Текст книги "Монастырь"

Автор книги: Вальтер Скотт

– Лорд Джеймс Стюарт, или граф Мерри, если таков твой титул, – провозгласил он, – я, Евстафий, аббат монастыря святой Марии, спрашиваю тебя: по какому праву занял ты своим войском нашу мирную деревню и окружил нашу братию рядами вооруженных людей? Если ты ищешь гостеприимства, то мы в нем никогда не отказывали учтивому гостю, если же ты замышляешь насилие против мирных монахов, то объяви нам немедленно, с какой целью и под каким предлогом ты сюда явился.

– Сэр аббат, – ответил Мерри, – ваша речь была бы уместнее в другом столетии, когда бы ее слушали не столь значительные особы, как мы. Не отвечать на ваши вопросы явились мы сюда, а потребовать ответа у вас – почему вы нарушили мир, вооружили ваших вассалов и призвали к оружию подданных королевы? Из-за этого было перебито множество людей, могут возникнуть большие осложнения и даже возможен разрыв с Англией.

– Lupus in fabula note 78Note78
  Волк в басне (лат.)


[Закрыть], – презрительно произнес аббат. – Волк обвинял ягненка в том, что тот замутил воду в реке, хотя волк стоял выше по течению: ему просто нужен был предлог, чтобы растерзать ягненка. К оружию – подданных королевы? Я сделал это для защиты владений королевы от чужеземцев. Я только исполнял свой долг и сожалею, что мне не удалось действовать с большим успехом.

– Ваша ли это обязанность оказывать приют изменнику, мятежнику, восставшему против английской королевы, и разжигать войну между Англией и Шотландией?

– Во времена моей молодости, милорд, – ответил аббат с тем же бесстрашием, – война с Англией не казалась таким страшным делом. Беднейший сельский житель Шотландии счел бы позором для себя не пустить на порог преследуемого изгнанника из страха перед Англией. Тем более не мог так поступить аббат, которому правила ордена предписывают никому не отказывать в гостеприимстве и праве убежища у алтаря. Правда, в доброе старое время англичане редко видели лицо шотландского дворянина иначе, чем сквозь забрало его шлема.

– Монах! – гневно воскликнул Мортон. – Наглостью ты ничего не добьешься! Прошло время, когда римское духовенство безнаказанно глумилось над дворянами. Отдай нам Пирси Шафтона, или, клянусь щитом моего отца, твой монастырь запылает так, что небу жарко станет.

– Опомнись, лорд Мортон, развалины монастыря падут на гробницы твоих собственных предков. Но как бы ни рассудил господь, аббат святой Марии не предаст человека, которому единожды обещал покровительство.

– Аббат, – сказал Мерри, – подумай хорошенько, пока мы не прибегли к суровым мерам. Руки этих людей, – продолжал он, указывая на своих солдат, – не пощадят ваших святынь, если придется обшарить кельи и алтари в поисках англичанина.

– В этом не будет нужды, – послышался голос из толпы, и, грациозно приблизившись к графу Мерри, эвфуист сбросил с себя плащ, скрывавший его лицо и фигуру. – Прочь облако, которое заволакивало Шафтона! – воскликнул он. – Вы видите перед собой, милорды, рыцаря из Уилвертона, который избавляет вас от преступных насилий и святотатства.

– Перед богом и людьми, – провозгласил аббат, – требую я соблюдать права и привилегии дома господня и восстаю против насильственного захвата моего благородного гостя. Если шотландский парламент еще сохранил честь и доблесть, вы услышите его суждение, милорды!

– Не торопись со своими угрозами, – ответил Мерри. – Мои намерения относительно сэра Пирси, может быть, не таковы, как ты предполагаешь. Арестуйте его, герольд, он наш пленник.

– Я не сопротивляюсь, – заявил эвфуист, – оставляя за собой право вызвать на поединок и лорда Мерри, и лорда Мортона, как сие принято между дворянами когда задета честь одного из них.

– Вы найдете достаточно лиц, готовых принять ваш вызов, сэр рыцарь, – сказал Мортон, – не утруждая тех, кто стоит неизмеримо выше вас.

– Где прикажете искать этих достойнейших противников, – спросил английский рыцарь, – чья кровь еще чище той, что течет в жилах Пирси Шафтона?

– Вы очень высоко вознеслись, милорд, – заметил Мерри.

– Чересчур высоко для дикого гусенка, – прибавив Стоуварт Болтон, подходя к Шафтону.

– Кто осмелился это сказать? – воскликнул эвфуист, багровея от гнева.

– Потише, молодчик, – возразил Болтон, – правда рот не заткнешь: отец твоей матери, старый Оверстич из Холдернеса, был всего-навсего портной. Вот так-то! Если ты, спесивая птичка, презираешь свою родню, хорохоришься в шелках и бархатах, за которые даже не заплатил, и водишься с разными щеголями и головорезами, так это еще не значит, что мы забыли, кто ты такой. Матушка твоя, Молли Оверстич, была первой красоткой в своей округе, и на ней женился беспутный Шафтон из Уилвертона, который, как говорят, приходится сродни семейству Пирси, но только с левой стороны.

– Дайте рыцарю глотнуть чего-нибудь покрепче, – сказал Мортон, – он свалился с такой высоты, что ему сразу не оправиться.

Сэра Пирси действительно точно громом поразило. При виде смущенного и жалкого выражения его лица все окружающие, забыв о грозных событиях, от души рассмеялись; улыбнулся и аббат.

– Смейтесь, смейтесь, господа, – промолвил наконец рыцарь, пожимая плечами, – мне не подобает строить из себя обиженного. Однако хотел бы я узнать от этого молодого человека, который смеется громче всех, как он обнаружил это несчастное пятнышко в моей безупречной родословной и с какой целью стал он о нем рассказывать?

– Я стал рассказывать? – удивился Хэлберт Глендининг, к которому относился прочувствованный вопрос сэра Пирси. – Да я только сию минуту услышал обо всем этом.

– Как, разве этот старый солдафон узнал все подробности не от тебя? – в изумлении спросил рыцарь.

– Нет, клянусь небом, – ответил Болтон, – я и в глаза не видел этого юношу до сегодняшнего дня.

– Нет, вы его уже видели, уважаемый мистер, – раздался голос госпожи Глендининг, которая, в свою очередь, вышла из толпы и присоединилась к беседующим. – Сын мой, вот этот Стоуварт Болтон – тот солдат, кому мы обязаны жизнью и всем, что у нас есть. Похоже на то, что он здесь как пленник. Если так, упроси благородных лордов быть подобрее с человеком, который защитил вдову.

– Ну, хозяюшка из ущелья! – воскликнул Болтон. – Со времени нашей последней встречи морщин у нас обоих прибавилось немало, но твой язык служит тебе лучше, чем мне моя рука. Сынок твой задал мне жару сегодня утром. Я, помнится, предсказывал, что черноволосый плут будет крепким воином; а где теперь белокурая головка?

– Увы, – вздохнула мать, опуская глаза. – Эдуард принял монашество и поступил в эту обитель.

– Один стал монахом, другой – солдатом. Незавидные два ремесла, почтеннейшая хозяйка. Лучше бы тебе сделать одного из них хорошим закройщиком, вроде старого Оверстича из Холдернеса. Когда-то я вздыхал и завидовал, глядя на твоих двух красавчиков, но сейчас не хотелось бы мне иметь сыновьями солдата и монаха: солдат умирает на поле битвы, монах прозябает в монастыре.

– Дорогая матушка, – сказал Хэлберт, – где Эдуард? Можно мне поговорить с ним?

– Его сейчас нет, – отозвался отец Филипп, – он только что ушел с поручением от лорда-аббата.

– А где Мэри, дорогая матушка? – спросил Хэлберт. Мэри Эвенел находилась поблизости, и вскоре они втроем отошли в сторону, чтобы поведать друг другу о последних событиях в жизни каждого из них.

В то время как второстепенные лица занялись своими личными делами, аббат вел важные переговоры с обоими графами. Чередуя незначительные уступки с горячей и искусной защитой прав своей обители, он достиг соглашения, по которому монастырь в основном сохранял за собой свои прежние привилегии. Оба графа не стремились довести дело до разрыва, потому что аббат со всей решительностью заявил, что, если у него потребуют жертв, с которыми не сможет примириться его совесть, он добровольно отдаст все монастырские 'владения шотландской королеве, и пусть она распоряжается ими по своему усмотрению. Такое решение не входило в расчеты Мерри и Мортона, и они временно удовольствовались скромной суммой денег и небольшими земельными угодьями. Уладив этот вопрос, аббат стал вымаливать прощение сэру Пирси Шафтону, судьба которого внушала ему сильную тревогу.

– Он пустой и тщеславный человек, милорды, – сказал аббат, – но при всей его суетности, в нем много благородства. Верьте мне, он сегодня страдал больше, чем если бы вы его пронзили кинжалом.

– А между тем мы ограничились иголкой – не правда ли, аббат? – сказал граф Мортон. – Клянусь честью, я был склонен думать, что этот внук портного по меньшей мере королевского происхождения.

– Я согласен с аббатом, что нам не пристало выдавать его Елизавете, – заметил граф Мерри, – но его надо отправить туда, где он не сможет доставлять ей беспокойства. Пусть наш герольд вместе с Болтоном проводят его до Данбара и посадят на корабль, идущий во Фландрию. Но вот он идет сюда, и с какой-то женщиной.

– Милорды и прочие господа! – с большой торжественностью начал английский рыцарь. – Посторонитесь, дайте дорогу супруге Пирси Шафтона. Я не желал проливать СВЕТ на эту тайну, но судьба разгласила то, что я столь тщательно скрывал, и теперь у меня нет более причин умалчивать о том, что я ныне объявляю.

– Да ведь это же Мизи Хэппер, жизнью клянусь, дочь нашего мельника! – воскликнула Тибб Тэккет. – Я так и знала, что эти чванные Пирси получат щелчок по носу!

– Вы не ошиблись, это действительно прекрасная Мизинда, – ответил рыцарь, – чья самоотверженность заслуживает большей награды, чем та, которую сейчас может ей даровать ее покорнейший слуга.

– Я подозреваю, однако, – заметил Мерри, – что мы не услыхали бы о превращении дочки мельника в леди, если бы не обнаружилось, что благородный рыцарь – внук закройщика.

– Милорд, – возразил сэр Пирси Шафтон, – не велика доблесть наносить удары тому, кто не в силах защищаться. Надеюсь, что вы будете относиться к вашему пленнику как того требует воинский закон и прекратите оскорбительные для меня шутки. Когда я вновь окажусь на свободе, я сумею проложить себе дорогу к славе…

– Вы собираетесь ее выкроить? – прервал его Мор-тон.

– Довольно, Дуглас, вы сведете его с ума, – вступился Мерри. – Кроме того, у нас еще много других дел.

Я хочу, чтобы Уорден обвенчал Глендининга с Мэри Эвенел, и пусть он сразу же поселится в родовом замке своей жены. Лучше всего сделать это, пока наши войска отсюда не ушли.

– У меня есть такое же зерно для помола, – заговорил мельник. – Прошу кого-нибудь из почтенных отцов монахов обвенчать мою девочку с ее веселым женихом.

– В этом нет нужды, – отозвался Шафтон, – обряд уже состоялся, и весьма торжественный при этом.

– От повторения хуже не будет, – ответил мельник. – «Для верности лучше повторить», – говорю я, когда мне случается вторично пускать в помол один и тот же мешок муки.

– Уведите мельника, а не то он замучит сэра Пирси до смерти, – сказал Мерри. – Аббат приглашает нас с вами, милорд, к себе в монастырь. Предлагаю отправиться туда всем, включая сэра Пирси. Мне еще надо познакомиться с девицей Эвенел – ведь завтра я буду ее посаженым отцом. Пусть вся Шотландия узнает, как Мерри умеет награждать верного слугу.

Не желая встречаться с отцом Евстафием, Мэри Эвенел и ее возлюбленный временно поселились в деревушке, где на следующий день протестантский проповедник обвенчал их в присутствии обоих графов. В тот же день Пирси Шафтон с супругой отправились на побережье в сопровождении стражи, которая удостоверилась в том, что они отплыли в Нидерланды. На рассвете следующего дня войска обоих графов двинулись к замку Эвенелов, чтобы водворить новобрачного в родовое имение его супруги, что и было осуществлено без каких-либо препятствий.

Однако вступлению Мэри в фамильный замок ее предков, как и каждому значительному событию в жизни этой отмеченной роком семьи, предшествовало таинственное предзнаменование. Тибб Тэккет и Мартин, решив не покидать свою молодую госпожу при новом повороте ее судьбы, сопровождали ее и по пути увидели тень вооруженного человека – привидение, уже не раз появлявшееся в Глендеарге. Призрак несся впереди отряда конников вдоль длинной дамбы, вместе с отрядом ждал, пока спускались подъемные мосты, и, повелительно взмахнув рукой, исчез под мрачной аркой, увенчанной гербом Эвенелов. Преданные слуги рассказали о том, что они видели, только госпоже Глендининг, которая с гордостью в сердце следовала за Хэлбертом, чтобы посмотреть, как он займет свое место в ряду других баронов.

– Ах, дорогой мой сынок! – воскликнула она, слушая рассказ Мартина. – Замок – очень почетное место, ничего не скажешь, но всякое может случиться. Хорошо, если ты никогда не пожалеешь о мирных холмах Глендеарга и не захочешь туда вернуться.

Однако материнская тревога, которая внушила ей это замечание, была вскоре забыта – ее вытеснила хлопотливая и радостная обязанность обойти и осмотреть замок, отныне принадлежащий ее сыну.

Тем временем Эдуард уединился в отцовской башне, где все, что его окружало, усиливало его скорбь, навевая горькие размышления. Аббат направил его сюда с некоторыми важными бумагами, поручив спрятать их здесь, как в безопасном и отдаленном убежище; но в действительности отец Евстафий по своей доброте отослал Эдуарда, чтобы уберечь его от лицезрения триумфальной церемонии в честь старшего брата. Подобно скорбному духу, скитался несчастный юноша по пустым комнатам, где все напоминало ему о прошлом и где он на каждом шагу находил новый повод для терзаний. Наконец, чувствуя, что в этих стенах он не в силах справиться с мучительными воспоминаниями, он выбежал из дому и поспешно зашагал вверх по ущелью, как бы желая стряхнуть на ходу тяжкое бремя. Когда он дошел до Корри-нан-Шиана, солнце уже склонялось к горизонту, и ему невольно вспомнилось то, что здесь произошло, когда он в последний раз посетил это заколдованное ущелье. Сейчас он охотнее пошел бы навстречу опасности, чем стал бы ее избегать.

– Я хочу увидеть это таинственное существо, – сказал он самому себе. – Она предсказала мне, что я облачусь в монашеское одеяние. Скажет ли она, чего мне ждать от жизни, в которой я предугадываю одну только скорбь?

Его желание сбылось, и он увидел Белую даму. Она сидела на своем обычном месте и напевала все ту же тихую и сладостную мелодию, с грустью глядя на свой золотой поясок, который сейчас так сузился, что стал не толще шелковой нити:

 
Свежий остролист, прощай!
Ты отныне невзначай
Уж не зашумишь листвою
При свидании со мною…
Шелест твой заслышав вдруг,
Лань уж не возьмет испуг.
И ручей, прощай.
Моя Песнь умолкнет у ручья,
Там, где мерных волн движенье
Как бы влито в это пенье…
Плеск волны растает с ней:
Так рушит рок мечты людей.
Судьбы приговор незыблем и тверд:
Дева – невеста, юноша – лорд
Были чары все напрасны,
Разлучить их я не властна.
Куст, увянь, и сгинь, поток:
Род Эвенелов губит рок!
 

Белая дама как будто пела сквозь слезы. Слова этой песни внушили Эдуарду мрачное предчувствие, что союз Мэри с его братом может оказаться роковым для них обоих.

На этом заканчивается первая часть рукописи бенедиктинца. Я тщетно старался определить точное время, к которому относится это повествование, даты которого находятся в противоречии с хронологией наиболее достоверных источников. Просто удивительно, до какой степени беззаботно относятся сочинители всяческих утопий к событиям, которые они описывают. Например, ученый мистер Лоренс Темплтон в своем последнем произведении под заглавием «Айвенго» не только наделил Эдуарда Исповедника сыном, о котором не знает историческая наука, не только позволил себе ряд других вольностей в этом же роде, но даже исказил законы природы, угощая поросят желудями уже в середине лета. Самый горячий поклонник этого автора в его оправдание может сказать только, что факты и события в романе, признанные недостоверными, так же правдивы, как и весь роман целиком. Но это представляется мне (главным образом в случае с желудями) весьма неубедительной защитой. Автор поступит правильно, если последует совету, который капитан Эпсолют дал своему слуге, и, следовательно, будет лгать лишь тогда, когда сие безусловно необходимо.

Комментарии

Работая над «Айвенго» и страдая тяжелой болезнью, Вальтер Скотт не оставлял своего старого замысла: в промежутках между мучительными приступами болезни и главами своего средневекового романа он диктовал роман из истории Реформации в Шотландии, который назвал «Монастырь». «Айвенго» вышел в конце декабря 1819 года, «Монастырь» поступил в продажу в начале марта 1820 года. Большая его часть была написана в январе – феврале этого года. Так-же, как и предыдущий, этот роман вышел за подписью: «Автор „Уэверли“.

Действие романа начинается в 1547 году (точнее – в середине сентября, после битвы при Пинки) и продолжается до конца 1550-х годов. В Шотландии – это первая половина царствования Марии Стюарт, в Англии – царствования Эдуарда VI (1547 – 1553), Марии Кровавой (1553 – 1558) и Елизаветы (вступила на престол в 1558 г.).

На континенте Реформация началась уже давно. Генрих VIII, сперва по причинам личным, затем из соображений экономических и политических, расторг свои связи с римской церковью, объявил себя главой англиканской церкви, стал взимать в пользу государства десятину – налог, прежде взимавшийся духовенством, и произвел ряд других реформ, положивших начало организации англиканской церкви. Затем он занялся укреплением своей власти и завоеванием тех самостоятельных государств, которые еще имелись на территории островов: Ирландии и Уэльса.

Между тем умер шотландский король Иаков VI (1542), и на престол вступила его малолетняя дочь Мария Стюарт. Генрих VI II, почуяв легкую добычу, решил женить на ней своего сына Эдуарда. Но это вызвало сопротивление шотландцев, и все попытки, военные и дипломатические, оказались безрезультатными. После смерти Генриха (1547) его политику продолжал регент, лорд Сомерсет, принявший управление государством при малолетнем Эдуарде, и стал добиваться брака Эдуарда VI с Марией. Начавшаяся война закончилась битвой при Пинки, в которой шотландцы понесли страшное поражение. Решающую роль в битве сыграли английские лучники note 79Note79
  Это обстоятельство и имеет в виду Мартин, герой романа, говоря: «Да хранит бог наших добрых шотландцев от смертоносной стрелы»


[Закрыть].

С этого времени начинается интенсивное проникновение в Шотландию протестантства. Быстрые успехи его объясняются отчасти и тем, что огромные земельные владения и богатства католической церкви возбуждали жадность шотландских феодалов и короны. Действие романа развивается на фоне этих событий и обстоятельств.

Монастырь, который стоит в центре действия, – знаменитое аббатство Мелроз, развалины которого привлекали туристов и восхищали Скотта. Имение Скотта Эбботсфорд когда-то входило в состав обширных владений этого аббатства, а развалины его можно было увидеть с холмов, окружающих замок Скотта. Мелроз считался одним из интереснейших в Шотландии памятников средневековой архитектуры.

Поблизости от него действительно находился Глендеарг – небольшое укрепленное здание, какие тогда назывались крепостью (tower). Однако Глендеарг был построен только в 1585 году, как явствует из надписи на нем, то есть по крайней мере на полвека позже, чем здание, о котором говорится в романе. Топографические описания в романе приблизительно точны, хотя Скотт позволял себе вольности, в зависимости от требований замысла. Так, Корри-нан-Шиан, у которого появилась Белая дама, он перенес несколько дальше того места, где находился источник, возбудивший его фантазию своей живописностью. Хронология событий, которые упоминаются в романе, также не всегда точна. Так, Пир-си Шафтон в 1556 или 1557 году говорит о королеве Елизавете и о поэте Филиппе Сиднее, между тем как Елизавета вступила на престол в 1558 году, а Сидней родился в 1554-м. Есть и другие ошибки, которые легко могли сорваться с пера в пылу быстрой работы. Возможно, что некоторые из них Скотт исправил бы, если бы их заметил, но, может быть, он и оставил бы в устах Пирси живописное упоминание о Сиднее, которого королева называла своей Смелостью, между тем как он называл ее своим Вдохновением. Скотт не придавал значения мелким анахронизмам: ему важнее было воспроизвести характер эпохи и общие тенденции исторического развития.

Пытаясь, как всегда, представить страну и эпоху в самом широком разрезе, Скотт изображает пограничных лэрдов, католических монахов различных типов и положений, бродячего проповедника-кальвиниста, пастухов и солдат. Полной противоположностью этим шотландским образам является сэр Пирси Шафтон, усвоивший манеры и моду самого последнего времени и кажущийся каким-то странным пятном на фоне шотландских нравов.

Английский рыцарь-католик Пирси Шафтон вынужден был бежать из протестантской Англии, надеясь найти защиту у мелрозского аббата. В это время Шотландией управлял побочный брат королевы Марии, лорд Джеймс Мерри, сторонник Реформации, стремившийся отнять земли аббатства. Вот почему Пирси принужден бежать и скрываться, а аббат не в состоянии оказать ему покровительство.

Скотт называет Пирси Шафтона эвфуистом. Однако два дидактических романа Джона Лили «Эвфуэс, анатомия ума» и «Эвфуэс и его Англия» появились только в 1579 и 1580 годах, то есть через девятнадцать или двадцать лет после описываемых событий. Очевидно, Скотт писал по памяти и не проверял дат. Пирси Шафтон, говорящий о Елизавете и Сиднее и испытавший влияние Лили, явно относится к более поздней эпохе – к концу XVI века.

Явления эвфуизма в английской поэзии были характерны ц для первой половины века и связаны с петраркизмом. Два поэта – Томас Уайет (1503

– 1542) и граф Серри (1517 – 1547) – создали школу, стиль которой отличался сложными сравнениями и учеными метафорами, в те времена казавшимися верхом утонченности. Правда, творчество обоих этих поэтов стало известно только в 1557 году, а стиль, ими открытый, вошел в моду лет через двадцать пять после этого. И все же Пирси Шафтон как эвфуист исторически возможен и даже правдоподобен.

Дуэль Хэлберта Глендининга с Пирси Шафтоном, являющаяся одним из центральных эпизодов романа, была вызвана тем, что Хэлберт до совету Белой дамы показал портняжную иглу своему сопернику. В примечании к роману Скотт говорит, что он заимствовал этот мотив из романа «прославленного» Тика «Маленький Петер». Однако среди произведений немецкого романтика Людвига Тика такого романа нет. Он принадлежит немецкому писателю XVIII века Хр. Г. Шпису, автору рыцарских романов с непременным сверхъестественным элементом. Маленький Петер, так же как Белая дама Скотта, – дух рыцарской фамилии, который является герою произведения – последнему представителю рода – в критические моменты и дает ему советы, всякий раз имеющие роковые последствия. Роман Шписа, появившийся в 1791 – 1792 году, получил широкую известность в европейских литературах и в 1806 году был переведен и на русский язык.

Скотт говорит, что прототипом Белой дамы послужила Ундина из рыцарской повести ла Мотт Фуке (1811). Нет оснований сомневаться в этом, но роль ее в романе больше напоминает роль маленького Петера в романе Шписа.

В романах Скотта иногда действуют сверхъестественные силы, привидения, демоны, колдуньи. Скотт интересовался народными поверьями и мифологией, так как суеверие, на его взгляд, характеризует состояние умов и уровень культуры данной исторической эпохи. В юные годы, когда он начинал свою литературную деятельность, он строил свои произведения в большинстве случаев на «страшных» темах – появлении сверхъестественных существ, которые вторгаются в жизнь героев и решают их судьбу. Но в романах Скотта сверхъестественное фигурирует только в представлении героев, как результат их суеверия и болезненного воображения. В этом отношении исключение составляет один только «Монастырь». Скотт словно вернулся к своей манере 1790-х годов, когда он писал такие баллады, как «Смальгольмский барон», «Серый брат», «Гленфинлас» и др. Белая дама в романе реально существует. Она поступает с героями так же, как в представлении средневекового человека поступали злые духи, лешие, демоны и т. д. В 1820 году в романе это должно было показаться странным и разрушало иллюзию: Белая дама противоречила общему тону повествования, действие которого было обусловлено причинами реального и исторического характера. Чудеса и сверхъестественные существа – условность, необходимая в античной и классической эпопее от Гомера до Шатобриана, – в вальтерскоттовском романе казались лишенными оснований, и Скотт больше никогда таких опытов не производил.

«Монастырь» – лишь начало произведения, окончание которого составляет следующий роман, «Аббат». Эти два романа связаны только несколькими действующими лицами: в начале «Аббата» лишь упоминаются Хэлберт Глендининг и его жена Мэри Эвенел. Но они более тесно связаны исторической проблемой» развитием и торжеством протестантизма в Шотландии. «Монастырь» рисует только первый этап этого важнейшего исторического процесса.

Открывая новую серию из двух романов, Скотт счел нужным сделать для них «рамку» и предпослал «Монастырю» предисловие, которое само по себе представляет художественное произведение. Здесь появляется новый персонаж, один из многочисленных «авторов», которых Вальтер Скотт привлекал к сотрудничеству. Это капитан Клаттербак, провинциальный антикварий-любитель, проживающий на пенсии в Кеннаквайре, поблизости от Мелрозского аббатства. Он-то и пересылает «автору Уэверли» рукопись, полученную им от бенедиктинского монаха и заключающую в себе оба романа – «Монастырь» и «Аббат». В своем ответе капитану Клаттербаку «Автор „Уэверли“ ясно говорит, что капитан – вымышленный персонаж, но тем не менее и впоследствии Скотт будет пользоваться этим образом, чтобы высказывать свои эстетические взгляды, отвечать критикам и предпосылать – в художественной форме – предисловия к своим романам. Так возникает целое общество воображаемых сотрудников Скотта и его читателей – смешных провинциалов, невежд, педантов и антиквариев, которые своими письмами и рассуждениями сопровождают многие романы Скотта и обрамляют их полукомической-полусерьезной рамкой.

Роман великолепно изображает темную и глухую Шотландию в эти трагические времена военного разгрома и вместе с тем – духовного обновления, с отмирающей старой религией и возникающей новой, с полной политической анархией внутри страны и с характерной для шотландцев жаждой политической свободы.

В. Реизов