Текст книги "С крылатыми героями Балтики"

Автор книги: Василий Митрофанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Среди мер профилактики и борьбы с утомляемостью наиболее эффективной оказывался месячный отпуск с отрывом от части. И это понятно: отключалась на довольно длительный срок основная причина – боевое нервное напряжение. Мера эффективная, понятная и, казалось бы, простая. Однако воспользоваться ею не всегда было легко. И не только потому, что летчики нередко отказывались от отпуска. Обстановка зачастую вынуждала и командование скупиться на такую меру. В подобных трудных случаях мне помогала все та же испытанная тактика: обоснованно, опираясь на объективные данные, твердо стоять на позициях врача, оставаясь верным своему призванию.

Летом 1943 года выявилась крайняя необходимость в оздоровительном отдыхе майору Д. А. Кудымову. Он много летал. Однако я видел, как он утомлен. Окружающие этого не замечали. И неудивительно. На людях Дмитрий Александрович, подобно Слепенкову и другим нашим летчикам, никогда не жаловался на здоровье. Он неизменно повторял: "Отдыхать – после войны". Мне было ясно: усилия воли, высокое сознание долга, необходимость всегда быть примером для подчиненных делали внешне незаметным снижение у Кудымова "прыти" к полетам. Он оставался в представлении боевых друзей эталоном неистощимой выносливости, необходимой воздушному бойцу.

Но, к сожалению, это только казалось. Фактически же состояние здоровья Д. А. Кудымова находилось на пределе. Оно было чревато возможностью неоправданных тяжелых последствий. Их необходимо было предотвратить незамедлительно, чтобы не опоздать!

Причин, обусловивших утомление летчика (ему было тогда тридцать три года), было достаточно. Боевой счет Д. А. Кудымова к тому времени составлял 425 боевых вылетов, 40 воздушных боев. Наряду с победами имел и неудачи. Дважды был сбит самолетами противника и трижды подбит зенитками. В одной из аварийных посадок на подбитом самолете (еще до прибытия к нам в полк) получил ожоговую травму, сотрясение головного мозга, перелом ребра. Все это не исчезло бесследно. Организм летчика нуждался в помощи. Нужен был отдых от боевой работы. Сам Кудымов просил такого вопроса пока не поднимать: обстановка не та, могут не так понять.

Обстановка в полку летом сорок третьего действительно была нелегкой. Однако идти на поводу у летчика я не мог. Доложил майору Г. А. Романову (он временно исполнял обязанности командира полка, П. Ив. Павлов, назначенный вместо Я. 3. Слепенкова, продолжал учебу на Высших офицерских курсах).

Г. А. Романов считал невозможным выход из строя Д. А. Кудымова. По-своему, вероятно, он был прав. Неспроста мое ходатайство Романов сначала вообще отклонил. Однако, видя мою решимость не отступать, действовать через главного врача ВВС К.БФ, смягчился. Чтобы убедиться в обоснованности моих требований, согласился направить летчика на обследование в лабораторию авиамедицины. Это была хорошая мера в случаях, когда точки зрения командира и врача не совпадали. При этом высокоавторитетный арбитр, как правило, оказывался на стороне врача и летчика. У меня в подобных случаях осечек не было. Не оказалось ее и на этот раз: необоснованных ходатайств и направлений я не делал.

Месячный отпуск, предоставленный майору Кудымову, сыграл свою роль. Наряду с улучшением самочувствия нормализовались некоторые объективные показатели состояния его здоровья Летчик прибавил в весе. Нормализовалось кровяное давление (бывшее до отпуска крайне низким). Улучшилась кислотность желудочного сока, прежде значительно превышавшая норму. Нормализовался сон. После отпуска повысилась и боевая активность летчика. За двенадцать дней после отдыха налетал столько, сколько за тридцать дней до отпуска при прочих равных условиях. (Полковник в отставке Д. А. Кудымов живет в Таллине.)

Меры профилактики и борьбы с летной утомляемостью не ограничивались предоставлением месячного отпуска, направлением в дом отдыха сроком до десяти суток, использованием индивидуального выходного дня, созданием максимально возможных удобств и уюта в общежитии, организацией досуга: кино, концерты силами артистов фронтовых бригад, поездки в театр, на вечера отдыха в Дом офицеров КБФ. Наряду со всем этим уделялось большое внимание физической закалке – проводились физзарядка, волейбол, городки, гранатометание, бег на короткие дистанции, зимой непродолжительные лыжные пробежки вблизи землянок и самолетных стоянок. Широко пользовались шахматами, шашками, домино. Во всем этом усматривался большой смысл. Мои наблюдения показывали: пассивное ожидание боевого вылета ухудшало состояние летчиков. Пульс частил, давление повышалось. Вывод не вызывал сомнений: нервно-эмоциональная нагрузка пассивного ожидания однотипна с нагрузкой боевого полета. От пассивного ожидания летчик уставал не меньше, а порой и больше, чем от полетов. Объективные данные наблюдений совпадали с высказываниями летчиков. Многие из них до сих пор помнят томительные предстартовые минуты ожидания вылета. В числе их подполковник в отставке В. Т. Добров – командир нашей 1-й эскадрильи с октября 1944 года до конца войны. Внушителен его боевой счет: 15 сбитых самолетов врага, 75 воздушных боев и около 400 боевых вылетов. Умер он 4 января 1986 года.

Во время дружеской встречи однополчан в Ленинграде, в день тридцатилетия Победы, я спросил Василия Трофимовича, что больше всего запомнилось из трудностей его боевой жизни военных лет. Добров ответил: "Ожидание. Ждать боевого вылета в бездействии было труднее, чем драться".

Вот почему было важно не допускать пассивного ожидания и связанных с ним отрицательных изнурительных переживаний, вытеснять их несложной активной отвлекающей деятельностью и таким образом беречь силы летчика для воздушного боя.

Надо сказать, летчики всегда стремились к тому же, были отзывчивы на любое дельное предложение. Физкультура их увлекала. В пылу занятий спортом легко возникала веселая атмосфера товарищеских состязаний за первенство команды и личное. Отличавшихся поощряли, рассказывали о них в боевых листках эскадрилий, в краснофлотской газете бригады (позже – дивизии). Так, в номере от 5 июля 1943 года рядом с моей заметкой "Здоровый дух в здоровом теле" (специально перефразированное изречение) М. В. Красиков рассказал о состоявшихся у них в эскадрилье соревнованиях. Назвал преуспевших: в беге это были летчики Алексеев, Модин, Храмов, Кудымов, в гранатометании – Гриб, Свешников, Цыганков, Алексеев.

В работе по организации профилактики утомляемости я как врач и парторг управления опирался на поддержку не только командования и политсостава, но и партийно-комсомольского актива эскадрилий. Наша краснофлотская газета была надежной трибуной, выступала в роли пропагандиста и организатора коллективных усилий в борьбе за здоровье летчиков, повышение их боеспособности. Без этого было невозможно организовать отдых и наладить физкультурную и спортивную работу. Благодаря активу во главе с инженером по ремонту Ф. Ф. Мытовым удалось построить душ на аэродроме в Гражданке, вблизи самолетных стоянок. Летчики охотно пользовались душем в промежутках между вылетами и в конце боевого дня, перед ужином. Особенно в условиях жаркого лета сорок третьего года душевая успешно выполняла роль тонизирующего и гигиенического фактора.

Газета ВВС КБФ "Летчик Балтики" пользовалась большим авторитетом у читателей. В ее номере от 3 ноября 1943 года я выступил со статьей "Тренировка вестибулярного аппарата летчика". Поводом послужил уход с летной работы Якова Захаровича Слепенкова по состоянию здоровья. Статья достигла цели: привлекла внимание авиационных врачей, физоргов и самих летчиков. В какой-то мере она послужила и обоснованием важности и необходимости физических тренировок для профилактики летной утомляемости.

Для повышения выносливости летчиков к высоте, ее резким перепадам (например, в ходе воздушного боя) летом 1943 года были организованы систематические тренировки в барокамере. Это был еще один способ предупреждения летной утомляемости. Руководствуясь специальным (подготовленным мною) приказом командира полка, я проводил тренировки в барокамере кафедры физиологии бывшей Военно-морской медицинской академии. В то время академия была в эвакуации в Кирове (вернулась летом 1944 года). Барокамера оставалась на месте. Ею мы и воспользовались. Помог доцент кафедры, специалист по авиационной медицине, А. А. Сергеев. В годы блокады Александр Александрович находился в Ленинграде. Его консультативной помощью я тогда пользовался нередко.

Вникая в особенности и сложности трудового процесса летчика-истребителя, мы все глубже понимали причины летной утомляемости. Они выступали для нас все более конкретно, подсказывали реальные, на первый взгляд небольшие, но существенные возможности в комплексе усилий за повышение выносливости летчика, облегчение условий его работы в воздухе.

Неизменно помогало общение. Летчики охотно делились впечатлениями о новой материальной части, о том, как идет ее освоение, каковы ее эксплуатационные особенности, что мешает в полете и т. д. В общении выяснялись "мелочи", порой крайне важные. В одном случае – для раздумий врача, в другом – инженера или обоих вместе.

Одно время у летчиков стали появляться гнойничковые поражения кожи шеи. Причина выяснилась быстро: в кабине высокая температура – летом при закрытом фонаре далеко за сорок градусов, летчик обильно потел, а стоячий воротничок гимнастерки или кителя при резких поворотах головы натирал шею. Потертость осложнялась воспалительным процессом. Выход был найден. По нашему предложению изготовили шарфики из парашюта, пришедшего в негодность. Летчики приняли их не без удовольствия. С гнойничковыми поражениями шеи было покончено. Связанные с ними помехи в полете исчезли, условия облегчились.

Оперативно действовала инженерно-техническая служба, совершенствуя рабочее место летчика. Например, перекрывные бензокраны имели слабую фиксацию в задаваемых летчиком положениях. Силами технической службы были установлены фиксирующие штифты в положении "на оба бака". Наличие фиксирующих штифтов гарантировало летчику заданное положение бензокранов и в известной мере высвобождало его внимание. Теперь летчик поворачивал ручку до ограничителя и не тревожился за положение кранов. Это небольшое усовершенствование особенно высоко оценили молодые летчики.

Не забывали мы и некоторых медикаментозных стимуляторов. Среди них пользовался успехом специальный шоколад против утомляемости – кола. Действовал не очень выраженно, и, разумеется, не решал проблемы. Однако летчики его охотно принимали. Особенно широко мы пользовались им в 1942 году. Он имел приятный вкус, прибавлял бодрости, улучшал настроение, иногда повышал аппетит. Несколько заметнее такую роль выполнял фенамин в таблетках.

В комплексе мер профилактики летной утомляемости я не считал обязательными сто граммов водки, которые получал летчик перед ужином. Больше того, в беседах постоянно подчеркивал отрицательную роль алкоголя. Отмечал, в частности, что алкоголь, систематически принимаемый даже в небольших дозах, ведет к привыканию и злоупотреблению этим видом наркотика, со всеми вытекающими отсюда последствиями для человека как личности. Обращал также внимание и на то, что систематическое употребление даже слабых концентраций алкоголя постепенно изменяет полноценность функций различных органов. Изменяется, например, секреция желудочного сока, его переваривающая сила уменьшается, в нем начинает преобладать слизь, развивается гастрит.

Надо сказать, под влиянием выпитых перед ужином ста граммов водки аппетит у летчиков повышался. Основная часть суточного рациона невольно съедалась во время ужина. Обильный ужин с водкой не способствовал должному аппетиту утром следующего дня. Обедать с аппетитом нередко мешала обстановка, боевое нервное напряжение. И опять основной прием пищи сдвигался на вечер.

В моей противоалкогольной пропаганде я также находил поддержку у командира полка. Я. 3. Слепенков не пользовался положенной ему за ужином порцией водки. Лишь изредка выпивал полдозы. За ним следовали Павел Иванович Павлов, Иван Илларионович Горбачев, Юрий Васильевич Храмов, Виктор Алексеевич Свешников и другие наши летчики. Павел Иванович любил при случае многозначительно спросить: "Что такое, само белое, но красит нос и чернит репутацию? – И незамедлительно отвечал: – Водка!"

Павлов, как и Слепенков, был нетерпим к злоупотреблениям летчиков алкоголем и не допускал к полетам. Нежелание быть отстраненным от боевых полетов являлось надежным подспорьем в профилактике алкогольных излишеств. За редким исключением, мы их не имели.

К изучению проблемы утомляемости летного состава была привлечена бригада ученых Военно-морской медицинской академии: профессора, подполковники медицинской службы В. М. Васюточкин (председатель, биохимик), В. М. Шаверин (терапевт), доцент майор медицинской службы Н. В. Канторович (невропатолог) и ассистент капитан медицинской службы И. Е. Вишневский (психиатр). Много занимался вопросами физического состояния и утомляемости летного состава подполковник медицинской службы М. А. Тотров.

В сентябре 1944 года на четвертом пленуме ученого медицинского совета при начальнике Медико-санитарного управления ВМФ по итогам исследований в нашем 21-м истребительном и 12-м пикировочном полках В. М. Васюточкин доложил: весь обследованный личный состав обоих авиаполков здоров, явлений переутомления отмечено не было.

В этом заключении мы видели научно обоснованную оценку наших коллективных усилий против летной утомляемости. Аналогичное значение имел для нас вывод М. А. Тотрова. Он считал: хроническое утомление есть результат не только боевого нервного напряжения, но и недостаточной организации отдыха. В своей работе мы придерживались именно такого мнения.

В августе 1943 года старшего инженера полка В. Н. Юрченко назначили старшим инженером 1-й гвардейской истребительной авиадивизии. Эстафету наших с ним добрых служебных и личных отношений он передал вновь прибывшему инженер-капитану В. Г. Зубкову (ныне покойный). Очень скоро мы убедились в незаурядных деловых качествах и обаянии нового инженера. В. Г. Зубков отличался казавшейся поначалу не всегда оправданной медлительностью. Прежде чем ответить на вопрос или сделать нужное замечание, он любил в молчаливом раздумье постоять или посидеть, низко опустив голову, затем резко ее вскидывал, выпрямлялся, пристально вглядывался в лицо собеседника и тихим голосом, спокойно, временами слегка заикаясь, объявлял свое решение, мнение, совет. И то, что говорил он, почти всегда было верно, исчерпывающе, высокоответственно. Добрую память хранят однополчане о В. Г. Зубкове.

Гора-Валдай – и снова Борки

Остановка в Новом Петергофе. Гибель летчика А. В. Бувина. Сборы авиаврачей ВМФ в Москве. Письмо командира полка подполковника П. Ив. Павлова. Снова в родном полку. Радость побед без потерь с нашей стороны

Пробыв в Гражданке ровно год, в середине февраля 1944 года наш полк перебазировался в Гора-Валдай, а спустя месяц – опять в Борки.

По пути на автомашинах из Ленинграда к новому месту базирования мы сделали получасовую остановку в Новом Петергофе. Сердце сжималось от боли при виде обгоревших стен разрушенного дворца, изуродованных и разграбленных знаменитых фонтанов, других творений зодчества в Нижнем и Верхнем парках. Не верилось, что когда-либо это удастся восстановить. Но прошли годы, и дворцово-парковый ансамбль Петергофа восстал из руин во всей своей прежней красе, пышности и нарядности.

Вскоре по прибытии в Гора-Валдай мы понесли очередную утрату. Выполняя ответственное задание, 28 февраля 1944 года вблизи своего аэродрома погиб молодой летчик младший лейтенант Андрей Васильевич Бувин. В полк он пришел в середине 1943 года, сразу же после училища. Жизнерадостный двадцатилетний комсомолец Андрей Бувин быстро вошел в боевой строй. За короткое время совершил тридцать успешных вылетов. Был награжден боевым орденом. И вот его не стало. Два дня тщательных поисков оказались безуспешными. Пурга замела следы и сделала бесцельными наши усилия. Так и не удалось его найти и похоронить. Но то, что не удалось тогда, было сделано тридцать лет спустя.

В небольшом лесном болотце, недалеко от лоцманского поселка Лебяжье, юные следопыты случайно обнаружили торчащий из воды металлический предмет. Он оказался частью лопасти воздушного винта самолета Як-9. Бойцами воинской части, куда ребята сообщили о своей находке, были извлечены и другие детали самолета с номерными знаками, пистолет ТТ, ракетница, пуговица морского образца от кителя. Здесь же обнаружились и останки летчика. Тщательное изучение найденного, архивные данные, расспросы ветеранов позволили установить личность погибшего: им оказался А. В. Бувин. 24 марта 1974 года в Борках состоялась торжественно-траурная церемония захоронения останков героя-летчика. Присутствовали приехавшие из Курска брат Андрея – Г. В. Бувин и две сестры Е. В. Озерова и Л. В. Зыкова. (В. Т. Мельников, вместе с нами участвовавший в церемонии захоронения, дал подробное сообщение об этом событии в газете "Страж Балтики" от 17 апреля 1974 года.)

В конце марта 1944 года поступил приказ о направлении меня, а также врачей 1-го гвардейского минно-торпедного полка А. Н. Лебедева (однокашник по академии) и 7-го гвардейского штурмового авиаполка Г. М. Шраге в Москву на трехмесячные курсы авиационных врачей Военно-Морского Флота.

На курсах я и А. Н. Лебедев встретились с нашими друзьями по совместной учебе в академии – врачами авиационных полков ВВС Северного флота Евгением Дударевым и Павлом Ревенко. Оба они участники уже известной читателю трагедии, случившейся на Ладоге в 185 штормовую ночь 17 сентября 1941 года. Неожиданная и взаимно радостная встреча! Крепкие дружеские объятия, и сразу же – расспросы и воспоминания. Сначала о ладожских событиях на барже. О них мы с Лебедевым были много наслышаны, но не от свидетелей, оставшихся в живых. Они все, как и предусматривалось первоначальным распределением, проходили службу на Тихоокеанском, Черноморском и Северном флотах. Дударев и Ревенко были первыми, с кем мне и Лебедеву довелось встретиться. Можно себе представить, с каким вниманием слушали мы их сдержанный рассказ. В дальнейшем (уже в послевоенные годы) он дополнился воспоминаниями и других участников событий наших однокурсников А. И. Гершковича, С. Я. Заржевского, С. Н. Кабарова, Г. Д. Коржа, В. И. Кривошеева, С. И. Никонова, В. И. Петрова, В. В. Полякова, а также воспоминаниями, опубликованными в 1972 году нашим бывшим преподавателем А. В. Смольниковым. (Во время посадки на баржу и до момента ее отправления он находился на берегу Ладоги. С 1943 года возглавил медицинскую службу Балтийского флота. В послевоенные годы генерал-майор А. В. Смольников был начальником кафедры токсикологии нашей академии.) В итоге выявилась достаточно полная картина трагедии.

В ту ночь вместе с выпускниками Военно-морской медицинской академии на барже переправлялись на восточный берег Ладожского озера курсанты ленинградских военно-морских учебных заведений и преподаватели с семьями, группа сотрудников гидрографического управления ВМФ. Много было эвакуируемых из Ленинграда жителей. Темный трюм громадной деревянной баржи был переполнен людьми.

Отошли от места погрузки с наступлением ночи при относительно неплохой погоде. Опасений она не вызывала. Под утро внезапно, как это бывает нередко в осенние месяцы на Ладоге, разыгрался шторм. Баржа все сильнее раскачивалась и угрожающе скрипела. Она будто стонала под ударами тяжелых волн, перекатывавшихся через палубу. Буксир "Орел" с трудом ее тянул. Трос, соединявший ее с буксиром, натягивался до предела. И вот он лопнул. Баржа потеряла ход. Волею разъяренной стихии ее понесло в сторону от "Орла". В трюм стала поступать вода. Началась трудная борьба людей за живучесть баржи.

В. И. Петров (из нашего бывшего первого взвода, в послевоенные годы стал профессором, крупным хирургом) организовал вычерпывание воды ведрами и другой подручной посудой, поскольку откачивающих помп на барже не было. Но все напрасно. Вода продолжала заполнять трюм, вынуждая пассажиров выбираться наверх. А там свирепствовал холодный ветер. Штормовые ледяные волны смывали за борт терявших силы людей. Многие из них сразу же исчезали в глубинах озера.

Наши молодые врачи, призванные спасать людей, до конца выполняли свой долг, сохраняя присутствие духа и выдержку. Они на руках выносили из трюма детей и ослабевших женщин наверх и чем могли укрывали их от ветра и ударов волн, помогали обессилевшим удерживаться на палубе, извлекали из воды упавших за борт.

Дударев и Ревенко, будучи превосходными пловцами, успели тогда многим подать руку помощи. Пока баржа оставалась на плаву, Павел Ревенко, рискуя собой, неоднократно бросался в студеные волны, чтобы с помощью Жени Дударева и других товарищей извлечь из воды оказавшихся за бортом.

В неравной борьбе за живучесть баржи погиб любимец курса Владимир Николаевич Быстров. Он тоже был из первого взвода, его бывший культорг. Чтобы облегчить баржу и повысить ее плавучесть, стали освобождать палубу от автомашин. Володя Быстров действовал инициативно и смело. Он забирался в кабину, заводил мотор, включал скорость и, успевая выскочить из кабины, одну за другой отправлял машины за борт своим ходом Однако баржа по мере заполнения водой трюма продолжала оседать и наконец погрузилась. Люди оказались на волнах. Но и в эти критические минуты наших молодых врачей не покидало мужество. С. Я. Заржевский, рискуя быть смытым набегавшими крутыми волнами, сумел удержаться сам и помог другим забраться на подвернувшийся плот. Это была оторвавшаяся часть дощатого настила палубы баржи.

Вскоре подошел буксир "Орел". Все, кто находился на плоту, были спасены. Удалось спасти и тех, кто смог удержаться на поверхности с помощью других деревянных предметов. Совсем обессиленных и закоченевших от холода людей извлекали из воды. Многие с трудом могли говорить.

Спасенных врачей доставили в Новую Ладогу. Там их заново обмундировали и отправили в Москву. После отдыха и лечения наши друзья отбыли к местам назначений. По свидетельству С. Я. Заржевского, из нашего выпуска уцелело всего тридцать семь человек. Это в три с половиной раза меньше утонувших.

Из нашего первого взвода кроме В. Н. Быстрова утонули Н. Ф. Глушков, А. А. Горюнов, А. А. Князев, А. Ш. Кобиенц, И. И. Кошелев, А. Г. Красиков, С. Н. Кузнецов, А. М. Маслов и другие. Многие погибли из бывшего женского взвода: командир взвода Е. П. Травина вместе со своей дочерью, Д. М. Альтман, Е. А. Пирамидина, Е. П. Томилина и другие.

Я счел своим долгом вернуться к событиям на Ладоге, чтобы отдать должное мужеству наших друзей по академии, молодых врачей. Перед лицом испытаний они явили пример стойкости, гражданского долга, товарищеской взаимовыручки. Мы вернулись на берег Ладоги, к мемориалу на холме Славы, чтобы почтить память погибших, унесших с собою много несбывшихся желаний, неосуществленных дел во славу воспитавшей их Родины. В борьбе за спасение людей они сделали все, что могли. Это незабываемо, как незабываемо все, воистину героическое, свершенное советским народом в трудные годы минувшей войны.

Обратимся к дальнейшему изложению.

Курсы наши были организованы при Центральном институте усовершенствования врачей по инициативе инспектора ВВС ВМФ врача А. Г. Шишова. Программа отличалась насыщенностью и продуманностью. И не только в области авиационной медицины, которую обстоятельно и интересно вели профессор В. В. Стрельцов и А. Г. Шишов. Нас основательно поднатаскали по некоторым актуальным вопросам нормальной физиологии человека, гигиене, психиатрии, терапии и хирургии с определенным, авиационным, уклоном. В числе наших преподавателей были видные ученые: член-корреспондент Академии наук СССР Э. А. Асратян (специалист по физиологии), профессор Г. Ф. Кротков (главный гигиенист Красной Армии), профессор М. С. Вовси (главный терапевт Красной Армии).

В день, когда мы ожидали встретиться с академиком Н. Н. Бурденко, главным хирургом Красной Армии и первым президентом Академии медицинских наук СССР (созданной в 1944 году), нам было сказано, что он и профессор Вовси срочно улетели в Киев к раненому генералу армии Н. Ф. Ватутину. Спустя несколько дней с большим сожалением мы узнали, что надежды на лучший исход не оправдались. В ночь на 15 апреля после тяжелой операции Н. Ф. Ватутин скончался. В час его погребения (в Киеве) 17 апреля Москва отдала последнюю воинскую почесть выдающемуся полководцу – салют в 24 орудийных залпа из 24 орудий.

Находясь на учебе в Москве, я не терял связи с полком. Регулярно переписывался с командиром. Павел Иванович писал подробные, полные юмора и острот письма, умело обходя требования военной цензуры. Вот одно из его писем ко мне в Москву. Привожу лишь с некоторыми сокращениями. Уверен, что те, кто знал Павла Ивановича, увидят в нем знакомые его черты и еще раз вспомнят добрым словом большой души человека и замечательного летчика, незнакомым же это письмо поможет представить его образ. "17 апреля 1944 года. Здравствуй, Вася!

Твое письмо получил, за что большое, большое спасибо. Сообщаю тебе все новое, что имеем за твое отсутствие.

Прежде всего, колхоз нашего хозяина уже стал ордена Красного Знамени, и теперь наш председатель колхоза Суханов ходит нос кверху, ну а раз наградили наш колхоз, то в нем отметили и лучших колхозников-ударников, трактористов-бригадиров: Казакевича, Ткачева, Дорохова, Лосинского, Мелешко, Лощенкова, Емельяненко, Цыганкова, Щербину, Антонова, Брыжко, Соболевского, Носкова Михаила, Занкина. Думаю, что к Первому мая, т. е. к посевной, за хорошую обработку земли будем награждать и других наших колхозников.

На учебу к Ломакину никого не отправляли. Наша работа идет по-прежнему в районе деревень Кунда и Азери, выезжаем туда нечасто только лишь потому, что трудно проехать по нашим полям: растаявший снег размочил нашу землю. По этому случаю немного отдыхаем, но на это мало надежды, потому что дни стали большими, приближаются белые ночи.

Недавно из деревни Фиников приезжал Юрка-бузотер в ночное время, по пьяной лавочке поднял хай в нашей деревне Борки, покалечил нам трактора и комбайны: тракторов – 8, а комбайнов – 2; кольями поуродовал 4 человека, а двоих, зараза, убил – это люди бригадира Курочкина.

Ну вот, дорогой Вася, и все, что есть нового... Сообщай о своих делах, учебе. Думаем, что ты, наш лучший колхозник, хорошо будешь разбираться в тракторах. В этом я уверен.

Привет от бригадиров Селиванова, Плитко, Данилюка, Емельянова и других, от колхозников-чернорабочих Казакевича, Храмова, Павлова, Сушкина, Свешникова и других. Желаю успеха.

Председатель колхоза П. И. Павлов".

Прочитав письмо, я как будто побывал в родном полку. Все понял и почти зримо представил то, о чем сообщил командир. Радостно было узнать о награждении дивизии, многих летчиков и что в полку все живы, Было ясно, что наши продолжают наносить удары по военно-морской базе немцев Кунда в Нарвском заливе и другому важному опорному пункту врага – Азери, кораблям и транспортам противника в этом районе. Сейчас летают туда нечасто из-за раскисшего аэродрома, но очень скоро временный вынужденный "отдых" сменится еще более интенсивной боевой работой. С огорчением узнал о ночной бомбежке аэродрома Борки "юнкерсами", прилетавшими с финской территории. В результате выведены из строя 8 "яков" и 2 Пе-2, убиты двое и ранены четверо из 12-го пикировочного полка ("бригадира Курочкина"). Искренне трогали приветы дорогих однополчан, названных и не названных в письме.

Мне захотелось поскорее вернуться в полк, в боевую семью. Желание, надо сказать, сбылось. Из-за разворачивавшихся наступательных операций лета 1944 года наши курсы были сокращены на один месяц.

В полк вернулся в день третьей годовщины начала войны. Радостные встречи с однополчанами в Борках. Павел Иванович, не дав закончить официальный рапорт о прибытии, заключил меня в свои объятия, сказав, что я заметно похудел. В тот солнечный день я обошел подразделения, стараясь увидеться со всеми, справиться о здоровье, узнать подробности боевых дел. Они были весьма отрадными: одержано немало побед, и без единой потери или ранения с нашей стороны. Это было просто здорово!

Уже вскоре после моего убытия на учебу Павел Иванович и Павел Ильич Павловы увеличили боевой счет на два лично сбитых вражеских истребителя. Пример Павловых увлекал других. Только в одном воздушном бою 8 мая 1944 года наши летчики во главе с майором Д. А. Кудымовым сбили пять фашистских самолетов, обеспечив пикировщикам, ведомым гвардии капитаном Лазаревым, меткий бомбовый удар по транспортам противника у причалов порта Котка. Прямыми попаданиями бомб они подожгли и потопили транспорт водоизмещением 2000 тонн, второй транспорт такого же тоннажа был поврежден. Потопили 3 моторных катера, уничтожили 5 железнодорожных вагонов с боезапасом, в двух местах разрушили железнодорожное полотно, подожгли склад с лесоматериалами, разбили пирс.

Приятно было узнать о дружной подписке однополчан на Третий государственный военный заем.

За время моего отсутствия произошли изменения в личном составе. Капитана С. А. Гладченко назначили помощником начальника штаба нашего же полка. На освободившееся место адъютанта 1-й эскадрильи прибыл старший лейтенант С. А. Богуславский. Вместо отозванного С. Я. Плитко заместителем командира полка по политической части прислали капитана Геннадия Петровича Нечаева. В его лице однополчане получили достойного преемника Плитко.

Командиром первой эскадрильи вместо майора В. П. Меркулова, убывшего в другую часть, назначили капитана В. А. Свешникова. Виктор Алексеевич служил перед тем командиром звена 3-й эскадрильи. Это был опытный боевой летчик, умелый воспитатель. При всей требовательности, он был очень скромным и душевным человеком, никогда не повышал голоса. Своим уравновешенным, невозмутимым характером он напоминал Я. З. Слепенкова.

В числе вновь прибывших молодых летчиков был Т. В. Тяжев, успешно летавший до конца войны. Сразу по возвращении из Москвы я сделал медицинский осмотр летчиков. Это было незадолго до известной операции потопления балтийской авиацией 16 июля 1944 года в финской военно-морской базе Котка немецкого крейсера ПВО "Ниобе" (ошибочно принятого вначале за финский броненосец "Вяйнемяйнен").

Накануне операции, осуществленной с участием 30 "яков" во главе с Павлом Ивановичем Павловым, летчики хорошо отдохнули. Обстановка позволила для большинства из них день перед ответственным заданием сделать своего рода выходным, с выездом на берег Финского залива. Погода благоприятствовала, можно было искупаться, поиграть в мяч, порезвиться. После отбоя, сделанного на час раньше обычного, командир полка и я побывали в общежитии летчиков. Утром после врачебного предполетного опроса и осмотра оказалось необходимым доложить командиру о непригодности к выполнению заданий лишь одного. Минувшую ночь он плохо спал, лицо бледное, пульс частил. Сам летчик уверял в нормальном самочувствии. Павлов в таких случаях, поддерживая врачебное заключение, оставался непреклонным. Назначил другого.