Текст книги "Лепота"

Автор книги: Василий Макеев

Василий Капельник

«Лытаю ль от дела, пытаю ли дело…»

 
Лытаю ль от дела, пытаю ли дело,
В холодную ль морось, при ясной погоде ль,
Все чудится – жизни не будет предела,
Что жизнь еще солнцем блескучим
                                                   восходит.
 
 
Восходит, у мира в глазах отражаясь,
Встает крепостною стеной урожая
И, шаркая жарко кленовой листвою,
Бежит, словно поезд, лесной полосою.
 
 
Мелькают лилово речушек заплатки,
Струится ковыль пламенеющим снегом.
Не я ли стою на зеленой площадке?
Не я ли пою про свидание с небом?
 
 
Не мне ли в раскидистых копнах тумана
Усталая женщина машет с кургана
Плескучей косынкой? Но я не прощаюсь,
Я вместе с Россией еще обещаюсь,
 
 
Еще обещаюсь грозою залетной,
Дождем востроклювым
                            по крышам прощелкать.
Еще обещаюсь росою соленой
Напрасно не мыть материнские щеки,
 
 
Качать колыбели, кружить карусели,
С вербóй целоваться серебряным хмелем!
Не сказка какая, а знамое дело,
Что жизнь на пределе – не знает предела!
 

Василий Капельник

 
В сугробах сроились прорехи и пятна,
На крышах блестит снеговая сыта…
Василий Капельник с душой сыромятной
Отволглым дрючком постучал в ворота!
 
 
А ну, выходите капелью лечиться,
Довольно в тулупах и варежках преть!
Какие у девушек страстные лица,
Горят конопушки – аж больно смотреть!
 
 
И воздух едовый, и небо не мутно,
И тесен речушке ледовый хомут,
И наша изба подбоченилась будто
И хлопает ставней незнамо кому.
 
 
Мне тоже обрыдло мое домоседство,
Заученно-вялый покой задарма!
Я тоже Василий! И прядает сердце
От каждой залетной косынки письма.
 
 
Прощай, моя мама, без пеней недельных,
Не надо в дорогу громоздкой сумы,
Коль держится крепко Василий Капельник
За тощий загривок волчицы-зимы!
 

«Я родился с серебряной ложкой во рту…»

 
Я родился с серебряной ложкой во рту,
Уверяют соседи меня вразнобой:
Оглашенный мой крик слышен был за версту,
И талы закачались над полой водой.
 
 
Улыбалась мне мать из-под теплой руки,
Ею хвастался дед как снохой дорогой.
И качали отца моего мужики
За лихой, огневой, голубой самогон!
 
 
Только кто-то не пил на веселом пиру,
Только кто-то в свой рот даже рюмки не брал.
И в семнадцатый март на промозглом ветру
Потому, может, голос я свой потерял.
 
 
Не успел я потешить ни мать, ни отца.
Не допел, не доставил на свадьбах весны
Ни купца-молодца, казака-удальца,
Ни разбойничьи те расписные челны.
 
 
В просторечии нашем – я просто охрип.
И не то чтобы петь вечера напролет —
Я стесняюсь при всех горячо говорить,
Опозорить боюсь старый песенный род.
 
 
Что же делать теперь? Я молчать не могу,
Не хочу, не хочу в рот воды набирать.
Даже косы поют на рассветном лугу,
Даже травы, упав, не хотят умирать…
 
 
Все равно буду петь о раскосых дождях,
О глазах зазывных хуторских молодиц.
Будут зори расти, как хлебы на дрожжах,
Будут звезды лететь на покатый карниз.
 
 
Покорятся слова и мелодия мне,
Ведь недаром тогда, не с тяжелой руки,
Улыбалась мне мать наяву и во сне
И качали отца моего мужики!
 

«Крещен в простой филоновской купели…»

 
Крещен в простой филоновской купели
Отцом Степаном чуть ли не тайком,
Когда над миром ангелы летели,
Я это понял радостно потом.
 
 
Жил так и сяк, то правым, то неправым,
Но что, наверно, истинней всего —
Ни мыслью злой, ни языком корявым
Не трогал всуе Бога своего.
 
 
Чтил старину, друзьям сполна мирволил,
С худым карманом плыл по кабакам,
Но не давал проснуться дикой воле,
Готовым к драке добрым кулакам.
 
 
Выкидывал забавные коленца
И не чурался пряного греха,
Коль жизнь располовинена, как сердце
Шершавого в прожилках лопуха…
 
 
И горд лишь тем, и слов не выбираю,
И бью природе-матушке челом,
Что я в паницком благодатном крае
Слыл у народа знатным косарем.
 

«Окрестность, округа, околица…»

 
Окрестность, округа, околица,
Окольная речка кружит —
На чем мое сердце покоится
И все, чем душа дорожит.
 
 
Подкова ль в проулке зацокала,
Вздохнул ли в ночи вороной —
Все кажется: около-около.
Все чудится: рядом со мной.
 
 
А чувства в груди не уместятся,
Я поля печаль не полю —
Пляшу под матрешкою месяца,
Под солнышка бубен пою.
 
 
На родине с болью не свыкнуться,
Хоть жизнью ты бит-перебит.
И мне то сорока откликнется,
То в небе журавль протрубит.
 
 
Но как бы ни мнилось, ни екало,
Простить не могу одного:
Пусть счастье у родины около —
Рукой не подать до него.
 

Зовите зеленой жизнь!

 
И скуку зовут зеленой —
Эпитет совсем соленый,
Ведь скука не пахла сроду
Зеленой ноздрей соломы.
От скуки не может осень
Зеленым платком шуметь.
Я зол, как дожди, на осень,
На скуку, тоску и смерть…
Зеленые дужки радуг
Встают из зеленой ржи.
И небу с землей не надо
Уже оставлять межи.
Пускай зеленеют весны!
Пускай по утрам всегда
Танцуют лучи, как блесны,
В зеленых глазах пруда.
Пускай на подмятых травах
Любовь зеленит колени.
Пускай вплетает в дубравы
Апрель зеленые ленты.
Пускай, зарываясь в сено,
Стыдливо шамшат дожди…
 
 
Тоску называйте серой.
Зовите зеленой жизнь!
 

Хутора

 
Хутора – как взбалмошные весны,
Каждый двор поближе к роднику,
В родниках сиреневые звезды
Прямо в руки просятся и в ведра
И, роняясь, гаснут на снегу…
Хутора – березовые пляски,
Копны сена – небу в голова,
И пурги напевные прибаски,
И смешок в девичьих рукавах.
Полчища сосулек на сараях
Камышовым соком налились.
И жалеют землю хуторяне,
Рук не отрывая от земли!
Им некстати в праздности влачиться,
Им любить на краешках полян,
И повсюду оттепель лучится
По следам веселых хуторян.
Хутора не могут без работы,
Как сучки и ветки без ствола.
А работа – до седьмого пота
И с утра, бывает, до утра…
Приезжайте, люди, в хутора!
Мне вдали от родины неймется,
И меня бесхитростно влекут
Хутора – за пазухою солнце,
Каждый двор поближе к роднику.
 

Сосульки

 
Взяла весна у неба визу,
С утра высокость облаков.
Вцепилась в волосы карнизу
Сосулек белая морковь.
Сосульки плакали от злости
За то, что дни их сочтены,
За то, что все они как гости
Здоровьем пышущей весны.
Весна снимает белый свитер,
Сбивает иней наповал…
Сосулькам слезы ветер вытер
И в мокрый нос поцеловал.
Всю ночь дышал морозец терпкий,
Сосулькам снилась порошá.
Они висели, будто серьги
У крыши в шиферных ушах.
И забывали постепенно
Про талость ветреной земли…
А утром, чтоб не мокли стены,
Их шалыжиной согребли.
 

Оттепель

 
Оттепель…
Мне сразу чудится
Западного ветра щека.
Оттепель идет по улицам
Тала, теплоглаза, мягка.
Спрятала весну за пазухой.
В окнах лучевая повитель.
Приторным, морковным запахом
В губы задышал апрель.
Оттепель,
Моя хорошая,
Малость поиграй со мной.
Сколько еще зим не прожито,
Сколько уже весен за спиной.
В песне, разговоре, шепоте
С холодностью жил я в неладах,
Я хочу, чтоб всюду оттепель
Таяла в моих следах!
 

«Весна, как грамота охранная…»

 
Весна, как грамота охранная,
Как дух от пашни паровой.
Весна и ранняя, и ладная,
И с непокрытой головой!
 
 
Коснулась губ щекою влажною,
Распетушила краснотал.
Ручей под мышкою овражною
Корявый снег защекотал.
 
 
Мне от нее бежать приспичило —
Дороги скользки, как вьюны.
И по старинному обычаю
Пеку домашние блины.
 
 
Уж коль чудить – так по-весеннему.
Я не люблю ни се ни то:
Найду на льду в дожде спасение
И солнце сыплю в решето.
 
 
В саду ищу тропу заветную,
А в вишнях ветреность видна.
В мои следы, едва заметные,
Не кот наплакал, а весна!
 

Реки

 
Ну, конечно, с жизнью не играют,
От игры – мурашки по спине…
Даже реки русло выбирают,
Где положе, глаже и вольней.
У реки всего одна дорога,
Никаких обочин по бокам,
Балабонь от самого порога
И до моря синего пока…
Но бывает – реки колобродят,
Ледовой разламывают плен,
И босыми на берег выходят,
И целуют вербы до колен.
На приколах бьются плоскодонки,
Носят волны брызги на рогах…
А потом для большего удобства
Реки снова входят в берега.
Трутся тихо щеками о камни,
Смирных рыб пугают острогой,
И текут, играя желваками,
В пиджаках зеленых берегов.
И растет над реками капуста,
И шумят цветистые луга…
Не хочу изысканного русла,
Не хочу вложиться в берега!
 

Дерево

 
Зароют меня в землю по колено,
Побрызгают водою из горсти
И буду я, качаясь и колеблясь,
Весь век у палисадника расти.
Живительные соки чернозема
Наполнят меня силой до краев,
Душистая апрельская истома
Впитается в подножие мое.
На пальцах станут веточки ветвиться
И к солнцу подниматься щекотно.
Цветущей белоснежной рукавицей
Царапаться я буду об окно.
Забудутся досужие заботы,
Застенчивость мальчишеской любви.
По осени засыплю я заборы
Багряными сугробами листвы.
Зимой в объятьях висельной метели
Усну с мечтой о будущей весне…
И с каждым новым обручем на теле
Большая мудрость скажется во мне.
Среди высоких шелестных соседей
Я буду сам осанист оттого,
Что людям легче дышится на свете
От чистого дыханья моего.
 

«Веснушчатая, с клейкими листами…»

 
Веснушчатая, с клейкими листами,
Стыдливо нянча вязкие плоды,
Крушина оголтелыми кустами
Заполонила сельские сады.
 
 
Пугала всех прогорклою судьбою
И не пускала пташек на постой.
И круг нее любовью иль гульбою
Не занимался исстари никто…
 
 
Я в юности крушиной восхищался,
Чтил хуторской загадочный анчар.
А ныне мать крушиной красит яйца,
Чтоб на погосте род не заскучал.
 
 
И в новый век, что плоть земли терзает,
Ни удержу не зная, ни преград,
Моя крушина так же вымерзает,
Как стужею побитый виноград.
 

«Под карнизом ресниц…»

 
Под карнизом ресниц,
Как капели – глаза,
Хоть губами тихонько бери.
Окатила меня огневая слеза
Уплывающей в полночь зари.
 
 
У тебя же давно не девичья боязнь.
Ты не склонишься веткой ольхи.
И на плечи мои расплескала, смеясь,
Холодеющих рук родники.
 
 
Не понять мне вины, не занянчить беду,
Что к тебе напрямик привела.
Как же я от тебя без печали уйду,
Если ты без меня весела?
 
 
Не за то я боюсь, мой отчаянный друг, —
Мне по сердцу твоя прямота, —
Просто в мареве встреч и хороших разлук
Я теперь без тебя – сирота.
 
 
И молчаньем меня не кори, не казни,
Все равно ты поймешь наяву,
Будто я в красновесельной лодке зари
Над твоей головой проплыву.
 
 
Все равно в колыбели задумчивых лет
Ты моей не представишь вины.
Лишь на камушке сердца останется след
Набежавшей вечерней волны.
 
 
Вот опять от моей простодушной черты
убегает твоя колея.
Колдовская, жестокая, милая – ты
Среди прочиx моих – не моя!
 
 
Я шепчу про тебя в муравейнике сна,
Ты по трепету губ улови,
Как с тобою теперь мне открылась она —
Бескозырная карта любви.
 

Веснянка

 
Свистнул во поле сурок.
Пар куделит у дорог.
Робкий отрок-несмышленыш —
Март написал на порог.
 
 
Залежались от пурги
По оврагам пироги,
Солнце в небе растеряло
Скороходы-сапоги.
 
 
Ждет замшелая стреха
Воробьиного стиха.
Носит белые знамена
На плечах своих река.
 
 
У меня с утра как раз
Зачесался правый глаз:
Скоро милую увижу
Без рискованных прикрас.
 
 
Я скажу ей направдок:
– Видит дьявол или Бог,
Надо сызнова поладить…
Свистнул во поле сурок!
 

«В начале хладного апреля…»

 
В начале хладного апреля
Еще природа скуповата.
Пичуги плачут еле-еле
На снег в лощинах ноздреватый.
 
 
В ночи к кому-нибудь придраться
Морозец муторно стремится.
Стволы березок шелушатся,
Как щеки справной молодицы.
 
 
Капели плавно отсопели,
Пошли прощанья-провожанья,
В начале хладного апреля
Душа исполнена желанья.
 
 
И я, как голубь бесполезный,
Полуоблезлый и скулючий,
Спешу к тебе – еще болезный,
Но непростительно живучий.
 

«В моем краю березы кособоки…»

 
В моем краю березы кособоки
И не похожи станом на свечу,
Они по-вдовьи вечно одиноки,
Лишь ветер прикасается к плечу.
 
 
В моей степи комолые курганы
Хранят в груди былинную войну.
На них ночуют тучные туманы,
Росою орошая старину.
 
 
Течет моя речушка-невеличка
Бог весть с какого сонного угла,
Ее врасплох осенняя синичка
Листвой с вербы́ пугливо подожгла.
 
 
Мой сад угрюм
                     и в старости запущен,
И соловьями напрочь отзвенел.
Он будто в воду стылую опущен
И до бровей давно затравенел.
 
 
Пустынна непроезжая дорога,
Чулан мой пуст,
                      не топлено жилье,
Чадит пригрубок, горница убога,
Но это все природное, мое.
 
 
Пусть не гребу деньгу кривой лопатой,
Не хлопаю удачу по плечу,
Глаз не алмаз и голос мой хрипатый,
Зато пою и славлю что хочу!
 

Вербохлест

 
Далеки от меня сентябри,
Лебединая грусть нипочем.
На затылке – папаха зари
И секира луны – за плечом.
 
 
Да озерный мой смех по полям,
Да осоковый сон на ветру.
И черемухи в косах полян
Расцвели для меня поутру.
 
 
Далеки от меня сентябри
И капели оттаявших звезд.
У меня хороводит в крови
Гулевой шумовой вербохлест.
 
 
И улыбка его молода,
И слова у него горячи,
И в его уходящих следах
Тишину караулят ключи.
 
 
Покоримся же первой любви!
Нас помолвила с ним не беда.
Далеки от меня сентябри,
Далеки от него холода.
 
 
И пускай от расцветших полян
До высоких заманчивых звезд
Мои песни несет по полям
Гулевой шумовой вербохлест!
 

«По полыни, по крапиве, по отаве…»

 
По полыни, по крапиве, по отаве
Я ходил и не обидел никого.
Разве плохо, что о счастье и о славе
Я мечтал не ради счастья самого?
 
 
И о девушках нимало не жалея,
Их причуды я и мысли не знавал.
Ради липкого коричневого клея
Я веснушчатые вишни целовал.
 
 
Ни за что я не корил себя жестоко,
И ничто мне не грозило впереди.
Ради зябкого березового сока
Отдыхал я у березы на груди.
 
 
И всего мне доставало и хватало,
И виниться не случалось горячо.
И зарница из густого краснотала,
Как жар-птица, мне садилась на плечо.
 
 
Хоть теперь я, как бывало, не мечтаю.
Но хочу невыразимо иногда
По полыни, по крапиве, по отаве
Возвратиться в те хорошие года.
 
 
Возвратиться, потеряться, не проститься,
А зачем – не откликается душа, —
То ли соку под березою напиться,
То ли детством деревенским подышать.
 

«Проклюнулись в саду…»

 
Проклюнулись в саду
Цветы, как канарейки,
Успели приоткрыть
Щебечущие рты,
Вдруг прослезился дождь
Из толстопузой лейки
На сирые терны.
На свежие цветы.
 
 
На все, что целиком
Покорствует природе,
Живет себе легко
У неба на виду.
Все козыри весны
Не в карточной колоде,
А в плачущем дожде
И в мокнущем саду.
 
 
Но мне невмоготу
Найти себя в управе
И бодро прошагать
У жизни в поводу,
Коль я, как черствый снег,
Слежавшийся в канаве,
В заботливую земь
Когда-нибудь уйду.
 
 
В саду поставят крест
У струганой скамейки
И станут на судьбу
И Бога уповать…
И будут щебетать
Цветы, как канарейки,
И дождик ворожить,
И слезы проливать…
 

«Над Волгой ветер сине-сумрачный…»

 
Над Волгой ветер сине-сумрачный
И палубная маета.
Хрипят пластинки ежесуточно,
Визжат про черного кота.
 
 
А Волге слышать все наскучило,
Волну уводит от винтов
И бьет наотмашь на излучинах
В крутые брови берегов.
 
 
Ей не пристало быть невольницей.
И, вся – на краешке волны,
Она ль не ждет свои разбойничьи,
Свои червленые челны!
 

Чистые четверги

 
Снова конец ненастьям,
Свадьбам седой пурги.
Мне отпускают счастье
Чистые четверги.
 
 
Мало я в жизни делал,
В мыслях не утаю.
Счастлив, что зла не ведал
В яблоневом краю.
 
 
Были такие встречи —
Чудные, впопыхах!..
И отражался вечер
В бархатных лопухах.
 
 
Помню ресниц небрежность,
Теплый упрек руки…
Мне подарили нежность
Чистые четверги.
 
 
Май отворил калитку
Синей весне степей,
Я припадал к напитку
Вольных ее речей.
 
 
Солнце на крыше кликал,
Руки тянул к лучу,
С первым скворцом линдикал
Пляшущему ручью.
 
 
В жизни один есть выбор —
Родину береги!..
Светлое вам спасибо,
Чистые четверги.
 

Апрельский снег

 
Стоял апрель.
Сирень сорила.
Витал в аллеях женский смех.
Как вдруг погода повалила,
Сорвался с дуба вешний снег.
 
 
Верней, со смурых веток неба,
Белей, чем стираный ковыль,
Повисла мертвенная небыль
Или неслыханная быль.
 
 
Под носом пасынок природы
Соплю размазывал с утра,
И чертыхались пешеходы,
И веселилась детвора.
 
 
Снег падал навзничь на поляны,
На подсыхающую гать
И норовил в уста тюльпаны,
Охотно тая, целовать.
 
 
Не то чтоб голубь непорочный —
Кололся щекотной щекой.
Он был нежданный и нарочный,
Как ты, да я, да мы с тобой.
 
 
Он брел в далекие деревни —
Нагой, как пашенный огрех,
Мой неприкаянный, последний
Апрельский сон, апрельский снег…
 

Заря

 
Петляет лесная дорога,
Страшится то кочки, то пня.
Проснулась весна,
И тревога
Заныла в груди у меня.
Заныла она, заиграла,
Прибавила страсти и сил…
Заря просияла зерцалом
В тумане остылых осин,
С речной затаенной излуки,
Со всех поднебесных сторон
Нахлынули резвые звуки
И приняли сердце в полон.
И песню в лесном полумраке
Чуть тронул звонарь-соловей…
И тайные пишутся знаки
В дыму озаренных ветвей.
 

«Почки набухают, как соски…»

 
Почки набухают, как соски,
От весны поспешной набухают.
На сырой веранде от тоски
Дачники заклятые бухают.
 
 
Отмечают праздные деньки
Скупо, без куражного угара,
Примостив закуску на пеньки,
И гитара стонет, как гагара.
 
 
Шебаршит береза-дереза
Навсегда в небесном непокое.
Плачет виноградная лоза,
Сломанная вольною рукою.
 
 
И навозом прет, как от курца,
И колодцем пахнет от солений,
И чернеют жутко у крыльца
Кисти прошлогодние сирени.
 
 
Свистнет наспех во поле сурок,
Воробьи завозятся не в духе.
Мужикам прощаться невдомек
От такой печальной заварухи.
 
 
Все ж туман таится у реки
И сулит податливые ночки,
Коль кругом, как девичьи соски,
На деревьях набухают почки.
 

«Весна опять попятилась…»

 
Весна опять попятилась,
Ослабив удила.
И речка, что взгорбатилась,
Разлиться не смогла.
 
 
Пошла чересполосица —
Ни стужа, ни тепло,
Как желтое молозиво —
Еще не молоко.
 
 
Заляпаны завалины,
Заплакано окно.
Хатенкою-развалиной
Виднеется гумно.
 
 
И все ж весне не хочется