Текст книги "Бремя живых"

Автор книги: Василий Звягинцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

На улицах вражеского города боевой устав предписывал действовать именно так. Пусть и невелик риск, а вдруг какой-то отморозок, хоть живой, хоть мертвый, например из банды, к которой принадлежал Руслан Гериев или аналогичной (наличия других живых в этом мире априорно исключать было нельзя), вздумает высунуть из окна одного из тесно стоявших по сторонам проспекта домов трубу гранатомета.

Снова всплыли слова чеченца: «Гранатомет, «муха», хорошо». Да уж, особенно в упор, в моторный отсек.

Ляхов на узких средневековых улицах сумел выдержать направление, что было не так уж и трудно, потому что море то и дело проблескивало в просветах между домами, а скоро стали видны и мачты кораблей, обозначая тем самым близость порта.

Российская база располагалась левее торговой гавани, на самом мысу, напротив которого на небольшом расстоянии виднелись три скалистых островка. Названий их Вадим не запомнил, но знал, что на одном из них помещаются склады топлива и боеприпасов, а на двух других – позиции береговых и зенитных батарей, не только прикрывающих подходы с моря, но и могущие, в случае необходимости, держать под огнем весь Триполи, его ближайшие окрестности и ведущие к городу дороги.

Ехал Вадим не торопясь, поскольку и вообще спешить было некуда и чтобы не влететь за любым из многочисленных поворотов в неожиданное препятствие.

А таковых здесь хватало. Припаркованные вдоль тротуаров автомобили, стоящие перед светофорами на перекрестках и прямо на проезжей части, создавали местами почти непреодолимые заторы.

То есть так, как их застал момент…

А какой, кстати, момент? – снова задал себе Ляхов сакраментальный[52]52
  Сакраментальный – традиционный, а также имеющий отношение к религиозным культам (лат.).


[Закрыть] вопрос.

Тот ли, в который совершился их переход в мир бокового времени, или данный конкретный? Скорее, все-таки первое, то есть мы как бы имеем перед собой моментальную фотографию трехдневной давности.

Вот как сработал в тот миг затвор объектива, так все и застыло. Иначе машины и прочие предметы возникали бы перед ними непрерывно, в соответствии с тем, как они перемещаются в том, нормальном мире. Объяснить, почему именно так, он не мог, и капитан Шлиман тут был не помощник.

Впрочем, очередной парадокс взаимодействия миров для «нормальной» жизни, то есть их, протекающей сейчас здесь, был удобен. Кстати, и новых покойников тоже видно не было. А ведь в городе с таким населением ежедневно умирает несколько десятков человек, и все они непременно должны были таскаться по улицам.

Как говорят бухгалтеры: «с нарастающим итогом».

А так их было сравнительно немного. Мелькали время от времени в перспективе улиц в той или иной мере одетые или раздетые фигуры, но скоплений не создавали и агрессивности не проявляли. Скорее всего, просто не успевали сообразить, что поблизости от них движется столь желанная «пища». Один только раз Вадим испытал острое потрясение.

На очередном перекрестке, у раскрытых дверей старинного, серо-черного от времени трехэтажного дома, сооруженного чуть ли не во времена Гарун-аль-Рашида, стоял и натуральным образом плакал ребенок лет четырех-пяти. С темными кудрявыми волосами, одетый в длинную белую рубаху на голое тело.

Ляхову и сердце сжало, и горло перехватило. На миг вообразилось, что ребенок этот – живой. Просто потерялся, заблудился в жутком, пустом городе мертвых. Стоит, не понимает, что происходит, плачет и зовет папу с мамой, дедушку или бабушку…

Нога сама дернулась к педали тормоза. Нет, это представить только…

– Проезжайте, Вадим, – ровным голосом сказал заметивший его движение капитан. – Этот мальчик такой же, как все… мы. Он тоже умер. Не знаю, только что или вчера. Как все мы, хочет есть. Но понять вообще ничего не в силах. А что плачет… У детей в этом возрасте эмоции преобладают над разумом. Вот они и действуют.

Вадим выругался, как редко себе позволял, вдавил акселератор, машина рванулась, на вираже отбросила бампером перегородившую полосу легковушку.

Сзади длинно засигналил Розенцвейг.

– Да пошел ты… – еще раз грубо и неостроумно загнул Ляхов, словно дудел ему в спину под светофором нетерпеливый водитель.

– Что теперь ругаться, – почти без интонаций продолжил Шлиман, – вы уж лучше его родителей пожалейте. Они-то там, у вас, – он мотнул головой, – по-настоящему сейчас плачут.

Вадиму эту тему продолжать не хотелось, и он ничего не ответил, хотя и подумал, а что, если бы все же остановиться, покормить ребенка гемостатиком, утешить? И дальше что? Усыновить, сделать «сыном полка»?

Через два квартала «Опель» выкатился на набережную, и он увидел красно-желтый павильон конечной остановки городского автобуса, а за ней знакомую улицу, ведущую к воротам базы.

Ворота, стандартного синего цвета, с золотыми двуглавыми орлами и скрещенными Андреевскими флагами, были, как положено, заперты, но, пока остальные машины подъехали, Вадим уже успел перемахнуть через забор. Тело, затекшее от долгого сидения за рулем, требовало активных движений. Да и не только тело.

В караулке на специальном щите висели в должном порядке ключи, и через минуту он уже распахивал створки, широким жестом приглашая товарищей внутрь. Вслед за грузовиком Розенцвейга и «Тайгой» двинулась и его машина.

Шлиман продолжал ввергать в недоумение. Все еще похожий на экземпляр из музея восковых фигур, он тем не менее держал руль уверенно и поставил машину ровненько рядом с остальными.

«Черт его знает, – подумал Ляхов, – может, он на самом деле постепенно опять человеком становится? При помощи кровавой пищи или просто усилием воли и, если так можно выразиться, обратного прогресса? Раз вдруг ему за рулем посидеть захотелось или просто мне приятное сделать. Что ни говорите, а это симптом…»

С тем же удивлением смотрели на капитана Тарханов с Розенцвейгом. Только девушки приняли происходящее как данность. Вернее, им просто было непонятно, в чем тут фокус. Они ведь со Шлиманом в его исходном виде и не общались.

– Так, команда, – подчеркнуто бодрым голосом объявил Ляхов. – Приветствую вас на отечественной территории, предлагаю разместиться в офицерской гостинице, вон она, третий отсюда домик с плющом по фасаду. Насколько помнится, там около десятка двухместных номеров и два адмиральских люкса на втором этаже. Предлагаю их и занять. Умыться, побриться, переодеться, после чего и совет держать будем. Возражения есть?

Возражений, естественно, не было.

– А вы, Миша, что же? – спросил Ляхов, обернувшись, когда увидел, что капитан за ними не идет.

– Ничего, ничего, Вадим, занимайтесь своими делами, а я пока так, на солнышке погреюсь…

На губах его снова скользнуло подобие улыбки, то ли естественной, то ли изображенной специально для него.

– Воля ваша.

Спорить действительно было бы глупо.

…База была как база, интернационального образца. Но все равно отечественная, родная. И надписи все на русском языке, и общая, не передаваемая на семантическом уровне атмосфера. Одним словом, здесь они чувствовали себя не в пример спокойнее и привычнее, чем в любом другом месте до этого.

По отработанной уже схеме наладили систему жизнеобеспечения, привели себя в порядок, девушки в своем жилом блоке, офицеры – в соседнем.

С продовольствием тоже был полный порядок.

В ожидании, пока появятся дамы, мужчины вышли на балкон. С него видна была вся территория базы, а также часть внутреннего рейда и ближние пирсы.

Ляхов, как старожил, всем все показывал и объяснял, попутно вспоминая, как именно и где они с флотскими развлекались, присовокупляя к своим личным впечатлениям услышанные из уст признанных специалистов флотской травли[53]53
  Травля – специфический вид флотского фольклора, умение рассказывать анекдотические, но более-менее достоверные истории из военно-морской жизни.


[Закрыть] забавные истории, связанные именно с этим местом и служившими здесь людьми.

Друзей он повеселил, сам же, хоть и смеялся иногда громче и раньше всех, не мог избавиться от мысли, что знакомые ему ребята и сейчас находятся рядом, возможно, проходят насквозь их виртуальные тела…

Прямо перед ними, пришвартованные борт к борту, стояли у пирсов корабли. Совсем так же, как прошлый раз, только поразительным выглядело безлюдье на них и вокруг. Корабль без людей на палубе выглядит куда мертвее, чем любое другое творение человеческих рук. Отчего так – не совсем понятно.

Вадим, чтобы отвлечься, начал называть их поименно, как запомнил из объяснений гостеприимных хозяев базы, а также основываясь на собственных познаниях, почерпнутых из громадной отцовской библиотеки по кораблестроению и военно-морской истории.

Среди стоявших у стенок боевых единиц внимание Тарханова более всего привлекли большие мореходные торпедные катера типа «Страшный».

По сравнению с совсем маленькими «Г-15» прибрежного действия, больше похожими на прогулочные глиссеры, и сторожевиками «дивизиона плохой погоды», традиционно называемыми «Буря», «Тайфун», «Туман» и так далее, по тоннажу почти уже эсминцами, для обслуживания которых требовался десяток офицеров и сотня матросов, эти выглядели в самый раз.

Так он и спросил у Ляхова: хватит ли их наличного состава, а также ума и способностей, чтобы вывести такой катер в море?

На подобную тему Вадим и сам задумывался неоднократно, и даже говорил об этом с Майей не далее как вчера, когда, увидев вдали море, она и выразила желание найти подходящий пароходик и дальше плыть на нем.

Но то были абстрактные рассуждения, а теперь все совершенно конкретно. Вот море, вот катера…

– У тебя же папаша моряк, неужели ты никогда не бывал на кораблях, не пробовал разузнать, что там и как?

– И бывал, и пробовал, в теории очень даже много чего знаю. Видел, как люди даже и тяжелыми крейсерами управляют…

– Ну и?..

– Видишь ли, друг любезный, главная проблема в чем? Нормальный мичман флота, окончив даже с отличием Морской корпус, где учат девять лет, попав на боевой корабль, полгода минимум только ходит, присматривается да инструкции зубрит под руководством старших товарищей. После чего сдает или не сдает экзамен на допуск к самостоятельному несению вахты по специальности. Управлять же даже такой вот посудинкой доверяют не иначе как года через три успешной службы, пройдя ступеньки «вахтенный офицер», «вахтенный начальник», «помощник командира». Опять же после сдачи специальных, весьма сложных экзаменов. Отчего, ты думаешь, по штабам слоняются сотни каперангов и адмиралов, никогда в жизни даже буксиром не командовавших?

Примерно о том же самом, но применительно к судам гражданского назначения, он говорил Майе.

– Да ну, брось, – не согласился Тарханов. – Это, я понимаю, если действительно полным экипажем командовать и корабль в бой вести. А так, запустить движок и потихонечку, не выходя в открытое море, – какие особенные проблемы? Люди ж вон собственные катера покупают и плавают за милую душу.

В этом его поддержал и Розенцвейг:

– На самом деле, Вадим Петрович! Сергей Васильевич, по-моему, прав. Не может там быть что-то уж совсем непостижимое для трех достаточно умных людей. Научиться можно практически всему. Тем более время нас никак не ограничивает. А в свете всего, что с нами уже случилось, путь морем намного предпочтительнее. На таком ведь катере до самого Смоленска по Днепру подняться можно?

«Да что это они меня уговаривают? – удивился Ляхов. – Неужто действительно оттого, что вообразили крупным знатоком морского дела? Оно, конечно, так, я к этому делу ближе всех, хотя бы генетически. Оттого и сомнений больше всех испытываю, поскольку знаю, что почем. Ну а с другой стороны…»

– Подняться-то можно. При условии, что из порта выйдем, через проливы до Черного моря доберемся благополучно, его пересечем и вход в Днепр отыщем. Что не так уж просто, как вам кажется…

– Помнится из истории, – вкрадчиво сообщил Григорий Львович, – что древние греки, не говоря уже о финикийцах и прочих египтянах, свободно плавали куда хотели, постоянно держась в виду берегов. Соответственно, не нуждаясь ни в картах, ни в компасе даже. А в случае приближения шторма пережидали его на земле.

Ляхов от всей души рассмеялся.

Нет, в самом деле, как гимназистку уговаривают: мол, ты только попробуй, ничего в этом страшного нет, наоборот, очень даже приятно.

– Да, господи! Вы что думаете, я жить больше вашего хочу? Ну, если так, какие проблемы? Ты, Сергей, в автомобильных и танковых движках сечешь, в катерных тоже разберешься. По крайней мере, на вид они почти такие же.

Я как-никак с яхтой управляться умею, сам плавал и видел, как другие штурвал крутят, ориентируются по компасу и береговым предметам.

Если очень просите, можно попробовать. Поначалу, конечно, в бухте и ближних окрестностях. Первый катер разобьем об стенку, на втором в остров въедем, третий, глядишь, и поплывет… Докуда, предсказать не могу.

На чем и сошлись, договорившись сегодня отдохнуть, поискать в служебных помещениях катеров соответствующие инструкции, наставления и прочую учебную литературу, а уж завтра с утра приступить к практическим занятиям.

…Завтрак, несколько запоздавший, но до обеда тоже не дотягивающий, исходя из текущего времени, и, значит, могущий называться ланчем, прошел хорошо.

Все в меру сил веселились, что было правильно. За исключением Татьяны, которая выглядела непривычно молчаливой и вообще какой-то сонной.

Поели, согрелись вкусным пуншем, который сварила Майя из португальского портвейна, яблок, разнообразных специй. Не боявшаяся почти ничего в этой жизни, она отчего-то очень опасалась простудных заболеваний, а этот именно рецепт считала панацеей.

К слову было замечено, что профилактика – дело правильное, и неплохо ее проводить постоянно.

Потом Тарханов с Розенцвейгом собрались побродить по базе с целью рекогносцировки и вообще рассеяться. Вадим поначалу собрался к ним присоединиться, но неожиданно воспротивилась Майя:

– Ни в коем случае. Тут территория в добрый квадратный километр, если что – кричи – не докричишься. И этот ваш – там… – она указала на окно, из которого виден был по-прежнему сидящий на солнечном пригреве у стены караулки Шлиман. В позе словно бы и расслабленной, но одновременно чувствовалось в ней что-то такое… Неординарное. Вроде как у медитирующего буддийского монаха или йога. – Вы гуляйте, можете и гостя с собой прихватить, чтобы от нас подальше. А Вадим пусть остается. Для опоры нашей и защиты.

Некоторые интонации в голосе подруги подсказали Ляхову, что спорить не стоит.

– Ладно, что ж поделаешь. Буду вас охранять и развлекать в меру сил…

Тарханов слегка пожал плечами – не поймешь, удивленно или одобрительно, – и они с Розенцвейгом пошли вниз. В окно Вадим увидел, как друзья придержали шаг возле Шлимана, что-то ему сказали, после чего капитан в три приема, на долю секунды замирая в каждом из положений, встал и последовал за ними.

А обернувшись, успел заметить, что и девушки, ничего ему не сказав, заторопились в свою комнату. Он только захотел их окликнуть, просто чтобы узнать, как следует в этом варианте поступать ему, как Майя, приостановившись на пороге, сделала некий, не совсем понятный, жест рукой. И исчезла. Ну-ну… Однако подруга обычно ничего просто так не говорит и не делает. Значит, подождем, что она придумала еще.

Чтобы скоротать время и проверить кое-какие свои предположения, Ляхов спустился на первый этаж, к загородочке, где раньше сидела смотрительница гостиницы, по-иностранному выражаясь, портье. Закурил первую после еды сигарету и раскрыл в меру потрепанный журнал записи постояльцев.

Прежде всего он хотел в очередной раз проверить степень собственной нормальности. С нормальностью было все в порядке.

Отлистнув всего пять страниц назад, он увидел собственные фамилию, имя, отчество, вписанные в соответствующей графе от октября прошлого, 2004 года. Цель прибытия – служебная командировка, срок пребывания – такой-то, занимаемый номер – 2 «б». Выше и ниже – такие же данные ребят, с которыми он приезжал сюда.

Значит, что в принципе и так ясно, психом он не является. Вот и его собственная, трудно подделываемая подпись в нужной клеточке. И сразу все всплыло в памяти в совершенной яркости.

Да, приехали, поселились, причем хозяева специально подчеркивали, что номер, куда его поселяют, адмиральский, а поскольку настоящих адмиралов сюда черт не заносил какой уж год, а если бы и занес одного, сдуру, так не здесь он бы разместился, а совсем в других палестинах. Внезапный и ненамеренный каламбур вызвал общий смех, поскольку пребывали они сейчас именно в Палестине. Хотя и с большой буквы.

Почти у каждого из флотских «с собой было», и в холле трехкомнатного, совсем, даже по российским меркам, неплохого помещения разлили и выпили под апельсины нового урожая, горой лежавшие в вазе. Конечно, апельсины, даже самые лучшие, из Яффы, не закуска под казенный спирт, но пойдет.

Кто в армии служил – знает. Тут главное – правильно начать. А там, в ходе развития процесса, все само собой образуется.

Разумеется, тональность разговоров повысилась, как только первые молекулы алкоголя преодолели гематоэнцефалический барьер[54]54
  Биохимический барьер между кровью и мозговой тканью, нейронами, аксонами и т. п., препятствующий проникновению вредных веществ, токсинов и пр. Молекулами С2Н5ОН преодолевается легко.


[Закрыть]. Естественно, тут же пошли необидные шуточки в адрес единственного здесь сухопутчика, да еще и нестроевого, то есть Ляхова, его серебряных с зеленой выпушкой погон и медицинских эмблем. «Хитрый, как змея, и выпить не дурак» – это только для начала.

Потом кем-то было сказано, что здесь только пристрелка, а настоящие посиделки состоятся в кают-компании «Сокрушительного», заглянувшего по какой-то надобности в Триполи лидера[55]55
  Лидер – тип военного корабля, нечто среднее между эскадренным миноносцем и легким крейсером.


[Закрыть] водоизмещением в четыре тысячи тонн. Оказалось, что приглашение последовало от старшего офицера означенного лидера, капитана второго ранга Ливитина-четвертого, который по должности на своем корабле являлся царем и богом в одном лице, а также – хозяином кают-компании.

То есть даже командир не мог в нее зайти просто так, без приглашения того же старшего офицера. Традиции, куда ж денешься.

Но еще до того, как собрались двигаться на «Сокрушительный», получилась совсем смешная история.

Как часто бывает в больших компаниях, когда выпивают не сидя за столом, а беспорядочно перемещаясь в пространстве, Вадим совершенно случайно вступил в дискуссию с беловолосым, на грани альбиноса, лейтенантом.[56]56
  Лейтенант в описываемом Российском флоте соответствует званию капитана 3-го ранга в нынешнем.


[Закрыть]

Тот, горячась, объяснял окружающим, что не выиграл общефлотское первенство только потому, что распорядители подсунули ему совершенно расстрелянный «ТТ». Мол, ствол у него болтался, даже если его просто потрясти в руке, не то чтобы на рубеж выходить.

Дело в принципе обычное. На соревнованиях по дуэльной стрельбе пистолеты выбирают из общей кучи, по жребию, и попасться может все, что угодно, но, как правило, оружие все-таки подбирается примерно одинаковое.

А такие разговоры Вадим слышал неоднократно. Что интересно, по преимуществу от проигравших. Это вполне укладывалось в известную поговорку о том, что мешает плохому танцору, а что – плохому Дон Жуану.[57]57
  Пуговицы.


[Закрыть]

И не стал бы он вмешиваться в чужой разговор, но сотка граммов натощак уже произвела свое благотворное действие, а в офицерской компании все имеют право участвовать в общей беседе без специального приглашения.

– Вообще-то, – сказал Вадим, обращаясь как бы к своему коллеге, но достаточно громко, чтобы его услышали все, – люфт ствола у «ТТ» на точность стрельбы не слишком влияет. Ежели, конечно, кто умеет…

Пожалуй, говорить это не следовало, какое ему, в конце концов, дело. Но уж сказалось… И тут же он стал объектом неспровоцированной (ладно, мало спровоцированной) агрессии. Наверное, лейтенант был слишком уж возбудимым типом. Или выпил не одну, а больше.

– Кто это у нас тут такой умный? – прямо-таки медовым голосом поинтересовался он, оборачиваясь к Ляхову. – Вы, господин военврач? – Полюбовался на змей с рюмками на погонах Вадима, усмехнулся саркастически. – Я, допустим, понимаю, что, ежели кому клизму ставить, тут люфт особого значения не имеет. А боевое оружие – совсем другое дело. Знаете ли, миллиметр-другой на выходе из ствола на дистанции до цели превращается в десяток сантиметров…

– Ну, если десяток… – Ляхов сам не понимал, чего вдруг его понесло на бессмысленный спор с незнакомым офицером. Лицо, что ли, его не понравилось, а скорее – тон. Нагловато-безапелляционный какой-то. – Если десяток сантиметров – это как раз практически молоко вместо яблочка… – сострил Вадим, еще думая, что на этом все и кончится.

Но, очевидно окружающие думали иначе, зная своего товарища чуть лучше, и сразу с нескольких сторон послышались голоса, предлагающие бросить эту никчемную тему, а лучше выпить, как полагается, раз гостей принимают все-таки. И отвлеклись, и выпили, и потом еще говорили о разном, но через несколько минут давешний лейтенант, описав сложный коордонат[58]58
  Коордонат – маневр, при котором корабль, совершив некую эволюцию, ложится на прежний курс.


[Закрыть], оказался за спиной у Ляхова. Дальше началась сцена, близкая к первым главам «Трех мушкетеров».

Вадим не согласился, что нанес лейтенанту оскорбление, поскольку высказанное в пространство мнение о технических свойствах пистолета определенной марки никакого отношения к чести господина лейтенанта не имеет и иметь не может, поскольку они даже и не знакомы.

В ответ лейтенант сообщил, что его фамилия Веткин, должность – старший штурман ОБК[59]59
  ОБК – отряд боевых катеров.


[Закрыть], что он действительно проиграл соревнования, этим расстроен, заявление господина лекаря (Ляхова – услужливо подсказал Вадим) считает оскорбительным и желает удовлетворения.

«Однако!» – подумал Ляхов.

Тут же вмешался кавторанг Ливитин-четвертый, который все слышал.

– Господа (а ты, Веточка, особенно! – прошипел он сквозь зубы), – прекратите вы эту ерунду. Так все хорошо складывается. Сейчас позвонили, на лидере баня уже истоплена, париться едем. Какое там удовлетворение? Погреемся, пивка попьем, вот вам и полное удовлетворение.

– Нет, – с чугунной настойчивостью возразил Веткин. – Раз сказал – пусть отвечает. Еще пехота меня не обижала… Умеешь болтать – умей и ответ держать. Будем стреляться!

«Ну ни хрена себе! Тоже, Грушницкий нашелся. Это что же, придется этого орелика обездвижить пулей в колено, чтобы он сдуру в лоб пулей не засветил? Они все, похоже, на своих коробках малость того, от безделья, обилия металла вокруг и электромагнитных полей. Точно, как матросики кронштадтские в восемнадцатом году…»

К счастью, все оказалось не так сложно.

Лейтенант всего лишь желал немедленно отправиться в тир, где сухопутный доктор должен или доказать свое право рассуждать на означенную тему, или за свой счет угостить всех в ресторане. Пусть даже не в «Дамаске», пусть в «Шайбе».

На такую дуэль Вадим согласился охотно. Благо и тир был недалеко, и деньги, на случай маловероятного, но все же проигрыша, у него при себе имелись. Чего же не повеселиться?

Стрелять договорились каждый из своего оружия, что, конечно, в отличие от официальных соревнований, давало преимущество тому, кто регулярно пользовался пистолетом и правильно за ним ухаживал.

Вадим, разумеется, положенный ему по штату как нестроевому «ТТ» с первого дня службы держал в сейфе почищенным и смазанным, а повседневно обходился «рекомендованным» девятимиллиметровым «вальтером» образца 1935 года. (Было в Российской армии такое понятие – «рекомендованные образцы личного оружия», то есть официально разрешенные для ношения и употребления на службе, но приобретаемые за собственный счет.)

Лейтенант Веткин с флотским шиком носил в кобуре на длинных ремешках «Браунинг № 2».

Увидев пистолет Ляхова, лейтенант не мог не насторожиться, «штафирка», не имеющий понятия о том, каким образом попадают в людей те кусочки металла, что ему потом приходится извлекать, вряд ли стал бы тратить деньги на дорогую огнестрельную игрушку, причем достаточно тяжелую. Откуда моряку, если и выходящему за пределы базы, так только в составе комендантского патруля, знать, каково это – чуть не ежедневно мотаться вдвоем с водителем между разбросанными в горах гарнизонами. Тут не только «вальтер», тут и ручной пулемет пушинкой покажется.

Но отступать было поздно, да и подогретое чувство собственного достоинства, сопряженное с недавней обидой, заставляло лейтенанта верить, что реванш он непременно возьмет. Если не на первенстве флота, так уж здесь, на глазах друзей-товарищей.

Условия «дуэли» были простые. Дистанция двадцать пять метров, обыкновенная ростовая мишень для скоростной стрельбы, поднимающаяся внезапно и под любым углом на неожиданное время, то на секунду ребром, то на три фасом. Пять патронов дуэлянтам, затем подсчет очков. Все.

Вадим в такие игры играл с ранней молодости и знал некоторые приемы, которые вряд ли были известны сопернику. Причем выиграть он хотел настолько чисто и бесспорно, чтобы всем окружающим стало ясно, чем боевые армейские офицеры отличаются от флотских аристократов, для которых пистолет – просто игрушка, способ приятного препровождения досуга, а не последний шанс на выживание.

Этого он и достиг. Едва только под бетонными сводами тоннеля, освещенного спрятанными в специальные ниши фонарями, стих грохот выстрелов и чуть рассеялся пороховой дым, секунданты кинулись к мишеням.

Все пять ляховских пуль легли не просто в мишень, а с элегантным изыском в то место, где у человека располагалась бы переносица. И все пробоины можно было накрыть серебряным рублем.

Веткин тоже попал неплохо, и если считать по очкам, так разница составила всего лишь четыре. Десятка центровая, десятка габаритная, две девятки, едва не ставшие таковыми, и последняя несчастная восьмерка, миллиметра не дотянувшая до белой линии девяточного круга. То есть, по реальному, стреляли они оба отлично, и будь перед каждым из них настоящий противник, живым бы он не ушел.

В спортивном же смысле победа Ляхова сомнений не вызывала, как если бы сравнивать чистый нокаут с победой по очкам. Нельзя сказать, что лейтенант Веткин расстроился. Он был просто раздавлен морально, видя усмешки товарищей, которые только что за него болели. Но, будучи человеком чести, он, сунув пистолет в кобуру, подошел и пожал Ляхову руку.

– Прости, капитан (в знак уважения он впервые назвал его не по фактическому званию, а по погонам), я действительно был не прав. Поехали в кабак. Только – как стрелок стрелку – поделись, в чем тут главная фишка? Я ведь тоже знаю, как целиться и когда спуск нажимать.

– Фишки никакой тут нет, – искренне ответил Вадим, – просто я одно время увлекался дзен-буддизмом. Ты все время думаешь о себе и о пистолете, а я – о мишени и пуле. Где им хочется встретиться. Стоит это правильно понять, а дальше уж они сами…

– Не понимаю, – честно сказал лейтенант, – ну и хрен с ним. Стреляю я все равно лучше всех прочих. А ты – это просто совсем другое дело…

…Воспоминания в очередной раз подтвердили, что жизнь он все-таки живет свою. Как бы оно ни выглядело со стороны. Даже если полностью согласиться, что был и другой такой же Ляхов, существовавший в параллельном мире, где Сема Бриман вырезал свое имя на алюминиевой фляжке, готовился демобилизовываться в прошлом году, террористы бродили по горам и попадали под огонь случайно вставших у них на пути русских офицеров.

Что из этого? – скажете вы мне. Я-то живу здесь и сейчас. Пусть в совершенно дурацком и неправильном мире, а разве вся окружающая Вселенная не дурацкая и не неправильная? Кто сумеет доказать обратное – готов угощать в любом кабаке, как угощал меня и окружающих проигравший в честной борьбе лейтенант Веткин.

– Чем это ты тут занимаешься? – полностью погруженный в свои мысли, Ляхов не услышал, как спускается по лестнице Майя. Впрочем, и мудрено было услышать, поскольку шла она босиком, и из одежды на ней, за неимением халата, была надета белая офицерская рубашка на голое тело, едва спускающаяся до верхней трети бедер.

– Я думала, ты водку пьешь в одиночестве, а ты какие-то тетрадки листаешь, да так увлекся, что я уже сколько стою, ноги замерзли, а ты – ноль внимания.

– Извини, – вскинул голову Вадим. – Просто проверяю кое-что. И, знаешь, успешно…

Майя не стала спрашивать, о чем конкретно идет речь, сейчас ей это было неинтересно. Просто указала движением головы вверх и за спину, и Ляхов покорно поднялся. В самом деле, чем еще заниматься живым людям, хотя бы и на этом свете?

Оказывается, Майя не только успела уложить Татьяну спать, но и приготовила постель в одной из маленьких одноместных комнат, в стороне и за углом по отношению к заранее распределенным между присутствующими номерам.

Вода в душе, на удивление, текла из кранов и рожка с полным напором, и горячая и холодная. Что было бы загадкой, если бы Ляхов не вспомнил, что эта база, как и Хайфская, снабжаются энергией от компактной ядерной электростанции, и что бы там ни происходило – в том мире, в этом или на границе между ними, – делящийся уран по-прежнему греет воду, пар от нее вращает турбины, обеспечивая энергией соответствующие объекты, включая и здешнюю теплоцентраль.

Хорошо, хоть так. Это позволяет надеяться, что ближайшие годы, как минимум до исчерпания межремонтного ресурса, они могут не беспокоиться о собственной судьбе. И холодильники работают, сберегая годовой запас продуктов для пятисот как минимум человек, и все технические системы, поддерживающие боеспособность базы и кораблей.

Скользнув к Майе под одеяло, ближайшие пятнадцать-двадцать минут он не задумывался больше ни о чем.

Соскучившееся по мужским ласкам тело девушки вело себя совершенно автономно от ее разума. Это вообще счастливое врожденное свойство, отнюдь не каждой женщине доставшееся, – великолепный интеллект, какой дай бог иметь хоть одному мужику из тысячи, жесткий, непреклонный в достижении цели характер, и одновременно темперамент, которому если уж дать волю, начинает работать на уровне инстинктов, с единственной целью – получить максимально возможное наслаждение.

Сегодня, как и в первый вечер их знакомства, будто забыв, какой мягкой, покорной и вроде бы малоопытной девушкой она изображала себя в постели на израильской базе, Майя превратилась в необузданную римско-греческую вакханку. Будучи при этом совершенно трезвой. Тот бокал сухого вина, что она выпила за завтраком, на такие подвиги воодушевить не мог. Тут явно было нечто другое.

Майя не столько занималась достаточно уже традиционным для них делом, как пыталась таким образом избавиться от мешающих ей мыслей. И цели своей скорее всего добилась. Потому что следующие двадцать или тридцать минут лежала на спине в блаженной прострации, смотрела в потолок и обменивалась с Вадимом не слишком многое значащими словами. Пока вдруг не села на кровати, подтянув одеяло к подбородку.

– Значит, так. Я свою долю задачи выполнила. С Татьяны глаз не сводила, смотрела, слушала, размышляла. Иногда совсем легонько провоцировала…

Вадим ждал продолжения, но она замолчала, спрыгнула на пол, быстро, не предлагая ему отвернуться, оделась.

Это – интересный факт. Обычно она раздевалась, ничего не стесняясь, словно даже напоказ, но одевалась всегда или в темноте, или в другой комнате, или просто приказав ему закрыть глаза. В чем тут дело – неясно. Чем процесс последовательного закрывания тела должен быть более интимным делом, чем наоборот – ему не понять. Но какой-то смысл, пусть с чисто женской точки зрения, тут, очевидно, присутствовал.