Текст книги "Огни на курганах"

Автор книги: Василий Ян

Рассказ о двурогом

– Меня зовут князь Оксиарт, сын Амюрга, из рода наследных владетелей города Курешаты. [67]67
  Курешата (Кирополь) – укрепленный городок, был расположен на границе со степью в ряду согдианских крепостей, назначенных охранять Согдиану от набегов северных степных кочевников.


[Закрыть]Я поставщик корма для лошадей правителя Сугуды Бесса.

Князья переглянулись. У всех мелькнула мысль: «Если это близкий человек Бессу, всесильному сатрапу [68]68
  Сатрап – начальник провинции-сатрапии.


[Закрыть]Сугуды и Бактры, то не поступил ли опрометчиво Будакен, избив такого знатного персидского чиновника?»

Старый князь Тамир сказал мягким, вкрадчивым голосом:

– Отчего же ты не сидишь вместе с великим правителем за столом совета, а носишься по степи, как верблюд с подожженным хвостом, тревожа сердца мирных скотоводов, доителей кобыл?

Гелон прибавил:

– Правитель Бесс уехал год назад с войском от всех племен Сугуды, Бактры и саков, чтобы наказать дерзкие народы, оскорбившие царя царей…

Поглядывая недоверчиво и угрюмо на безмолвного Будакена, Оксиарт начал:

– Что может сделать великий царь, если против него пошел сам бог, вышедший из моря, повелевающий демонами? Он не похож на обыкновенных людей. У него из глаз вылетают молнии и убивают все кругом. Он в два раза выше обыкновенного воина, и на голове его растут рога, завитые, как у горного барана… Когда он говорит, то люди падают на землю, как от грома. Он сын злого бога Аримана и священной змеи Ангро-Майнью. Бог Ариман даровал ему силу и злой разум, а змея наградила его хитростью, так что все народы бегут от его войска, как овцы от пожара, когда загорается высохшая степь…

Все скифы, разинув рты, слушали перса и не знали, верить ему или нет. Слишком невероятными казались его рассказы.

Послышались отрывистые вопросы:

– Ползает ли он на брюхе, как змея?

– Есть ли у него хвост?

– Видел ли ты его своими глазами?

– Если бы я его видел, разве мог бы я тогда появиться здесь? Все гибнут от его взгляда…

Все замолчали. Скифы, припавшие к решетке снаружи шатра, затаили дыхание, ожидая, что скажут вожди. А князья, опустив глаза, хитро выжидали, кто выскажется первым.

Спитамен посматривал на всех узкими карими глазами. На его губах змеилась усмешка.

– Что же, князья, вы молчите? Ведь надо поторопиться, а не то Двурогий, сын Бога, происшедший от змеи, пожрет всех скифов, как журавль лягушек. Убегайте к исседонам или к черносвитам. [69]69
  По описанию Геродота, к северу от земель, занятых скифами, «где сыплется с неба белый пух», жили меланхлены (черносвиты, носящие черные плащи) и другие племена. Раскопки показывают, что уже в древнейшие времена были торговые связи между всеми этими племенами.


[Закрыть]Там круглый год идет снег. Может быть, туда не пойдет за вами Двурогий?

Будакен почувствовал насмешку в словах Спитамена.

– Саки не бегут от слухов, которые принесла на хвосте согдская сорока! Разве не приходил к нам в степи непобедимый царь царей Куруш, [70]70
  Персидский царь Кир назывался в Персии Куруш. Его разбили скифы-массагеты, а их царица, отрезав ему голову, положила ее в мешок с кровью.


[Закрыть]чтобы нас наказать? Не наши ли соседи массагеты отрезали ему голову и положили в мешок с кровью, чтобы он напился досыта? А мы, саки, и сильнее и многочисленнее массагетов.

– Верно! Верно! – очнулись скифы. – Чего нам бояться? Кто может прийти в наши беспредельные степи?

Спитамен заговорил опять:

– Если саки забыли, что надо сделать, когда на них идут враги, то позовите певца. Пусть он споет старые песни. В них наши деды заповедали все, чего мы не должны забывать.

– Позовите Саксафара! – раздались голоса снаружи шатра. – Пусть он споет наши старые песни!..

Песни Саксафара

Саксафара разыскали и сейчас же привели. Тощий, согбенный, с развевающимися седыми волосами, он был одет очень бедно, в коричневую грубую одежду из верблюжьей шерсти, и подпоясан ремнем с множеством металлических украшений, куколок и талисманов. На ногах были широкие желтые сапоги, из которых виднелись войлочные чулки. Немигающие выцветшие глаза смотрели вверх. Он шел с протянутыми вперед руками, ощупывая встречных. Скифы усадили его на почетном месте. Перед ним положили плоский треугольный ящик с натянутыми струнами.

Саксафар опустил пальцы на струны и сказал слабым, старческим голосом:

– Привет вам, смелые товарищи рода Тиграхауда и Роксонаки! Я не вижу ваших лиц – они скрыты от меня вечной темнотой, но я помню ваших отцов и дедов. Я так же пел им песни, как пою вам, и они повторяли доблестные древние слова, когда бросались в битву…

– Спой нам, Саксафар! Пусть сердца наши разгорятся гневом!

Зазвенели струны под десятью старческими искривленными пальцами, и Саксафар запел высоким, звонким голосом, дрожащим в ночной тишине:

Первая песня

 
Если вы хотите, чтобы солнце золотило загаром
Смеющиеся лица наших гололобых детей,
Чтобы круглые животы наших женщин
Дарили новых крикунов боевого клича «улала!»,
Чтобы задорно плясали шестнадцатикосые девушки
И звонко перекликались злобные жеребцы,
Скача вокруг косяков сладко пахнущих кобылиц, —
 
 
Проверьте стрелы вашего колчана,
Натянуты ли туго ваши луки?
 
 
Дожди увеличивают воду в колодцах,
А кобылицы наполняют кумысом кожаные турсуки.
Если мальчик научится крепко бить чужие скулы,
Он со смехом встретит огненное мгновенье,
Когда над ним зазвонят цепи смерти.
Если увидите вспыхнувшие дымные огни
На далеких сторожевых вышках курганов,
Сзывайте товарищей, спешите на перекрестки дорог!
 
 
Готовы ли кони? Отточены ли мечи?
Натянуты ли туго ваши луки?
 

Вторая песня

 
Улала! Скифы! Слышите ли призыв?
Еще дрожат в горячем ветре,
Как змеи, вставшие на хвост,
Голубые дали наших степей…
 
 
Видите ли, точки движутся вдали?
Это опять показались двуногие шакалы.
Мы должны догнать их
На наших неутомимых бегунцах
И пронзить стрелами их хребты!
Улала! Скифы! Слышите ли призыв?..
 
 
Не бросай раненого на поле битвы,
Если за тобой гонятся десять врагов,
Вспомни отважного Сакмара.
Он поочередно убил девять
Гнавшихся за ним паропамисадов
И привел на аркане десятого…
 
 
Ты слышишь топот погони,
Натянут ли туго лук?
Завлекай врагов на солончак,
Где завязнут их тяжелые кони.
Притворись, что ты очень боишься
И хочешь спастись от погони…
 
 
Улала! Скифы! Вы слышите ли призыв?..
 

Третья песня

 
Если спросить совета у зайца,
У него задрожит хвост и он покажет пятки,
Спроси совета у наших богатырей,
Они подымут секиру и крикнут боевой призыв «улала!».
 
 
Вынимайте широкие ножи!
Точите их на черном камне!..
 
 
Если четыре человека в союзе,
Они достанут звезду с неба;
Если восемь богатырей в разладе,
Они потеряют то, что у них во рту…
 
 
Тигр рвет одинокого волка,
Но, когда выводок семи волков-братьев
Завоет свою песню смерти, —
Тигр, ворча, уползает в глубину камышей.
 
 
Скифы, спешите скорее на помощь,
Когда услышите наш призыв «улала!».
 

Четвертая песня

 
Не верьте, товарищи, длиннобородым послам!
Лапы больного волка кусают шакалы,
А раньше они извивались на спине,
Когда видели тень его хвоста…
На черном камне наточите ножи!
 
 
Склоняйте головы только перед стариками
И воинами-товарищами, павшими в битве!
Длиннобородые персы хотят набросить на нас петлю,
Но они помнят змеиный свист нашей стрелы.
На черном камне наточите ножи!
 
 
Великий Куруш был царь царей,
Он хотел надеть цепи на скифов.
Но что осталось от тысячи его дружин?
Мы сделали их падалью, растаскиваемой шакалами!
На черном камне наточите ножи!
 
 
Мы отрезанную голову великого Куруша
Напоили кровью в кожаном бурдюке.
А черепами его бесчисленных воинов
Играли дети во всех скифских шатрах…
На черном камне наточите ножи!
 
 
Великий Кир был царь царей,
Но лучше бы он сидел на ковре в своем саду,
Слушал пенье своих четырехсот жен,
Но не беспокоил осиное скифское гнездо…
На черном камне наточите ножи!
 

Пятая песня

 
Пусть жеребят наших боевых коней
Воспитывают и холят нежные женские руки,
Чтобы наши кони имели такую же легкую походку,
Как наши звенящие бусами, длиннокосые девушки,
Такую же гордую свободную осанку,
Как наши женщины, идущие с кувшинами к колодцу.
 
 
Женщины передадут жеребят старикам,
Научившимся сдерживать свой гнев,
И мы будем радоваться, видя, как двухгодовики
Обгоняют испытанных в беге старых скакунов.
 
 
Пусть наших коней холят женские руки!
 
 
Наши кони не знают, что такое далеко.
Да будут прокляты те скифы,
Которые жмурят глаза, слыша звон золотых монет,
И уступают купцам своих вспотевших коней,
Проскакавших соленые степи!
 
 
Наши мохнатые пегие кони
Издали внушают ужас врагам,
Налетают, как песчаный смерч,
И исчезают, как дым разметанного костра.
С нашими конями мы не знаем, что такое далеко!
 
 
Пусть наших коней холят нежные женские руки!
 

Шестая песня

 
Скифы! Наше одеяло – синее небо со светящимися жуками.
Пускай персидские храбрецы, запершись в башнях,
Слушают журчанье прохладных канав
И расценивают урожай своих тучных земель,
Политых потом рабов, купленных у нас.
Пускай лежат на коврах в тутовых рощах,
Ловя ртом осыпающиеся сладкие ягоды.
 
 
Пускай хвалятся перед запыленными путниками
Высокими стенами, окружающими их дома,
Набитые пуховыми подушками
И мешками с шафраном, мускатом и финиками.
 
 
Вы, скифы, бойтесь спать в каменных ящиках,
Где бесшумно сквозь цветные занавески
Проскальзывает отточенный тонкий нож
И навсегда опускается темное покрывало
На глаза, видящие во сне наши голубые степи…
 
 
Мы, скифы, живем, как степные колючки,
Любим порывы пахнущего полынью ветра,
Ночной вой шакала, соленую воду колодца,
Дымок костра, карабкающийся к небу,
И наше одеяло – синее небо со светляками-жуками.
 

Скифы внимательно слушали старинные песни Саксафара. Женщины вздыхали, бессильные старики плакали, могучие воины вскрикивали и потрясали волосатыми руками. Когда Саксафар пел известный любимый припев: «Улала! Скифы! Вы слышите призыв?» или «Точите ваши ножи на черном камне!» – все подхватывали припев и громко пели грубыми, сильными голосами.

Кто-то закричал:

– Саксафар! Спой песню Афрасиаба! [71]71
  Афрасиаб – мифический вождь и герой среднеазиатских сказаний. Его именем до сих пор называются некоторые исторические памятники возле Самарканда.


[Закрыть]

– Спой, Саксафар, про гнев Афрасиаба!

Тогда Саксафар поднял тусклые глаза к небу, покачал седой головой и запел любимую боевую песню скифов:

 
Афрасиаб воскликнул: «Я иду в поход!
Выкрасьте хною хвост моего коня!
Персы продают наших девушек на базарах.
Эта мысль переворачивает мое сердце!»
 

И все слушавшие скифы хором подхватили припев:

 
Афрасиаб воскликнул: «Я иду в поход!»
 

Старый певец продолжал:

 
Все старые воины окружили разгневанного Афрасиаба
И заплескали в ладоши, услыхав про поход.
Женщины развели огни и опустили в котлы мясо,
А юноши бросились в табуны выбирать себе коней.
 
 
Афрасиаб в первый же день отправил вперед разноцветный шатер
И приказал его ждать на перекрестке у Горьких колодцев.
На третий день Афрасиаб сел на коня с красным хвостом
И сказал женщинам: «Заботьтесь сами о стадах».
 
 
Афрасиаб двинулся в поход. Вся равнина дрожала от страха.
На пограничных персидских башнях зажглись трепетные огни.
Афрасиаб вторгся, как разлив реки.
Двести тысяч черных башлыков следовали за ним.
 
 
Горы не могли удержать натиска Афрасиаба.
Не расседлывая коней, воины его переплывали реки.
Персы, бросая дома, бежали на вершины скал.
Крепости стояли пустые, с раскрытыми воротами.
 
 
Семь дней кровавым облаком было затянуто небо,
На восьмой день снова запылало солнце.
Тогда Афрасиаб воскликнул: «Поворачивайте коней,
Вытирайте мечи волосами персиянок!»
 
 
Афрасиаб со славой вернулся в степи.
Тысячи груженых верблюдов следовали за ним.
Скифы пили из вражеских черепов кумыс, сидя перед шатрами,
И пели песни про поход разгневанного Афрасиаба.
 

* * *

Тем временем князья, не обращая внимания на песни, близко склонив головы друг к другу, шепотом обсуждали, что предпринять ввиду тревожных странных слухов из Согдианы.

Гелон сказал:

– Надо всем разъехаться по своим кочевьям и дать знать другим родам кочевников, чтобы все готовились отогнать стада дальше, за Оксианское море.

Будакен зацокал в знак несогласия:

– Зачем торопиться? В Сугуде я имею друзей. Сам сатрап Бесс принял от меня в прошлом году в подарок пару жеребцов и звал приехать к нему в гости. Уже несколько лет мы с согдами пили из чаши мира, обещая прекратить набеги. Я завтра сам выеду в Сугуду с двадцатью воинами и узнаю, какие последние известия получены от царя царей и кто такой Двурогий победитель, о котором рассказывают сказки.

Старый князь Тамир потряс одобрительно своей высохшей головой и стал тихо говорить, обращаясь к Будакену:

– Ты постарайся проехать всю Сугуду насквозь, до самой границы на Оксе, где переправа в Бактру. Внимательно смотри и слушай, не затевают ли чего-нибудь вредного для нас эти хитрые изготовители сладкого вина, от которого мы теряем рассудок. Через каждые три дня ты будешь посылать одного воина с новостями. Если же обнаружится большая опасность для нас, пошли гонца с приказом, чтобы на курганах зажгли двойные огни. А этот князь Оксиарт, пугающий женщин своими рассказами о Двурогом – сыне змеи, пусть останется здесь, в кочевье, до твоего возвращения. С ним надо обращаться, как с почетным заложником, но зорко присматривать, и если он попытается убежать, то сейчас же надеть на него цепи и посадить в глубокую яму.

Под звуки песен Саксафара князья утвердительно поддакивали, слушая мудрые наставления старого Тамира.

А когда Саксафар снова запел боевую песню, скифы хором подхватили:

 
Слышите братьев призыв?
Кличет нас голос битвы!
Чувствует наш язык
Сладкую кровь убитых… [72]72
  Скифы пили кровь убитого ими врага, думая, что с кровью победителю передается сила убитого или раненого.


[Закрыть]
 
 
Славьте отвагу и силу,
Жадное славьте копье!
Давно оно крови не пило.
Пусть пьет!
 
 
Близко шакалы двуногие!..
Седлайте коней ретивых!
Силу им влейте в ноги,
Ветер вплетайте в гривы!
 
 
Пойте боя жестокость,
Пойте храбрость орла!
В вражье кровавое око
Отточенная стрела!
Улала!.. [73]73
  Стихи А. Шапиро.


[Закрыть]
 

Невольники в яме

Поздно ночью, когда все кочевье уже спало, Будакен сам разостлал снаружи шатра войлочную попону и лег, подложив под голову свою мерлушковую, обшитую соболем шубу. Ему не спалось, он поворачивался с боку на бок и не мог успокоить взбудораженные мысли.

К нему бесшумно подошел его старый слуга Хош, опустился на колени и, сев на пятки, стал рассказывать – как делал это каждую ночь – все, что за день произошло в кочевье: сколько ячменя съели лошади гостей, в какую беду попал Кидрей, который, опившись кумысом, по ошибке зашел в шатер Чепана, уехавшего на охоту, и в темноте наткнулся на лежавшую старуху, мать Чепана, которая сорвала с него башлык. Теперь он боится возвращения Чепана, который по башлыку узнает, кто ночью заходил в его шатер.

Будакен слушал равнодушно и отпустил Хоша, приказав:

– Скажи Кидрею, чтобы утром он был готов в дорогу, с оружием и конем. Он поедет со мной в Сугуду.

Луна тихо поднималась по небу, иногда заворачиваясь в покрывало дымчатого облака. Одна из жен Будакена проскользнула к нему, посидела безмолвно в его ногах на попоне, но, не получив ни одного слова привета, исчезла среди ночных теней.

Слова бродяги-охотника с красной повязкой на голове, сказанные шепотом, казалось, беспрерывно повторялись около уха Будакена разными кричащими, резкими голосами: «Я говорил с человеком, который видел твоего сына. Твой сын Сколот жив, но он стал рабом…»

И Будакен не находил успокоения. Он смотрел вдаль на залитые голубым светом луны равнины, где уже погасли все мерцавшие вечером огни, и вспоминал сына – высокого, стройного, затянутого в хорошо сидящий на нем темный чекмень, искусно расшитый руками мастериц-рабынь. Прощаясь, сын смеялся, показывая ровные белые зубы. Он забрал с собой двух рослых коней – сыновей Буревестника… И вот теперь этот веселый, смелый юноша, быть может, прикован к мельничному колесу, которое он должен вертеть, погоняемый бичом надсмотрщика. Ведь скифов за их силу всегда ставили на самую тяжелую работу. Или ему выкололи глаза, как невольникам самого Будакена, взбивающим кумыс, и его Сколот дробит большим пестом пшеницу в ступе.

Ярость и отчаяние охватывали Будакена. Тяжелые вздохи, точно из кузнечного меха, вырывались из его широкой груди. «Нельзя тратить ни одного лишнего дня – надо ехать вместе с бродягой-охотником и разыскать того человека, который видел Сколота. Через него нужно будет послать известие сыну и обещать выкуп, хотя бы он равнялся половине всех его стад».

Вой, звериный, протяжный, отчетливо пронесся над заснувшим кочевьем. Будакен внимательно прислушался. Раньше он никогда не обращал внимания на такие крики, но сейчас приподнялся, сунул свои толстые ступни в меховые полусапожки и грузно пошел в направлении воя.

Будакен обходил спящие в разных положениях фигуры, спугнул нескольких собак, миновал последние шатры и подошел к яме, из которой несся прерывающийся вой. Какой-то человек сидел на краю ямы на корточках.

– Кто ты и что здесь делаешь? – окликнул Будакен.

– Я наблюдаю человеческую судьбу! – ответил знакомый свистящий голос. – Вот что может статься с каждым из нас.

Луна вынырнула из дымчатого покрывала, и Будакен узнал Спитамена. Он держал длинный прут, на конец которого надевал куски лепешки и опускал в яму, откуда неслись вой и крики.

Лунный луч, падавший в глубину ямы, освещал пять человеческих фигур. Все они были скованы за ноги одной цепью. Четверо, толкая друг друга, вытягивали руки, стараясь схватить лепешку на пруте. Пятый лежал на дне, прикованный к одному из прыгавших, и выл диким, звериным голосом. Четверо, не обращая внимания на лежавшего, наступали на него, стараясь подпрыгнуть выше. Все находившиеся в яме были рабы Будакена, не желавшие исполнять его приказания. Они были бестолковы, не понимали скифского языка и постоянно пытались убежать на родину.

Будакен присел на краю ямы. Посмотрел вниз, на обросших волосами длиннобородых людей, протягивавших к нему руки и кричавших непонятные слова. Из ямы несло ужасным зловонием. В нее скифы кидали отбросы еды, и там же скованные рабы отправляли все свои естественные надобности.

«Может быть, и мой сын тоже хочет убежать на родину, тоже сидит в зловонной яме, вырывая у других обглоданные кости?»

– На каком языке говорят они? Где находится их родина? Они, как одержимые демонами тьмы, кричат такие слова, которых не понимает никто в кочевье, даже жрец Курсук, который разговаривает в грозу с самим богом Папаем.

Спитамен стал задавать невольникам вопросы на разных языках, которые он изучил во время своих скитаний. Они все замолкли, стали прислушиваться и затем наперебой начали отвечать хриплыми, простуженными голосами. Спитамен переводил их ответы внимательно слушавшему Будакену:

– Вот этот, с волосами, закрученными вокруг головы, из страны тохаров. Он сопровождал караван, везший в Вавилон шелка и драгоценные камни. Массагеты напали на караван, разграбили его, а всех взятых в плен купцов и проводников продали в рабство соседнему племени. Вот эти два, с длинными бородами и тонкими, как палки, руками, родом из Гиркании. Те же массагеты, пробравшись горными тропами, внезапно ночью напали на их селение, подожгли его и увели с собой людей, лошадей и верблюдов. Они оба сделались рабами, но хозяева не хотели их держать, так как у них нет сил, чтоб работать. На родине они были магами, молились богам и изгоняли из больных злых демонов, поэтому они лучше хотят сидеть в яме, чем вертеть мельничный жернов.

Четвертый говорил на языке, из которого Спитамен не мог понять ни одного слова. Среди длинной речи иногда слышались названия городов: Тир, Сидон, Иерушалаим, [74]74
  Иерушалаим – так в древности называли город Иерусалим.


[Закрыть]но, что он хотел сказать, оставалось тайной.

– У него кудрявые волосы и черные глаза, – объяснял Спитамен. – Может быть, он из той сатрапии, где главный город Иерушалаим. Он похож на жителя той страны, лежащей на берегу моря. Пятый же болен, покрыт язвами, в которых завелись черви. Он говорит на языке явана, того народа, из которого вышел Двурогий царь; но он безумен, его речи бессвязны, целые дни он писал острым камнем на стене ямы слова и рисовал людей и лошадей, мешая спать другим. Товарищи избили его, чтобы он лежал тихо.

Будакен встал и пошел обратно к своему шатру. Зловонный запах преследовал его. Около шатра он увидел скифа, крепко спавшего на спине, с раскрытым ртом. Будакен закрыл ему своей широкой ладонью рот и зажал ноздри. Через несколько мгновений задыхающийся скиф вскочил и уставился на Будакена бессмысленным взглядом.

– Уже светает, пора собираться в дорогу! Подымай молодцов.

Когда скиф пришел в себя, Будакен добавил:

– Ты сейчас же вытащишь из ямы всех пятерых рабов и снимешь с них цепи. Я им прощаю их упрямство. Они могут уходить на все четыре стороны. От них нет никакого толку: работать они не могут. Зря приходится их кормить. Среди них есть два мага из Гиркании с длинными бородами. Пусть помолятся своим богам, чтобы моя поездка была удачна. Все это им может растолковать тот бродяга-охотник в красном согдском платке, который укрощал Буревестника. Там еще есть один больной, в язвах. С него цепи не снимать, а пусть жрец Курсук совершает над ним молитвы и пляшет с бубном, чтобы из больного вылетел злой демон. Раны ему надо вымыть коровьей мочой [75]75
  Коровья моча у огнепоклонников-согдов считалась священной, очищающей от грехов и исцеляющей болезни.


[Закрыть]и смазать бараньим салом. Но ни в коем случае не дать ему убежать. Он может пригодиться для обмена пленных. Потом… Как только старый князь Тамир проснется и поест, мы отправимся в путь. Смотри, чтобы к тому времени и кони и запасы для дороги были готовы.