Текст книги "Подводные охотники"

Автор книги: Василий Бочарников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Бочарников Василий
Подводные охотники

Василий Бочарников

ПОДВОДНЫЕ ОХОТНИКИ

И подводная охота, первая подводная охота в Живицине началась.

В воду молча, осторожничая, сознавая важность момента и, конечно, немного рисуясь – как же без этого! – забрели Степка и Женька, Забрели спиной вперед – у обоих на ногах были ласты; у Степки поднята на лоб маска, под зеленым пояском резинки за ухом оранжевая дыхательная трубка, в руках ружье, на левом бедре в самодельном кожаном чехле нож; у Женьки маска пока на макушке, поясок резинки охватил подбородок, трубки, ружья и ножа нет он вспомогательный охотник.

Шурка, Сонька и я сели в лодку. На елань поставлено ведро с водой, наше дело сопровождать охотников и принимать от них рыбу. Шурка и Сонька впервые видят подводных охотников и не скрывают своего изумления. Ну разве похож Степка на обычного Степку? Да нет же! Этот Степка, что развернулся против течения реки и поставил стрелу на боевой взвод, а затем опустил маску на лицо так, что о стекло расплющился и побелел его нос, этот Степка из другого, будущего времени. Охотник прикусил зубами резиновый выступ. Шурка-хитрец запоминает все-все подробности, чтобы потом повторить самому, когда устанут, когда озябнут Степа и Женька (а Колька на берегу; он разведет костер и будет следить за охотниками, чтобы быть готовым по их зову броситься в воду); охотник вытянул руки с ружьем вперед и, не бултыхнувшись ни разочку, бесшумно погрузился в Окшу.

– Ихтиандр! – восторженно шепчет Шурка. – И я научусь. Честно. – И макает за кормой палец и разглаживает брови, совсем забыв про рядом сидящую Соньку, а Соньке не до Шуркиных бровей, она глаз не сводит с реки и то ужасается, когда охотники долго не показываются: ("А вдруг щука большая схватит за руку или за ногу! Или сомище вильнет хвостом и вцепится в живот!"), то давится счастливым смешком, когда из Степкиной трубки взлетает и сверкает на солнце фонтаном вода.

Степка рыскает у правого, поросшего кугой, хвощом и листьями кувшинок берега. Сейчас он в другом мире – подводном, где своя жизнь, свои тайны, свои законы, свои краски. Трава под водой и зелена, и фиолетова, и бура, и бела, и так переплетена, с такими замысловатыми проходами, что забываешь по себе знаю, – как выбраться оттуда; а какие коряги – будто десять оленей сплелись рогами, и все эти рога подернуты мягким желто-бурым илом; чуть дотронешься, и сразу рыжая муть все спрячет; а какие россыпи камешков – то сверкают огоньками, то искрятся на солнце зелено-голубым, то белеют комлышками снега, то краснеют, будто кто искрошил морковину; песок тугой, намыт волнами, темно-желтый; и нужно во все взглядеться, быстро привыкнуть к необычным картинам – надолго ли хватает кислородного вздоха, – и нужно найти рыбину, которая окраской подделывается то под траву, то под корягу, то под камешки, то под песок, и, самое главное, выследить ее, незаметно подойти и поразить.

Степка долго-долго не показывался, но вот мелькнули в воздухе его ноги с ластами, ушли в глубину.

– Бьет! – сказал я.

Степка вынырнул, глотая воздух, отплевываясь, недовольно бормоча:

– Большущего окуня выследил и догнал. Промазал... Хитер: все время с места на место перебегает. – Перезарядил ружье. – Ладно Возьму-у... – И снова нырнул, и вода за ним буль-буль-буль.

– А я бы его выделил, – подпрыгнул на корме Шурка.

– Сиди, охотник, – Сонька плеснула на дружка.

– Курица, утоплю-ю!

– Окунь маскируется здорово. Станет над каменистым дном – гляди и не углядишь, пока хвостом не вильнет, не выдаст себя, – сказал я, загребая левым веслом. – А потом такой секрет есть: вода увеличивает рыбу. При стрельбе, Щурка, это полагается учитывать.

Пока Степка искал окуня, подвернулась сорога. Сорога затаилась в гриве травы. Трава шевелилась от течения. Степка от радости, от кипучего охотничьего азарта – эта моя, эта не уйдет! – забылся, резко окунул голову, дыхательная трубка враз наполнилась водой, он задохнулся, захлебнулся, вынырнул, отплевывается, отфыркивается. А сороги и след простыл.

Охотник сконфузился. Бывает. Если б рыба по нашему хотению как клюнула, так и цеплялась на крючок, как попала в сеть, так и не выскочила из нее, как прицелился в нее Из подводного ружья, так и твоя, – давно не было бы рыбы. И вся-то сладость рыбалки в том: ты хитришь, а рыба тоже хитрит, и часто перевес на ее стороне – как бы всем своим видом говорил нам Степка.

Он стремительно перемещается на новое место, к кустам лозняка, Приглядывается. За-ныривает. Проходит напряженный миг. Мы переглядываемся молча: что-то необычно, что-то готовится. И взбурлилась, и вскипела вода. Раза три появлялись то Степкины ноги с ластами, то Степкина голова, и, наконец, из воды выкинулась рука с бело-синей большущей рыбиной.

– Голавль!! – вопим мы и спешно подгоняем лодку. А с берега, где потрескивает костер, кричит Колька:

– Пока-ажи-ите-те!

Шурка перегибается, подтаскивает брата к лодке, и тот кидает в нее рыбину: она на стреле, а от стрелы к Степкину ружью тянется леска. Шурка торопится: зажал рыбину коленями, руками пригибает лепесток стрелы, который, войдя в рыбу, не дает ей сорваться, и осторожно выводит стрелу.

Голавль бьется, Шурка и Сонька вдвоем сажают его в ведро, он ударом хвоста опрокидывает ведро.

– Пусти, Сонька, – командует Шурка. – Я приподниму елань – пусть он плавает в лодке. Самое главное – он теперь наш. Да, Степ? Такого еще на удочку никто не ловил. Да, Степ?

Стёпка, держась за борт лодки, отдыхает и рассказывает:

– Вижу: голавль плывет. Кругло-серебряный, с огнистыми плавниками. Наддаю ластами, приказываю себе: догнать! догнать! Ружье выкинул вперед, целюсь, а сердце бьется так, что, наверно, волны надо мною. Мой голавль (слово "мой" особо выделил голосом) подрулил к коряжине, в тень, от солнца. И если б смотреть на него сверху, был бы невидим, а как я в воде – весь перед глазами. Картина. Прицелился, взял чуть пониже головы и – нажал на спусковой крючок. Голавль дернулся, но – поздно, опередила стрела. Попал. Поразил. Потянул он меня с леской. И началась борьба. Видели небось, как я крутился-вертелся. Успел схватить за голову и руку не отпустил.

– Дай-ка ружье, – смело и весело потребовал Шурка у брата и решительно протянул руку. – А вы, – обратился он ко мне, – доставайте ножик.

– Тебе зачем? – удивился Степка. И хотел рассердиться.

– Зачем? Еще спрашивает! Зарубку сделаю на рукоятке – вот зачем!

В это время через другой борт лодки протянулась рука, и на днище к голавлю полетела живая, трепещущая, без единой царапины со-рожка с рукавичку. Как она заплясала! Заметалась! Заподкидывалась!

Это Женька поймал сорогу. Не подбил. И не на удочку взял. Голыми руками. Такой способ знают все живицинские ребята. В жаркий день сорога, и даже окунь, ищет прохладное место. Укромное и, разумеется, безопасное. И вот заходит под камень. Отдыхает. Такие камни у ребят на учете.

Женька нырнул как раз под тот камень-престол, из-за которого шло-гремело на всю Окшу сражение и король Окшинский Второй, то бишь Шурка, был, помнится, свергнут и нахлебался воды. Женька нырнул и закрыл одной рукой выход, а второй взял рыбину.

– Степ, может, мне ружьецо уступишь? Может, погреться хошь? – сказал Женька.

– Погоди, погоди! – Степка принял из Шуркиных цепких рук, неохотно, однако, протянувших ружье с новой зарубкой, и, работая ластами, стремительно ринулся к зарослям куги.

Шевелится, качается, волнуется зеленая с коричневыми метелками куга. Степка в поиске. Мы разворачиваем лодку, Сонька уговаривает Шурку купаться, но тот протестует:

– Подводная охота – это тебе не интересно?! Да я, вот увидишь, честно, с ружьем накупаюсь. И рыбину подобью. Дадут мне ружье... А купаться тебе нн-е ррразрешаю! – Голос у Шурки строго командирский, сухой.

– Ой, – нарочито ужасается Сонька, – какие у тебя ногти отросли !

Шурка краснеет и злится :

– Это ты в школе санитарка, а здесь... Здесь я тебе не подчиняюсь. Давайте, – говорит он мне, – высадим ее! Девчонкам подводная охота... что... корове тапочки.

Но тут раздался ликующий Степкин вопль:

– Взя-я-ал!! Самого окуневого батьку взял! Вы поглядите, какое чудо!.. Но-но... не дурить!

Это и впрямь было чудо. Ни Сонька, ни расторопный Шурка, ни я не знали, с какой стороны и как подступиться к окуню, заброшенного нам Степкой. По всей вероятности, Степка не ошибся: это действительно был окуневый батька: здоровенный, как лапоть, весь черно-серый, глаза на выкате, черные, злые-презлые, не спина, а сплошная ножовка – вся в колючках... Окунище сей, поди, уж мнил себя царьком здешних водоемов; такой не ринется на червяка, насаженного на простой крючок, и сеть находчиво обойдет.

– Выстрелил, к дну прижал и тогда только протолкнул сквозь кожу стрелу с лепестком, – вытирая рыжие волосы, сказал Степка и рассерчал: – Долго мне еще ждать, по-мощ-нич-ки-и! Окуня не могут снять!

– У меня вся ладонь в крови от его колючек, – пожаловался Шурка. – Ты бы нам еще с шилами закинул рыбу. Да не дергайся ты, не дергайся, окунище! – Шурка кое-как запеленал своими штанами окуневого батьку и выпростал стрелу с лепестком. – Этого в ведро посадим. Агрессор. Выпрыгнет. Черпай, Сонька, шевелись, курица! Терпенья нет – колется!..

Теперь очередь Кольки. Шурка, пользуясь передышкой, заводит пока со мной разговор.

– Сколько звать вас! – слышим вдруг крик Кольки. – Ры-бу принимайте!

Шурка налегает на весла, разворачивает лодку кормой, и Сонька хватает двух окуней.

Ловкий охотник Колька! Пожалуй, не уступит и самому Степке. Плавал он неторопливо, нырял по-утиному: нырнет и, не задерживаясь, тут же вынырнет; часто менял места, и нам уже надоело кочевать за ним. Наконец Колька забился под кусты лозняка, нависавшие .над водой, и долго там сидел и караулил кого-то. Вдруг лозняк закачался, раздались один за другим три шумных всплеска, Колька вынырнул. Вынырнул, сдернул маску, заулыбался и крикнул загадочно:

– Робя, кого я заарканил! Не отгадать! Веду! – но стрелу из воды не кинул, а по тому, как натянулась и задергалась леска в его руке, мы поняли, что добыча важнецкая.

– Показывай! – крикнули с берега.

– Показывай! – дружно велели Сонька и Шурка.

Но Колька не уступал ни береговым, ни Шурке с Сонькой. Он работая ластами, как буксир винтом, плыл на спине, в одной руке держал ружье, в другой поблескивала леска.

– Ахнете! Увидите и ахнете! – набивая цену своему выстрелу Колька и заливался козлиным смехом, аж волосы тряслись.

– Упустишь рыбину – по загривку съезжу, – пригрозил ему Степка. И не выдержал, кинулся в реку. За ним с разгону бултыхнулся и Женька.

Прихватили Кольку. Степка подтянул леску и вскинул вместе со стрелой что-то гибкое и коричневое, похожее на змею.

– Налима наколол! – кричал Колька, отфыркиваясь. Мы приняли порядочного налима; но он выскользнул из рук; свиваясь в кольца, все плавал и плавал в лодке, выискивая щелку – нельзя ли удрать.

Охота на этом изменилась. Охотились сразу трое: Степка, Женька и Колька. Степка забился в заросли травы, а дружки один сверху, другой снизу реки, шугали на него рыбу. Попадались сороги, окуни и густерки.

А по речной пойме со Стариковского луга накатывался, загустев, став еще круче, запах скошенной травы, и, не затихая, все с той же прыткостью гудел, гудел живицинский трактор, и плескались голоса косцов, и было слышно – косцы время от времени вытачивали косы.

– На берег! – пошабашил Степка. Вылезли охотники, растянулись на горячем песке. Мы подогнали лодку.

– Степь, – необычно робко и почтительно начал Шурка, – Степь, разреши попробовать. Я все понял и все запомнил. Недалечко, у берега.

– Еще ногу себе прострелишь, – скорее для порядка сказал Степка. И смилостивился: – Действуй.

Даже в маске Шуркино лицо сияло от радости.

Шурка заплыл в кугу и затих. Не нырнул, а только погрузил лицо с маской в воду и был, видимо, поражен и очарован красотой, какая открылась ему. Ни одного всплеска. Ему и без рыбы было интересно.

– Простудишься.

– Боится, вишь, перед Сонькой промахнуться.

– Ему и резину не оттянуть.

Шутили, но Шурка не отзывался. А когда о нем забыли, Шурка плеснул ластами, нырнул и выстрелил. И, ни слова ни проронив, поднял над головой стрелу с окунишком не больше четырех вершков.

– Первый! – уже на берегу прошептал он, показывая окуня Соньке. – Ты знаешь, как красиво под водой! Возьми маску и заплыви и погляди... Сонь, а он совсем не маленький, мой окунек. Я буду зарубки делать и на окуней. Не на рукоятке ружья – на палке. Вырежу палку-памятку; А щука или голавль попадется, тогда и на ружье. Вот...

Колька поднялся, потянулся:

– Есть хочется. Рыбу давайте делить. – Полез в лодку, выплеснул из ведра "окуневого батьку", сорожняк, всю рыбу выловил и снова покидал в ведро, шевеля пухлыми губами – считал. Ведро было битком набито рыбой, голавля Колька нес, подцепив пальцами за жабры. Объявил:

– На три кучки раскладываю.

– Почему же на три? Почему же не на шесть? – удивился Женька и поднялся, стал на колени. – Раскладывай на шесть.

– Мне зачем? – смущенно отмахнулся я.

– Тогда, – выступил вперед Шурка, за-место дяди Леши засчитаем бабку Манефу. Честно.

– Правильно, – поддержали Шурку брат и сестра Маняткины.

– Раскидывай на шесть кучек, – велел Женька.

– Сорога... сорога... сорога... – кидал на траву рыбу Колька. Окунь... окунь., окунь... Этот мал, к этому добавим Шуркиного окунька.

Сузив глаза, Степка поглядел на Кольку, хотел что-то сказать злое, куснул губу, вскочил, сердито вырвал у Кольки дужку, сгреб всю рыбу в ведро.

– Чего ты? Я по... по-честному! – запротестовал Колька.

– "По-честному-у"! – передразнил его Степка. – А собрался на троих делить. Самого большого окуня, Шурка, моего окуня, снеси бабке Манефе. Подцепил голавля под жабры и с ведром, полным рыбы, зашагал по тропе, но не на взгорок, не в деревню, а к ручью. Легко перемахнул ручей.

– Куда ты? Куда, чумовой?! – закричал с обидой в голосе Колька.

– Пень! Ничего не видишь и не слышишь! – не оборачиваясь, гневно сказал Степка. И скрылся в кустах.

Я все понял. Но Шурке показалось, что он первый из нас догадался, куда понес братец рыбу. И свою догадку высказал вслух с гордостью:

– Понес рыбу косарям. На ушицу. Честно.