Текст книги "Доказательства должны быть вещественны"

Автор книги: Василий Купцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Купцов Василий
Доказательства должны быть вещественны

Василий Купцов

Доказательства должны быть вещественны

Хорошо сидеть вечерком после лекции в теплом, сухом кабинете, за разговором с умным собеседником, когда за окном падает препротивный "снег с дождем", а машина – в ремонте, ну да об этом лучше и не вспоминать...

– Итак, Ваши тезисы сводятся к тому, что теперь, защитив диссертацию и получив место на моей кафедре, Вы решили открыть миру истинный источник Ваших знаний? – голос профессора звучал насмешливо.

Его собеседник, молодой человек, никак не более двадцати пяти лет от роду, поджал губы, пытаясь сдержаться.

Но ответный ход в разговоре оказался за ним, гордо смолчать не удалось!

– Вы, Добран Павлович, как я понимаю, не верите в наследственную память? – лучшая защита – контратака, молодой ассистент ответил вопросом на вопрос...

– Отчего же, коллега, я вполне допускаю возможность наличия такого рода скрытой способности человека, – доброжелательно, но с какой-то внутренней ехидцей, ответил Добран Павлович, поправил привычным движением темно-сиреневый, в полосочку, галстук, – ведь об этом так много писали. Да и фантастику я читал на эту тему...

– Я понимаю, Вы читали фантастику, допускаете, что такого рода феномен существует где-то там, в туманном далеко, но отнюдь не на Вашей кафедре, не у Вас под носом, не у Вашего ассистента? Несть пророка в своем отечестве?

– Зачем так горячиться, Илья Саулович? – улыбнулся профессор.

– Я могу доказать! Ведь я не тыкался на раскопках, как слепой, я знал, где... – натолкнувшись на холодный взгляд завкафедры, ассистент умолк.

– Не надо повторяться, я внимательно слушал Вас больше часа, принял к сведению все приведенные факты...

– И они Вас не убедили?

– Отчего же, – Добран Павлович слегка откинул голову, приподняв брови, – я склонен к тому, что под всем этим что-то есть!

– Так Вы мне верите?

– Ну, сегодня, все-таки, не Первое апреля, а Вы человек достаточно серьезный, чтобы не шутить в остальные дни...

Оба улыбнулись. В минувший День Смеха новоиспеченный кандидат исторических наук славно разыграл всю кафедру...

– Поймите, коллега, я совсем не против, чтобы Вы использовали свои необычные способности в работе, конкретно – во время экспедиций, ну – и при изучении образцов, само собой, – профессор вздохнул, – я против самого подхода! Это Ваше – мне не нужно, на самом деле, копаться в земле, я, мол, могу писать исследования прямо из головы!

– Но если я действительно ясно вижу, как все это происходило с моими предками, весь быт, вооружение воинов, одежду крестьян, даже лица...

– Этой способности можно только порадоваться!

– Так в чем же дело?

– Вы, мой друг, не имеете никакого права писать научные статьи, руководствуясь исключительно тем, что Вам привиделось! Наследственная память? Прекрасно! Пишите романы, они пойдут нарасхват. Напишите детскую книжку, ну – вроде "Листов каменной книги" – станете любимейшим писателем.

– А монографии нельзя?

– Руководствуясь лишь "наследственной памятью", – эти два слова профессор выделил, наделяя долей сарказма, – нельзя! Это – не наука. Точка.

– А если это правда? – воскликнул Илья, вскочив с места и буквально нависнув над продолжавшим спокойно сидеть шефом.

– Будь это сто раз правда, для науки важны доказательства! Причем такие, которые можно подержать в руках!

– По-моему, Вы просто завидуете моим феноменальным способностям, молодой ассистент уселся, положил ногу на ногу, посмотрел нагло в глаза Добрану Павловичу.

– Само собой, завидую, – пожал плечами профессор, – будь у меня такой дар... – последовал вздох.

– Поставьте меня на собственное место! – предложил Илья Саулович, – Я понимаю, Вам трудно, вы привыкли, что первичны – археологические находки...

– Как знать? – возразил профессор.

– А чего тут знать? У Вас же нет такого дара!

– Такого – нет, – согласился Добран Павлович, – хотя... В какой-то мере я Вас понимаю!

– И в какой мере?

– Я слушал Вас долго, и перебивал мало, хоть и вдвое, даже более чем вдвое старше Вас! А теперь послушайте Вы меня, желательно – не перебивая!

– Как скажите, шеф, – вздохнул ассистент, – я жду наставлений!

– Наставлений не будет, будет небольшой рассказ, – профессор поправил привычным движение галстук, – как говорил народный артист Леонов: "Хотите верьте, хотите нет"...

* * *

Деревня пылала огнем. Мальчику казалось, что вот-вот загорится и его спина, ведь те места, где на рубахе зияли дыры, уже буквально горели. Но двинуться – нельзя. Его искали.

– Где же этот сопляк? – послышался голос совсем рядом.

– Да чего он тебе сдался? – то прозвучал уже другой голос, речь казалось понятной, но непривычной, чувствовалось, что говорили чужие, пришлые люди.

"Скиты, проклятые скиты", – по лицу мальчонки стекали слезы, попадая в рот, отчего жизнь казалось еще солонее.

– За мальчишку драхму дадут!

– Где дадут? В Танаисе, что ли? Там бык тетрадрахму стоит...

– Был бы раб, а продать – дело простое!

– Если доведешь...

– Если поймаю, дурень!

– Да он где-то здесь, поблизости, точно...

– Я и сам чую!

– Вон, смотри – что-то шевелится.

Враги пошли, но на счастье мальчонки, не к нему, а совсем в противоположную сторону. Мальчик на мгновение высунул голову, завидев спины воинов, понял – именно сейчас! И рванул...

– Да вот же он!

– Стой, стой, хуже будет! – слышалось за спиной.

Взрослому воину не стоит труда догнать пятилетнего малыша, тем более, если у мужчины есть конь. Но что толку от коня, если мальчуган перебежал по жердиночке через заросший, явно превратившийся по весне в болотце прудик? А теперь прыгает по мшистым зеленым кочкам, уходя все дальше в лес...

Но и скиты оказались упорны. Задело, что упустили мальчишку, хоть и не очень ценная добыча – так ведь срам!

Ребенок на бегу оглянулся – оба злодея в островерхих шапках чмокают по болотистой почве, так – что брызги летят. Ноги колесом – будто и сейчас на лошадях! Мальчишка побежал что есть мочи...

Кажется, кончилось дыхание, в боку неистово кололо. Мальчик остановился на мгновение у дерева, решив отдышаться. Резкая боль в плече – это скитская стрела, захватив край кожи, вонзилась красным наконечником в сосну. Ребенок рванулся – порвал кожу, и, не обращая внимания ни на боль, ни на хлынувшую кровь, побежал дальше. Но куда?

Вот и поляна. Мальчик понял, что сил больше нет. Посреди поляны, как перст, стоял Предок. Высокий, выше самого здорового из мужей, белый, как снег, един в трех лицах, глядевших в разные стороны... Мальчик, повинуясь инстинкту, из последних сил пополз к каменному истукану.

– Старый Род, великий Предок рода нашего, спаси и защити! – зашептал мальчишка.

Вспомнились не раз виденные обряды, требы, что приносили взрослые... Но что пожертвовать сейчас? Да вот же кровь, что хлещет из раны! Мальчик сунул пальцы здоровой руки прямо в кровоточащее месиво, резким движением выбросил руку вверх, помазал кровью где-то под ликом Прародителя, не достав до губ, как полагалось.

– Вот тебе моя кровь, она и твоя кровь, спаси сына твоего! – попросил мальчик камень, прильнув к Предку всем телом. Закрыл глаза...

– Да где же этот поганец? – послышалось совсем рядом, – Только что мелькнул, и будто в воду канул?

– Может, и впрямь канул, одно болото кругом, – ответил другой голос.

– Нет, эти, речные, все болота здешние знают, не утонут!

– Зато нас затянет!

– Коли боишься, иди назад, а я еще поищу! Он где-то здесь прячется. Ух, поймаю, не сладко ему придется!

– Что, не поведешь беспортошным продавать? – голос звучал теперь откуда-то издалека, и, почему-то, стал басистее.

Для мальчишки все перестало существовать. По телу прошла судорога, все дрожало, в ушах засвистело. Сквозь закрытые веки то просачивался, то на мгновение меркнул свет. Становилось то жарко, то – холодно. И так много, много раз. Мальчик все стоял и стоял, прижавшись к камню. "Может они уже ушли?" – подумал мальчик и открыл глаза. Странно, вокруг все виделось совсем другим. Малыш не узнал поляны, вернее – поляны и не было, он стоял, все еще прижимаясь к каменному Предку, посреди чащи леса – не хвойного, а березового! Листья желтые, рыжие. И на земле... Осень? Но ведь весна!

"Прародитель спас меня, унес в другой лес!", – подумал ребенок.

Что-то ухнуло вдалеке, вздрогнула земля.

Потом еще раз. Мальчик бросился на землю, залег, зажмурился.

Послышались громкие, бьющие по ушам звуки, частые-частые, один за другим без перерыва. Крики, шум. Ребенок продолжал лежать на земле, боясь даже дышать...

– Смотри-ка, какой здесь партизан притаился! – услышал мальчик над собой. Слова какие-то незнакомые, лишь некоторые – понятны.

Сильные руки подняли мальчика с земли.

Пахнуло горелым. Он, еще боясь открыть глаза, почувствовал, как его отряхивают, протирают харю...

– Да не боись, свои, открывай глаза! – звучало тепло и ласково, хоть руки и грубы.

– Да у него плечо! – послышался другой голос, – пуля навылет! Надо перевязать.

– Рана рваная, скорее – осколком чиркнуло!

Мальчик почувствовал, что его перевязывают, так, как ведунья в его деревне пользовала раны. И он поверил, открыл глаза.

Платье на незнакомцах – странное. Очень много разной одежды. Что невеста перед свадьбой... И круглые шлемы на головах. Ни мечей, ни луков, зато – какие-то хитрые игрушки болтались у обоих воинов на кожаных ремнях.

– Тебя как звать-то? – спросил тот, что перевязывал.

– Добран, – неожиданно поняв непривычную речь, ответил мальчик.

– Странное имя...

– Странное, странное... – проворчал другой, – Он же раненый! Его – к врачам надо!

– Идти сможешь?

– Могу.

– Ну, пойдем! Мать жива?

– Сирый...

– Все теперь сирые...

Мальчик бросил последний взгляд на каменного Прародителя. Странно, как же он изменился, обветшал, что ли...

* * *

Рану заштопали, подлечили. Записали Добраном – кто-то вспомнил, что было такое русское имя когда-то, отчество дали в память нашедшего его солдата. Долго придумывали фамилию... Записали – "Лесной". Странную одежду, малопонятную речь, незнание самых обыденных, обиходных вещей списали на счет лесной сиротской жизни. Одичал, мол, за время немецкой оккупации... Да еще в лесу!

Потом было все, как у всех... сирот!

Детский дом, полуголодные послевоенные годы. Шли годы, жизнь становилась лучше – и сытнее, и веселее. Учителя в школе старались дать детям все, что могли, полны книг стояли, поджидая детей, и школьные библиотеки. Добран чем дальше взрослел, тем больше читал.

То, что он пережил в первые годы детства все больше казались ему сном. Тогда ему, пяти-шестилетнему, не поверили, посчитали за детские фантазии, за последствия шока. А потом он и сам уже не верил, что все это произошло с ним, примирился со своей новой биографией, с тем, что попросту остался сиротой, скитался во время оккупации по лесу, возможно – жил у партизан... И чем взрослее становился Добран, тем реже вспоминал.

Учился Добран хорошо, все схватывал на лету. Его все больше влекло к технике, особенно – к радиоэлектронике.

Начал потихоньку готовиться к поступлению в техникум. Но – человек предполагает, а лишь Бог (Боги, Небо, Судьба – называй как хошь) располагает!

Перелом наступил на пятнадцатом году жизни. Их, всем классом, повели в музей. Добран, не особо увлекавшийся историей, смотрел по сторонам, стремясь не зевнуть в открытую. Пожилую лекторшу он не слушал, в голове его бродили схемы супергетеродина...

Но что это?!! Добран остановился, как будто натолкнувшись на невидимую стену. Не может быть! В углу, эдак скромно, стоял каменные Прародитель. Тот самый, что спас когда-то жизнь маленькому мальчику, унеся его на много-много веков вперед...

Добран осознал, что помнит каждую черточку на резных ликах этого древнего камня. Но, будучи "физиком" – а именно в те годы развернулась знаменитая дискуссия между "лириками" и "физиками" – решил проверить. Прикрыл глаза, напрягся. Вспомнил "особые приметы"

на левом, пока не видимом ему с этой точки, лице. Там зияла выщерблинка под глазом. И рот скривлен. Добран зашел сбоку, с замиранием сердца взглянул. Выщерблинка на месте, и рот, сильно поврежденный, но все такой же кривой!

– Чего, Добрик, свой портрет нашел? – глупо пошутил кто-то из одноклассников.

– Наш Добрыня будет скульптором! – хихикнула Маринка, то ли любившая, то ли ненавидевшая Добрана – по поступкам в этом возрасте не поймешь.

– А, действительно, что тут так заинтересовало нашего "физика"? спросил подошедший поближе молодой учитель, промолчавший всю экскурсию.

– Я не буду скульптором, – сказал Добран то ли ему, то ли одноклассникам, то ли самому себе, – я буду археологом!

Добран сдержал слово. Не пошел в техникум, продолжал учиться, напирая теперь на историю, литературу, географию... Поступил в Московский Университет, пройдя поистине чудовищный конкурс. Собственно, он оказался единственным детдомовцем на факультете. Кто знает, может, потому и прошел конкурс...

Рассказывать дальше нет смысла, вот она, его жизнь – экспедиции, статьи, диссертации, монографии...

* * *

– Но Вы организовывали экспедицию к тому месту? – спросил Илья Саулович.

– Знать бы, где то место...

– Как? Не оставили на месте, откуда был извлечен экспонат, никакой таблички?

– Таблички? Даже в каком именно лесу нашли, и то – неизвестно. Он ведь простоял сначала в сарайчике краеведческого музея пару лет, затем выставили, а уж потом только – в Москву... Если бы я знал место, все бы излазил давно, этих, как их, экстрасенсоров бы туда навез... И все прочее...

– Все-таки, что там было такое? Дыра во времени?

– Видите ли, – мягко улыбнулся профессор, поправляя галстук, – всякого рода дыры во времени, искривления пространственно-временного конти-конти... Ну, этого, тригонометра... Все это такие же гипотезы, как, скажем, существование богов и великих предков! В данном случае – я не знаю, подтвержденного фактами ответа нет. А во что верю я сам – то мое дело.

– Но воспоминания детских лет Вам ведь помогали при раскопках?

– Безусловно! И не только при раскопках, даже не столько... Главное при реконструкциях – одежды, жилищ...

– Значит, Вы такой же, как и я – знаете, как было?

– Может, и знаю, но никогда не позволял себе говорить и писать на основании – я, мол, так видел! Тем более, к пяти годам ребенок успевает увидеть не так уж и много...

– Я, увы, тоже вижу жизнь только одного своего предка, да и ту – только в молодости, – вздохнул ассистент.

– Точнее, до зачатия ребенка, того, следующего в цепи Ваших предков?

– Разумеется...

Ученые помолчали, каждый думал о своем.

– А Вы, Добран Павлович, не собираетесь написать книгу, – нарушил молчание Илья, – художественную, я имею в виду?

– Давно собираюсь, да вот – времени все нет, – профессор покачал головой, – вот выйду на пенсию, тогда – быть может!

2304 7/4/2000