Текст книги "Уэверли, или шестьдесят лет назад"

Автор книги: Вальтер Скотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 37 страниц)

Глава 18. Уэверли продолжает свое путешествие

Когда Уэверли собрался с мыслями, он изумился, увидев, что в пещере не осталось ни души. Он поднялся, слегка привел в порядок свою одежду и осмотрелся повнимательнее, но и после этого никого не смог обнаружить. Если бы не обугленные головни, покрытые серым, пеплом, и остатки пиршества в виде полуобглоданных, полуобгоревших костей да одного-двух пустых бочонков, – никаких следов Доналда и его шайки не осталось. Уэверли вышел из пещеры и заметил, что к выступавшей в озеро скале, на которой видны были следы разведенного накануне костра, вела небольшая естественная, а может быть, и грубо вырубленная в камне тропа. Она тянулась вдоль бухточки, вдававшейся на несколько ярдов в пещеру, где, будто в мокром доке, все еще стояла привязанная лодка, на которой они прибыли накануне. Он добрался до площадки на выступе и решил сначала, что дальше ему не пройти. Впрочем, казалось маловероятным, чтобы у жителей пещеры не было другого выхода, как через озеро. И действительно, на самом краю камня он вскоре заметил три или четыре ступеньки, или выступа. Пользуясь ими как лестницей, он обогнул оконечность скалы и, спустившись с некоторым трудом на другую сторону, выбрался на дикий и крутой берег горного озера около четырех миль в длину и полутора в ширину. Со всех сторон оно было окружено суровыми, поросшими вереском горами, вокруг вершин которых вились утренние туманы.

Взглянув в ту сторону, откуда он пришел, он не мог не подивиться, как остроумно было выбрано это уединенное и укромное пристанище. Скала, которую ему пришлось обойти, пользуясь несколькими незаметными выемками, едва достаточными для ноги, казалась на расстоянии неприступной громадой, преграждавшей в этом направлении всякий дальнейший путь вдоль берега. С другой стороны, ширина озера не позволяла заметить с противоположного берега вход в узкую, с низким сводом пещеру, так что, при условии достаточного количества провианта, она могла считаться вполне надежным и безопасным убежищем для ее гарнизона, если только ее не обнаружат с лодок или какой-нибудь предатель не укажет, как в нее пробраться. Удовлетворив свое любопытство в этом отношении, Уэверли стал искать глазами Эвана Дху и его помощника. Как он справедливо считал, они не могли далеко уйти, что бы ни случилось с Доналдом Бин Лином и его шайкой, по образу жизни своему склонными к внезапным переменам мест. И действительно, на расстоянии примерно полумили он заметил человека с удочкой (видимо, Эвана) и рядом с ним другого, помогавшего ему, и в нем по оружию, которого он не скидывал с плеча, Эдуард распознал своего старого приятеля алебардщика.

Поближе к выходу из пещеры он услышал звуки веселой гэльской песни и пошел на голос. Между скал он увидел небольшую бухточку, залитую утренними лучами. Вдоль берега ее тянулась полоса плотно утрамбованного белого песка, которую затеняла береза, блестевшая всеми своими листьями. Здесь он и обнаружил ту, чья песня уже долетела до него, – девицу из пещеры. Она была весьма занята приготовлением гостю достойного завтрака, состоявшего из молока, яиц, ячменного хлеба, свежего масла и сотового меда. Бедная девушка успела за это утро обойти четыре мили в поисках этих яиц, муки на лепешки и прочей провизии, которую ей пришлось вымаливать или брать в долг в отдаленных деревушках. Дело в том, что спутники Доналда питались почти исключительно мясом угнанных животных, и даже хлеб был для них лакомством, о котором чаще всего приходилось только мечтать, так трудно было его достать, а о молоке, масле, домашней птице и прочем в этом скифском лагере не могло быть и речи. Однако я должен заметить, что, хотя Алиса и потратила часть утра на добывание всяких угощений, она все же нашла время придать своей особе возможную привлекательность. Наряд ее был несложен. Короткая красновато-коричневая курточка и скупых размеров юбка составляли весь ее костюм, но все было опрятно и изящно. Пунцовая вышитая повязка перехватывала ее волосы, ниспадавшие густыми черными локонами. Пунцовый же плед, который составлял часть ее одежды, был отложен в сторону, чтобы не стеснять ее движений, когда она станет прислуживать гостю. Я забыл бы о главной гордости Алисы, если бы не упомянул о паре золотых сережек, а также золотых четках, которые ее отец (она была дочь Доналда Бин Лина) привез из Франции, где они ему, вероятно, достались как трофей после какого-нибудь боя или штурма.

Ее фигура, хотя и несколько крупная для ее лет, была очень пропорциональна, а манера держать себя полна простой и безыскусственной грации, ничем не напоминавшей неуклюжесть простой крестьянки. Улыбка, открывавшая ряд прелестных белых зубов, и смеющиеся глаза, которыми, за незнанием английского языка, она безмолвно приветствовала Уэверли, могли быть истолкованы каким-нибудь фатом или молодым офицером, хоть и не хлыщом, Но сознающим, что он недурен собою, как выражение чего-то большего, чем простая любезность хозяйки. И я не беру на себя смелость утверждать, что маленькая дикая горянка потратила бы столько радостных усилий на какого-нибудь степенного, пожилого джентльмена, скажем – барона Брэдуордина, сколько она потратила на то, чтобы получше угостить Эдуарда. Она поспешила усадить его за завтрак так усердно ею приготовленный, положила на стол несколько букетиков клюквы, собранной на соседнем болоте, и, довольная тем, что он принялся за еду, скромно уселась поодаль на камне, с любезным видом ожидая возможности чем-либо услужить гостю.

В это время Эван и его спутник медленно возвращались вдоль берега. Слуга нес удочку и только что выловленную большую розовую форель, между тем как Эван шествовал впереди, как на прогулке, небрежно, важно и самодовольно, направляясь туда, где Уэверли предавался столь приятному времяпрепровождению. После того как они обменялись взаимными приветствиями и Эван бросил Алисе несколько слов по-гэльски, от чего она засмеялась, но залилась до самых ушей краской, проступившей сквозь ее обветренную и загорелую кожу, он распорядился, чтобы форель тотчас же была приготовлена на завтрак. Огонь высекли из кремня его пистолета; несколько сухих еловых веток быстро разгорелись и так же быстро превратились в горячие уголья, на которых форель, нарезанная большими ломтями, и была поджарена. В заключение угощения Эван извлек из кармана большую раковину гребешка, а из-под складок пледа – бараний рог, наполненный виски. Хлебнув порядочный глоток и вспомнив, что уже утром, провожая Бин Лина, опрокинул с ним чарку, он предложил отведать того же живительного напитка Алисе и Эдуарду, но они отказались. С милостивым видом повелителя Эван протянул тогда раковину своему спутнику Дугалду Махони, который, не дожидаясь дальнейших уговоров, осушил ее с большим смаком. Тут Эван стал собираться в лодку и пригласил с собой Уэверли. Тем временем Алиса уложила в небольшую корзину все, что могло еще пригодиться, набросила на плечи свой плед, подошла к Эдуарду и, взяв его за руку, с величайшей простотой подставила щеку для поцелуя, сделав при этом небольшой реверанс. Эван, который среди горских красавиц слыл за шутника, тоже сделал шаг вперед, как бы намереваясь добиться той же привилегии, но Алиса, схватив свою корзину, с быстротой козули побежала по скалистому берегу, оглянулась, крикнула ему со смехом что-то по-гэльски, на что он ответил в том же тоне и на том же наречии; затем, помахав рукой Эдуарду, она продолжала свой путь и вскоре исчезла в кустах, хотя долго еще раздавалась звонкая песня, которой она увеселяла свою одинокую прогулку.

Они снова вошли в пещеру и сели в лодку. Горец оттолкнул ее и, воспользовавшись утренним ветерком, поднял довольно неуклюжий парус, в то время как Эван взялся за руль. Лодку он повел, как показалось Уэверли, не к тому месту, откуда они накануне прибыли, а несколько выше. В то время как они скользили по гладкой поверхности озера, Эван начал разговор с панегирика Алисе, которая была, по его выражению, ловкая и искусная и, в довершение, танцевала стратспей note 211Note211
  Стратспей – шотландский народный танец.


[Закрыть]лучше, чем кто-либо во всей округе. Эдуард присоединился к этим похвалам, насколько мог уловить их смысл, но не удержался от сожаления, что она обречена на такую опасную и безотрадную жизнь.

– Ну, а на этот счет, – сказал Эван, – вот что я вам скажу: нет такой вещи во всем Пертшире, которой бы отец не достал ей, если бы она только попросила. Разве уж только что-нибудь слишком горячее или слишком тяжелое.

– Но быть дочерью скотокрада, обыкновенного вора!

– Обыкновенного вора! Как бы не так! Доналд Бин Лин никогда за свою жизнь не подымал меньше гурта.

– Так вы считаете его необыкновенным вором?

– Нет, вор – тот, кто крадет корову у бедной вдовы или бычка у крестьянина, а того, кто угоняет стадо у помещика-сассенаха note 212Note212
  Саксонца, то есть англичанина (гэльск.).


[Закрыть], я называю джентльменом-гуртовщиком. А кроме того, для гайлэндца нет ничего зазорного забрать у сассенаха дерево из его леса, лосося из его реки, оленя с его горы или корову с его долины.

– Но чем может кончиться дело, если его поймают на месте преступления?

– Конечно, он умрет за закон, как умирали и другие не хуже его.

– Умрет за закон?

– Ну да, из-за закона или по закону; вздернут его на добрую виселицу в Крифе, где умер его отец, где умер его дед и где ему, надеюсь, тоже доведется умереть, если только его раньше не застрелят или не зарубят во время набега.

– И вы надеетесь на такую смерть для вашего друга, Эван?

– Ну конечно. А что, вы хотели бы, чтобы я желал ему околеть на охапке мокрой соломы в этой его пещере, как какой-нибудь паршивой собаке?

– Но что тогда будет с Алисой?

– Уж если такое случится, она больше не нужна будет своему отцу, и я не вижу, почему бы мне тогда на ней не жениться.

– Молодец! – воскликнул Эдуард. – Но пока что, Эван, я хотел бы знать, что ваш тесть (то есть будущий тесть, если ему посчастливится быть повешенным) сделал с бароновыми коровами?

– О, – ответил Эван, – они уже плелись перед вашим слугой и Алланом Кеннеди нынче утром, прежде чем солнце успело выглянуть из-за Бен-Лоэрса, а теперь они, вероятно, уже миновали Бэлли-Бруфский проход и идут себе к тулли-веоланским загонам, все, кроме двух, которых, по несчастью, прирезали до того, как я добрался до Уаймх ан Ри.

– А куда мы плывем, Эван, осмелюсь спросить?

– А куда нам ехать, как не в собственный дом нашего Лэрда Гленнакуойха? Неужто вы думаете побывать на его землях и не зайти к нему? Это может стоить жизни.

– А далеко нам до Гленнакуойха?

– Да какие-нибудь пять миль. И Вих Иан Вор выйдет нас встречать.

Примерно через полчаса они добрались до верхнего края озера. Высадив Уэверли, оба горца отвели лодку в небольшую бухточку и совершенно укрыли ее среди тростников и касатиков. Весла они спрятали в другом месте, очевидно, предназначая и то и другое для Доналда Бин Лина, когда какое-нибудь дело заведет его в это место.

Путники шли некоторое время прелестной долиной, по которой пробивался к озеру ручеек. Они не прошли и нескольких минут, как Уэверли снова принялся расспрашивать о хозяине пещеры:

– И что, он так всегда и живет в этом подземелье?

– Как бы не так! Никто на свете не скажет, где он иной раз скрывается. Во всем краю нет такого укромного уголка, дыры или щели, которую бы он не знал как свои пять пальцев.

– А кроме вашего господина, кто-нибудь еще дает ему приют?

– Моего господина? Мой господин на небесах, – высокомерно ответил Эван, а затем, сразу же перейдя на свой обычный вежливый тон: – но вы имеете в виду вождя; нет, он Доналда у себя не укрывает и вообще не укрывает таких, как он; он только (тут Эван улыбнулся) позволяет им пользоваться лесом и водой.

– Не очень-то большое благодеяние. Этого добра здесь вдоволь.

– Э, да вы не смекнули, о чем идет речь. Когда я говорю: «лесом и водой», я разумею: «сушей и озерами». И, сдается мне, круто бы пришлось Доналду, если бы лэрд явился за ним с шестью десятками людей и обшарил бы вон тот Кэйлихэтский лес, а еще сорок других во главе со мной или другим каким молодцом двинулись на лодках к его пещере.

– Ну, а если бы сильный отряд вышел за ним с Равнины, неужели ваш начальник не защитил бы его?

– И пальцем о палец не ударил бы для него, если бы они пришли по закону.

– А что ж тогда осталось бы делать Доналду?

– Ему пришлось бы утекать и, возможно, перебраться через горы в Леттер Скривн.

– Ну, а если бы и там стали за ним охотиться?

– Ручаюсь, он отправился бы к двоюродному брату в Раннох.

– А что, если бы добрались и до Ранноха?

– Это, – ответил Эван, – уж совсем невероятно. И, сказать вам правду, ни один житель Нижней Шотландии не проберется дальше ружейного выстрела от Бэлли-Бруфа, если его не будут поддерживать сидиер дху.

– Что это за люди?

– Сидиер дху? Это черные солдаты. Их набрали в свое время и разбили на отряды, чтобы в горах был закон и порядок. Вих Иан Вор командовал одним из таких отрядов в течение пяти лет, а я там тоже служил сержантом. Их зовут сидиер дху потому, что они носят темные тартаны, а ваших людей – людей короля Георга – сидиер рой, или красными солдатами.

– Но ведь если вы были на жалованье у короля Георга, Эван, вы же были его солдатами?

– Верно. Но об этом вы лучше спросите Вих Иан Вора; мы за его короля – вот и все, а какой это там король, нам дела мало. Но сейчас никто не может сказать, что мы люди короля Георга: мы целый год не видели его жалованья.

Против последнего довода нечего было возразить, и Эдуард не стал пытаться. Он предпочел снова завести разговор о Доналде Бин Лине.

– Скажите, Доналд ограничивается скотом или подымает, как вы выражаетесь, и что-нибудь другое, что ему попадается под руку?

– По правде говоря, он не очень разборчив. Забирает все, но больше любит скот, коней или живых христиан. С овцами ему мука, больно медленно идут, а домашний скарб тяжело тащить, и не так-то его легко сбыть в наших краях.

– А разве он уводит мужчин и женщин?

– Еще бы! Разве вы не слышали, что он рассказывал о пертском судье? Этому молодцу пришлось выложить пятьсот марок за то, чтобы снова попасть на юг от Бэлли-Бруфа. А раз Доналд выкинул здоровую штуку. В Мирнской лощине должны были сыграть веселую свадьбу леди Крэмфизер (она была вдовой прежнего лэрда и не так молода, как прежде) и молодого Гиллиуокита, который, как настоящий джентльмен, просадил свое родовое имение на петушиных драках, боях быков, конских скачках и тому подобном. Ну, Доналд Бин Лин, сообразив, что на жениха есть спрос, и желая поживиться денежками, ловко похитил Гиллиуокита, когда тот возвращался домой, подремывая на своей лошади (он, очевидно, хватил лишнего), и с помощью своих слуг увлек его с быстротой молнии в лес, так что, когда жених проснулся, он увидел себя в Королевской пещере. И здорово же пришлось похлопотать, чтобы его выкупить! Доналд не скинул и фартинга note 213Note213
  Фартинг – самая мелкая разменная монета, равная четверти пенса.


[Закрыть]с тысячи фунтов.

– Вот черт!

– Шотландских фунтов, не бойтесь. А невесте нипочем не наскрести бы этих денег, заложи она даже все свои тряпки; и она пошла жаловаться к коменданту Стерлингского замка и к майору Черной стражи, и комендант сказал, что это слишком далеко на север, а майор – что он своих людей распустил по домам на уборку хлеба и до конца работ отзывать их не будет, что бы там со всеми Крэмфизерами на свете ни стряслось, не говоря уже о Мирнсе, потому что от этого краю может быть ущерб. А тем временем Гиллиуокит возьми да и заболей оспой. И не нашлось ни одного доктора ни в Перте, ни в Стерлинге, который согласился бы полечить беднягу; и я их понимаю: дело в том, что Доналда когда-то чуть не уморил какой-то парижский доктор, и он поклялся, что утопит в озере первого, который ему попадется под руку по сю сторону Бэлли-Бруфа. Однако несколько старух, которые оказались под рукой у Доналда, так хорошо выходили Гиллиуокита, что он на вольном воздухе да на молочной сыворотке поправился в пещере лучше, чем если бы лежал на кровати под занавесками и в какой-нибудь комнате со стеклянными окнами и его поили красным вином и кормили белым мясом. А Доналду так все это опротивело, что, как только жених поправился и окреп, он отправил его домой без выкупа и заявил, что удовольствуется всем, что бы ему ни послали, за все неприятности и хлопоты, которых Гиллиуокит доставил ему прямо в немыслимой степени. Сейчас я вам точно не скажу, как они договорились, но они осталась так довольны друг другом, что Доналда даже пригласили на свадьбу, и он танцевал там в своих клетчатых гайлэндских штанах, и говорят, что никогда столько серебра не звенело в его кошельке ни раньше, ни после. И в довершение всего Гиллиуокит заявил, что, какие бы сильные улики ни были против Доналда, если ему посчастливится быть присяжным у него на суде, он никогда не признает его виновным, если только Доналд не провинится в злонамеренном поджоге или предательском убийстве.

Такими безыскусственными речами, перескакивая с одной темы на другую, Эван Дху продолжал пояснять тогдашнее положение вещей в горах Шотландии, доставляя этим, возможно, больше удовольствия Уэверли, чем нашим читателям. В конце концов, находившись по горам и долам, по мху и вереску, Эдуард, хотя и привычный к щедрости, с которой шотландцы измеряют расстояния, начал думать, что пять миль по счету Эвана надо, пожалуй, удвоить. На его замечание, что шотландцы очень щедро отмеривают свою землю, но зато деньги у них больно мелки, Эван не полез за словом в карман и ответил старинной поговоркой:

– Пусть дьявол заберет тех, кто мерит вино самой маленькой пинтой [Шотландцы при измерении земель и вина весьма размашисты. Шотландская пинта соответствует двум английским квартам. Что же касается их монеты, то всем известно двустишие.

С чего бы плутам зазнаваться?

В их фунте пенсов только двадцать.

(Прим. автра.)].

В этот момент раздался ружейный выстрел, и в дальнем конце узкой долины показался охотник со слугой и собаками.

– Тише, – сказал Дугалд Махони, – это начальник.

– Нет, не он, – решительно возразил Эван, – неужели ты думаешь, что он вышел бы встречать сассенахского джентльмена в таком виде?

Но когда они подошли поближе, он сказал обиженным тоном:

– Однако это он, ничего не скажешь; и без хвоста – с ним живой души нет, кроме Каллюма Бега.

И действительно, Фергюс Мак-Ивор, о котором француз, как и о многих, впрочем, гайлэндцах, сказал бы, qu'il connait bien ses gens note 214Note214
  что он знает, с кем имеет дело (франц.).


[Закрыть], и не подумал возвеличивать себя в глазах богатого молодого англичанина, появившись со свитой праздных горцев, совершенно не соответствующей обстановке. Он отлично понимал, что такие ненужные спутники не только не внушат к нему уважения, но покажутся Эдуарду смешными; и хотя немногие так ревниво, как он, относились к феодальным правам и прерогативам вождя, именно по этой причине он весьма осторожно прибегал к внешнему проявлению своего величия, приберегая его для тех случаев, когда оно действительно могло импонировать. Если бы ему пришлось выйти навстречу к такому же лэрду, он, наверно, окружил бы себя всей той свитой, о которой с таким благоговением говорил Эван, но навстречу Уэверли он решил выйти лишь с одним спутником: очень миловидный гайлэндский мальчик нес его охотничью сумку и палаш, с которым он редко расставался.

При встрече с Фергюсом Уэверли был поражен cовершенно особенным изяществом и достоинством фигуры вождя. Он был выше среднего роста и прекрасно сложен. Национальный костюм, который он носил без каких-либо украшений, обрисовывал его фигуру самым выгодным образом. На нем были трюзы, или облегающие ногу штаны, из клетчатого красного с белым тартана, во всем же остальном его одежда в точности соответствовала одежде Эвана, но вооружен он был только кинжалом с богато украшенной серебряной рукоятью. Как мы уже говорили, палаш свой он дал нести пажу, а ружье, которое держал в руках, предназначалось, видимо, только для охоты. За время прогулки он успел убить нескольких молодых уток, потому что, хотя запрет охотиться до определенного срока был в те годы еще неизвестен, стрелять куропаток в это время года было еще рано. По наружности он решительно походил на шотландца, со всеми особенностями северного типа, однако без его резких и преувеличенных черт, так что в любой стране признали бы, что он очень хорош собой. Воинственный вид его шапочки, в которую было воткнуто в качестве знака различия одно-единственное орлиное перо, подчеркивал мужественность его головы, украшенной вдобавок густыми черными кудрями, гораздо более естественными и изящными, чем те, которые выставляются для продажи в витринах парикмахеров на Бонд-стрит.

Открытое и приветливое выражение усугубляло благоприятное впечатление от этой красивой и полной достоинства наружности. Однако зоркий физиономист со второго взгляда вынес бы менее благоприятное впечатление. Брови и верхняя губа говорили о том, что этот человек привык повелевать и ставить себя выше других. Даже обращение его, пусть открытое, искреннее и непринужденное, указывало на сознание собственной важности. При малейшем противоречии или даже случайном раздражении в глазах его загорался хоть и мимолетный, но зловещий огонь, обличая вспыльчивый, надменный и мстительный характер, не менее опасный оттого, что обладатель всех этих свойств умел себя сдерживать. Короче говоря, наружность вождя напоминала безоблачный летний день, по каким-то неуловимым признакам предвещающий гром и молнию до наступления ночи.

Но эти менее благоприятные наблюдения Эдуарду не удалось еще сделать в первый день их знакомства. Вождь принял его как друга барона Брэдуордина со всевозможными изъявлениями доброжелательства и благодарности за посещение, лишь немного попеняв ему за непривлекательное убежище, избранное им накануне. Он немедленно вступил с ним в оживленную беседу о хозяйстве Доналда Бина, но ни единым словом не намекнул на его разбойничьи наклонности или на непосредственную причину путешествия Уэверли. А раз вождь не коснулся этой темы, и наш герой также решил от нее воздержаться. Так, весело беседуя, они шли к замку Гленнакуойх, в то время как Эван, почтительно перешедший в арьергард, замыкал шествие вместе с Каллюмом Бегом и Дугалдом Махони.

Мы воспользуемся этим обстоятельством, чтобы сообщить читателю кое-какие сведения о личности и прошлой жизни Фергюса Мак-Ивора, которые Эдуард узнал лишь после того, как он стал его другом. Их встрече, хоть и происшедшей по самому случайному поводу, суждено было в течение длительного периода оказать глубочайшее влияние на нравственный облик, действия и стремления нашего героя. Но, поскольку эта тема весьма важная, надо будет посвятить ей начало новой главы.