Текст книги "Последний леший"

Автор книги: Василий Купцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

– Много зла в вас, много! – продолжал старец сурово, – И девушку ты свою мертвую любишь, но для себя любишь, да не думаешь, какое зло другим творишь, ведь ты весь порядок, Родом для людей установленный, сейчас разрушаешь, в самой реальности трещину создаешь!

– А что такое реальность?

– Есть сон, есть реальность, а есть то, что могло бы быть, – попытался объяснить ведун, но, заметив, как вытягиваются лица слушателей, оборвал сам себя, – да что вам объяснять, вы не корня знаний ищите, вы сделать что-то хотите. Все равно, хорошее иль дурное – лишь бы делать!

– Так на то и человек, чтобы что-то менять, – первый раз открыл рот Нойдак.

– А ты помолчи, недоучка! – лесной ведун рассвирепел окончательно, – Услышал где-то одну мудрость и думаешь, что мудрецом стал? Вижу я, вижу, каков из тебя мудрец…

Нойдак оказался уже достаточно умным для того, чтобы смолчать. С чего бы это? Дело было в том, что в рассуждениях старца был явный прокол. Нойдак нигде никогда не слышал про то, для чего предназначен человек, это пришло ему в голову само собой. Между тем, его собственную мысль оценили как мудрость – пусть это и было повторением уже кем-то сказанного, но ведь северянин додумался до этого сам! И, таким образом, его практически назвали мудрецом – уже не в насмешку, а серьезно, хотя старик об этом и не подозревал. А – известное дело, называй человека каждый день глупцом – он и вести себя начнет по дурацки. А коли прослывешь умником – так и не заметишь, как действительно поумнеешь – ведь приходится, хочешь не хочешь, говорить умное, да по умному делать…

– А нет ведаешь ли ты о другом источнике Мертвой воды? – Рахта опять взялся за свое, – Поближе, и что б без Черного бога…

– Есть тут недалече одно место проклятое, – ведун зло сверкнул глазами, – коли есть охота туда пройтись, то пусть будет что будет! Ведь должна же быть для дырявой бочки затычка… Судьба – она распорядится! Но – опасно то место для живых…

– Я один туда схожу, – сказал Рахта.

– Размечтался… – заметил Сухмат, было ясно, что никуда одного он побратима не отпустит, – Рассказывай, мудрец, где то место?

– Идти вам на север, строго по Северной звезде, идти день, не меньше, пока не увидите странного леса, – седой ведун переводил взгляд с одного богатыря на другого, как бы в последний раз испытывая их, – нет в том лесу ни берез, ни осин, даже на опушке нет. Одни старые ели. И птицы там не поют. Как пойдете в тот лес, да почуете, что земля под уклон идет, так под тот уклон и путь держите. Хоть и будете вниз идти, болот все равно не будет, все по сухому, и даже мхов там нет, одни лишайники. А потом, еще ниже, будут стоять деревья уж мертвые, а потом и лишайников не станет, одни голые стволы… А вы еще пройдете, нет, дальше пусть только те, кому очень нужно пойдут – так вот, у самого того места будут деревья уже окаменелые, и будет потом яма преогромная, черная и опасная. Опасная потому, что вся она черным стеклом покрыта, ровна и поката, да не за что уцепиться, поскользнешься – и соскользнешь, да прямо в ту черную воду, что родником в центре ямы пробивается. То – и есть Мертвая вода…

Размеренная торжественная речь привела богатырей в какое-то странное состояние, близкое к оцепенению. На Нойдака это не очень подействовало, но он был занят своими мыслями и тоже, как и богатыри, не заметил, как и куда ушел старик. Вроде был – и не стало. Но исчез не с громким хлопком, как исчезали могущественные маги, переносясь в другие места. И не бесстыдно растаял в воздухе, как никого не боящееся божество. Нет, вроде просто ушел, но и следов не оставил…

* * *

– Строго на север, всего один день пути, – богатыри держали совет…

– Не надо ходить к тому лесу, – начал вдруг возражать Нойдак, – слышал я о таких местах, опасные они. Там где деревья стоят голые, да птицы не поют, там смерть живет-обитает! Уходят туда, да не возвращаются, а те, кто не доходит до конца, испугавшись, тот потом о грудах костей рассказывает… И еще, потом волосы у тех, кто до конца не дошел, выпадают, да на коже язвы получаются…

– Может, послушать нашего Нойдака? – задумался Сухмат, – Уже ведь бывало…

– Может, и прав он, – согласился Рахта, – может, и смерть впереди… Но у меня другой дороги нет! А тебе, Сухмат, гибнуть не за чем, да и Нойдаку в лес тот соваться не стоит. А я пойду!

– А, может, я одна схожу? – спросила Полина, – Искупаюсь и вернусь? Я же все равно мертвая, мертвее не стану, а там, глядишь, и дорогу к Живой воде узнаю…

– Нет, мы пойдем вместе, а вам, Сухмат, с Нойдаком лучше здесь подождать! – заявил Рахта, и голос его был тверд.

– Я пойду с тобой, я твой побратим, – столь же твердо ответил Сухмат, – дойдем до опушки того леса, а там – Нойдак скажет, сколь опасность великая нас ждет. Ведь ты пойдешь с нами, Нойдак?

– Да, конечно, я – куда и все, – почти отмахнулся Нойдак, – я вот чего думаю… Может, упрошу Духа все разведать, слетать в то место мертвое…

– Сие – дело! – согласились богатыри почти хором.

* * *

На странный лес наткнулись менее чем через сутки, утрецом. Может, и не обратили бы сами внимания, не зная, что ищут. Кажется, старик немного преувеличил – на опушке тянулись к свету побеги молоденьких березок, да и птички, вроде, почирикивали. Но вот то, что среди старых стволов были одни хвойные – то правда. Богатыри остановились и решили действовать дальше, как уговаривались. А именно – Нойдак уже давно договорился со своим Духом, и теперь его невидимый приятель отправился на разведку.

Дух есть Дух – что тут поделаешь, полетел по делу, да застрял. Нойдак особенно не волновался, вряд ли его странному приятелю могло что-то серьезно угрожать. Тем более, что он хорошо знал повадки Духа – увидит что-нибудь интересное, птичку там пеструю, или лягушку изумрудную какую – и будет часами наблюдать да любоваться, забыв, зачем полетел…

Короче, вернулся Дух только к вечеру, а потому богатыри решили не рисковать соваться в лес на ночь глядя, да и утро вечера мудренее. Зато можно было послушать, о чем разведал Дух, да обсудить, не спеша, у костра…

Что рассказал Дух? Да все нормальненько, все так, как и сказывал старый ведун – и про деревья, и про яму черную, и про воду, на дне ямы этой ключом бьющей. Даже обрадовал Дух немного – добросовестно обыскал лес, не нашел ни то что злодеев каких или чудес – ни единой живой души, даже зверя ни одного. Это ведь даже и хорошо – когда опасность известна – на дне ямы она – но, слава Роду, – других опасных сюрпризов в том лесу нет, никто сзади в спину нож не всадит, ядовитым зубом в ногу не вцепится…

Попытался Дух и дальше проникнуть, в самую яму – что ему, бестелесному, сделается? Не получилось, вроде мешает что-то, не пускает! Как ни пытался Дух, не получилось у него в ту яму под черную воду залететь…

Утром решали, кто пойдет и до куда… Решили – идем все вместе, потом оставляем Нойдака у начала мертвых деревьев, он на последнюю живую ель заберется и смотреть будет, потом, не доходя до леса окаменелого – Сухмат сторожить останется, да с высокого дерева смотреть будет, как Рахта с Полиной к роднику с Мертвой водой подойдут, да если надо будет – с дерева сойдет и подможет…

Шли по лесу осторожно. Все было почти так, как и говорил седовласый старик. Птиц вскоре не стало слышно, потом пропали мхи, остались одни лишайники.

– Что, похоже на то место, о котором ты рассказывал? – допытывался Сухмат у Нойдака, – Где кости лежали, а у тех, кто возвратился, волосы повыпадали?

– Нет, не похоже, – ответил Нойдак, – там деревья поваленные должны быть, все кронами в одну сторону, а корнями вывороченными – к месту гиблому… А здесь деревья стоймя стоят!

– Значит, не гиблое здесь место?

– Может, и гиблое, да по другому, – изрек Нойдак.

Вот и мертвые деревья впереди. Как-то незаметно их стало все больше и больше, потом оказалось, что путешественники идут уже по мертвому лесу, одни голые стволы, не то что без лишайников, даже и без коры… Нойдаку велено было вернуться к живым деревьям, он, было, запротестовал, но Рахта просто объяснил ему, что – если чего вдруг с ними случится – на него последняя надежда будет, глядишь – вытащит! Нойдак послушался, полез на живое дерево, а Духа отослал наблюдать.

Попалось первое дерево окаменелое. Сухмат постучал о него палицей – гулкий звук, как будто пусто там, внутри. И неприятно на душе как-то. Пришлось уговор соблюдать – остаться здесь сторожить. Полез богатырь на дерево мертвое, но не окаменелое – как уговаривались, да не получается, соскальзывает, как крепко ни сжимает он голени. Нет коры, а сучья ломкие. Подсаживал, подсаживал его Рахта, на вытянутых руках, как скоморох, друга за ноги держа, поднял… Уцепился Сухмат за ветви – ломаются одна за одной! Нашлась, которая не сломалась, подтянулся, потом еще отыскались покрепче. Залез почти на верхушку и кричит, что ему теперь сверху видно все, и яма черная – тоже, совсем недалече она…

Действительно, яма оказалась совсем рядом. Но Рахта не торопился – не зря же его предупреждал старый ведун. Обвязался, как поясом, веревкой надежной, ту веревку вокруг самого толстого дерева каменного провел, тройным узлом завязал. И Полину привязал веревкой толстой, крепкой – к своему поясу, да понадежней. И пошли они, осторожненько, вперед. Вот Рахта остановился, кончилась свободная веревка у него. А Полинушка чуть было в яму и не соскользнула, да веревка не дала! А вода черная совсем рядышком, немного не хватает. Привязала Полина бечевочкой фляжечку, да закинула в воду Мертвую, потом выудила. Рахта любимую свою обратно подтянул, вытянул. Взяла Полина фляжечку, да и полила Мертвой водой себе на рученьку, стала та рученька белой да гладкой, хоть и без жизни, но красивой да пригожей, как и раньше была! А туда, куда на Землю-матушку та водица черная с ручек девушки скатилася, почернела там землица, задымилася…

– Я вся искупаюсь! Вся свежая да пригожая буду! – обрадовалась девушка и стала сбрасывать с себя одежду. Забылась, скинула веревку тоже, и, радостная, бросилась к черной воде.

– Постой, постой, а веревка! – закричал Рахта, да поздно было!

Полина оглянулась было, хотела приостановиться, да поскользнулась, руками взмахнула, нога подвернулась, девушка упала, да вниз, под клон и покатилась. Плюх! Полина погрузилась в Мертвую воду с головой, вынырнула – радостная, счастливая.

– У меня вся кожа снова гладкая и на цвет красивая! – закричала она.

– То хорошо, а как я тебя теперь вытягивать буду? – отозвался ее любимый.

– Бросай веревку!

– Так не достанет…

– Так ты себя не за пояс, а за ногу привяжи, да сам – на землю ложись!

Так Рахта и сделал. Бросил веревку раз, другой, третий – Полина веревку, в конце концов, поймала, уцепилась, начала перехватывать, подтягиваться… Хорошо – когда твоя девушка богатырка! Не всегда, конечно, но сейчас – очень даже сгодилось…

Вдруг не стало никакой черной воды, да и сама яма обратилась в провал бездонный, и повисла Полина, держась за веревку, а под ней затягивающая мгла сгустилася…

– Сейчас, сейчас, я тебя вытяну! – закричал Рахта и начал тянуть веревку, перехватывая ее и подтягивая на себя. Но каждый перехват оказывался все тяжелее, как будто навалился на девушку груз стопудовый…

– Мертвое к мертвому, а живое, если хочет живым остаться, к живому, – услышал богатырь возле головы глухой голос. Оглянулся. То мертвая голова смотрела на него пустыми глазницами, а безгубый рот те слова говорил-выговаривал. Откуда она взялась, эта череп-голова? Как будто из земли выросла, как качан капусты торчит, только страшный такой кочан, зловещий.

– Что ты хочешь сказать-приказать, Виев посланец? – зло спросил Рахта, – коли мертвое к мертвому, так и отправляйся, откель пришел!

– Отправлюсь, отправлюсь, голубчик, – прошипела голова, – вот только свое с собой заберу, и отправлюсь! И на Леля не надейся больше, да и Лада твоей невесте не подмога, ей живым влюбленным помогать бы управиться… Отпусти веревку, отдай мертвое мертвому!

– Нет, не отдам мою ладушку мертвой голове на потеху! – закричал Рахта и рванул веревку что есть мочи. И Полина на себя потянула, да забросила ножку уже на край пропасти, рывком встала, еще шагнуть собирается, вот и за руку Рахту ухватила…

Но тут из провала того, мертвецким холодом тянущего, как бы рука огромная образовалася, как бы мрак вдруг сгустился и осязаемым стал, и схватил тот мрак-рука Полину, и потянул он ее обратно. Но крепко держит Рахта руку возлюбленной своей, не выпускает…

– Не управиться силе богатырской супротив силы божеской, – засмеялась мертвая голова, – последний раз говорю – отпусти по-хорошему! Мне живых нахлебников в моем царстве не надобно, мне моих мертвых уж достаточно…

– Иль любимую спасу, иль самому мне не жить! – воскликнул Рахта, да пересилил руку страшную, притянул любимую к себе, обнял да поцеловал…

– Что ж, сам себе судьбу избрал, я порядок не сломал, – вздохнул череп. Ничего он не сделал при этом, ни слова заветного не сказал, ни глазом ужасном не моргнул, просто сделалось тут и все… Не стало под ногами у Рахты Земли-матушки, исчезла земля, и полетел он вниз, лишь любимую свою обнимая. Но не все еще – чувствует, не упал еще, а держит его побратим, держит, удерживает, вот и подтягивать стал, наклонился, руку перехватить хочет, а Рахтушка медлит, он ведь руками Полинушку держит, хоть и понимает, что сама удержится, да боязно выпустить…

– Сухматушка, спасай! – крикнул Рахта, – На тебя вся надежа!

– Ну вот, еще один! – зашипел голый череп, – Куда мне столько? Хватит, довольно…

Тут почуял Сухматушка, что в земле он весь, и нет кругом ничего, окромя земли. Похоронен заживо… И дышать-то тут, под землею нечем, чувствует – задыхается, да и двинуться даже не может, ручкой пошевелить и то – некуда. А ножкой – вроде шевелит, да что толку? И настала Сухмату чернота в глазах…

Нет, опомнился Сухмат. Лежит на земле, дышит – живой, стало быть… Рядом – Нойдак хлопочет. Привстал Сухматий, смотрит – близ него – яма в земле. Догадался – вовремя поспел ведунишка их драгоценный, а уж как тщедушный Нойдак его за ноги вытянул – уж и не знает. Может, и вправду говорят, когда очень надо – сила великая появляется…

Потом долго сидели они на том месте, ждали невесть чего, ждали, да так ничего и не дождались. Не было больше никакой ямы с Мертвой водой, просто ровная земля – и все! Нойдак рассказал, что его Дух сразу на подмогу позвал, как только земля под Рахтой провалилася. Он спешил-бежал, да не успел. Только Сухмата и выручил… А Духа своего Нойдак сразу же вослед Рахте послал, улетел он, да не возвращается!

Так и не дождались Сухмат с Нойдаком ничего. Дух как бы и пропал. Сидели они, сидели, а потом – слышат – птички над головой зачирикали. Значит – нет больше здесь места проклятого, все! Будет здесь обычный лес, и ждать боле нечего.

– Понял я, что старик тот говорил, – сказал Нойдак, вставая, – что была дыра в Мертвый мир, а заткнуть ту дыру можно было только тем мертвецом, из-за которого эта дыра и образовалася… Ох, не пожалел злой старик, не пожалел…

Глава 17

Друзья ехали молча, у обоих было просто отвратительно на душе… Друзья? Да, теперь это можно было сказать со всей определенностью. Это раньше Сухмат был побратимом Рахты, а Рахта – другом Нойдака… Теперь же были поставлены все точки в их отношениях. Дело было так. Нойдак, поняв, что Рахту уже не вернуть, просто сказал Сухмату, что теперь их пути могут – если то того пожелает – разойтись. Ведь Сухмат, кажется, потерял с гибелью побратима, интерес не только к цели их похода, но и к жизни вообще. И Нойдак дал понять, что они могут разъехаться – раз уж их больше ничего не связывает…

– Не морочь голову, – отозвался Сухмат угрюмо, – вместе выехали, вместе и дело сделаем, вместе и вернемся. И, вообще, запомни, парень! Ты – единственное, что мне осталось на память о Рахте. Так что считай меня другом, если ты не против, конечно…

– Ты – мне друг! – подтвердил Нойдак и замолчал.

Так они молча и ехали всю дорогу. Не было и Духа. Куда запропастился снова этот мальчишка? Неизвестно… Но Нойдак на этот раз серьезно опасался за него. Ведь Дух собирался, кажется, отыскать Рахту. И если богатырь попал, вслед за возлюбленной, в Мир Мертвых, то соваться туда даже такому независимому созданию, каким был Дух, было не безопасно. Это для людей он был невидим и неощутим. А как насчет богов? Ну, как разгневается Повелитель мертвых? Нойдак хорошо помнил, как Дурий бог не только поймал Духа за ухо, но и отшлепал мальчугана по мягкому месту. Но Ванек был божеством, в целом, добрым, чего нельзя было ожидать от Вия. Да и как Повелитель Мертвого Мира может быть добрым? Нет, разумеется нет. И потому Нойдак сильно беспокоился за своего невидимого дружка.

Был и еще один момент, связанный с тем, что Дух до сих пор не появился. Сразу после гибели Рахты Сухмат предложил Нойдаку справить хотя бы малую тризну – хоть и не так, как большая, а все ж – мертвому в помощь. Ты какой-никакой, а все ж – ведун. Своих-то собратьев в мир мертвый провожал?

– Провожал…

– Ну, и обычаи русские повидал ведь?

– Повидал…

– Так все рано окромя тебя нет у меня волхва! – заключил Сухматий.

– Ты так уверен, что Рахта умер? – неожиданно усомнился Нойдак, – Где его мертвое тело, в таком случае?

– Сгинуло в пропасти бездонной…

– Может, сгинуло, а может, и нет, – продолжал надеяться неизвестно на что Нойдак.

– А чего гадать?

– То-то и оно, что гадать нечего, надо Духа дождаться, вернется – расскажет, жив ли Рахта, али предстал…

– Может, ты и прав… – неожиданно согласился богатырь, – Подождем!

* * *

Как видно, и внешний вид, и отношение других людей к тебе очень зависит от того, каков ты внутри. Вот Сухмат, кляня себя за гибель побратима, тащится на коняге с понурой головой, за ним, столь же невесело – Нойдак. Совсем не тот вид, что парой дюжин дней раньше! И к чему это приводит? Да к тому, что встречные, ну скажем, лихие люди, уже не воспримут Сухмата как богатыря русского, непобедимого…

Да, когда что-то должно случиться, оно непременно случается. Наши путники и оглянуться не успели, как были окружены целой дюжиной разбойничков. Те, дурачье, думали, что им легкая добыча попала в ручонки…

Нойдак только успел вытащить меч – но куда там! Воспользоваться им так и не пришлось. Зато Сухмат был буквально ненасытен. Для разбойников неожиданное превращение Сухматия из понурого путника в неистового бойца явилось настоящим потрясением. Богатырь рубил и рубил мечом налево и направо, разил свободной рукой, не давая пощады. Шестеро скрылись в лесу, другие шестеро не успели… А Сухмат продолжал в неистовстве превращать уже истекающих кровью разбойников в некое подобие того, во что превращают бабенки капусту перед тем, как уложить ее в бочки для закваски. Забыв обо всем, он вымещал и вымещал на них всю ту злость, что накопилась в нем за последние дни…

* * *

– Неправильно это, – сказал Сухмат то ли Нойдаку, то ли самому себе, то ли неведомому божеству, – неправильно живому в Мир мертвых попадать. Не по закону это!

– А мертвой среди живых бродить – по закону? – одернул друга Нойдак.

– Не простят Рахте боги, что по мольбе его Полина мертвой средь живых обитала? – продолжал раздумывать вслух Сухмат.

– Они не простят ему того, что он любил ее, мертвую, – напомнил Нойдак, – сие, я знаю, запрещено. И по законам моего рода, и по русским обычаям…

– То верно, – согласился Сухмат, – и страшно мне за Рахту, даже за мертвого! Эх, кабы знать, как в Навь попасть, я б к нему…

– Но оттуда никто еще не возвращался! – сказал Нойдак.

– А Полина?

– Она туда попасть не успела, она мертвая среди живых задержалась…

– Может, и есть оттуда дорога, – продолжал перебирать в голове страшные варианты Сухмат, – если б знать дорогу туда, я бы…

– Я знаю одну из дорог, – сказал Нойдак, – но это далеко, очень далеко… И давно, может и нет уже этой дороги!

– Как это давно? – не понял Сухмат.

– Я же рассказывал, что долго спал, – напомнил ведун, – а вход в Мир мертвых был посреди озера лесного, там, где водоворот. Но давно это было, даже звезды поменялись с тех пор, может, нет уже того озера, да и не найду я его, потому как лесов тех, уж точно, нет. Или другие они…

– Ты говоришь, звезды поменялись? – удивился Сухмат, – попадали что ли?

– Кто их знает, я тайн ведуньих не познал, никто учить не стал, – вспомнил старые обиды Нойдак.

– Значит, не найдешь ту дорогу?

– Нет!

– Может, и найдешь, да не хочешь, – вздохнул Сухмат, – не хочешь, чтобы и я сгинул?

– И это тоже, – честно признался Нойдак.

И двое продолжали неспешный путь. А дело шло к осени. К утру на одежде уже откладывался белый иней, но снега еще не бывало ни разу. Осень была суховата. А это – не к добру, проморозит землю, не будет урожаю…

* * *

– А, Морозко долбанный, всю землю проморозил! – ругался Дурий.

Сухмату и Нойдаку, только что выехавшим из лесной чащи на полянку, представилась картина не совсем обычная. Мало того, что на поляне лежали огромные каменные глыбы, невесть какой силой сюда занесенные. В самом центре поляны веснушчатый молодец в расшитой рубахе копал лопатой землю и при этом непристойно ругался. Рядом лежал меч огромадных размеров. Такой весь из себя сияющий, богатырский взгляд привлекающий… Сухмат хотел было что-то сказать, но Нойдак остановил его, подняв кверху палец и покрутив головой.

– По здорову живешь, Дурашечка? – спросил ведун, спрыгнув с лошади и поклонившись.

– А что мне сделается? – отвечал ему Дурий, – Да, и тебе тоже, кстати…

– Это друг мой, сильный богатырь Сухмат свет Сухматьевич! – представил друга Нойдак.

– И ты здоров будь, сильный богатырь! – приветливо улыбнулся Сухмату Дурень.

– А и ты здоров будь, добрый молодец! – ответил «сильный богатырь». Дурень, кажется, понравился ему, хотя Сухмат, понятное дело, и не подозревал, кто стоит сейчас перед ним, – А что это за меч у тебя такой?

Ну, разумеется! Чтобы Сухмат, даже в самом сквернейшем настроении, и не заинтересовался бы прекрасным оружием? А тут такое этакое чудо! Да этот меч был даже и покрасивее того, что в степном кургане закрыт был…

– Меч как меч, – отозвался Дурий несколько сварливо, – что, ни разу меча-кладенца не видал, что ли?

– Меч-кладенец… – повторил враз поверивший юноше Сухмат. Эти слова звучали для него, как прекраснейшая музыка, они манили его больше, чем нежнейшая из девушек…

– Да, меч-кладенец, мало ли их таких…

– А ты его что, сейчас здесь откопал? Тебе клад открылся? Как? – забросал Сухмат Дурия вопросами.

– Да нет, – покачал головой веснушатый, – я его наоборот, того, закапываю. Видишь – скала заветная, она над ним стоять будет… Потом переставлю… Сам виноват, все ленился да ленился, а как яму копать – землица и замерзла, – пожаловался сам на свою лень Дурий Бог.

– Как закапываешь? – не понял Сухмат, – ведь меч-кладенец искать-находить положено, раскапывать, слово заветное зная… А кто же его закапывает?

– Как кто? Я! – в свою очередь удивился Дурень, – Ну, посуди сам, глупая твоя голова, если мечи заветные кто-то откапывает, значит их перед этим закопали! Откуда же им в противном случае взяться? – и Дурий развел руками.

– Так ты его закапываешь? – Сухмат, окончательно обалдев, поверил и этому, тем более, что Дурень на его глазах уложил меч на дно ямы и начал забрасывать его землей, – Но почему ты? – вопрос был глуп, но надо же было чего-то сказать.

– Если не я, то кто? – ответ, кажется, стоил вопроса.

– И что, ты все мечи заветные закапываешь? – Сухматий, кажется, уже не знал, что и сказать…

– Если бы все! – голос Дурия стал сварлив, – с некоторыми еще как повозиться приходится! Вот давеча, лет всего… – он что-то посчитал на пальцах, – да совсем недавно пришлось один меч в камень запихать – да еще по самую рукоять! Вот возни было!

– А зачем… в камень? – удивился богатырь.

– Да поверье у них такое, кто его из камня вытащит, тот великим каганом станет… А, может, ханом… Как у них там, в этой… Британи, князья называются? Забыл… Может шахами?

– Ну и как, вытащил кто этот меч из камня? – заинтересовался Сухмат, которого мало интересовали самоназвания туземных князьков.

– А кто его знает… – пожал плечами Дурий бог, – Да и не все ли равно?!

– А я бы попробовал! – мечтательно сказал Сухмат.

– Бодливой корове Род рогов не дал! – заметил Дурий сварливо и вдруг переключился на Нойдака, – Я, между прочим, работал-трудился, землю копал-перекопал! И теперь голодный-преголодный! Я ведь кто? Твой бог, сам ведь признал! А богу положены требы, про между прочим…

– Какие требы? – растерялся Нойдак. Понятно, что слово «треба» не вызывала у него особого энтузиазма…

– А что есть в котомке вкусного, того и пожертвуй! – Дурий внимательно взглянул на походную сумку Нойдака, – Да не скупись, не говори: «На тебе боже, что нам не гоже!» Я-то все вижу! И зайца печеного, и каравай вчерашний, но вроде еще мягкий, и сало…

– Ну, раз ты такой всевидящий, – поклонился Сухмат, до которого, наконец, дошло, кто перед ним, – то милости прошу присоединиться к нашему скромному пирку!

– Вот, хорошего человека сразу видать! – резюмировал Дурень.

Пока все ели, Сухмат продолжал, слегка прибалдев, смотреть в рот Дурию. За свою жизнь он с кем только не едал – и с богатырями, и с князьями, и с ханами, и с ведунами, и с магами… Но вот нямнямкать в компании со всамделишным богом ему еще не приходилось. Хотелось что-то спросить такое умное, да ничто не приходило в голову.

– Слышал я, – наконец, решился Сухмат, – что немцы да греки поклоняются богу, Крестом называемому… Или Христом, но на кресте…

– Ну и что? – лениво отозвался Дурий, которого эта тема совсем не занимала, другое дело – печеная зайчатина…

– Видел я, как Перун силу являет, люди верные рассказывали, как Вия видывали, моему побратиму Лель являлся…

– Этот неженка? – Дурий сплюнул, – Неплохой, конечно, парень, этот Лель, но уж и пальцем его не тронь… Впрочем, ты, кажись, о другом?

– Да, вот хотел спросить, а есть ли этот самый Христ на самом деле? Или враки?

– Не знаю, есть ли, но что был – это точно! – Дурашка разлегся на травке, не обращая внимание на то, что было уже далеко не лето – впрочем, чего с него возьмешь – мало того, что бог, еще и дурень! – Было дело, говорит мне как-то одна подруга, Артюшка, бой-девка, про между прочим, вот и говорит она мне: пошли, мол, посмотрим, там нового бога делать будут. Ну я ей – лень, мол, а она – пошли да пошли, одной мне, мол, скучно, а я тебя пирожком угощу сладким, все равно там уже все наши собрались! И, действительно, все там наши были. Перун, как сейчас помню, таким отвратным иудеем перекинулся, с такими сальными пейсами, как его… раввином, и все кричал: «Распни его, распни!». Правда, его тогда не Перуном звали…

– А как?

– Как? Забыл, что-то такое, с харей связанное, ну бывает оное на роже…

– Родинки?

– Нет!

– Может, бородавки?

– Да нет же, это так со ртом бывает… Ну, да не все ли равно, как его тогда звали. Короче, кричал громче всех, но другие, все остальные – тоже кричали. Там много разных было, даже какой-то Кецалькоа… или Коцакеоатль… ну, не важно, главное, из-за моря-окияна прилетел посмотреть… Тоже глотку драл! Да Артюшка тут начала за ним увиваться, он-то думал, что как за мужиком, наивный… Да все знают, что Артюшу любовное дело не интересует, ей все равно, она мужчин не жалует, просто углядела, что у бога заморского крылья под одеждой спрятаны, да за дичь приняла и поохотиться размечталась… Она-то на охоте сдвинутая, известное дело. Интересная потом история была!

– Ну, а этого, Христа, что? Распяли?

– Да, что-то там делали… Ну, да мне все равно из-за спин ничего видно не было! Я и не думал, что нашего брата на свете так много поразвелось…

– Ну, и чем кончилось?

– А кто его знает… Я не досмотрел, пирожки сладкие доел да и смотался, – пожал плечами Дурень, – с пирожками Артюша не обманула, и с яблоками медовыми были, и с малиной… Эх, пирожка бы сейчас сладенького!

– А потом встречал этого… Христа?

– Не, не встречал… Может, не получился из него бог…

Кажется, тема была исчерпана и собеседники замолчали. Дурень прикрыл глаза. «Еще соснет!» – подумал Сухмат.

– А еще слышал я, бывает, с неба камни падают, – нашел он новую тему.

– Бывает… – зевнул Дурий.

– Вот и было дело, упал с неба камень, не простой, а железный, и была за тот камень драчка малая…

– Чего это? Вроде руда не перевелась? – бросил равнодушно Дурень.

– Потому что это железо не простое, а божеское, из самого вирия! Так Белоян сказал! А ты, Дурень, в вирии был?

– Был.

– Кока-колу пил?

– Пил.

– Тьфу… – и Дурий сплюнул.

/Ну, общибся автор, не про кока-колу Сухмат Дурня спрашивал, про что-то другое, аналогичное, богами в вирии распиваемом…/

– Так вот, добыли тот камень, в бою добыли, и были в том бою не только воевода Претич, но и сам князь, да что князь – сам волхв волхвов Белоян, – неизвестно почему, но Сухмат настолько проникся доверием к божественному придурку, что начал рассказывать даже то, что чужим знать и не следовало, – и сковал Людота из того камня железного меч для князя…

– Что, ваш князь тыщу лет жить собирается? – лениво осведомился Дурень.

– При чем здесь жить тыщу лет? – осекся богатырь.

– А чего тогда такие хлопоты? – пожал плечами Дурий бог, – То железо, что с неба падает, тыщу лет не ржавеет, то всем ведомо! Вот я и подумал, что князь у вас – долгожитель…

– Не ржавеет, это знатно! – Сухмат впервые такое услышал, – Но и сила ведь в том камне божественная должна быть, коли он из вирия? – и тут богатырь заметил сам за собой, что говорит как-то неуверенно, что-то нарушилось в привычной для него схеме представлений о божественном и чудесном.

– С чего это? – удивился Дурий бог, – Что ж ты думаешь, ежели скажем, Скотского бога, который, на земле будучи, вдруг животом пронесет, так тот навоз его лучше землю удобрит, чем от простого быка, что ли? Али губы теми каками намазамши, великие истины речь будешь?

Сухмат был обескуражен. Если бы такое говорил, скажем, волхв, он бы и поверил в божественную силу дерьма, богом оставленного, но вслушиваясь в насмешливый тон, с которым говорил свои речи Дурий бог, он начал понимать некие истины. Типа: дерьмо оно всегда дерьмо…

Странно, почему его называют Дурнем? Ведь сейчас этот паренек в испачканной рубахе казался Сухмату почти мудрецом. Может, просто это Дурень среди богов? Нет, зря не скажут, если сказали – Дурень, значит, так оно и есть!

«Да что это я все не о том? – оборвал рассуждения Сухмат, – попался тебе бог, с которым поговорить можно по человечески, так и спрашивай то, что тебе более всего надобно!». Богатырь одернул себя как раз вовремя. Тем более, что Дурень уже начал посапывать носом.