Текст книги "Под Новый год"
Автор книги: Василий Авсеенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Василий Григорьевич Авсеенко
Подъ Новый годъ
У Ильи Ильича, человѣка не только съ вѣсомъ, но и съ большими заслугами на томъ поприщѣ, которое онъ избралъ, сошелся подъ новый годъ маленькій кружокъ пріятелей. Все это были очень извѣстные, очень почтенные и очень пріятные люди, давно уже составившіе себѣ положеніе въ петербургскомъ обществѣ. По возрасту они принадлежали приблизительно одному поколѣнію, въ одно и то же время вступили въ жизнь, и вся ихъ дѣятельность протекла на глазахъ другъ у друга.
Сошлись они въ этотъ вечеръ у Ильи Ильича потому, что онъ считался какъ бы центральнымъ лицомъ въ ихъ кружкѣ. Отъ мѣстъ публичныхъ увеселеній они уже давно отказались, а встрѣтить новый годъ въ клубѣ имъ не хотѣлось.
Изъ столовой, гдѣ за легкимъ ужиномъ были выпиты обычные тосты и совершился обмѣнъ обычныхъ пожеланій, хозяинъ пригласилъ гостей въ кабинетъ.
– Вотъ, господа, – сказалъ Илья Ильичъ, усаживаясь въ глубокое, мягкое кресло, – всѣ мы искренно пожелали другъ другу счастья, какъ чего-то общеизвѣстнаго, не требующаго подробныхъ поясненій. Да между нами и не могло быть иначе, потому что всѣ мы до извѣстной степени одинаково смотримъ на вещи, и всѣ одинаково избалованы жизнью. Да, да, конечно избалованы, потому что всѣмъ намъ шибко везло, всѣ достигли цѣлей, къ которымъ стремились, а что касается до матеріальныхъ благъ, то хотя насъ здѣсь только пять человѣкъ, а въ совокупности мы представляемъ собою милліончиковъ этакъ десять, или двѣнадцать…
– Хе-хе, можетъ быть, можетъ быть… – подтвердили гости.
– И тѣмъ не менѣе, – продолжалъ Илья Ильичъ, – хотя всѣ мы по совѣсти должны сказать, что прекрасно устроили свои дѣлишки, и что благопріятствующая судьба рѣдко отворачивала отъ насъ свой капризный ликъ, но тѣмъ не менѣе, говорю я, въ жизни нашей несомнѣнно были моменты, или случаи, которые каждый изъ насъ считаетъ самыми счастливыми, исключительными, такъ что передъ ними блѣднѣютъ всѣ остальные наши успѣхи и утѣхи. Не правда-ли, господа? Если каждый изъ насъ пороется въ памяти, то непремѣнно отыщетъ въ своемъ прошломъ что нибудь такое, что озарило всю жизнь, и до сихъ поръ стоитъ передъ глазами, какъ самое лучезарное воспоминаніе.
Гости помолчали, куря сигары и отхлебывая изъ стаканчиковъ Drapeau amêrican. Первымъ заговорилъ Петръ Ѳомичъ, господинъ съ длиннымъ лицомъ, очень толстымъ носомъ и маленькими сластолюбивыми глазками.
– Что меня касается, то мнѣ не надо рыться въ памяти, – сказалъ онъ. – Счастливѣйшій эпизодъ моей жизни заключался въ томъ, что я разомъ, одной колоссальной спекуляціей, удвоилъ свое состояніе. И раньше, и послѣ того мнѣ случалось спекулировать съ большим успѣхомъ и на биржѣ, и въ другихъ дѣлахъ, но удвоить состояніе за одинъ разъ – не удавалось. Если вы ожидали отъ меня какого нибудь интереснаго разсказа, то прошу извинить: мое дѣло въ фактѣ, а фактъ – въ двухъ словахъ.
– Безспорно, фактъ стоитъ хорошенькаго разсказа, – засмѣялся Илья Ильичъ. – Но вы подали отличную идею: не найдется ли у кого нибудь исторіи, цѣлой исторіи о счастливѣйшемъ эпизодѣ своей жизни? Себя, къ сожалѣнію, я долженъ устранить: моя исторійка очень коротка, и ничего занимательнаго не представляетъ!.. Какъ вамъ извѣстно, я былъ съ самаго начала благопріятно поставленъ въ матеріальномъ отношеніи: отецъ оставилъ мнѣ порядочное состояніе, у жены оказалось великолѣпное имѣніе на югѣ. Такимъ образомъ, погоня за матеріальными благами мало увлекала меня. Я сосредоточилъ все свое честолюбіе на служебной карьерѣ. И вотъ, счастливѣйшимъ моментомъ моей жизни былъ тотъ, когда меня назначили директоромъ канцеляріи. Признаюсь, обаяніе власти, самостоятельнаго положенія, внѣшняя обстановка докладовъ, пріемовъ, и пр. – все это кружило мнѣ голову. Сквозь всю важность своего ранняго величія я, кажется, готовъ былъ смотрѣть влюбленными глазами на каждаго своего подчиненнаго, до послѣдняго курьера включительно. Эта пріятная одурь наполняла меня съ мѣсяцъ, и я безъ всякаго колебанія долженъ сказать, что то былъ счастливѣйшій мѣсяцъ въ моей жизни. Ну, а потомъ… потомъ начались разочарованія. На второй мѣсяцъ я уже зналъ, что самый симпатичный изъ моихъ подчиненныхъ пустъ какъ гнилая тыква и ни для какого дѣла не годенъ, а за самымъ способнымъ изъ нихъ надо ежеминутно «глядѣть въ оба». Обаяніе притупилось, и всѣ дальнѣйшіе свои служебные успѣхи я встрѣчалъ уже съ полнымъ равнодушіемъ.
– Очередь, кажется, за мною, – сказалъ Аполлонъ Ивановичъ, маленькій господинъ жизнерадостнаго вида. – Но мой самый счастливый случай вамъ всѣмъ извѣстенъ: пятнадцать лѣтъ назадъ я получилъ совершенно неожиданно милліонное наслѣдство отъ дальняго родича, котораго никогда въ глаза не видалъ. Съ тѣхъ поръ, собственно, я и началъ жить, а все предъидущее было лишь какое-то прозябаніе.
– Что до меня, – заговорилъ сидѣвшій съ нимъ рядомъ Павелъ Александровичъ, наружность котораго не представляла ровно ничего замѣчательнаго, то я считаю счастливѣйшимъ днемъ моей жизни тотъ, когда я расплатился со своими долгами. Не Богъ вѣсть сколько ихъ у меня было, но когда я достигъ впервые равновѣсія въ своемъ бюджетѣ, я почувствовалъ себя такимъ счастливымъ, словно во второй разъ на свѣтъ родился. Послѣ уже никакія удачи не радовали меня до такой степени.
Илья Ильичъ, во время наступившаго молчанія, слегка вздохнулъ.
– Изъ нашего дружескаго обмѣна своими самыми счастливыми воспоминаніями нельзя не заключить, – сказалъ онъ, – что всѣ мы, господа, порядочные матеріалисты. Служебные успѣхи, и затѣмъ деньги, деньги и деньги, много денегъ, милліоны денегъ – все это очень важно, но и очень прозаично. Хотя мы и старички, или почти старички, но очевидно стоимъ совсѣмъ впереди вѣка.
– Прекрасное положеніе, на мой взглядъ, – замѣтилъ жизнерадостный Аполлонъ Ивановичъ.
– Не оспариваю, но… Впрочемъ, господа, кругъ нашихъ воспоминаній еще не законченъ. Нашъ добрѣйшій Иванъ Матвѣевичъ еще не разсказалъ намъ своей исторіи. За вами очередь, Иванъ Матвѣевичъ!
Тотъ, котораго звали Иваномъ Матвѣевичемъ, былъ пожилой человѣкъ представительной наружности, съ чертами лица какъ будто нерусскаго типа, съ густою шапкою давно засеребрившихся, коротко остриженныхъ волосъ. Въ отвѣтъ на обращенные къ нему со всѣхъ сторонъ взгляды, онъ вынулъ изо рта сигару и сказалъ:
– У меня, дѣйствительно, есть маленькая исторія, но она очень не похожа на всѣ предъидущія, и я, право, сомнѣваюсь, умѣстно ли будетъ ее разсказывать?
– Непремѣнно, непременно, безъ отговорокъ! – подхватили всѣ.
– Держу пари, что исторійка будетъ романическаго свойства, – вставилъ Илья Ильичъ.
Иванъ Матвѣевичъ слегка наклонилъ въ его сторону голову.
– Вы угадали: счастливѣйшій эпизодъ моей жизни, дѣйствительно, носитъ романическій характѣръ. Не удивляйтесь, это было давно, болѣе двадцати лѣтъ назадъ. Я былъ молодъ, въ волосахъ ни одной серебряной нитки, и если память меня не обманываетъ, я считался среди пріятелей юношей съ такъ называемой интересной наружностью…
– Помнимъ, – перебили одни.
– Вѣримъ, – подхватили другіе.
– Для точности надо прибавить, что я тогда только что начиналъ свою карьеру, богатствомъ не обладалъ, а напротивъ, терпѣлъ очень чувствительныя неудачи, которыя и раздражали меня, и оскорбляли, и подтачивали энергію. Становилось подчасъ такъ скверно на душѣ, что хоть въ воду. Вы, господа, сами этого не испытали, но можете себѣ представить, что значитъ цѣлый рядъ глупыхъ, безсмысленныхъ, незаслуженныхъ неудачъ… И вотъ, среди такихъ-то обстоятельствъ, я, представьте себѣ, влюбился. Предметомъ моей страсти была женщина, главное обаяніе которой заключалось въ томъ, что она была несчастна. Мать ея давно умерла, отецъ женился вторымъ бракомъ. Бѣдная дѣвушка выросла въ загонѣ; мачиха ее не любила, завидовала ея красотѣ, и постаралась поскорѣе спихнуть ее замужъ. Мужъ оказался негодяемъ; спустилъ въ два года ея небольшое приданое, и сталъ обращаться съ нею самымъ недостойнымъ образомъ. Сто разъ я заставалъ ее въ такомъ нервномъ разстройствѣ, что не трудно было понять ея положеніе. Какъ ни странно, но это обаяніе несчастія дѣйствовало на меня еще сильнѣе, чѣмъ ея красота: до такой степени много тонкой, чудной души чувствовалось въ ея умѣньи переносить свою участь. Ко мнѣ она относилась благосклонно, но я даже и мечтать не смѣлъ, чтобы моя страсть могла быть раздѣлена.
– Не изъ книги-ли это, Иванъ Матвѣевичъ? – усомнился Петръ Ѳомичъ.
Разсказчикъ только посмотрѣлъ на него своими еще красивыми, серьезными глазами, затянулся сигарой, и продолжалъ:
– И вотъ, въ одинъ послѣдній декабрскій вечеръ, подъ новый годъ, овладѣла мною такая тоска, что я призналъ за лучшее не выходить изъ дому. Люди сдѣлались мнѣ ненавистны, представленіе о веселящейся толпѣ вызывало во мнѣ злость. Я рѣшилъ запереться у себя, пораньше лечь спать, и обойтись безъ всякой встрѣчи новаго года. Да и что за смыслъ гнаться за какимъ-то новымъ счастьемъ, привязывать свои надежды къ какой-то календарной точкѣ, когда судьба, видимо, упорно и неумолимо ожесточилась противъ меня? Я собирался послѣдовать принятому мною рѣшенію – было часовъ одиннадцать вечера – какъ вдругъ въ передней звякнулъ звонокъ. Слуга мой былъ отпущенъ, и я вышелъ самъ отпереть дверь. Отворяю, и вижу ее – ту, которую я такъ благоговѣйно и такъ печально любилъ… Въ первую минуту меня охватило чувство испуга. «Что случилось»? – спрашиваю я, усиливаясь разглядѣть черезъ вуаль выраженіе ея блѣднаго лица. Оказалось, что ничего не случилось, что она была одна дома, думала, что можетъ быть я приду встрѣтить у нихъ новый годъ, но когда пробило 10 часовъ, невыразимая тоска сжала ей сердце, слезы накоплялись и не пролились, и понемногу непонятная, необъяснимая сила словно подняла и толкнула ее. Она пришпилила шляпу, накинула шубу, и наобумъ, не размышляя, съ очень слабой надеждой застать меня дома, поѣхала ко мнѣ. Объяснять-ли вамъ, что мы оба перечувствововали въ этотъ вечеръ? Вы понимаете сами, что это нѣвозможно. Я смѣялся, я плакалъ, я изнемогалъ подъ безмѣрностью обрушившагося на меня счастья, я не жилъ, а только рѣялъ гдѣ-то на высяхъ жизни, какъ птица, вырвавшаяся изъ темной клѣтки и купающаяся въ давно не виданныхъ солнечныхъ лучахъ. Это было больше, чѣмъ счастье, это было безуміе блаженства. А внѣ этого безумія, вы помните, мы оба были глубоко несчастны. Но это заставляло насъ только сильнѣе ощущать свое счастье. Въ этомъ и заключается непостижимая, чудная тайна любви, которою она, любовь, только одна владѣетъ, въ какой бы формѣ ни проявлялась… Мы рѣшили немедленно начать хлопоты о разводѣ. Дѣло шло удачно; два мѣсяца мы жили своимъ счастьемъ и своими надеждами. А потомъ – она умерла. Неожиданная, неумолимая, безсмысленная смерть положила конецъ всему. Съ тѣхъ поръ, какъ вы знаете, обстоятельства мои совершенно перемѣнились. Мнѣ разомъ круто повезло, я теперь богатъ, даже очень богатъ, но все мое счастье, весь смыслъ моей жизни навсегда ограниченъ и исчерпанъ тѣми двумя мѣсяцами, съ того кануна новаго года.
Иванъ Матвѣевичъ замолчалъ и вспомнилъ о своей потухающей сигарѣ. И всѣ остальные тоже молча занялись своими сигарами.
Странное выраженіе было на ихъ лицахъ, и странное, сложное чувство владѣло ими. Имъ было какъ будто не по себѣ, и какая-то неиспытанная жажда загорѣлась въ душѣ каждаго, и недоумѣніе стояло въ потупленныхъ, задумчиво остановившихся глазахъ – словно невѣдомый яркій лучъ скользнулъ мимо нихъ, отчеркнувъ окружающую темноту…
