Текст книги "Происшествие с черным рыбаком"

Автор книги: Вашингтон Ирвинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Вашингтон Ирвинг.
Происшествие с черным рыбаком

Всякий знает, конечно, старого рыбака-негра Черного Сэма, или, как его обычно зовут, Сэма-Грязнуху, который рыбачит на Саунде вот уже целых полстолетия. Так вот, как-то давным-давно этот хорошо известный вам Сэм, бывший в те времена более энергичным молодым негром, чем кто-либо в целой провинции, и работавший на ферме Киллиана Сюйдема, что на Лонг-Айленде, окончив пораньше дневную работу, тихим безоблачным летним вечером удил рыбу поблизости от Врат Дьявола.

У него был легкий челнок, и, будучи хорошо знаком с течениями и водоворотами, он перегонял его с места на место по мере того, как подымалась вода, перемещаясь от Курицы с Цыплятами к Свиному Заду, от Свиного Зада к Горшку, от Горшка к Сковороде; однако, увлекшись ужением, он не заметил, как начался отлив, и только рев стремнин и водоворотов предупредил его об опасности. Не без усилий провел он челнок между рифами и бурунами и добрался до Черного родника. Здесь, бросив на время якорь, он решил дожидаться, пока снова начнется прилив и он сможет возвратиться домой. Спускалась ночь; разбушевался ветер. Черные тучи стремительно неслись с запада, грохотавший время от времени гром и сверкавшие вспышками молнии говорили о приближении грозы. Сэм подгреб поэтому к подветренной стороне острова Манхеттен и, плывя вдоль него, добрался до укромного уголка под нависшей над рекою скалой, где и привязал свой челнок у подножия дерева, выросшего в расщелине этой скалы и, точно полог, простиравшего над водою свои могучие ветви. Налетел шквал; порывы ветра погнали по реке белые гребни, дождь забарабанил по листьям; гром грохотал сильнее, чем он грохочет сейчас; молнии, казалось, лизали барашки на бурной реке, но Сэм, укрытый от непогоды скалою и деревом, лежал, скорчившись, у себя в лодке, покачивался на волнах и в конце концов погрузился в сон.

Когда он проснулся, все было тихо. Гроза пронеслась, и лишь на востоке то здесь, то там полыхали слабые вспышки молнии, указывая, куда именно умчалась она. Ночь была темною и безлунною, и по уровню воды Сэм заключил, что было близко к полуночи. Он собрался уже выбрать якорь и пуститься домой, как увидел мерцающий на воде огонек, который быстро приближался к нему. Через некоторое время Сэм обнаружил, что это огонек фонаря на носу лодки, бесшумно скользившей в прибрежной тени. Она вошла в маленькую бухточку, совсем рядом с тем местом, где нашел убежище Сэм. На берег выскочил человек и, отыскав что-то с помощью фонаря, воскликнул:

– Здесь, здесь – вот и железное кольцо! Лодку привязали, и человек, войдя в нее снова, помог своим спутникам выгрузить на берег что-то чрезвычайно тяжелое. Так как время от времени на них падали лучи фонаря, Сэм увидел, что там было пять дюжих, отчаянного вида парней в красных шерстяных колпаках и во главе их – человек в треуголке, а также, что некоторые меж ними были вооружены тесаками или длинными морскими ножами и пистолетами. Они говорили между собою вполголоса, и притом на каком-то чужом языке, который Сэму был непонятен.

Высадившись на сушу, они стали пробираться между кустами, помогая друг другу втащить тяжелую ношу на крутой и скалистый берег. Любопытство Сэма разгорелось вовсю; итак, оставив свой челнок, он осторожно вскарабкался на гребень скалы, под которым проходила тропа. Они остановились, чтобы передохнуть, и их начальник принялся шарить в кустах, светя себе фонарем.

– Принесли ли лопаты? – спросил кто-то из них.

– Они здесь, – ответил второй, тащивший их на плече.

– Придется рыть глубже, чтобы никто, чего доброго, не нашел, – сказал третий.

По жилам Сэма пробежал холодок. Ему представилось, что перед ним шайка убийц, собирающихся зарыть свою жертву. Колени его подогнулись. Ветка дерева, за которую он в волнении ухватился, перегнувшись над краем обрыва, качнулась и затрещала.

– Кто там? – вскричал один из этой таинственной шайки. – Кто-то шевелится в кустах...

Они принялись светить фонарем в том направлении, откуда послышался шум. Один из красных колпаков взвел курок своего пистолета и навел его прямо туда, где притаился и замер Сэм. Он стоял неподвижно, затаив дыхание, уверенный, что еще мгновенье – и ему крышка. К счастью для Сэма, лицо его благодаря своему темному цвету осталось незамеченным среди листвы, и это спасло его от неминуемой смерти.

– Там нет никого, – сказал человек с фонарем. – Черт возьми! Не вздумай, пожалуй, палить из своего пистолета; ты подымешь на ноги всю округу.

Красный колпак опустил пистолет; все снова взялись за ношу и медленно двинулись дальше вдоль берега. Сэм следил за ними и видел, как они шли, как тусклый их огонек мерцал среди мокрых кустов, и только тогда, когда они почти исчезли из виду, решился вздохнуть свободнее. Он хотел было возвратиться к своему челноку и убраться подальше от столь чреватого опасностями соседства, но любопытство все же оказалось сильнее его. Он колебался, медлил, прислушивался. Вскоре послышались глухие удары заступа. "Они роют могилу", – сказал он себе, и у него на лбу выступили капельки холодного пота. Каждый удар, раздававшийся среди безмолвия зарослей, отзывался у него в сердце. Было очевидно, что они стараются работать, по возможности не производя шума. Во всем этом заключалось столько необыкновенного, столько таинственного. Что до Сэма, то у него была склонность ко всяким ужасам – рассказ об убийстве был для него величайшим из наслаждений, и он неизменно присутствовал при всех без исключения казнях. Он не в силах был поэтому устоять пред искушением и, несмотря на опасность, решился подкрасться поближе и еще раз взглянуть на злодеев за их работою. Он пополз вперед, дюйм за дюймом, с величайшею осторожностью касаясь коленями сухих листьев, дабы ни малейший шорох не выдал его присутствия. Он добрался, наконец, до крутой скалы, отделявшей его от таинственной шайки; он видел уже свет их фонаря, освещавший ветви деревьев на той стороне скалы. Сэм медленно и бесшумно вскарабкался на скалу, высунул голову над ее лишенным всякой растительности гребнем и обнаружил прямо под собою преступников, и притом до того близко, что хотя он и боялся, как бы его не открыли, все же не мог решиться податься назад, ибо малейшее движение могло бы выдать его с головой. В этом положении он и замер; его круглая черная физиономия поднималась над гребнем скалы, подобно солнцу, только что показавшемуся над горизонтом, или круглолицей луне на циферблате башенных часов.

Красные колпаки уже кончали работу; могила была зарыта, и они тщательно закладывали ее дерном. Выполнив это, они насыпали поверх сухих листьев.

– А теперь, – сказал их начальник, – сам черт не отыщет!

– Убийцы! – невольно вырвалось из уст Сэма. Вся шайка всполошилась, и, взглянув наверх, они увидели над собой круглую черную голову негра; глаза почти вылезли из орбит, белые зубы стучали, и все лицо лоснилось от холодного пота.

– Мы обнаружены! – вскричал один.

– Смерть ему! – закричал второй.

Сэм слышал щелканье взводимого курка, но не стал дожидаться выстрела. Он карабкался по скалам и камням, пробирался сквозь кусты и колючки, скатывался со склонов, как еж, взлетал на другие, как барс. И куда бы он ни бросался, везде он слышал за собою погоню. Наконец он достиг скалистой гряды, что тянется параллельно реке; один из красных колпаков несся за ним по пятам. На его пути выросла крутая, точно стена, скала; казалось, что ему отрезан путь к дальнейшему бегству, но вдруг он заметил крепкую, похожую на веревку, лозу дикого винограда, свешивавшуюся сверху до половины скалы. Он подпрыгнул с силой отчаяния, обеими руками схватил ее и, будучи молод и ловок, ухитрился взобраться на вершину скалы. Он стоял, явственно выделяясь на фоне ночного неба; красный колпак взвел курок своего пистолета и выстрелил. Пуля просвистела у самой головы Сэма. В это роковое мгновение, как нередко бывает в подобных случаях, его осенила счастливая мысль: он пронзительно закричал, бросился навзничь и столкнул обломок скалы, который с громким всплеском свалился в воду.

– Ну его, с ним покончено! – сказал красный колпак двум или трем своим сотоварищам, когда они, запыхавшись, подбежали к нему. – Болтать ему уже не придется, разве что с рыбами здешней реки!

Его преследователи повернули обратно и пошли к остальным сообщникам. Сэм, бесшумно соскользнув со скалы, добрался до своего челнока, отвязал его и отдался на волю течения, которое мчалось тут с такой же стремительностью, как у запруды близ мельницы; его быстро отнесло прочь. Но не скоро еще отважился он взяться за весла. Гребя изо всех сил, стрелою пустил он своп челнок через Врата Дьявола, нисколько не помышляя об опасностях Горшка, Сковороды пли даже Свиного Зада, и почувствовал себя в безопасности, лишь благополучно умостившись в своей постели на чердаке старой фермы Сюйдемов.

Тут достопочтенный Пичи Прау замолк, чтобы перевести дух и отхлебнуть глоточек-другой из непременной в подобных случаях пивной кружки, что стояла наготове у его локтя. Его слушатели так и остались с разинутыми до ушей ртами и вытянутыми в его сторону шеями, напоминая собою выводок ласточкиных птенцов, дожидающихся добавочного кусочка.

– И это все? – вскричал отставной офицер.

– Да, все, что относится к этой истории, – ответил Пичи Прау.

– И Сэм так-таки не узнал, что же зарыли красные колпаки? – полюбопытствовал Вольферт, которому всюду мерещились слитки золота и груды дублонов.

– Насколько я знаю, нет, – сказал Пичи. – Он не мог оставить работу на ферме, и, говоря по правде, у него не было особенного желания попасть еще раз в такую же передрягу, как тогда среди скал. Кроме того, разве легкое дело разыскать место могилы, если при дневном свете все становится совершенно другим. И, наконец, что проку искать мертвое тело, раз не было ни малейшей надежды, что убийцы запляшут на виселице.

– Так-то так, но уверены ли вы, что там действительно был покойник? – заметил Вольферт.

– Конечно! – торжественно воскликнул Пичи Прау. – Разве он не бродит в этих местах и посейчас?

– Бродит! – воскликнули одновременно несколько голосов. Все еще шире разинули рты и еще теснее сдвинули стулья.

– Разумеется, бродит, – повторил Пичи. – Неужели никто среди вас не слышал о том, кого прозвали Папаша Красный Колпак и кого можно увидеть на сгоревшей ферме в лесу, что на берегу Саунда, по соседству с Вратами Дьявола?

– Я слышал кое-что по этому поводу, но всегда полагал, что это не более как старушечьи басни.

– Басни это иль нет, – сказал Пичи Прау, – а только ферма стоит у того самого места. Она покинута с незапамятных пор, расположена в наиболее глухом углу у реки, и все-таки тем, кто рыбачит поблизости, нередко доводилось слышать там какие-то странные звуки; и в лесу по ночам они видели также какой-то не менее странный свет, и еще доводилось им видеть, как в окне фермы показывался старик, на котором был красный колпак, и люди считают, что это дух зарытого здесь покойника. В этом доме как-то давным-давно заночевали трое солдат. Они обшарили его сверху донизу и наткнулись в погребе на старика – на нем также был красный колпак, – который восседал на бочонке с сидром, и в одной руке у него был кувшин, а в другой – добрый кубок. Он предложил солдатам отведать сидра из этого кубка, но едва один из них поднес кубок к губам, как – пых! – вспышка яркого пламени озарила погреб, и на несколько минут все три солдата ослепли, а когда их глаза, наконец, снова сделались зрячими, они обнаружили, что и кувшин, и кубок, и Папаша Красный Колпак – все, все сгинуло, и не осталось ничего, кроме пустого бочонка от сидра.

Тут офицер на половинном окладе, который успел основательно захмелеть и которого неудержимо клонило ко сну – он клевал носом над своим бренди, и его единственный глаз наполовину потух, – встрепенулся и неожиданно вспыхнул, как вспыхивает порою угасающий фитиль ночника.

– Чепуха! – воскликнул он, едва Пичи кончил рассказывать.

– Пусть так: я и сам не поручусь, что это – бесспорная правда, – отпарировал Пичи Прау, – хотя всему свету известно, что с этим домом и прилегающим к нему земельным участком и впрямь творится что-то неладное; что же касается рассказа Сэма-Грязнухи, то я верю ему не меньше, как если бы это произошло лично со мной.

Присутствующие до того увлеклись беседою, что начисто забыли о разбушевавшихся на дворе стихиях; как вдруг страшный удар грома заставил вздрогнуть их всех; сразу же вслед за ним раздался ужасающий грохот, потрясший дом до самого основания. Все повскакали с мест, вообразив, что это – подземный толчок или что вот-вот явится сюда Папаша Красный Колпак со всеми своими загробными ужасами. С минуту они напряженно прислушивались, но слышалось только, как дождь хлещет в окна и как ветер завывает между деревьями. Вскоре, впрочем, все разъяснилось: в дверь просунулась голова старого плешивого негра; белки его вытаращенных глаз резко выделялись на черном как смоль лице, которое было мокро от дождя и лоснилось и блестело, точно бутылка. На малопонятном ломаном языке он сообщил, что в кухонную трубу ударила молния.

На мгновение буря затихла; она налетала теперь яростными порывами, и в промежутках между ними воцарялась зловещая тишина. Во время одной из пауз неожиданно грянул мушкетный выстрел, и немного спустя со стороны берега донесся протяжный, похожий на вой, окрик. Все кинулись к окнам. Снова прогремел выстрел, снова донесся протяжный окрик, смешавшийся с диким завыванием налетевшего шквала, и казалось, что он подымается из водной пучины, потому что, хотя непрерывные вспышки молнии и озаряли берег мерцающим призрачным светом, все же никого не было видно.

Вдруг окно в комнате наверху распахнулось, и таинственный незнакомец закричал громким голосом. С той и с другой стороны обменялись восклицаниями на неведомом языке, и никто из посетителей кабачка не понял ни слова; затем они услышали, как окно захлопнулось, и еще какой-то страшный шум и возню, точно в комнате над их головою сдвигали и перетаскивали тяжелую мебель. Слуга-негр был вызван наверх; немного спустя появились он и старый моряк, которому он помогал тащить вниз его грузный сундук.

Трактирщик был потрясен:

– Куда вы! Неужели в море? В такой шторм?

– Шторм! – презрительно бросил моряк. – Погода чуточку расплевалась, а вы мелете что-то о шторме!

– Вы промокнете до костей, вы погибнете! – взволнованно воскликнул Пичи Прау.

– Гром и молния! – заорал морской волк. – Довольно поучать человека, испытавшего на своей шкуре, что такое смерчи и ураганы!

Робкий Пичи замолк. С берега снова донесся крик; в нем слышалось нетерпение. Присутствующие с удвоенным страхом глазели на этого бывалого моряка, который, казалось, пришел из пучины и теперь снова туда возвращается. И когда с помощью негра он медленно тащил тяжелый сундук по направлению к берегу, они смотрели на него с суеверным чувством и почти верили, что он взгромоздится на свой сундук и пустится на нем в плаванье по разъяренным волнам. Они следовали за ним с фонарем, держась несколько поодаль.

– Гасите огонь! – загремел грубый голос с воды. – Какой тут к черту огонь!

– Гром и молния! – зарычал старый моряк, повернувшись в их сторону. – А ну-ка домой! Слышите!

Вольферт и его спутники в ужасе повернули назад. Все же любопытство пересилило страх, и они остановились невдалеке. Длинный излом молнии полыхнул над волнами, и они увидели лодку, в которой было полно людей. Она находилась под скалистым мыском, вздымалась и падала вместе с набегающими валами прибоя, и при каждом взлете с нее стремительно стекала вода. Прихватив багром, ее едва удерживали у прибрежной скалы, ибо течение возле мыса неслось с бешеной быстротой. Поставив свой грузный сундук краешком на планшир лодки и ухватившись за ручку с другого конца, старый моряк пытался столкнуть его таким образом внутрь, но в это мгновение лодку оторвало от берега, сундук соскочил с планшира и, упав в волны, увлек за собой моряка. Стоявшие на берегу испуганно закричали; градом проклятий разразились люди на лодке, но и лодку и человека мигом унесло стремительной силой прилива. Воцарилась непроглядная тьма. Вольферту Вебберу, впрочем, почудилось, будто он слышит крики о помощи и видит тонущего, молящего о спасении, но когда снова над водою сверкнула молния, все было пусто: не было видно ни лодки, ни человека, не было ничего, кроме всплесков и толчеи теснящих друг друга волн.

Компания возвратилась в трактир переждать непогоду. Они снова уселись по-старому – каждый на свое место – и со страхом поглядывали один на другого. Все происшествие не заняло и пяти минут, за это время не было произнесено и десятка слов. И, глядя на дубовое кресло, они с трудом могли свыкнуться с мыслью, что то странное существо, которое так недавно еще безраздельно владело им и было полно жизни и геркулесовской силы, сейчас, очевидно, – безжизненный труп. Вот стакан – из него он только что пил, вот пепел трубки, которою он затягивался, так сказать, последним дыханием. Размышляя обо всем этом, почтенные бюргеры явственно ощутили, как непрочно наше земное существование, и после этого устрашающего примера каждому из них показалось, будто земля, которую он попирает, сделалась менее устойчивою, чем прежде.

Но так как большинство присутствующих обладало той драгоценнейшей философией, которая позволяет стойко переносить несчастья соседей, то вскоре все так или иначе утешились в трагической гибели старого моряка. Хозяин был чрезвычайно доволен, что бедняга успел полностью расплатиться по счету, и произнес приличествующее случаю подобие прощального слова.

– Он пришел в бурю, – сказал он, – и ушел в бурю; он пришел ночью и ушел в ночь; он пришел, кто его знает откуда, и ушел, кто его знает куда. Мне известно только одно – а именно, что он снова пустился в море на своем сундуке и, быть может, высадится где-нибудь на другом конце света, чтобы докучать и дальше честному народу! Впрочем, если он отправился в сундук Дэви Джонса [*  * То есть на дно моря. Дэви Джонсом английские моряки называли дьявола.


[Закрыть]], то тысяча сожалений, что не оставил здесь своего собственного.

– Его сундук! Святой Николай, спаси и помилуй нас! – вскричал Пичи Прау. – Да я бы ни за какие деньги не согласился поставить его к себе; готов поручиться, что моряк с треском и грохотом являлся бы за ним по ночам, и трактир превратился бы в дом с привидениями. А что касается его отплытия в море на сундуке, то мне приходит на ум история, приключившаяся со шкипером Ондердонком, когда он плыл на своем судне из Амстердама. Во время шторма на корабле умер боцман; покойника завернули, как полагается, в парусину, уложили в принадлежавший ему сундук и бросили за борт, но в суете и спешке забыли прочитать над ним подобающие молитвы – и вот буря разбушевалась еще сильней, и они увидели мертвого боцмана, который, сидя в своем сундуке, плыл у них за кормой, поставив вместо паруса саван; огненные языки брызг вздымались пред ним, точно пламя, и корабль удирал от него день за днем, ночь за ночью, и каждый миг они ожидали гибели судна, каждую ночь видели мертвого боцмана в его сундуке; он стремился настигнуть их, и среди завываний ветра они слышали его свист; казалось, что это он насылает на них огромные волны, высотою в целую гору, и эти волны неминуемо захлестнули бы судно, если бы они не задраили наглухо люков и палубных иллюминаторов; так продолжалось, пока они не потеряли его из виду в туманах близ Ньюфаундленда; они предположили, что он повернул свой сундук через фордсвинд и взял курс на остров Покойника. Вот что значит похоронить человека на морс без отпевания!

Гроза, задерживавшая компанию в кабачке, миновала. Часы с кукушкою прокуковали двенадцать; все заторопились, ибо по часто случалось, чтобы эти мирные бюргеры засиживались до столь позднего часа. Выйдя на двор, они обнаружили, что небо очистилось. Буря, еще подавно закрывавшая его непроницаемым покровом из туч, пронеслась дальше и теснилась клочковатыми грудами на горизонте; их освещал яркий серп полумесяца, который был похож на маленькую серебряную светильню, висящую во дворце, воздвигнутом из облаков.

Страшное событие этой ночи, равно как и страшные рассказы, которые им довелось выслушать, возбудили в каждом из собеседников суеверные чувства. Они бросали боязливые взгляды в том направлении, где сгинул буканьер, и готовы были увидеть, как, освещенный колодным сиянием лупы, он плывет по волнам в своем сундуке. Трепетные лунные блики подрагивали на водной глади, все было тихо; в том месте, где пошел ко дну старый моряк, спокойно струилось течение. Возвращаясь по домам, в особенности проходя по пустынному полю, где некогда был убит человек, завсегдатаи трактира сбились в тесную кучку, и даже могильщик, у которого под конец не оказалось попутчиков, хотя, надо полагать, он привык у духам и привидениям, предпочел все же сделать порядочный крюк, лишь бы не проходить по хорошо знакомому ему кладбищу внутри церковной ограды.

Вольферт воротился домой со свежим запасом историй и сведений, над которыми стоило призадуматься. Рассказы о кубышках с монетами и о кладах с испанской добычей, зарытых здесь и там, и повсюду среди скал и близ бухт этого дикого побережья, окончательно вскружили ему голову. "Да будет благословен святой Николай! – бормотал он вполголоса. – Неужто так уж трудно наткнуться на один из таких тайников и в мгновение ока сделаться богачом? Как ужасно, что я принужден влачить свое жалкое существование, день за днем роясь и роясь в земле, и все для того, чтобы добыть себе кусок хлеба, тогда как один удачный удар заступом – и я смог бы до конца дней моих раскатывать в собственном экипаже!"

Перебирая в памяти все, что он слышал о поразительном происшествии с черным рыбаком, Вольферт в своем воображении истолковал его совсем по-другому. Он считал, что красные колпаки – не что иное, как шайка прятавших свою добычу пиратов, и при мысли о том, что, быть может, он напал, наконец, на следы одного из таких сокровенных кладов, в нем с новою силою вспыхнула старая страсть. Его отравленная фантазия все без исключения окрашивала в золотой цвет. Он чувствовал себя как тот корыстолюбивый житель Багдада, глаза которого были смазаны волшебною мазью дервиша, благодаря чему он видел сокровища, укрытые в недрах земли; шкатулки с драгоценностями, сундуки со слитками золота, бочонки с заморскими монетами, спрятанные в земле, тянулись, казалось, к нему из своих тайников и умоляли освободить их из опостылевших им преждевременных и мрачных могил.

Чем больше расспрашивал он о местах, в которых, по слухам, показывался Папаша Красный Колпак, тем тверже становилась его уверенность в справедливости одолевавших его догадок и домыслов. Он узнал, что тут уже не раз бывали опытные кладоискатели, прослышавшие об истории Черного Сэма, хотя ни один из них не мог похвалиться удачей. Больше того, они неизменно сталкивались с какой-нибудь неприятною неожиданностью, ибо, как решил Вольферт, приступали к работе в неподобающее время и без подобающих церемоний. Последнюю по счету попытку предпринял Кобус Квакенбос, который рыл ночь напролет и встретился с неодолимыми трудностями, ибо стоило ему выбросить из ямы одну лопату земли, как невидимые руки кидали туда целых две. Он дорылся, впрочем, до железного сундука, но тут поднялся адский гомон и рев, вокруг ямы запрыгали какие-то чудные фигуры, и в конце концов на беднягу Кобуса обрушился град ударов незримых дубинок, которые и прогнали его с этого запретного места. Все это Кобус Квакенбос объявил на смертном одре, так что тут не может быть и тени сомнения. Это был человек, который посвятил многие годы жизни розыскам кладов и который, как полагали, преуспел бы, конечно, не умри он недавно в богадельне от воспаления мозга.

Вольферт Веббер пребывал теперь в трепете и нетерпении, ибо боялся, как бы у него не нашлось соперника, который, пронюхав о спрятанном золоте, не опередил бы его. Он решил побывать тайно от всех у Черного Сэма, воспользоваться им в качестве проводника и отправиться вместе с ним к тому месту, где некогда Сэму пришлось быть свидетелем тайного погребения. Найти Сэма не составляло никакого труда, потому что он принадлежал к числу тех старожилов, которые живут в одном месте столь долго, что в конце концов приобретают известное положение в обществе и становятся в некотором роде видными личностями. Во всем городе не было такого мальчишки, который не знал бы Сэма-Грязнухи и не считал бы себя вправе потешаться над старым негром. Уже более полувека жил он на берегах бухты и в рыбных заводях Саунда жизнью настоящего земноводного. Большую часть времени проводил он на воде или в воде, где-нибудь по соседству с Вратами Дьявола, и в ненастье его легко было принять за один из тех призраков, которые водятся в этом проливе. Здесь его можно было найти в любой час и в любую погоду: то в челноке, стоящем на якоре между водоворотами, то шныряющим, как акула, возле остова какого-нибудь разбитого корабля, где, как считают, рыбы бывает особенно много. Порою часами сидел он где-нибудь на скале, вглядываясь в туман или в сетку мелкого дождика, как одинокая цапля, высматривающая добычу. Он знал все закоулки и бухточки Саунда, от Уоллабаута до Врат Дьявола и от Врат Дьявола до Чертова Перехода, и уверяют даже, будто каждая рыбешка в реке была известна ему по имени.

Вольферт нашел Сэма у его хижины, которая была чуточку больше собачьей конуры средних размеров. Она была кое-как сложена из корабельных обломков и выловленного из реки леса и стояла на скалистом берегу, у подножия старинного укрепления, в том самом месте, которое зовется теперь батарейным мысом. И сама хижина и все вокруг пропиталось насквозь запахом рыбы. К стене укрепления были прислонены весла, гребки, удочки и другая рыболовная снасть; на песке растянуты для просушки сети; челнок вытащен на берег, и у порога хижины Сэм предавался истинно негритянскому наслаждению, то есть, говоря по-иному, спал, растянувшись на солнцепеке.

Со времени юношеского приключения Сэма протекли многие годы, и снег многих зим убелил курчавую шерсть на его голове. Тем не менее он отчетливо помнил все обстоятельства случившегося с ним происшествия, ибо его частенько просили рассказать о нем поподробнее; его версия, правда, во многом расходилась с версией Пичи Прау, что, впрочем, нередко случается даже с наиболее правдивыми летописцами. О последующих попытках кладоискателей Сэм, однако, решительно ничего не знал – это был предмет, лежащий за пределами его ведения, – да и Вольферт из осторожности не проявлял в этом пункте слишком большой настойчивости. Единственное, к чему он стремился, – это чтобы старый рыбак проводил его к заветному месту, и этого он достиг без труда. Долгие годы, прошедшие со времени ночного приключения Сэма, развеяли его страхи, а обещание пустяковой платы заставило его расстаться и со своим сном и со своим солнцепеком.

Прилив помешал пуститься в экспедицию по реке, а Вольферту не терпелось попасть скорее в эту обетованную землю, – и они, не дожидаясь спада воды, отправились сухопутьем. Пройдя четыре-пять миль, они вышли к опушке леса, который в те времена покрывал большую часть восточной стороны острова; он начинался сейчас же за прелестною долиною Блоомендель [*  * То есть Долина цветов (голл.)


[Закрыть]]. Отсюда двинулись они по тропе, пробегавшей среди кустов и деревьев и густо заросшей травою и свечками коровяка; ею пользовались, по-видимому, не часто; она была до того погружена в тень, что тут царили вечные сумерки. Опутавшие деревья лозы дикого винограда хлестали их по лицу; терн и шиповник хватали за платье; полосатый уж скользнул по тропе; пятнистая жаба неуклюже скакала и переваливалась впереди них, и неугомонный дрозд немолчно мяукал в чаще.

Если бы Вольферт был начитан в романтических преданиях и легендах, он решил бы, что вступает в запретную, зачарованную страну или что все это стражи, Приставленные сторожить зарытые клады. Как бы то ни было, но пустынность этого места, а также бесчисленное множество связанных с ним историй все же произвели известное действие на его воображение.

Достигнув конца тропы, они оказались поблизости от берега Саунда, словно в своеобразном амфитеатре, окруженном деревьями. Тут когда-то была лужайка, но теперь она заросла терновником и густою травой. На одной ее стороне, у самой реки, виднелась разрушенная постройка, мало чем отличавшаяся от груды развалин, которую венчал остов печной трубы, торчавшей посредине, словно одинокая башня; внизу, у основания этой постройки, нес свои воды Саунд, и буйно разросшиеся деревья купали ветви в его волнах.

Вольферт не сомневался, что это тот дом, в котором обитает Папаша Красный Колпак, и в памяти его ожил рассказ Пичи Прау. Близился вечер, и свет, с трудом проникавший сквозь густую листву деревьев, придавал всему окружающему какой-то таинственный, грустный оттенок, будивший в душе щемящее чувство страха и суеверия. Ястреб, паривший высоко в поднебесье, издавал зловещий, пронзительный крик. Время от времени то здесь то там тукал дятел, долбя полое дерево, и, горя ярко-красным оперением, мимо них проносилась огневка. Они подошли к ограде, внутри которой был когда-то плодовый сад. Он тянулся вдоль подошвы скалистой гряды, мало отличаясь от диких зарослей, и лишь кое-где попадался увитый ползунками розовый куст, или персиковое дерево, или слива, одичавшие, косматые и поросшие мхом. В дальнем конце сада они наткнулись на построенный в скале склеп, обращенный фасадом к воде. Он был похож на погреб для хранения зимних запасов. Дверь хотя и обветшала, все же была еще крепкой – ее, по-видимому, недавно чинили. Вольферт толкнул ее. Она заскрипела на петлях и ударилась о что-то, напоминавшее ящик; послышалось какое-то громыхание, и по полу покатился череп. Вольферт в ужасе отпрянул назад, но старый негр успокоил его, объяснив, что это – фамильный склеп старинного голландского рода, владевшего некогда этим поместьем; вид громоздившихся внутри склепа гробов разных размеров подтвердил слова Сэма. Все это было ему знакомо еще с мальчишеских лет, и он был уверен, что теперь они уже совсем близко от того места, куда направляются.

Они двинулись дальше вдоль по реке, карабкаясь по скалам, что нависали над самой водою; им нередко приходилось хвататься за кусты и лозы дикого винограда, чтобы не сорваться в глубокий и быстрый поток. Наконец добрались они до небольшой бухточки, или, вернее, углубления в линии берега. У самого входа в нее высились крутые скалы; кроме того, она так заросла каштанами и дубами, что была совсем неприметна для взора. Внутри самой бухточки берег отлого спускался к воде, и у замыкающих ее скал бурлил и ярился черный, глубокий и быстрый поток.