Текст книги "Бои местного значения"

Автор книги: Василий Звягинцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Поспать… Утренние мысли опять вернулись. Спать ведь придется не одному. Он посмотрел на жену, стараясь вернуть ночное впечатление. Как бы совершенно свежим взглядом. Да, очаровательная женщина, от которой пол-Москвы без ума, которая в роли принцессы Турандот, говорят, превзошла саму…

Или тут другое? Ему опять начало казаться, что с ним происходит странное. Что он – не совсем он, а во многом другой человек. Он получил способность видеть Зою с тем же чувством, что испытывал, глядя на посторонних красивых женщин.

В принципе известно, что у них там находится под платьем и прочим, но мысль увидеть наяву обнаженной именно ее – волнует.

Неужели недавние события так на него повлияли? Крыша поехала? Странное выражение. Но понятное. Означает повреждение рассудка. На почве убийства? Шизофрения, то есть расщепление личности?

Забавно. Впрочем, именно в данный момент не так уж плохо. С женой до вчерашней ночи они не спали, наверное, больше месяца, не до того было, а вот сейчас…

Нет, в самом деле, только вообразить, что он имеет законное право уложить эту пикантную даму в постель и делать с ней все, что взбредет в голову, – уже приятно, а если еще и осуществить это?

Одновременно, рассматривая Зою, Шестаков начал понимать, что красивая она – в других координатах.

В нынешнем мире она красивой считаться не должна. Не зря же ее, невзирая на успех в театре, очень неохотно приглашают сниматься в кино. И не на первые роли. Зачем и кому она там нужна?

Совершенно нестандартное лицо. Чуждое лицо, как принято выражаться. Разве может она сравниться с красавицами советской эпохи? С Орловой, Серовой, Ладыниной, Марецкой? Вот те – безусловно народные красавицы. Приятный тонкий голосок, губки бантиком, курбастенькие фигуры без намеков на разные там груди и бедра.

А эта?..

«Вы нам еще Марлену Дитрих предложите в качестве пролетарского идеала», – сказал однажды товарищ Большаков.

А что? И правильно! Чтобы всякое быдло слюни пускало, на мою жену глядя? Пусть и вправду лучше в театре играет, туда более понимающие люди ходят.

Зоя уловила его взгляд, загадочно улыбнулась, чуть повела плечами. С намеком, что тоже помнит вчерашнее и не против повторить.

Поужинали довольно сдержанно, ограничились одной бутылкой настойки на лесных травах, а потом Шестаков сказал, что пора и отдохнуть. От души. Слишком он устал, не только вчера, а вообще.

Власьев согласно кивнул головой и указал на дверь во вторую половину дома.

Сегодня Зоя приготовила супружескую постель не в кабинете, а в еще одной, совсем небольшой, уютной комнатке.

Шестаков заодно смог осмотреть власьевскую обитель в подробностях.

…Дом на самом деле устроен был своеобразно. Возведенный еще в конце прошлого века, неизвестно кем и с непонятной целью, возможно, действительно как научная станция или охотничий домик петербургского или тверского богатея, он в плане представлял подобие несимметричной буквы П, и если фасадная часть внутри выглядела натуральной деревенской избой, пусть и просторной, с высоким потолком, то левая «ножка» – вполне городской квартирой, с обшитыми стругаными досками или оклеенными обоями стенами, выкрашенными белой эмалью дверьми, украшенными фигурными бронзовыми ручками, с кафельными, как уже было сказано, голландками по углам комнат и всем прочим антуражем.

Тоже своеобразный вариант доктора Джекила и мистера Хайда. В присутствии посторонних и днем Власьев обретался в деревенской половине и держался, и ощущал себя соответственно, прочее же время проводил цивилизованно. Шестаков не удивился бы, узнав, что, переходя на «чистую половину», егерь переодевается если и не во фрачную пару, так хотя бы в отглаженные брюки и вельветовую куртку с бранденбурами. Многое на такую возможность намекало.

На вопрос Шестакова, откуда взялось в кабинете роскошное, подлинно венецианское трюмо, Власьев сообщил, что всю эту обстановку он еще в двадцатые годы скупил или выменял на «дары природы» у окрестных крестьян, ленящихся самостоятельно охотиться на кабанов и оленей. Но зато поживившихся в Осташкове и помещичьих усадьбах во времена гражданской смуты совершенно ненужной им «господской» мебелью.

– Не поверите – трюмо обнаружилось в коровнике одного комбедовца. Привезти сумел, а в избу не вошло. Дверь низковата. Так и стояло в углу за кучей навоза…

Но ведь заметьте – совершенно целое, а сколько ему пережить довелось? Цена в старых деньгах – тысячи две или три, мне же обошлось в два кабаньих окорока. Правда, время было голодное. То же самое и рояль.

Совершеннейший придурок на телеге привез, посреди двора поставил и начал соображать, каким образом из него струны извлечь и на какой предмет их использовать. Хорошо, я по случаю рядом оказался. Здесь вообще банкой пороха расплатился, мотком лески и двумя дюжинами рыболовных крючков… – Да это ведь как еще посмотреть, – раздумчиво ответил Шестаков. – Отчего не допустить, что тот ваш порох и крючки ему впоследствии жизнь спасли, а рояль и так и так был без всякой надобности. Если б он играть умел, тогда конечно – поставь его на телегу и зарабатывай тапером на деревенских свадьбах…

На том и разошлись, Шестаков в постель к жене, а Власьев заниматься какими-то своими, непонятными городскому человеку делами.

Время было, по московским меркам, совершенно детское. Восьмой час. Но давно стояла на улице глухая тьма, к радости Шестакова, вновь усилился буран, гудя и свирепствуя так, что сложенный из громадных бревен дом начал подрагивать на своем основании, по стеклам хлестало не горстями уже, а целыми охапками снега.

И что же теперь, напрасно жечь драгоценный керосин или магазинные свечи? На самом деле, лучше лечь спать, а света хватит и из-под дверцы жарко горящей голландки. Не забыть только пошире приоткрыть вьюшку перед сном, когда по углям от прогоревших дров забегают синие огоньки. А то угоришь, к чертовой матери.

Шестаков не ошибся в своих предположениях. Как только задули лампу и Зоя прижалась к нему горячим телом, тут же накатилась на него прежняя, глухая, головокружительная и совершенно не имевшая в прошлой жизни аналогов страсть.

Глава 12

Валентин докурил очередную папиросу, выбросил окурок в форточку, боком присел к овальному обеденному столу и быстро начал набрасывать на странице квадратного блокнота какую-то схемку синим, остро отточенным карандашом. В самом верху он изобразил круг, внутри которого вписал «Шестаков», от него провел несколько стрелок вбок и вниз. К ним тоже пририсовал прямоугольники, которые обозначил: «Заковский«, «Шадрин», немного подумал и заполнил третий фамилией главы НКВД – «Ежов». Над остальными тщательно вычертил вопросительные знаки.

Посидел, мечтательно глядя в потолок, и вдруг начал быстро писать микроскопическим почерком нечто вроде плана мероприятий по разработке каждого из фигурантов этой схемы.

Захлопнул блокнот, подпер щеку кулаком и словно бы задумался. О чем?

Сама ситуация с беглым наркомом его, безусловно, заинтересовала. Не такой уж частый факт, чтобы вполне благополучный и удачно встроенный в здешнюю политическую систему функционер выкидывал столь неожиданный фортель.

Это надо же – плюнуть вдруг на правила игры, отказаться безмолвно идти на заклание, когда именно так решила распорядиться его судьбой партия, а совсем наоборот – по-мужски разобраться со своими врагами, пусть и не с самыми главными.

Но исполнителям тоже нужно вовремя давать отпор. Не уничтожив солдат, не доберешься до ставки главнокомандующего…

Внезапно пришедшее в голову сравнение Валентину понравилось. Да, вот именно, но отчего у местных жителей, у большинства оных, никак не хватает ума дойти до столь очевидной истины?

Разве – только одно. Нация исчерпала лимит сопротивления в два предыдущих десятилетия. Она, может быть, даже и не проиграла свою гражданскую войну, она просто истекла кровью. Готовых же к бою одиночек слишком мало, и каждый из них наверняка достаточно разумен, чтобы не класть голову на плаху. Сорганизоваться же им не дает тот же самый НКВД и не столь уж глупая, в предложенных обстоятельствах, политика партии.

Самого Лихарева, в рассуждении о реализации плана действий на 1938—1939 годы, такая ситуация скорее устраивала, но сочувствовал он все-таки борцам, а не баранам, с радостным блеянием бегущим под нож.

Сейчас у него начал вырисовываться перспективный, да и просто изящный, как хорошая шахматная задача, замысел.

Если удастся найти Шестакова раньше чекистов или перехватить его, если они это сделают сами, можно использовать наркома в далеко идущей интриге против Ежова и еще некоторых крупных фигур в правительстве и партийной верхушке. Лихарев достаточно ориентировался в советском кукольном театре одного режиссера, чтобы понимать, за какие ниточки следует дергать, чтобы руководить самим кукловодом.

Не слишком сложная задача, между прочим.

Известно ведь, что короля играет свита. Даже в том случае, если «король» имеет неограниченную возможность расстрелять абсолютно любого в своем окружении без суда и следствия. Даже целиком съезд партии, Политбюро и правительство.

Сложности, конечно, будут, и немалые, но в успехе Валентин был почти уверен. Если не случится чего-нибудь настолько экстраординарного, что Сталин внезапно и полностью утратит доверие к своему верному помощнику, захочет его устранить физически. Но и на этот случай у него имелись в запасе варианты.

Самый крайний, если не будет другого выхода, – ликвидировать потерявшего нюх вождя, пустить процесс на самотек и дождаться, когда в жестокой битве за власть родится новый «крысиный волк». Или, наоборот, не трогая Сталина, исчезнуть самому, чтобы вскоре появиться в новой роли и с новой внешностью.

Случай с Шестаковым можно в определенном смысле считать подарком судьбы, катализатором, резко ускоряющим процесс. И теперь следует, не упуская из внимания ход поиска и лубянские склоки, форсировать разработку детальных схем смены политического курса страны.

Как всегда в подобных случаях, Лихарев испытал нарастающее возбуждение и боевой азарт. Словно только что принявший очередной вызов профессиональный дуэлянт-бретер.

Но, в соответствии с известным законом, план Лихарева оказался нарушен в самом начале. Около четырех часов утра его разбудило частое, тревожное попискивание «шара».

Его приглашала к сеансу экстренной связи лондонская резидентура. Это случалось не так уж часто, обычно необходимую информацию и текущие задания он получал в безличной форме. Прямые же встречи с руководством практиковались только в случае чрезвычайных происшествий или если намечалась кардинальная смена стратегической линии.

Неужели в Англии решили все-таки прекратить политику невмешательства в испанские дела и твердо стать на сторону республиканского правительства, а тем самым и СССР?

Это может означать нечто вроде возрождения былой Антанты и, значит, в перспективе общеевропейскую войну…

Лихарев, досадуя, быстро переключил несколько штекеров на своем допотопном коммутаторе. Давно пора установить что-нибудь посовременнее и раздобыть еще парочку телевизоров, предстоящие события потребуют одновременного круглосуточного наблюдения за несколькими объектами.

Да где же их возьмешь в СССР? Даже помощнику Сталина это почти не под силу. Такая уж страна ему досталась. Разве что прямо сейчас и попросить, чтобы два, а лучше три аппарата производства фирмы «Дженерал электроникс» перебросили ему по внепространственному каналу?

На телеэкране возникло не слишком четкое изображение. Лихарев едва не присвистнул, по здешней привычке, от удивления. С ним будет говорить не какой-нибудь клерк-агент второго разряда, не координатор равного с ним ранга даже – его почтила личной беседой сама госпожа Главный резидент, руководитель всей агентурной сети Земли.

С леди Сильвией Спенсер Валентин по собственной инициативе беседовал всего два раза, и еще примерно раз в три-четыре года она его вызывала для подробного доклада обстановки и согласования «генеральной линии». Слишком велика была разница в их служебном и общественном положении. Он не только знал об этом теоретически, но и ощущал на собственной шкуре. Эта дама настолько сжилась со своей ролью за несколько проведенных на Земле десятилетий (чуть ли не при королеве Виктории она вступила в должность), что на самом деле чувствовала себя аристократкой голубых кровей высшей пробы. Сам Черчилль приходился ей то ли двоюродным кузеном, то ли внучатым племянником.

Главе аггрианской резидентуры так нравилась легенда, под которой она работала на Земле, что ей пришлось разработать крайне сложную схему, позволявшую сохранять за собой и титул, и имя, и состояние, не вызывая у окружающих удивления своей вечной молодостью и завидным долголетием.

После первых же слов Валентина леди Спенсер досадливо поморщилась, явно недовольная качеством изображения и звука, включила собственный экран прямой связи, размерами и разрешающей способностью раз в десять превосходящий тот, что имелся в кабинете Лихарева. Почему она не сделала этого сразу, Валентин не понял.

На расстоянии метра в воздухе повис окантованный лиловой пульсирующей рамкой прямоугольник, а в нем – эффектная рыжеволосая дама в строгом костюме цвета индиго. Казалось – протяни руку, и коснешься ее щеки, плеча или чего-нибудь еще. Валентина восхищала эта женщина, его по-мужски влекло к ней, хотя он и понимал всю бессмысленность этого чувства.

«Паж и королева», – усмехнулся он про себя. Хотя в русской, да и не только русской истории известна масса случаев, когда корнеты и поручики оказывались в постелях императриц. Впрочем, здесь не то. Ему просто приятно видеть безупречно элегантную и красивую женщину, так не похожую на «советских гражданок». Но все это ерунда.

Вот ее техническим возможностям действительно нельзя не завидовать. Служебный статус Сильвии позволяет получать специальную аппаратуру непосредственно с Таорэры, а не мастерить ее из подручных средств.

Отчего-то было определено так, что переправляемый на Землю агент имел при себе крайне ограниченное количество техсредств – продуктов высокоразвитой цивилизации. Так называемый «шар», нечто вроде портативного и сверхмощного компьютера, всю периферию к которому, однако, следовало создавать на месте самому. Вот и пришлось Лихареву монитор изготовить на базе примитивного телевизора, в телефонные сети входить через древний линейно-батарейный коммутатор, системы прослушки конструировать, исходя из возможностей угольных микрофонов, и так далее.

Еще имелся так называемый блок-универсал, оформленный в виде фунтового золотого портсигара, могущий быть и своеобразным оружием широкого спектра действия, и средством связи с владельцами аналогичных приборов. В сочетании с «шаром» этот прибор имел и еще кое-какие полезные свойства, но тем не менее истинного всемогущества своему обладателю не обеспечивал. И, наконец, позволяющий выживать почти в любой ситуации браслет-гомеостат. Но именно что – «почти», справедливость этой оговорки как раз и подтвердила нелепая смерть его предшественника.

Однако Валентин пока выживал, и выживал успешно, пусть и не понимая смысла наложенных на него ограничений.

В школе сочли излишним объяснять принципы, правила и законы, которыми руководствовались аггры, проводя на Земле свои операции. Лихарева это не задевало, в его психику изначально были внесены соответствующие установки, которые не позволяли отождествлять человеческие и аггрианские составляющие личности.

Он мог в рамках своего задания достичь любого возможного в СССР поста, занять, в конце концов, место самого Сталина, но оставаться все тем же агентом– координатором второго ранга, и обладатель первого, будь он в здешней жизни каким-нибудь журналистом или иностранным бизнесменом, имел бы над ним неограниченную власть.

Возможностей для продвижения по службе у них тоже не имелось. Кем послан на Землю, тем и будешь оставаться до самой смерти (выработки жизненного ресурса). Стаж и «боевые заслуги» в зачет не принимались. Такая вот специфика.

Считалось, правда, что безупречно отработавший свой срок агент в конце концов получал право вернуться на материнскую планету, где удостаивался всевозможных почестей и непредставимых воображением землянина благ. Но это в настолько далекой перспективе, что Валентин предпочитал пока об этом не задумываться.

Зато в случае каких-либо претензий со стороны руководства судьба агента могла быть печальной. Вплоть до дематериализации без права обжалования.

Леди Спенсер провела ладонью по лицу, убирая с глаз упавшую прядь волос.

– Скажите, «товарищ» Лихарев, за последние дни у вас здесь не происходило чего-нибудь неожиданного, необычного? – Она говорила с ним по-русски, что было определенным жестом вежливости со стороны резидента.

«Что она имеет в виду? Неужели до нее уже дошла информация о наркоме? Так быстро? Или речь о чем-то другом? Разве что они там причастны к акции с Шестаковым, а меня в известность еще не поставили?» – мысли мелькнули мгновенно, не отразившись на его внимательно-вежливом, но спокойном лице.

– Если говорить об обстановке в стране в целом, то она стабильна. Террор идет по плану. – Он позволил себе осторожно, в английском духе, пошутить. – Правда, есть интересный, хотя и частный случай. При попытке ареста бежал, оказав вооруженное сопротивление сотрудникам тайной полиции, один из членов правительства. – Заметив, что его сообщение Сильвию не слишком заинтересовало, Лихарев все равно добавил: – Этот факт мной выяснен практически немедленно, я им занимаюсь.

Леди Спенсер остановила его жестом руки:

– Это вопрос вашей компетенции. Считаете нужным – занимайтесь. Больше ничего?

Лихарев развел руками.

Сильвия покусала нижнюю губу великолепными, слишком ровными и аккуратными для природной англичанки зубами. – Вы что-нибудь знаете о квантово-электронных матрицах мозга?

– Разумеется. В рамках учебного курса.

В спецшколе (или специнкубаторе, если угодно) его учили, что в определенных, как правило – исключительных случаях возможен, попросту говоря, обмен личностями между двумя человеческими особями, замена одной личности на другую с безвозвратным аннулированием первой или же совмещение двух личностей в одном мозге. Такие операции могут проводиться, когда, например, необходимо спасти человека с необратимо разрушенным телом путем переноса его разума в новый организм. Но практическое значение имел третий вариант – чтобы заставить достаточно важную персону совершить некие действия, не прибегая к перевербовке, шантажу или подкупу.

Тогда и прибегают к услугам «драйвера» (от английского «водитель», «рулевой»), избранного обязательно из коренных, местных жителей. Матрицу с мозга таких, как Валентин, «штатных сотрудников» снять отчего-то невозможно. В этом, кстати, и заключается главная трудность – крайне мало вероятно найти землянина, должным образом подготовленного, абсолютно лояльного «аггрианскому делу», да еще и обладающего исключительно сильной нервной системой и психикой.

Лихареву не приходило в голову, что этот запрет, как и многие другие ограничения возможностей агентов, подобно правилам любой человеческой игры, имеет не технический, а скорее этический характер.

Матрица накладывается на личность реципиента так, что отключает у него высшие уровни сознания и получает в свое распоряжение его память, моторные навыки, инстинкты, добавляя к ним все характеристики «драйвера». Еще одна немаловажная деталь – само по себе информационно-энергетическое поле матрицы влияет на подчиненное ей тело так, что восстанавливает все функции до абсолютной генетической нормы и позволяет почти на 100 процентов использовать заложенные в него возможности. То есть если «драйвер» не сожжет организм реципиента непосильными физическими и умственными нагрузками, тот получит премию в виде избавления от всех болезней, несокрушимого здоровья и возможности реализовать все заложенные в него судьбой таланты.

Для окружающих нет никаких способов распознать подмену, если только «одержимый драйвером» персонаж не начнет вести себя слишком уж неадекватно. Но и тогда им просто займутся психиатры, и только.

Когда «драйвер» уходит, у реципиента остаются все воспоминания о происшедшем, но без осознания того факта, что он находился под чьим-то управлением. Человек, конечно, может удивляться, как это ему взбрело в голову поступать так, а не иначе, подчас – вопреки собственным интересам, принципам и убеждениям, но это уже его личные проблемы.

Самые обычные люди, без всякого постороннего вмешательства, иногда могут отчудить такое, что потом рвут на себе волосы: «Как? Я? Мог? Это! Сделать!!» Бывает, и стреляются от стыда и безысходности, проиграв, к примеру, сотню тысяч казенных денег. А уж тут-то никто не виноват. Хозяин – барин.

Все это Лихарев знал, но только теоретически, поскольку агент его ранга ни аппаратурой для создания и переноса матриц, ни соответствующими полномочиями не обладал.

О чем он и сообщил Сильвии.

– Я знаю, что у вас есть, а чего нет. Суть дела в том, что для контроля над объектом – носителем матрицы каждая из них снабжается собственным, индивидуальным спектром излучения. И наше следящее устройство зафиксировало присутствие такого излучения где-то в районе Москвы.

Валентин промолчал, ожидая продолжения. Пока что его лично эта информация по-прежнему не касалась.

– Вам должно быть ясно, что из Лондона установить точное местоположение объекта крайне сложно. Кроме того, я сейчас не располагаю возможностями доставить сюда стационарную аппаратуру и подготовленных операторов. Поэтому этим делом придется заняться вам.

– Но…

– Я все знаю, – опять перебила его Сильвия. – Чтобы все делалось по уставу, я присваиваю вам временное звание «координатор первого ранга». Тем самым вам разрешен доступ к соответствующей информации и технологиям. Где ваш «шар»?

Валентин указал рукой на полку, которая располагалась за спиной у леди Спенсер. Экран тут же развернулся на 90 градусов, его рамка из лиловой стала ярко– алой. То есть из экрана он превратился в межпространственное окно, соединившее лондонскую резиденцию с квартирой Лихарева.

Сильвия протянула руку к прибору, откинула крышку, что-то повертела на панели управления, извлекла из открывшейся прорези узкий футляр, похожий на пистолетный магазин, вставила на его место другой.

– Ваш блок-универсал.

Валентин отдал ей свой «портсигар», получив взамен такой же точно, разве что монограмма на крышке выглядела чуть-чуть иначе.

– Теперь вам не следует жаловаться на слабую техническую оснащенность. – Леди Спенсер позволила себе легкую улыбку. – Если исполните задание подобающим образом, ваш новый ранг останется за вами. Это большая честь.

Формулы, подобной здешнему: «Служу трудовому народу», устав не предусматривал. Валентин лишь кивнул, может быть – чересчур энергично. Но ведь такой момент!

– Скажу вам откровенно, – продолжала «резидентша», – я еще не до конца уверена, не ошибка ли аппаратуры вообще этот сигнал. Он слишком нестабилен. Без всякой системы то усиливается до почти стандартных показателей, то вдруг падает до нуля. Даже можно предположить, – она выдержала паузу, – не есть ли это провокация наших извечных врагов.

– ?.. – поднял бровь Валентин.

– Изучайте содержание новой кассеты, там для вас найдется немало полезного. Короче – я не считаю пока ситуацию чрезвычайной, но нельзя упускать из виду ничего. Продолжайте, ну, три раза в сутки по полчаса отслеживать излучение матрицы. Расширьте полосу поиска до… – Она назвала несколько дополнительных параметров. – Установите более-менее точную локализацию. Ваша новая модель блок-универсала позволяет с достаточной точностью отслеживать перемещение объекта на расстоянии до тридцати миль. Дальше – только факт его присутствия и общее направление. Получите убедительный результат – докладывайте. У меня все.

– Будет исполнено, – ответил Валентин и вдруг, неожиданно для себя, может быть, подчиняясь повелительному, почти гипнотическому взгляду леди Спенсер, сказал то, о чем собирался до поры умолчать. Это ведь лишь шальная гипотеза, пришедшая в голову буквально пять минут назад. О том, что происшествие с наркомом Шестаковым и момент фиксации сигнала матрицы почти точно совпадают по времени.

– И каков ваш вывод? – без особого интереса спросила Сильвия.

– Пока – никакого. Я просто обратил внимание на совпадение. Не представляю, кто и каким образом мог наложить матрицу. И чью, с какой целью? Если, конечно, на подконтрольной мне территории не работает кто-то еще. – Он хотел добавить: «примерно вашего ранга», но воздержался.

– Я могла бы вам ничего не говорить, но скажу – лично мне о подобном ничего не известно. Так что мы в одинаковом положении. Я займусь этим вопросом. А вы занимайтесь своим. Когда найдете беглеца, многое может проясниться. Вы понимаете, что должны найти Шестакова раньше, чем ваше ГПУ?

– НКВД, – машинально поправил ее Лихарев.

– Я знаю, но здесь, у нас, до сих пор принято говорить именно так. Действуйте. Желаю успеха. – Рамка экрана над столом медленно сжалась в яркую точку, которая тоже исчезла, оставив запах озона и, как показалось Валентину, терпких духов.

«Что же, работа санкционирована, – подумал Лихарев, – и будет выполнена, вне всяких сомнений. Но сейчас отчего бы и не отдохнуть, отпраздновать редкостный случай повышения в чине?»

Теперь у него возникают совсем другие возможности.

А как настоящий русский человек, он просто обязан провести ближайший вечер в хорошем ресторане, например, в «Метрополе». Честно говоря, на всю советскую столицу сейчас имелось всего четыре заслуживающих внимания заведения. Названный «Метрополь», «Националь», «Савой» и еще «Арагви». Было несколько других, но то уже просто харчевни.

И непременно пригласить девушку. Знакомства у Валентина были обширные, но сейчас требовалось и в этом плане подобрать самую лучшую, такую, чтобы завтра не сожалеть о напрасно потерянной ночи.

Наверное, в ознаменование случившегося следует прикрутить на петлицы ромбик комбрига. Надеть столь популярную здесь авиационную форму, пара орденов тоже не помешает. Советский народ, а особенно женская его половина, обожает летчиков. А если совсем легонько намекнуть, что ты буквально вчера – из Испании…