защита: крик ужаса. Даже хищник на мгновение оторопел от крика… Никакие слова не расскажут об этой драме лучше, чем снимок.

Столь же драматична другая сцена борьбы за жизнь: кошка во время пожара прыгает с крыши, прижав к телу котенка. Трудно поверить словам даже самого добросовестного рассказчика. А снимок свидетельствует: так было.

На третьей фотографии – летящая сова.

Шведский натуралист Хилдинг потратил два года на поиски этого момента. Все это – убедительные свидетельства: фотографический аппарат надо всегда держать наготове. Мы в редакции, разглядывая снимки, подумали: стоит, пожалуй, завести рубрику «Остановись, мгновение!». Давайте договоримся: будет что интересное – шлите. Но только самое интересное.

_{Фото из архива автора. 7 марта 1967 г.}

Мосты

(Широка страна моя…)

Редкая дорога обходится без мостов. И в памяти остается скрип бревен или гул железных пролетов. Сколько мостов ни пройдешь, ни проедешь, и все равно, как в первый раз, волнует тебя скрип проселочного моста и железный гул перехода через большую реку.

Из всех человеческих построек мосты самые поэтичные. Я размышлял: отчего это? Наверное, оттого, что стоят они над водой, оттого, что это – средство перешагнуть препятствие, оттого, что мост – это часть дороги, а дорога, движение всегда волнуют и радуют. Наконец, мосты соединяют людей…

Маленькая речка, а мост все равно нужен.

Мосты были одними из самых первых земных построек. Один раз перейдя воду по упавшему дереву, человек смекнул, наверное: дерево можно и самому повалить. Потом кому-то из пещерных изобретателей пришло в голову приладить к дереву лыком перильца. Сегодня мосты поражают воображение. В Америке мост через озеро Поншатрен тянется на тридцать восемь километров. Другой мост висит на канатах толщиной в метр. Он так велик, что красят его непрерывно. Дошли маляры до конца, и надо уже возвращаться к началу.

Одним из самых красивых мостов на земле считается Сиднейский мост. Я видел его и сверху и ходил по нему. Красота эта стоит немалых денег. По сложному расчету сиднейцы будут платить за мост английской компании до тех пор, пока мост будет стоять. Проезд по мосту не бесплатный… У нас самым красивым знатоки называют днепровский мост возле города Запорожье. Одним прыжком, одной только дугой мост преодолел реку. Кажется, это самая крупная арка в мире…

Строительство моста – дело всегда недешевое и хлопотное. Стройка тянется иногда многие годы. Но, если надо, строят и очень быстро. Один из мостов через Днепр во время нашего наступления в 1943 году был построен в тринадцать дней…

История знает много славных инженеров-мостовиков, авторов дерзких проектов. Строителя мостов возьмут на любую стройку. «Мостовик» – это высшая аттестация, и не только там, где строят из камня, бетона и стали. Кое-кто видел, наверное, фильм о пигмеях бамбути.

Помните, как строят мост через реку Итури? Самого смелого привязывают в люльке к лиане, оттягивают лиану и отпускают. Смельчак птицей по дуге проносится над рекой, успевает крюком схватиться за ветку дерева на другом берегу. Лиана остается висеть над водой. К ней крепятся новые гибкие ветви. Так африканцы строят висячий мост…

Сколько всего мостов на земле? Вряд ли можно их сосчитать. Висячие, понтонные, каменные, бревенчатые, бамбуковые, металлические, бетонные, подъемные и разводные, виадуки и акведуки… Только в одном Ленинграде – триста семьдесят шесть мостов.

А возьмись проехать по нашей земле с Запада до Амура, сколько раз рельсы пробегут над водой! А сколько мостов и мостков над мелкими речками и оврагами, над заливами, низинами и ручьями. С давним и заслуженным строителем Г. И. Зингоренко мы пытались сосчитать мосты через Волгу. Насчитали семнадцать и сбились – мостов через Волгу больше. Но первенство по мостам, кажется, держит Днепр.

И есть река, которую не перешагнул еще ни один мост, – река Лена. Переправа только по льду, а летом – паром.

Зингоренко строит мосты сорок пять лет.

Сколько всего, построил, не помнит. Но несколько «своих» мостов он не может забыть.

Например, мост через Дон под Воронежем. Строил его Зингоренко в 30-м году. А через двенадцать лет, в 42-м, инженер получает задание: «Взорвать ввиду приближения противника».

Мост через Волгу около Ярославля.

_{Снимок моста через Волгу сделан с помощью «Аэрофлота». Пилот – Станислав Репин.}

«Саперов не было. Вдвоем с напарником ночью несли взрывчатку в мешках. Привязали мешки посредине пролетов… Над горизонтом стояло зарево, и мост мне показался в ту ночь очень красивым. Я глядел на часы и считал: вот сейчас, сейчас догорит шнур… А в 43-м мне же пришлось восстанавливать этот мост…» Такова участь мостов. В войну возле мостов больше всего падало бомб. Кто из переживших войну не вздохнет, вспомнив переправу, когда вода поднималась столбами справа и слева, и была вода мутной от крови. Военная хитрость заставляла прятать мосты под воду. Машины шли по такой переправе, утопая в воде колесами.

Мосты всегда разделяют судьбу народа. Переправу не оставляют врагу. А когда врага изгоняют, мосты поднимают в первую очередь…

В последние годы у нас построены десятки новых больших мостов. Через Волгу – возле Саратова, через Волгу – у Ярославля, через Днепр – у Киева, через Оку, Двину, Неву, Иртыш… Построили самый северный из наших мостов – у Норильска. Много мостов возведено по линии железной дороги Тайшет – Абакан. Большая часть из многих новых мостов – бетонные, автодорожные. Это показатель быстрого роста в стране автомобильных путей…

Мосты, как люди, имеют возраст и не живут бесконечно. Железобетонные – долговечны. Железным отпущено в среднем сто лет. Сто лет – и надо менять. На Дальнем Востоке, возле Хабаровска, стоит один из мостов-ветеранов. Кто проезжал на поезде через Амур, помнит долгий тревожный гул, самый долгий за всю дорогу с запада на восток. Амурский мост – самый длинный из наших мостов. Четыре километра узорной стали соединяют амурские берега…

И большие мосты, и маленькие в два бревна, с березовым перильцем, – одинаково дороги нам, потому что мосты соединяют людей.

_{Фото автора. 10 марта 1967 г.}