Текст книги "Ловите конский топот. Том 1. Исхода нет, есть только выходы..."

Автор книги: Василий Звягинцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава девятая

Швартовка сложностей не составила, мне приходилось управляться с «Призраком» в гораздо более сложных условиях. А здесь что же – почти штилевое море, рассвело достаточно, чтобы невооруженным глазом видеть все необходимые ориентиры. На внешнем рейде и в самой бухте нет ни мелей, ни рифов.

С должным флотским шиком, будто рисуясь перед взыскательными, знающими толк в хорошей морской практике зрителями, я, не сбавляя хода, проскочил мимо первого брекватера. Причальная стенка приближалась с пугающей быстротой. Чуть зазевается при таком разгоне инертной массы неопытный командир, и извольте получать – треск, звон, мачты отдельно, палуба отдельно, на берегу общее веселье. Многие карьеры, а то и жизни на подобном и кончались. Но я маневренные элементы «Призрака» знаю не хуже таблицы умножения и явно лучше «Отче наш».

В точно рассчитанный момент дал обеим машинам «полный назад», прикинул степень выбега, отработал «самый полный» и тут же сбросил рукоятку телеграфа на «стоп», положил руль «лево на борт».

Яхта точненько, почти без толчка коснулась скулой того звена кранцев, в которые я целил. Все, очередной судьбоносный поход закончен. Сашка, напряженно и даже с определенной тревогой следивший за моими маневрами (ему-то стоять у манипуляторов доводилось только эпизодически и под присмотром), облегченно вздохнул и показал большой палец.

– Мастерство не пропьешь, – подмигнул я в ответ. – Будет и на твоей улице праздник…

Шульгин с Антоном, подчиняясь команде «первого после Бога», меня в данном случае, ибо таковым я и являлся до спуска брейд-вымпела и разрешения команде сойти на берег, посыпались по трапу, чтобы сбросить на пирс концы и закрепить их восьмерками на причальных кнехтах.

Выводя на нули многочисленные тумблеры командирской панели, краем глаза присматривая за работой моих матросов (во время службы, тем более морской, друзей не бывает, если жить хочешь), я подумал – почему Антон с Замком (или наоборот) не позволили в этом походе воспользоваться помощью роботов? Но какой-то смысл в этом наверняка был. Едва ли они решили проверить, не утратил ли я судоводительских навыков, им это ни к чему, а вот предположить, что в том безвременье, где мы некоторое время пребывали, наши искусственные помощники существовать не в состоянии физически или нравственно, вполне возможно.

И тут же совершенно несущественный на общем фоне выплеск банального любопытства обрел материальное воплощение. Реализация побочной мыслеформы или просто логика процесса?

Слегка опоздав и чувствуя от этого глубокую степень вины, из-за пакгауза выбежали мои ребята. Даже «капитан Ларсен», забыв свое ницшеанство, мчался впереди, словно услышав одновременно все существующие на флотах «тревоги»: боевую, пожарную, водяную, а также и команду «срочное погружение».

И успели построиться на стенке напротив выкаченных сходней, пока мы чинно сходили на берег.

Я со странным умилением смотрел на этих симпатичных, проверенных в делах парней, самого «капитана», верного «Джонсона» и остальных, включая личного слугу Шульгина по имени Джо. И не только с умилением: увидев их, я ощутил прилив уверенности, в себе лично и в том, что вообще все тем или иным способом обойдется. Имея рядом таких помощников, вряд ли стоит бояться каких-то монстров.

Интересно, отчего Антон, живописуя надвигающуюся угрозу, словом не обмолвился о возможности создания мобильных групп роботов. Судя по технологическим возможностям Замка – в неограниченных количествах.

Может, опять какое-то табу?

Шульгин с Антоном, правильно понимая службу, поскольку оба были в форме, поднесли руки к фуражкам, пока я величественно сходил на берег и выслушивал рапорт робота.

И не нужно в этом месте смеяться, мой предполагаемый читатель.

Такие штуки, как ритуал, церемониал, традиции, соблюдение не нами придуманных и, с интеллигентской точки зрения, подавляющих свободу личности уставов и уложений способствуют одному – поддержанию в социуме, из кого бы он ни состоял, всем понятных и обеспечивающих равновесие отношений. Вполне боеспособные Российские армия и флот мгновенно развалились и погрузились в пучину кровавого хаоса весны семнадцатого года именно после опубликования печально известного «Приказа № 1», отменившего чинопочитание, давшего право нижним чинам обсуждать приказы и выбирать командиров. И кончилась армия. Остался бандитский сброд, грабящий все, что можно, убивающий офицеров кувалдой по затылку или штыком в спину.

Немцы, совершившие свою революцию восемнадцатого года, до такого не дошли. И обошлись без своей гражданской войны, а винтовок на руках у демобилизованных и дезертиров было не меньше.

Я отдал команду «Вольно».

Ларсен понял ее правильно. Мой это был капитан или очередной дубликат, изготовленный Замком, велика ли разница? «Призрак» тоже должен был стоять в одной из севастопольских бухт, а находится здесь. Перемещен в воображаемую точку пространства в своем подлинном виде или тоже сдублирован, мне-то что? Я уже в оригиналах и копиях живых людей запутался до полной потери любопытства, стоит ли на очередном артефакте внимание заострять. В свое время выяснится. Или нет. Неотличим от настоящего, на воде держится, руля слушается, ну и ладно.

– Рейс прошел успешно, сэр? – деликатно осведомился капитан после рапорта. Мы обменялись рукопожатиями. – Яхта вела себя хорошо? На ней все в порядке?

Ларсен по внешности полностью соответствовал своему прототипу, только без тех резкости, грубости и агрессивности, что присущи были джеклондоновскому «Волку», которые хоть и скрывались временами за напускной любезностью, но ощущались, по словам «Хэмпа» Ван-Вейдена, постоянно. Впрочем, трудно сказать, как повел бы себя этот персонаж, случись ему оказаться не хозяином полупиратской шхуны, а наемным капитаном у не уступающего ему характером босса. Вполне возможно, что «на цырлах» бегал бы, вымещая комплексы на безответных матросах.

Тщательно сделанная программа пришлась вполне стандартному роботу номер такой-то настолько впору, что он на самом деле беспокоился о вверенном ему судне, как о собственной дочери, любил его, можно сказать, от всей души. Я подумал о душе и усмехнулся. А почему бы и нет, в конце концов? По количеству вложенной в его «мозг» информации он превосходит любого нормального человека, числу связей между «нейронами» – тоже, скорость прохождения «нервных импульсов» приближается к световой. Считается, что эти псевдолюди просто с немыслимой быстротой и эффективностью анализируют обстановку и в каждый данный момент подбирают оптимально подходящие к случаю слова и действия, ну так и что за беда?

Идеальная «машина Тьюринга» тем и характеризуется, что при любом, сколь угодно долгом общении с ней невозможно определить, человек это или машина. Проще говоря – количество известных ей правильных ответов превосходит возможность человека придумать достаточное количество вытекающих друг из друга вопросов. Душа, говорят, предполагает способность к сопереживанию, руководству некими «высшими», «боговдохновенными» принципами, а равно и к творчеству. Допустим.

А много ли вы встречали живых людей, вполне удовлетворяющих названным требованиям? Не думаю. Кроме всего прочего, в наших роботов встроен особый предохранитель, гораздо более эффективный, чем так называемая «совесть» вкупе с «законопослушанием».

Азимовские «три закона» по сравнению с этим примитивны, как самодельный самокат рядом с мотороллером хотя бы.

– Все просто отлично, Ларсен, – ответил я. – Вступайте в командование. В следующий поход мы отправимся вместе, поэтому наведите на яхте порядок и ждите дальнейших приказаний.

Вот еще одно достоинство моего экипажа – они сделают все, что надо, в полном объеме, вплоть до диагностики мельчайших, обычными способами не определяемых дефектов и повреждений корпуса, двигателей, рангоута и такелажа. Немедленно их устранят, произведут «большую приборку», после чего автоматически перейдут в ждущий режим, реагируя только на изменения окружающей среды, имеющие отношение к их службе. И ждать приказа будут хоть месяц, хоть год, не страдая от скуки и не обременяя себя излишними вопросами и мыслями. Сейчас вот, например, я не услышал от капитана вполне естественного вопроса: «Каким образом и почему яхта пришла сюда без него и экипажа, а он, в свою очередь, очутился в незнакомом порту без своего судна?»

Впрочем, очень может быть, что в свое время он получил от меня же вполне исчерпывающие разъяснения и инструкции, которым и следовал.

В конце пирса, в боксе с открытыми воротами нас ждал автомобиль, тот самый «Виллис», на котором мы прошлый раз подъехали, этим же составом, кстати, к трапу «Валгаллы».

Сашка ностальгически похлопал машину по капоту. Встретились, мол, а ведь никто и не думал, что доведется. Шульгин № 1 ту ночную сцену помнить не мог, значит, память у него продолжает расширяться. Но как бы активно этот процесс ни развивался, без процедуры «слияния» не обойтись. Зачем нам два Шульгина? Одного хватает с избытком. И все же предстоящего я ждал с интересом и значительной опаской. Сам механизм воссоединения тоже трудно было представить.

«Наш» Шульгин после завершения «Битвы при Рагнаради» [30]30
  См. роман «Хлопок одной ладонью», т. 2.


[Закрыть] сейчас отдыхал с Анной в новозеландском форте, где я его оставил месяц назад, уехав с Ириной в Крым. Там он занимался совершенно прозаическими делами, пообещав мне, что не станет до поры совершать ничего выходящего за рамки образа жизни «нормального» лендлорда. Ни в астрал, ни в тоннель бокового времени не полезет без предварительного согласования. В этом я не сомневался. И если подобная идея и придет ему в голову, супруга и Воронцов сумеют его действенным образом предостеречь.

При прощании Сашка выглядел совершенно материальной личностью, полностью довольной жизнью. Как и этот, впрочем. Я бы не удивился и не испытал никаких нравственных терзаний, если бы Антон с Замком просто скинули психоматрицу Шульгина из шестаковского или любого другого тела, пока он прыгал из одного в другое. Такая процедура несложна и хорошо отработана, как следовало из предыдущего опыта. Но они снабдили его абсолютной копией «исходного организма», пусть только на время все еще длящейся операции. Значит, один из Шульгиных, «первый» и одновременно «третий», был все же прав в своих опасениях. Физической структуре, несущей в себе полноценное человеческое сознание, тем или иным образом придется исчезнуть. Умереть, проще говоря. Другое дело, что оставшийся не испытает (не должен испытать) никакого дискомфорта или сомнений в собственной подлинности и идентичности. Очередное расширение памяти и личного жизненного опыта, всего лишь!

Так ведь и человек, умерший или убитый внезапно и мгновенно, тоже остается в полном неведении о своей судьбе, если отвлечься от возможности загробного существования.

– Поехали, что ли? – спросил Сашка, привычно усаживаясь за руль и поворачивая ключ зажигания. Нажал кнопку стартера, мотор, дважды чихнув, стрельнул глушителем и завелся. Ну да, долго простоял, хорошо, что для полноты реализма вода в отстойнике и карбюраторе не сконденсировалась, а то пришлось бы повозиться.

– Поехали. Прямо к парадному подъезду…

Сейчас возвращение в Замок выглядело совсем иначе, чем через астрал. Естественнее, что ли. И само сооружение выглядело «живым» – я бы так сказал. Дым из многочисленных труб, конечно, не вился к синему утреннему небу, не гремели во внутренних дворах подковы лошадей, не перекликались обитатели: рабочие, стражники и дружинники, как полагалось бы в цитадели владетельного сеньора. Но ощущение было именно такое: буквально минуту назад весь этот антураж здесь присутствовал. Каким образом достигалась такая иллюзия, я не знаю.

Шульгин, по-моему, чувствовал то же самое. Словами мы не обменивались, мешала торжественность момента, но мимики вполне достаточно, чтобы судить о настроении близкого друга.

В контакт с Замком я вступил одновременно с тем, как начал подниматься по широкой гранитной лестнице. Чувство было интересное. Присутствие разлитой вокруг мыслящей субстанции воспринималось всеми органами чувств сразу, хотя объяснить это доступным образом трудно. Я не видел вокруг ничего особенного, не слышал звучащих внутри черепа голосов, не обонял запахов, кроме самых обычных и естественных, памятных с самого первого дня. Однако все вокруг было пропитано чем-то совершенно необычным и в то же время конкретным, вызывающим особого рода эмоциональный настрой. Ну, вроде как в детстве ощущение предновогоднего утра до того, как полностью проснулся и открыл глаза.

А сколько же это времени прошло с моего самого первого появления здесь? Да пятый год уже, в «прямом исчислении».

– Ну что, ребята, – сказал Антон, когда перед нами открылась дверь хитроумного лифта, – давайте по своим каютам, приведем себя в порядок и через полчаса встречаемся в моем кабинете.

Я не видел в этом особой необходимости, но возражать не стал. Просто хотелось вновь оказаться в своем уютном, просторном номере, ставшим за проведенные в нем дни привычным, родным, тем более что настраивался я в нем жить неопределенно долгий срок, не имея понятия о своей будущей судьбе. Отсюда я торопливо бежал, «не простившись», на пароход к Воронцову, никак не рассчитывая не только вернуться, но и живым добраться до «Валгаллы». Однако вот вернулся, а здесь все совершенно так же, как было. Недочитанная книжка лежит на тумбочке корешком вверх, бритва, зубная щетка и тюбик пасты на своем месте в ванной. Пыль везде вытерта, пепельницы вытряхнуты и вымыты, будто горничная только что отсюда испарилась, заслышав мои шаги в коридоре.

В шкафу висели забытые одежды, и я, приняв душ и побрившись, повинуясь вдруг возникшему желанию, переоделся в легкий костюм, как бы более соответствующий нынешней роли и месту. В этом есть свой смысл, не зря аристократы в золотые века своего существования строго следовали указанному принципу.

В ящиках стола у меня хранилось с десяток разных пистолетов и револьверов, позаимствованных в оружейном музее Шульгина, для подробного изучения и ежедневных тренировок руки и глаза из машинок разного калибра, веса и баллистических характеристик, не привыкая к одной конкретной. С точки зрения профессионального спортсмена, может, и неправильно, но для практической жизни как раз то, что надо.

На этот раз мое внимание привлек австрийский «Манлихер» 1905 года. Весьма необычного, на современный взгляд, дизайна, но прикладистый, удобный в обращении, размерами и весом почти одинаковый с «ТТ», под тот же патрон, но десятизарядный. «Австрийский маузер», как его в свое время называли.

Здесь, внутри Замка, он мне вряд ли мог пригодиться, так кто сказал, что я через минуту или час не окажусь бог знает где? Бывали, как известно, прецеденты. Пистолет же является вполне эффективным средством выживания в цивилизованных (и не очень) странах, особенно в том случае, если нет у тебя местной валюты, документов и иных способов первоначальной легализации. Он даже в доисторическом мире и на необитаемом острове может сыграть свою роль. Как альтернатива смерти от голода или холода.

Кроме того, огнестрельные устройства давно уже стали у нас символом статуса по-настоящему свободного человека. Как шпаги у дворян.

Повинуясь в очередной раз возникшему «дежавю», я снял трубку телефона, не набирая никого номера, просто вообразив, кого хочу услышать. Антон ответил после третьего гудка. Реализм, мать твою!

– У тебя все в порядке? – участливо спросил форзейль.

– Более чем…

Да и в самом деле. Настроение прямо-таки отличное. Возвратились удачно, утреннее солнышко поднялось над океаном, прохладный соленый ветерок сквозь открытую форточку чуть шевелит занавеску, непременный в люксовом номере классного отеля мини-бар готов поделиться своим содержимым… Будто первые минуты прибытия на курорт, куда страстно стремился нудной слякотной зимой.

– Возникли вопросы?

– Догадливый ты у нас. Всего один, но существенный. Как вы собираетесь с тем, настоящим Сашкой поступить? Технически? Срыва не будет?

– Надеюсь, нет. Сейчас ты ему позвонишь, по этому же телефону. Скажешь, что необходимо немедленно встретиться, причем не где-нибудь, а в Замке. Через час примерно по его времени. Проход ему открою я. Он, пожалуй удивится, но ты в детали не вдавайся, все, мол, объяснишь на месте. Жене пусть скажет, что покидает ее на сутки, не больше. А то и раньше обернется. Я надеюсь, он и сам лишних вопросов задавать не будет, человек привычный. Главное, ты держись совершенно ровно и безмятежно, чтобы он пришел сюда без внутреннего напряжения… Договорились?

– И все же… Кто из них останется? – Мне отчего-то казалось это важным.

– Андрей, ты меня удивляешь. Не институтка, кажется. Он и останется. А если тебя волнует судьба эфирного сгустка, временно преобразованного в семьдесят пять килограммов биомассы…

– Достаточно…

Как будто я ожидал иного ответа.

– Как только совмещение произойдет, ему это тоже станет абсолютно безразлично. – Антон будто пытался меня успокоить. Я и сам это знал, и тем не менее… Как ни крути, а тот, с которым я разговаривал на яхте, с кем встречусь сейчас, будет распылен на атомы в непредставимо короткий миг. «Грустно, девицы…»

Шульгин-новозеландский на самом деле отнесся к приглашению не просто спокойно – с ощутимой радостью. Похоже, пребывание в Форте Росс начало ему надоедать, а визит в Замок сулил очередную порцию впечатлений и адреналина. Поскольку Шульгин понятия не имел о своем длящемся параллельном существовании, оснований для тревоги не было никаких.

Он только поинтересовался с обычным коротким смешком:

– Что, настоящий Антон? Не астральный фантом? Каким его ветром занесло?

– Не берусь утверждать точно, однако сдается, что в новой должности у него сложилось не очень… Типа, снова ему помощь требуется…

– За отдельную плату, – фыркнул Сашка и отключился.

Закончив свои дела, я заглянул к Шульгину-»этому». С тяжелым, нужно сказать, чувством. Не то чтобы я считал себя предателем, знающим, что товарища вот-вот схватит гестапо, и приложившим к этому руку, но… Сами понимаете.

Он тоже был готов, но остался в той же форме офицера «Призрака». Наверное, после всех эскапад со сменой костюмов, мундиров и тел она ощущалась им некоей константой, неизменной с молодости.

– С Замком не беседовал? – спросил я его.

– Пока нет. Присматривается он, что ли?

– Вполне возможно. Или – настраивается…

Лифт, умевший перемещаться по всем пространственным осям и любым траекториям, в мгновение ока доставил нас к адмиральскому кабинету, где по традиции происходили наши встречи с партнерами, что в реальности, что в потусторонних сферах. А начало всему положил Воронцов, нашедший здесь свою Наталью.

Антон нас ждал, предусмотрительно включив гейзерную кофеварку. За высокими окнами безмятежно отсвечивал сероватой голубизной океан, пустой, как карман в день перед зарплатой. По отливной полосе берега лениво бродили крупные чайки, предвещая скорое ненастье.

– Итак, рассмотрим диспозицию? – предложил я, располагаясь в глубоком кресле напротив стола. Шульгин сел в соседнее. В точности повторилась мизансцена нашей последней встречи перед «Исходом». Сашка рукой указал на тумбу стола. Антон понял, выдвинул ящик, протянул коробку с сигарами. Не просто обычные гаванские, своего рода индикаторные: по факту их наличия в известном месте, количеству и вкусу мы уже несколько раз, попадая в Замок через астрал, контролировали степень достоверности предлагаемых обстоятельств. Сейчас в коробке их было ровно столько, сколько должно было остаться с учетом предыдущих посещений. Без нас на сигары никто не посягал, и, что важнее, кабинет не создавался каждый раз заново по старому лекалу, иначе коробка тоже воспроизводилась бы полной.

В принципе, конечно, ничего не стоило в любой наведенной галлюцинации учитывать и такую деталь, но на практике – вряд ли. В слишком разных состояниях, психических и психологических, нам доводилось сюда попадать и абсолютно разными способами. Неужели инвариантом оказывалась именно эта неприметная, неизмеримо ничтожная в масштабах событий, явлений, количества прочих материальных объектов коробка ценой в какую-то сотню долларов по курсу восьмидесятых годов? Если, конечно, на протяжении всех этих лет Замок сканировал и фиксировал абсолютно каждую мысль каждого посетителя, причем точно определяя ее место и роль в массиве нашей ноосферы, – тогда да. Только такое непредставимо даже в виде гипотезы, исходя из нашего понимания самой сущности Гиперсети.

Короче, вывод тот же, что мы сделали с момента возникновения первых неясностей в общении с инопланетным разумом в любом его воплощении, – истины нам не постичь в любом случае. Как не в силах марксизм-ленинизм даже в его высшем воплощении – труде В.И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» – объяснить простейшую вещь: каким образом Вселенная бесконечна во времени и пространстве. А если это не так, что было до того?

Следовательно – никакой разницы между любым материализмом и самым дремучим субъективным идеализмом нет ни малейшей. Ибо исходная точка у всех одна – «сначала не было ничего, а потом что-то вдруг появилось». Зачем, почему, каким образом – без разницы. Не зря ведь отцы церкви предостерегали мирян от самостоятельного чтения Библии, а нам, аспирантам-философам-марксистам, не самым глупым людям в тогдашнем социуме, к изучению предлагались лишь выбранные места из творений классиков, основоположников и т. д. Толковать же их запрещалось под страхом лишения должности, партбилета, свободы, жизни. Смотря по обстоятельствам и текущему моменту.

Следствие из указанного выше вывода – существуй применительно к «реальности, данной нам в ощущениях», исходи из собственного понимания добра и зла, пытайся жить, стараясь, чтобы твои поступки соответствовали твоим личным убеждениям. А это уже чистой воды экзистенциализм [31]31
  Разновидность субъективного идеализма, где основным предметом философии считается индивид и его личное представление об окружающем мире.


[Закрыть].

Сколько лет мы, понимая это и неоднократно проговаривая друг другу вслух, а еще чаще «про себя», все же силились доискаться некоего «высшего смысла» происходящего.

И к чему пришли? К исходной точке. К тому же месту и той же теме разговора между основными фигурантами. Как говорил один хороший знакомый, выливая кружку пива в унитаз: «К чему этот долгий и утомительный процесс?»

А я ему ответил: «Жизненный опыт плюс сопутствующее удовольствие тоже ведь чего-то стоит?»

Крепко выпивший приятель сфокусировал глаза на пустой кружке, покачал ее в руке и с некоторым сомнением сказал: «Об этом тоже можно подумать…»

Подобно ему, и Антон охотно согласился обсудить диспозицию и вытекающие из нее действия.

– Только в отсутствие главного действующего лица – стоит ли?

– Главное лицо – Замок, нужно понимать? – приподнял бровь Шульгин.

– Сейчас – пожалуй, да.

– Чего же он молчит?

– А мы его спросим…

Антон вновь поднялся, обогнул стол и вошел в неприметную дверь, за которой помещалась комната отдыха.

Мы с Сашкой успели приложиться к рюмочкам настоящего, прямо из подвалов Фекамского монастыря, «Бенедиктина», позволяя нектару всасываться через слизистые щек и языка… Только что Шульгин блаженно улыбался, наслаждаясь вкусом и ароматом, – и вдруг изменился в лице, дернулся, как бы пытаясь встать, в горле у него, мне показалось, раздался короткий хрип. Выронил из пальцев сигару и начал заваливаться на подлокотник.

Будто глотнул вместо ликера смертельную дозу цианида.

Не успев понять, что происходит, слишком уж несовместимо было это с нашим мирным кейфом, я чисто машинально, проявив хорошую реакцию, сначала подхватил у самого пола падающую огнем вниз сигару. Чтобы ковер не загорелся. Наверное, подумал – выскользнула, бывает. И только потом вскочил, чтобы помочь явно теряющему сознание другу. Обморок? С чего бы вдруг у здоровяка Сашки?

Да, воспринял я происходящее, точнее – уже происшедшее, именно так. О том, что так выглядит то самое, подумать не успел, сам почувствовал мгновенную дурноту, головокружение, уходящий из-под ног пол и звон в ушах. Что за черт?! Замок, что ли, внезапно изменил свое положение в пространстве-времени? Будто самолет, делающий бочку…

Еще через секунду все прошло. Завершая движение, я попытался удержать Шульгина за плечо, не дать ему упасть, но рука провалилась в пустоту. В кресле никого не было. Рюмки и чашки на столе, дымящаяся сигара у меня в пальцах – и все.

Выругавшись обычным в подобном случае образом, испытывая одновременно ярость, растерянность, непривычную пустоту в душе, я резко выпрямился, поворачиваясь к приоткрытой двери.

Еще не зная, что делать дальше, я стоял и смотрел секунд пять, наверное, пока она не распахнулась и через порог не шагнул Сашка. Лицо его выражало такое же недоумение, как, наверное, и мое. Потом на нем появилась обычная кривоватая усмешка.

– Таким, значит, образом… И больше ни у кого никаких проблем…

Не здороваясь подошел, взял у меня свою недокуренную сигару. Против всех правил, назло им, сделал из горлышка большой черной бутылки несколько крупных и шумных глотков. Глубоко затянулся, словно махорочным бычком напоследок, когда он уже начал жечь пальцы, после чего сел на свое прежнее место.

– Одно могу сказать. – Он медленно-медленно выпустил дым. – Ушел я красиво. Дай бог каждому. Изысканный вкус «последнего глотка», приятная беседа, обостренный интерес к процессу бытия… И больше ничего. Вернее, все то же самое. Крутнулся мир перед глазами, мгновенная смена ракурса, и только. Смотрел на дверь отсюда, и тут же из нее – сюда.

– Это… Это понятно. И никаких… – Я затруднился подобрать подходящее слово.

– Эмоций? Сожалений? Ответить пока не готов. Раз надо, значит, надо. И я ведь вправду ничего не потерял. Не первый раз такое, привычка есть. Он, пожалуй, тоже при своих. Я уже вспомнил все, что с нами было. Просто теперь нужно по полочкам растасовать, что не к спеху. Жизнь продолжается. Эй, страдалец, вали сюда, составь компанию!

Из комнаты отдыха появился Антон.

Хрен его знает, может, ему сейчас на душе паскуднее, чем мне.

Сколько лет живу и работаю, а к некоторым вещам все равно привыкнуть трудно. Наверное, потому, что в свободное время стараюсь забывать обо всем потустороннем, воображаю себя обычным человеком в особых обстоятельствах. Как очутившись в тридцатилетнем возрасте в дебрях и джунглях «свободного мира», причем, не в переносном, а в самом прямом смысле, то есть в центральноамериканской сельве, в охваченных революционной войной странах «Перешейка». По сравнению с Москвой начала восьмидесятых это было что-то… Словно окунулся в мир романов Грэма Грина или Юрия Слепухина [32]32
  Имеются в виду Г. Грин «Наш человек в Гаване», «Комедианты», Ю. Слепухин «У черты заката», «Ступи за ограду», «Джоанна Аларика», посвященные тайным и явным войнам в Центральной Америке в 50 – 60-е годы ХХ века.


[Закрыть], которыми тогда очень увлекался. Проблем и опасностей было ничуть не меньше, чем в нынешнем положении, а вот ответственности и, не боюсь этого слова, страха – больше. По многим причинам.

У форзейля я спросил, довольно грубо: «Ну и как, доволен, нет?»

– Думал, будет хуже. Только не нужно воображать меня… Тем, кем ты собрался вообразить. – В голосе Антона звучали печальные ноты. Очень печальные.

Он сел напротив нас, помолчал немного.

– Не так давно ты заявлял, что не стоит воображать тебя туземцем с Кокосовых островов, а сейчас вдруг ему уподобляешься, – сказал, обращаясь к Сашке. – Это они верят, что отражение в зеркале забирает с собой душу. Кто-то из вас двоих был таким вот отражением. Зеркало унесли, и только. Чувствуешь от этого в себе какую-то разницу?

– Как прошлый раз в Нерубаевских катакомбах, – добавил я. – Кажется, тогда ты отнесся к случившемуся совмещению куда спокойнее…

– Нет, пожалуй. А все же… Там и обстоятельства и настроение были несколько другими… – ответил Шульгин, пожав плечами, и снова задумался.

Антон взял из шкафчика хрустальный графин с виски, кем-то когда-то наполовину опустошенный, разлил по стаканам на два пальца, подвинул к краю стола в нашу сторону.

– Как принято говорить – с возвращением. И за встречу. Два или три тела одному человеку – многовато. Мы с тобой, прошу заметить, сейчас в одинаковом положении, я ведь тоже понятия не имею, что за оболочку сейчас ношу. Наверняка ведь при переходах из Москвы к себе в созвездие Лиры, оттуда в лагерь просветляемых, потом в личину Юрия, в твою и снова в собственную меня (и тебя тоже) несколько раз разбирали на атомы, перекомпоновывали и снова собирали. Из тех же самых атомов или других, раньше содержащихся в веществе Тунгусского метеорита. Андрея, кстати, тоже. Любая телепортация, как следует из рассуждений Станислава Лема, является полной и окончательной гибелью исходного организма, хотя между распылением и воскресением – доли секунды…

Шульгин в очередной раз усмехнулся.

– Тогда – за воскресение! – Залпом выпил, ни с кем не чокнувшись. Значит, в уме наверняка добавил: «И за помин души – тоже».

Хорошо, если на этом он поставил точку. Жирную.

Вообще Антон совершенно прав – пережив несколько рекомбинаций и реинкарнаций, все мы структурно совсем не те, что были вначале. Так ведь и о любом вообще человеке можно сказать то же самое. Организм полностью обновляется за семь лет, принято считать…

– Вот и слава богу, – умиротворенно произнес Антон, медленно выцеживая свою порцию. Я присоединился, почмокал губами, будто дегустатор, желающий убедиться в подлинности исследуемого образца.

– Теперь, может быть, перейдем к делу? Все предыдущее, как я понимаю, было лишь преамбулой к чему-то? Мы свои роли сыграли, как могли, теперь, по замыслу, должен появиться режиссер и вынести свою оценку?

Режиссер немедленно и появился, будто до этого стоял за кулисами и, не вмешиваясь, наблюдал за ходом прогона.

Тяжелая, украшенная барельефами на морские темы дверь бесшумно раскрылась, в кабинет вошел человек чрезвычайно примечательной наружности. Высокий и широкоплечий, с заметной сединой в темных волосах. Мужественное, будто вырезанное из твердого дерева лицо, украшенное густыми, но соразмерными усами, выражало не только силу характера, но и спокойную доброжелательность. Глаза цвета ружейной стали смотрели внимательно, с едва уловимой хитрецой. Фигуру, стройную, как у кадрового кавалерийского офицера, облекал темно-синий, великолепно сшитый и подогнанный костюм, в стиле ранних шестидесятых, но с ощутимым намеком на тридцатые, а где-то и десятые годы двадцатого века. В целом при взгляде на гостя становилось ясно, что персона это явно неординарная, из старых фамилий, нечто среднее между наследственным пэром Англии, одним из русских великих князей в изгнании или знаменитым Шоном О'Коннори, явившимся для получения «Оскара» или ордена Подвязки.

Мне-то, и Сашке тоже, очевидна нарочитость образа, а в целом – очень хорошо. На Земле среди женщин в возрасте за тридцать он непременно вызвал бы острый интерес, сопровождаемый практическими действиями.