Текст книги "Полис подонков"

Автор книги: Василий Боярков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Здесь недостаточно оказавшаяся хитроумной женщина, видимо поняв, что потерпела фиаско, схватив с пола собранные в сумку вещи, сопровождаемая своей верной подругой, готовой ради нее к любым, самым подлым и лживым, намерениям выбежала прочь из своей же, как она считала, квартиры, на прощанье лишь крикнув:

– Будь ты, скотина, проклят! Без меня все равно пропадешь!

– А с дома я никуда не съеду! – ответил ей вслед обманутый муж. – Я здесь прописан.

На следующий день, встретившись с адвокатом и проконсультировавшись у нее о совершенной без ее ведома сделке, Лидия отчетливо для себя уяснила, что так полюбившееся ей транспортное средство потеряно для нее навсегда. С этого момента, хорошо зная, что в договоре дарения прописано «…предоставить Аронову Павлу Борисовичу место жительства и постоянную регистрация, без права лишать его оговоренных привилегий…», дающее ему возможность беспрепятственно пользоваться жилплощадью, она решила сменить свою тактику и действовать более дружелюбно. С этой целью она стала убеждать, приводя множество всяких предлогов, освободить свою собственность добровольно, но бывший супруг был непреклонен.

***

Так прошел месяц, затем и второй. Супруги Ароновы жили раздельно, умудряясь, после всего с ними случившегося, сохранять вполне дружелюбные отношения. Молодая женщина даже пообещала, что немного подумает и – может быть даже! – вернется, простив бывшему мужу все его прегрешения. Как это не покажется странным, но она до сих пор умело скрывала свою любовную связь, справедливо решив, что необходимо сначала определиться с квартирой, а потом уже с «чистой» совестью дать Павлу «пинищем под зад». Вознамерившись такими коварными замыслами, Лидия продолжала встречаться с бывшим супругом, ходила с ним в кино и по ресторанам, позволяя, кроме всего прочего, беспрепятственно видеться с сыном, однако вместе с тем к своей своенравной особе, как она строго говорила: «До тела», отвергнутого мужа не подпускала, мастерски таким образом «подогревая» к себе интерес. Освобождение же им квартиры она объясняла следующим, как она была уверена, вполне правдоподобным предлогом: «Ты съедешь, покажешь, что меня по-прежнему любишь, и тогда я, если увижу, что это действительно так, разрешу тебе вернуться обратно, но жить дальше мы будем исключительно по моим правилам – и на моих только условиях».

Как это не покажется странным, но Павел, давно привыкший к выходкам капризной, лучше даже уточнить, взбалмошной женушки, ей и в этой раз полностью верил и не проводил в отношении нее никакого дознания. Тем не менее так было до поры до времени, и вот, раз проводя дома время за изучением страниц в интернете, он неосознанно еще для себя вспомнил, что знает пароль от странички любимой им женщины в социальной сети «Одноклассники», и решил проверить, чем же она живет все это время их вынужденного, как она уверяла, не вечно раздельного проживания. Стоит сказать, что поводом к этому послужило многочисленное наличие приватных подарков, полученных за последние несколько дней. Сердце мужчины в тот момент, когда он не «санкционированно» проникал в личную жизнь подлой красотки, бешено стучало, – нет! – скорее, просто колотилось от боязни увидеть там нечто, что полностью перевернет привычный уклад устоявшейся жизни. Правильно! Сомнения обманутого мужчины нашли быстрое подтверждение; и он увидел – все знаки внимания оказаны только одним человеком, – больше того! – они пользовались полной взаимностью, а посмотрев еще и их переписку, Аронов был уже полностью убежден, что ему не просто сейчас изменяют, а полностью предают и делают это вероломно, и притом невероятно коварно.

Кровь моментально хлынула в голову немолодого уже человека, заставив ее закружиться и приблизиться к грани, после которой у многих женщин наступает потеря сознания. Однако организм представителей сильного пола отличается некоторой более развитой стойкостью к защитным проявлениям подобного рода, поэтому Павел и не лишился чувств, но все равно какое-то время сидел словно потерянный, будучи не в силах осмыслить проявившийся факт одного из самых подлых предательств. Телефон так и продолжал оставаться в его руке, но он уже бессмысленно водил пальцем по сенсорному экрану, машинально получая более подробную информацию о человеке, получившим большее предпочтение его развратной супруги.

Укоров Константин Николаевич – человек, так интересовавший сейчас Аронова – в тот же самый момент, на снятой им же квартире, встречался со своею любовницей, которую, конечно, пророчил себе в ближайшем будущем в жены. Как это не покажется странным, но он был одного возраста с отвергнутым участковым, только, будучи коренным москвичом, сумел дослужиться до чина полковника и буквально только что примерил на себя мундир с новым званием, открывавшим перед ним огромные перспективы. Он был человек властный, самоуверенный, чрезмерно амбициозный и совсем не лишенный высокомерия, ставя свои личные интересы прежде всех остальных. Если коснуться его внешних данных, то они отличались такими признаками: тучным телосложением, в корне разнившимся со спортивным видом Лидочкиного супруга, где в сочетании с невысоким «ростиком» – под стать любимой им женщины – смотрелся вполне неуклюже; круглолицая физиономия, снабженная обвисшими щёками и полными причмокивающими губами вызывала некое отторжение, если не сказать отвращение; приплюснутый носик почти не был виден, а темно коричневые глаза не выражали ничего, кроме чрезмерного своенравия и напыщенности; маленькие ушки, как водится у таких людей, были плотно прижаты, на макушке имелась залысина, некогда густые черные волосы на боках и сзади начинали седеть и были уложены в короткую стрижку. Одет в эту минуту он был очень солидно, в блестящий, отливающий дороговизной материала, костюм, под кристально белую сорочку и яркий роскошный галстук.

На этот день у бывших супругов никаких встреч не планировалось, поэтому влюбленные «голубки» решили спокойно понежится в созданном полковником «гнездышке». Отправив из дома ребенка, – которому, к слову сказать, про все было известно, но он по настоятельному указанию распутной родительницы непоколебимо, а главное бездумно, продолжал покрывать эту развратную связь – они какое-то время предавались любовным утехам, а потом, вдоволь насытившись от похотливых желаний, перешли к обсуждению дальнейших коварнейших планов.

– Как же я тебя, Костик, люблю, – заговорила первой красавица, лежа в постели и поджигая себе сигарету, – причем со мной такое впервые, а до этого, ты не поверишь, я никогда никого не любила, и даже не знала, что такое любовь.

– Да? – «загорелся» Укоров глазами, также закуривая и любящим взглядом осматривая возлюбленную. – Ну, а как же «ментяра»?

– О чем ты говоришь? – возмутилась развратная женщина, презрительно сморщившись, – Кто ты – и кто «мент»? Он и в подметки тебе не годится, да и в сексе «дерьмо», а уж если быть до конца откровенной, то за него выходила, чтобы хоть как-то здесь зацепиться, – ведь я что? – приехала сюда неразумной девчонкой – ни кола ни двора! – и чуть было даже не скатилась до занятия проституцией, но тут вовремя подвернулся этот «лошара», который до безумия в меня втюрился, а женить его на себе – было нисколько даже нехитроумно, а являлось делом обыкновенной девичьей техники. Тебя же я как только увидела, так сразу и полюбила безумной, беззаветной любовью, не знающей ни границ, ни каких-то условных пределов.

Возможно, покажется удивительным, но этот себялюбивый и крайне продуманный в обычной жизни полковник, в присутствии этой сказочно привлекательной, но в то же время и вероломной пройдохи становился податливый, как неразумный телок, и верил каждому ее слову. Поэтому, наверное, и неудивительно, что сейчас он лоснился как мартовский кот, как бы теша себя надеждой от осознания того якобы факта, что своей крайне непривлекательной внешностью сумел сразить такую восхитительную красотку, притом ему было совсем невдомек, что эту коварную женщину интересует только свое собственное благополучие, ну, и разве что положение в обществе.

– Ты не представляешь, милая, как греют твои слова мои уши, – «мурлыкал» кадровый офицер, восхищаясь своим превосходством и наплевав на то, что разрушает семью, – поэтому перейду к другой части интересующего нас, надеюсь обоих, вопроса: когда мы уже наконец откроемся и станем жить вместе?

– Здесь сложно сказать однозначно, – проговорила Лидия, сморщив в задумчивости очаровательное лицо и вместе с тем продолжая сохранять сладостным голос, – ты же знаешь нашу ситуацию: мне совсем не хочется лишиться всего, что с таким трудом добивалась, ведь если бы не я – «хрен» бы этот «осел» чего заработал, притом я уже и так потеряла машину. Эх, жалко конечно… она мне так полюбилась, ну, да ничего – я надеюсь, что ты купишь мне новую, не менее роскошную и подходящую моему новому статусу, – жены штабного полковника.

Укоров открыл было рот, чтобы обнадежить любимую женщину, но ответить ничего не успел, так как в этот момент к ним в дверь постучали.

– Кто бы это мог быть? – искренне удивилась коварнейшая распутница, вскинув кверху прекрасные бровки. – Ребенку я сказала, чтобы пришел через час – уверена, он бы меня не ослушался.

– Вот сейчас и узнаем, – сказал бравым голосом офицер, вскакивая с кровати, укрывая голое тело халатом и одновременно туша сигарету.

– Нет! – воскликнула более осторожная Лидия. – Это может быть мой полоумный «бывший»! Кто его знает, что взбрело ему в голову, а рисковать имуществом и квартирой сейчас не хочу, тем более что он уже почти полностью в моей власти и почти согласился с моими условиями? Я открою сама, а ты оставайся в комнате, – сюда мы все равно никогда не заходим: общаемся с ним на кухне – я же по-быстрому его выпровожу: меня он продолжает слушать беспрекословно! – и дальше вернусь к тебе, и мы продолжим прерванные сейчас обсуждения.

– Ладно, – как бы нехотя согласился полковник, – только смотри – если что?! – я выйду и набью ему «морду».

– Нет! – гневно сверкнула бесподобными глазками рыжеволосая молодая авантюристка. – Ни в коем случае! Это полностью исключается: я сама во всем разберусь, поверь, я это делать умею.

Здесь вероломная красавица презрительно усмехнулась и пошла открывать, нисколько не сомневаясь, что это Аронов не выдержал долгой разлуки и под каким-нибудь благовидным предлогом «приперся» ее навестить. Так и получилось, только неожиданно инициатива ведения разговора была взята вновь пришедшим и, оказавшись в съемной квартире бывшей супруги, он, продолжая находиться в крайне взволнованном состоянии и не в силах унять нервную дрожь, почти прокричал, едва сдерживая просившийся из него яростный гнев:

– Где он?!

– Кто он? – старалась придать себе удивленный вид опешившая от такой неожиданной трансформации женщина. – Я тебя не понимаю?

– Да?! Действительно?! – практически рычал разъяренный, предательски обманутый муж, сравнимый разве с Отелло, или Венецианским мавром. – Я сейчас имею ввиду Укорова Костю, или у тебя есть кто-то еще?! – и, не дожидаясь ответа, сам направился прямиком в комнату развратной красотки, где до этого никогда еще не был и где сейчас находился разоблаченный любовник.

Когда он открыл плотно закрытую дверь, его взору предстал располневший полуголый полковник, пытающийся в спешке натянуть на себя брюки и «застрявший» на половине этого, в спокойных условиях, в принципе, совсем несложного, дела.

– Ах вот ты где, мерзкий разлучник! – закричал полицейский, направляясь сразу к врагу, тем более что и несколько плачевное положение того вполне к этому подвигало.

Так и не дав сопернику надеть на себя до конца брюки, натренированный боец-полицейский заехал ему мощную оплеуху по правой стороне головы, от которой у того, конечно же, помутилось на секунду глазах и, соответственно, «посыпались искры». Дальше, несмотря на то, что он и так имел явное преимущество в физическом плане, и продолжая использовать эту некоторую, а главное, так удачно возникшую скованность у выбранного противника, Павел обхватил того руками за уши и мощными ударом лба осуществил перелом переносицы, о чем тут же стало известно из характерного хруста и брызнувшей крови, перемешанной с самопроизвольно вырвавшимися слезами. Таким образом, этим стремительным натиском Константин Николаевич был лишен всякой возможности активно сопротивляться и оказать хоть сколько-нибудь значимое противодействие. Павел же, объятый неописуемым гневом и яростью, практически не помня себя и не осознавая в достаточной мере окружающей обстановки, повалил недруга на пол и продолжил избивать его в дальнейшем, уже конечно, лежачего, интенсивно колотя массивными полицейскими «берцами».

В таком состоянии он бы, несомненно, его убил, о чем, без сомнения, горько жалел бы впоследствии, вместе с тем сейчас ему было все равно и он готов был к любым последствиям. Однако он также не знал, что, на его беду, хотя, скорее, может, на счастье, в этот же самом подъезде и на этой же самой лестничной клетке изволил проживать представитель Росгвардии, или по простому омоновец. Именно к нему и устремилась не рискнувшая сама лезть в этот конфликт отчаянная и вместе с тем роковая красотка. По невероятному стечению обстоятельств тот оказался дома, а не в какой-нибудь своей очередной дальней командировке и, узнав, что случилось, сразу же откликнулся на призывы о помощи, поступающие от перепуганной молодой и красивой женщины. Как оказалось, он служил уже довольно давно и был опытным в таким делах полицейским, а потому и был уверен, что малейшее промедление в такой ситуации может обернуться страшной трагедией. Поэтому и не одеваясь, а как был, в трусах и тельняшке, бросился в соседнюю, смежную с ним, квартиру.

Оказавшись в центре явно не поединка, а жестокого избиения, военнослужащий вмиг оценил ситуацию и ринулся пресекать, как не говори, противоправные действия. Специфика службы участковых и представителей службы ОМОНа значительно разная, таким образом и неудивительно, что тот, применив лишь пару приемов, легко смог справиться пусть даже и с разъяренным, но все-таки менее подготовленным полицейским и лишил его возможности к преступной активности, сковав по рукам и ногам липкой лентой, любезно предоставленной ему нынешней, разумеется временной, хозяйкой этой квартиры.

***

В последующем ей пришлось вызывать скорую помощь, априори полицию, что привело к обнародованию всей ее двойной жизни и, естественно, лишило всяких шансов по взаимному договору, как бы сказать «безболезненно», завладеть общей с бывшим мужем жилплощадью. Затем пошли затяжные разбирательства как уголовные, так и гражданские, где у действующего сотрудника внутренних органов появилась реальная перспектива оказаться в местах «не столь отдаленных». Он, конечно, рьяно сопротивлялся, даже смог переманить на свою сторону несовершеннолетнего сына, который, попав под жесткий прессинг военного полковника-отчима, с радостью согласился пойти на сделку с отцом, где они провернули отчаянный план…

Однажды, когда папа пригласил двенадцатилетнего мальчика посетить кинозал, а после просмотра фильма и состоялась их невероятно вероломная, но где-то справедливая сделка. Ребенок, выглядевший соответственно возрасту, был полной копией своего красавца родителя, но имел также еще и некоторые черты, доставшиеся от матери. Выйдя из кинозала, где Алеша – так звали этого юного отпрыска – сидел с удрученным видом, самые что ни на есть близкие люди направились к дорогой иностранной автомашине, так и продолжавшей пока находиться в полноправном ведении отвергнутого супруга, и, удобно разместившись в салоне, перешли к обсуждению очень волнующей их двоих темы.

– Что случилось? – поинтересовался отец, видя такое состояние сына. – Ты какой-то сегодня вроде бы невеселый: кино не понравилось?

– «Эти», «блин», «задолбали»! – воскликнул Леша в эмоциональном порыве, даже не удосужившись назвать их как-нибудь по-другому. – Никакого житься не дают! А «Этот» – ну, совсем как в казарме! – орет на меня и заставляет мыть унитазы. Папа, забери меня жить к себе: там я просто измучился.

– Но это будет сделать достаточно сложно, – заговорщицким тоном промолвил отец, – и здесь все будет зависеть лишь от тебя: сможешь ли ты пойти против своей матери и сможешь ли пройти весь этот путь до конца, не сдавшись в самом конце этого, не стану врать, трудного предприятия?

– Да, по «фиг», – не стеснялся взволнованный сын в выражениях, – лишь бы только подальше от «Этих».

– Тогда сделаем так…

На следующий день ребенок, вместо школьных занятий, с самого утра направился в ближайший полицейский участок, где стал просит помощи и защиты от родителей, которые унижают его честь и достоинство. Как это не покажется странным, но там к такому известию отнеслись с огромным вниманием, вызвали нерадивых, говоря больше, злобных опекунов-воспитателей, привлекли их к ответственности и благополучно оформили передачу сына отцу.

Дальше потянулись нервные, тревожные времена, когда родители делили не только имущество, но и ребенка, где в конечном итоге более влиятельные и состоятельные отчим и мать смогли создать предпосылки, в которых несовершеннолетний ребенок – сын своей матери! – даже своим детским умишком смог осознать, что достаток рядового майора много ниже штабного полковника, и, долго не думая, беззастенчиво совершив очередное предательство, где выставил уже отца идиотом, переметнулся обратно, завоевав себе необходимые преимущества, Аронова же Павла полностью лишив всякого смысла дальнейшей жизни.

Подходило начало заседаний суда, где должны были провести разбирательство и полицейскому должны были озвучить приговор, вынесенный в связи с причинением телесных повреждений злодею-любовнику. Накануне проведения слушаний его вызвал к себе Погосов – который, кстати, испытывал к участковому некоторую симпатию – и участливо так спросил:

– Ты, Паша, как, в тюрьму-то хочешь?

– Да, в принципе, не хотелось бы, хотя, если честно, мне сейчас все равно да и Вам, думаю, тоже: работник из меня теперь, скорее всего, станется «некудышный», а тащить на себе ставшую ненужной обузу, предположу, будет Вам ни к чему, тем более что и до этого-то со мной были одни только проблемы, а сейчас еще и это уголовное дело…

– Все, что ты сейчас сказал, это, конечно, правильно, – продолжал не быть безучастным полковник, дружелюбно поглядывая на хотя и, действительно, «проблемного», но очень преданного и грамотного в профессиональном плане сотрудника, – но не стоит всех считать бессердечными. Я, поверь, не такой уж скотина и отлично помню, сколько всего нам пришлось пережить, плечом к плечу продвигаясь к достижению цели, направленной на борьбу с преступностью. Сейчас же, в столь критической ситуации, я тоже не хочу оставаться в стороне и должен в твоей судьбе принять хоть какое-то действенное участие, но для этого ты должен меня выслушать и прямо сейчас дать ответ на одно мое предложение.

Здесь офицер замолчал, дожидаясь, что же скажет ему подчиненный. Тот не заставил себя долго ждать и тут же спросил:

– Что от меня требуется?

– Ты можешь мне не поверить, – начал руководитель голосом в основном твердым, но тем не менее сохраняющим волнительные оттенки, – но мне стоило большого труда убедить этого «бравого» военного офицера, чтобы он отозвал свое обвинение и чтобы у тебя появилась возможность рассчитывать на условный срок заключения. Однако, как, надеюсь, ты понимаешь, он требует кое-что и взамен.

Опять полковник прервался, проверяя, не потерял ли его сотрудник способность к логическим размышлениям. И на этот раз его ожидания не остались обмануты, и Павел, приподняв левый уголок верхней губы, задался вопросом:

– Чтобы я добровольно выписался с нашей, общей с женой, квартиры и куда-нибудь съехал?

– Не просто куда-нибудь, – нахмурился Геннадий Петрович, выражением лица показывая, что ему также неприятно то, что он сейчас говорит, – а уволился из органов и покинул пределы Москвы: только в таком «ключе» они согласны пойти тебе на уступки. По большому счету я и сам не вижу другого выхода, ведь если тебя осудят, то все равно автоматически произойдет увольнение, но там еще последует и «посадка», грозящая насильственным «переездом», да, думаю, ты и сам прекрасно все понимаешь.

– Хм, – ухмыльнулся Аронов, прекрасно понимая, что полностью проиграл эту, изначально бывшей неравной, предательски проведенную схватку, – и куда же я должен уехать?.. Хотя, если быть до конца честным, мне уже теперь все без разницы и я готов принять их условия, тем более что, как я понимаю, мне просто не оставили выбора. Однако у меня есть один вопрос: до пенсии мне осталось чуть более месяца, как они прикажут быть с этим, немаловажным скажу, обстоятельством, тоже хотят добить до-последнего?

– Нет, это обстоятельство им хорошо известно, – не смог сдержать облегченного выдоха, руководитель подразделения, предполагавший несколько более жесткий характер протекания этой беседы, – и их интересует только жилплощадь, поэтому они – прости меня Господи! – разрешают тебе выйти на пенсию, но рапорт на увольнение при этом пишешь немедленно, «добивая» необходимый остаток отпуском и больничными. Вот такая у нас получается расстановка… ты как, с ней согласен?

– Разумеется, – не стал Аронов подводить в том числе и поручившегося за него начальника, которому в случае его осуждения также пришлось бы очень и очень несладко, – разве мне оставили какой-нибудь выбор? Жить же я поеду к себе, в родную деревню, где сейчас, говорят, расцвел большой и красивый, а главное, что очень богатый город: его, кажется, именно так и называют теперь – просто Рос-Дилер.

***

На том и порешили. Еще пару месяцев после этого разговора Павел улаживал все свои, оставшиеся в столице, дела, после чего получив пенсионное удостоверение и два года условного срока тюремного заключения отправился к себе на родину, где теперь красовался начинающий еще только расти мегаполис, предназначенный в основном для людей, желающих проводить свое существование в азартных играх, радости и утехах. Но не только эта сторона жизни сопутствовала этому строящемуся игорному центру, здесь также царили разочарование, горечь утрат и потеря всех устоявшихся ценностей, и именно с такими проявлениями теневой составляющей и пришлось столкнуться бывшему уже полицейскому, возвратившемуся в родные пенаты.

Родительский дом, где давно уже никого не было, так как отца и мать немолодому мужчине пришлось схоронить еще несколько лет назад, а других родных, за исключением предавших его супруги и сына, у отставного офицера попросту не было, располагался несколько в стороне от города, находясь за его чертой, на расстоянии примерно двадцати, если быть точным, восемнадцати километров. Еще в лихие «девяностые», когда городская жизнь перестала быть привлекательной, а главное, безопасной, его покойный отец решил обосноваться в этом глухом захолустье, чтобы развести тут небольшое фермерское хозяйство. Так он и сделал и, оформив в собственность небольшой участок земли, а остальное используя арендуя, возвел в центре своих владений двухэтажный бревенчатый дом, по периметру окруженный высоким дощатым забором, который, стоит заметить, от времени покосился и выглядел теперь очень и очень плачевно, практически полностью оголяя «придворовый» участок. Само же строение, возведенное по строительным меркам совсем даже недавно, – хотя и прошло уже добрых двадцать пять лет – выглядело довольно сносно, только, не имея постоянных хозяев, как-то посерело, заросло ползущим плющом и лианами, вследствие чего представлялось мрачным, пугающим и каким-то опустошенным. Раньше, когда здесь кипела жизнь и на полную мощность было развито животноводство с сельским хозяйством, он выглядел очень эффектно, а именно: с фасадной части огромному холлу предшествовало парадное крыльцо с резными колоннами, оставшимися и сейчас, но выглядевшими невероятно поблеклыми, подпиравшими балкон на втором этаже, где раньше родитель предпочитал отдыхать вечерами; на первом этаже, кроме всего прочего, – кладовок, хозяйственных комнат, входа в подвал – располагалось помещение кухни и отопительная пристройка, топившаяся сначала углем, а позднее переделанная на электричество, но с сохранением возможности использовать твердое топливо; второй этаж был полностью отведен под спальни, места отдыха, с бильярдом и комнатой, оборудованной под курение кальяна и употребление алкоголя, а также огромный, к удивлению, современный, санузел, содержащий в себе даже маленькое джакузи. Сейчас же все это предавалось полному запустению и какому-то, если говорить языком поэтов, унынию.

Павел не был здесь со смерти родителей, не меньше пятнадцати лет, и мысленно ужаснулся от представшего ему вида, ведь становилось очевидно, что не только природа и время приложили к его опустошению руки, но и человек не оставил это строение без своего пристального внимания. Об этом сразу же можно было судить по разбитым стеклам, а местами и выставленным рамам, отсутствующим дверям и разбросанным по территории носимым вещам. «Вот, варвары, хорошо поглумились! – вырвалось у бывшего участкового, всю свою жизнь занимавшегося с проявлением именно такого характера человеческой жадности и безнравственности, сочетающейся с наглостью, беспринципностью, а главное, нежеланием работать, но быстро поживиться за чей-нибудь другой счет. – Даже здесь меня ждет полный крах и падение».

Однако и это были еще не все неприятности, что ожидали наследника, когда он пересек порог отчего дома: прямо в холе, на установленном там диване, расположились два грязных, невероятно вонючих бомжа, чей омерзительный запах стал бить в нос новоявленному хозяину, еще когда он был на удалении десяти метров от дома, которые, напившись вдосталь спиртных напитков, сейчас предавались спокойному, в меру счастливому и безмятежному сну. Выглядели они отталкивающе – люди без возраста – один страшнее другого и были даже чем-то внешне похожи: у обоих были грязные, оборванные одежды, явно полюбившиеся хозяевам, ведь они могли спокойно их поменять на многочисленные, более новые, шмотки разбросанные здесь по округе, а также сохранившиеся и во внутренних помещениях дома; оба были заросшие давно немытыми волосами, отличавшимися только цветом, у одного были черные с проседью, второго рыжие, тоже начинающие обильно седеть, и курчавыми бородами, обляпанными грязью и остатками пищи (очевидно, у тех был сегодня праздник и они смогли где-то очень выгодно поживиться); и тот и другой были обуты в изрядно потрепанные ботинки военного образца с отсутствующими шнурками, что свидетельствовали о неоднократных посещениях полицейских участков, причем никак не в качестве потерпевших. Если касаться различий, то рыжий был несколько выше черного и немного худее, а еще у него «красовался» огромный «фингал» под правым глазом, у второго же расплылась гематома под левым.

Не стоит говорить, что улицезрев подобных, незваных конечно, гостей, душа отставного блюстителя правопорядка наполнилась страшным негодованием – да что там негодованием? – попросту жутким гневом и сопутствующей ему безразмерной яростью. Не говоря вначале ни слова, не давая «пришельцам» даже проснуться, Павел твердым уверенным шагом проследовал к мирно посапывающим отщепенцам социального общества и, не желая испачкать руки, одновременно, подчиняясь сохранившейся со времен службы привычке, предостерегающей от возможности подцепить какую-нибудь чудовищную заразу, бывшую гораздо страшнее коронавируса, начал нещадно пинать обоих мерзкого вида бомжей ногами, обутыми в дорогие ботинки прочной, надежной конструкции. И вот тут уже полились словестные излияния, сопровождающие выплеск всего того гнева, что копился в душе отвергнутого и преданного мужчины все последнее время, и требующего своего непременно выхода:

– Ах вы, мерзкие «твари», «бомжары» проклятые, вы понимаете, вообще, к кому вы сейчас приперлись?! Да я вас в два счета «уделаю» и не одна милиция не будет искать ваши трупы! Кто вам дал право селиться в мой дом и загрязнять его своим запахом, а самое главное, гнусным присутствием.

Все эти выкрики сопровождались отборнейшей нецензурной бранью, и ошалевшие от такой побудки, узурпировавшие жилище, так называемые несанкционированные хозяева вырывались из счастливого сна беспрестанно сыпавшимися на них, можно не сомневаться, довольно чувствительными ударами. Через несколько минут синяк рыжего превратился в огромную гематому, а лицо черного сплошь покрылось синюшной мрачной окраской и, местами лопаясь, разбрызгивало по округе наполненную гнилью зловонную кровавую жидкость. Физиономия первого пока еще держалась, так как следует уточнить, что второму, поскольку он оказался на краю дивана, дальнем от выхода, доставалось во много раз больше, ведь, съездив пару раз тому, что был ближе, рассвирепевший наследник продвинулся дальше и тут уже дал полную волю мгновенно вырвавшемуся на «свободу» неистовству. Не понимая, что же в действительности случилось и откуда, а главное за какие грехи, на них обрушились все эти несчастья, бомжи, соскальзывая с дивана и пытаясь ползти по гладкому полу, наперебой голосили:

– Что?! Что такое?! Мы никому ничего плохого не делали! Живем здесь, в пустующем доме, никому не мешаем и никого совершенно не трогаем! Объясните: в чем состоит наша вина? Мы немедленно все поправим.

Однако не тут и было: Павел свирепел все больше и, вдыхая в себя запах хоть и пышущей смрадом, но все-таки крови, не считал нужным остановиться, а беспощадно избивал этих опустившихся на самое социальное дно, уже определенно решившись: «Забить «мерзавцев» до смерти!» Одному – тому, что досталось намного меньше – удалось где-то сообразить своими давно высохшими от алкоголя мозгами, что необходимо вырваться из этого кромешного ада на улицу и звать что есть мочи на помощь. Так он и сделал, однако, видимо, этот излучающий неприятных запах мужчина совсем позабыл, что дом расположен в глухом лесу и что на протяжении двадцати километров не может быть ни одного нормального человека, хотя, если судить объективно, такая возможность была: время было весенние, самая пора для созревания ранних «бабур», либо сморчков, а также прочих даров лесного массива, так манящих собой деревенских жителей, сдающих их под видом деликатесов в городские кофейни и рестораны.

В дому же тем временем происходило настоящее смертоубийство, и кровь у бомжа текла не только уже из лопающихся кровоподтеков, но и изо рта, и из ушей, и прочих отверстий. Избиваемый человек только хрипел, отхаркивался и всхлипывал, слабо соображая, что происходит вокруг, а Аронов пинал уже туловище, на коем не было видно ни единого мало-мальски не тронутого побоями места. Не оставалось сомнений, что если безжалостный мститель сейчас не уймется, то дальше он уже будет пинать вонючий окровавленный труп. Что-то такое, видимо, промелькнуло и в голове у бывшего полицейского, еще совсем недавно призванного охранять закон и порядок, и, наверное посчитав, что один враг уже жестоко наказан, бывший блюститель правопорядка устремился на улицу, чтобы окончательно довершить свое ужасное мщение и чтобы проучить того, второго, нахала, посмевшего нарушить память родителей и святость построенного ими жилища.