Текст книги "Ледяной сфинкс"

Автор книги: Валерия Вербинина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 12
Девушка его мечты

– Alexandre!

– Дорогой Александр, как я рада видеть вас у нас! Прошу вас, присаживайтесь!

– Бедный, что вам, наверное, довелось пережить!

На три голоса: Бетти, ее мать и Мари Потоцкая. Причем последняя, кажется, даже без намека на иронию, к которой Корф привык.

Он пришел к Гагариным, чтобы поговорить с невестой, но не тут-то было. Оказалось, что в гости к княгине набилась едва ли не вся Английская набережная, и, завидев интересно бледного контуженного, который опирался на трость, присутствующие дамы сразу же хищно оживились. Они ахали, усаживали гостя на лучшее место, вполголоса осведомлялись о его здоровье, громко сочувствовали, вздыхали, возмущались нигилистами и выражали надежду, что новое правительство непременно с ними покончит.

– Покойный император развел слишком много либерализма, – говорила статс-дама графиня Толстая таким тоном, словно либерализм есть нечто вроде злокозненного растения, сорняка, который необходимо вырвать с корнем. – Но новый император, к счастью, совсем не таков!

– О да! – поддержала ее графиня Потоцкая, мать Мари. – У него решительный характер. Что как раз и нужно сейчас России!

– Да, необходима твердая рука, – глубокомысленно изрек хозяин дома. – Иначе все кончится анархией и всеобщим бунтом.

– Никакого бунта не будет, – тотчас же встряло в беседу влиятельное газетное перо, из тех, что горазды пролезть не то что в великосветскую гостиную, а и вообще в любую щель. – Народ против цареубийства. Вчера я своими глазами видел на Дворцовой площади, как толпа чуть не линчевала вольнодумцев, которые вслух выражали сочувствие террористам. – Перо зашлось тихим, сипловатым смехом. – Представьте себе, была уже откуда-то извлечена веревка, и неосторожно высказавшихся едва не повесили на фонаре!

– И что же? – млея от ужаса, спросила Толстая.

В ее фамилии ударение скорее следовало делать на первом слоге – так она больше отвечала внешности статс-дамы. Тоненький голос Толстой, который льстецы находили ангельским, а люди более реалистичные – попросту писклявым, составлял занятный контраст с ее объемистой тушей.

– Представьте, гвардейцы их спасли, – со смешком отвечало перо. – Какова картина: армия спасает вольнодумцев от расправы разъяренного народа, который сами же вольнодумцы ставят, если верить их демагогии, превыше всего. Так что, если эти господа рассчитывали на жакерию [20]20
  Здесь: крестьянская война, всеобщее восстание.


[Закрыть], они сильно просчитались.

– Ах, какие ужасы вы говорите! – пролепетала одна из присутствующих дам.

– Никакой жакерии не будет, – вмешался хозяин дома. – Бог хранит Россию.

– О да, – иронически отозвался граф Строганов, поигрывая тросточкой. В свете сенатор любил надевать маску циника до мозга костей, которая его самого, судя по всему, немало забавляла. – Какая жакерия, в самом деле! У нас в деревнях ни одного Жака днем с огнем не сыщешь.

– Нам нужно вернуться к основам, – заявила графиня Толстая. – То, что делал покойный император… – Она покосилась на Александра и повела плечом. – Я не хочу ни о ком дурно говорить, конечно…

– Тогда и не начинайте, – сказал Александр с недоброй улыбкой.

– Нет-нет, мне было бы интересно узнать ваше мнение, графиня, – галантно произнес сенатор, целуя руку графине.

Та порозовела.

– Вы меня смущаете, Андрей Петрович… Я хочу сказать, что принципы, которыми руководствовался покойный император, были не совсем… верными. И его беспорядочная личная жизнь, да еще столь странный брак… («Так, началось бабье сведение счетов, куда же без них», – с досадой подумал тут Александр.) Иногда мне кажется, что его смерть была… не то чтобы воздаянием, конечно…

Графиня запнулась, и в наступившей тишине все услышали громкий, четкий голос барона Корфа:

– Тогда вашего мужа тоже должно разорвать бомбой. Раз уж он отнюдь не хранит вам верность.

Александр отлично понимал, что нарывается на гнусный, липкий, дурно пахнущий скандал, но сидеть и терпеть этот вздор было положительно выше его сил. Графиня ахнула и залилась – до заплывших жиром плеч – густейшей клюквенной краской… Княгиня с упреком посмотрела на будущего зятя, князь задумчиво разглядывал портрет деда на стене, написанный госпожой Виже-Лебрен [21]21
  Элизабет Виже-Лебрен – знаменитая портретистка конца XVIII века, любимая художница французской королевы Марии-Антуанетты.


[Закрыть]. Газетное перо ликовало: наконец-то хоть какое-то развлечение!

– Александр, дорогой, – произнес сенатор с притворной строгостью, хотя его глаза смеялись, – если всех неверных мужей наказывать так, как вы предложили, то никаких бомб не напасешься. Полно, господа!

И он рассыпался в комплиментах таланту госпожи Потоцкой, побудил ее сесть за рояль, польстил голосу хозяйки, услал по делам газетное перо, осыпал похвалами графиню Толстую, тысячу раз поцеловав ей руку, похожую на кусок желе, извинился за своего крестника, нервного молодого человека, который совсем недавно едва избежал гибели, пожурил мужа графини, посочувствовал ее тяжкой доле – словом, ловко разрулил инцидент, прежде чем тот перерос в настоящий скандал.

– Ах, Александр, – проговорила с упреком Бетти, когда молодые люди отделились от основной группы гостей и устроились в углу комнаты, – зачем же вы так сказали?

– Я сказал то, что всем отлично известно, – сдержанно ответил молодой офицер. – Разве нет?

– Но ведь нехорошо! – надулась девушка. – И… у людей может сложиться мнение, что вы дурно воспитаны. Александр, это столь непохоже на вас!

– Бетти, твой жених вчера едва не погиб, – вполголоса заметила Мари. – По-твоему, ему должны были прийтись по вкусу намеки графини на то, что покойный император заслужил свою судьбу?

– По крайней мере, можно было промолчать, – с досадой возразила Бетти. Она была тщеславна, и ее самолюбие страдало от того, что близкий ей человек осмелился попрать правила приличия.

Александр наклонился к ней.

– Одно ваше слово, и я больше никогда ни слова не скажу, – проговорил он, влюбленно глядя на девушку.

Увы, Александр недооценил разное действие, которое попытка пошутить производит на женщину (особенно пребывающую в состоянии раздражения) и на мужчину. Он думал, что его слова помогут ему помириться с невестой, но вместо этого Бетти обиделась еще больше.

– Можете говорить что угодно, – холодно сказала она, – мне все равно.

И, отодвинувшись, нарочно завела с Мари Потоцкой глупейший разговор о каких-то лентах, о парижских модах и роскошном бале, который собиралось дать французское посольство, но который, наверное, теперь отменят.

– Ах, из-за траура, наверное, целый год балов не будет! – вздыхала Бетти.

И продолжала щебетать с подругой о разных дамских пустяках – предмете, в котором ее жених заведомо не разбирался, а потому никак не в состоянии был принять участия в разговоре.

Александр не мог похвастаться тем, что принадлежит к числу людей, наделенных ангельским терпением. Он чувствовал себя не очень хорошо, но решил, что во что бы то ни стало навестит сегодня человека, который (как он верил) был ему ближе всех на свете. Однако вместо того общения, в котором он так нуждался, вместо простой, задушевной беседы с Бетти получилось столкновение с великосветскими знакомыми ее родителей, обвинение в дурных манерах, мини-скандальчик (о котором он ни капли не жалел) и еще бог весть что. Сидя рядом с княжной, которая, похоже, упорно решила игнорировать жениха за его выходку (которую считала крайне дерзкой и вообще солдафонской), видя только ее профиль, обращенный к нему, Александр чувствовал себя как человек, которого мучит жажда и которому не дают выпить воды.

Словом, он чувствовал себя несчастным. А Александр Корф был так устроен, что ненавидел чувствовать себя несчастным. Будь молодой барон, скажем прямо, похитрее и знай женщин немного лучше, он бы в пять минут нашел, как умаслить Бетти, – рассыпался бы в извинениях, смиренно признал бы свою вину (которой не чувствовал), выставил бы себя несчастной жертвой вчерашнего покушения (что было более чем близко к истине) и добился бы прощения. И потом непременно сказал бы о толстой графине какую-нибудь колкость, и, сидя в углу, жених с невестой вдвоем дружно посмеялись бы над ней.

Вместо этого княжна решила – ради его же, Александра, блага, как она полагала, – его проучить, а барон Корф самым плачевным образом недооценил ее заботу. Думая, что ему не рады, и справедливо полагая, что две девушки могут разговаривать о лентах и шляпках до бесконечности, он поднялся, неловко поклонился и был таков.

Александр брел по улице, тяжело опираясь на трость, и чувствовал себя стариком. Это было совершенно новое ощущение, он никогда прежде не испытывал ничего подобного. А потому впервые задумался о том, что ему делать, если контузия не пройдет и тело по-прежнему будет вести себя как чужое.

«Придется оставить службу… И кому я буду нужен тогда?» – пришла в голову грустная мысль.

Пока Александр в гостиной Гагариных пикировался с фрейлиной, взволнованная Амалия ожидала приема к его высокопревосходительству. Наконец величавый лакей пригласил ее войти.

– Что вам угодно? – довольно сухо спросил Волынский.

Торопясь и сбиваясь, Амалия рассказала, что ее дядя по чистой случайности стал свидетелем убийства императора и как свидетель может предоставить весьма ценные показания. Во-первых, он видел на месте происшествия некую особу, которая за несколько минут до покушения подавала знаки платком. И во-вторых, за убийством наблюдали некие люди в странной карете.

Выслушав свою юную сотрудницу, Волынский сделал такую гримасу, словно только что съел нечто кислое, оказавшееся вдобавок и горьким.

– Сударыня, – сказал он, – этим делом занимаются лучшие чины полиции, подотчетные высочайшей особе. Мы, если вы вдруг запамятовали, называемся особой службой, и наша компетенция не распространяется на подобные происшествия, какими бы прискорбными они ни были.

– Я полагала, что долг каждого честного человека… – в смущении начала Амалия.

– О да, – устало кивнул его высокопревосходительство, откидываясь на спинку кресла, – я понимаю ваши мотивы, сударыня. Однако, полагаю, вам неизвестно то, что творится в городе со вчерашнего дня. Простолюдины бьют студентов и слушательниц женских курсов, тащат их в полицейские участки и обвиняют во всех смертных грехах. Каждый второй столичный житель вдруг обнаружил, что его сосед занимается конспирацией, и с усердием доносит на сего соседа куда следует, вместо того, чтобы просто заниматься своим делом. Участки переполнены добровольцами, гадалками и ясновидцами, которые предлагают свою помощь в поимке убийц государя, и всей этой чепухе не видно конца. Газетчики…

– Ваше высокопревосходительство, – нетерпеливо перебила Амалия, – я говорю не о каком-то шарлатане, а о моем родственнике, за которого могу поручиться как за саму себя. Я…

Если бы Казимир присутствовал при беседе, то в этом месте он бы не преминул напыжиться и выпятить грудь – так высоко племянница еще никогда его не ставила.

– А я вам говорю, – все тем же размеренным, равнодушным голосом проговорил Волынский, – что дело об убийстве императора не в нашей компетенции. Сударыня! Ну, ей-богу, вы же не маленькая, должны понимать… – Он покосился на озябшего воробья, который прыгал на подоконнике с той стороны окна. – Это все равно как если бы вы пришли в писчебумажный магазин и потребовали продать вам… чижика, – вдохновенно закончил его высокопревосходительство.

Чувствуя себя глубоко, до слез на глазах, оскорбленной (хотя начальство не сказало ни единого по-настоящему обидного слова), Амалия откланялась и удалилась. А Волынский после ее ухода выдвинул ящик стола, открыл особую книжечку, в которую вписывал имена агентов на сокращение, и мелким, аккуратным почерком занес туда ее имя.

– Навязали мне бог весть кого… – Ничего, недолго вам осталось казенные-то деньги проедать… – сокрушенно молвил он, качая седой головой. – Сэкономленные казенные деньги его высокопревосходительство рассчитывал втихаря приписать к своему, и так не маленькому, жалованью.

Если бы Волынский знал, что Амалия думала о нем, покидая кабинет, то, вне всяких сомнений, уволил бы барышню Тамарину сей же час, не дожидаясь удобного момента. Потому что она сочла, что ее начальник – обыкновенный старый осел, которого не волнует ничего, кроме его собственного спокойствия. Амалия была нетерпима к дуракам, какое бы место те ни занимали и сколько бы им ни было лет; а потому решила, что обойдется и без него.

Но что она могла сделать, к кому пойти, чтобы передать увиденное дядюшкой и понять, представляют ли эти сведения хоть какую-нибудь ценность? Ведь, в конце концов, Казимиру вполне могли померещиться и блондинка с платком, и загадочная карета. Или же, размышляя над случившимся, он невольно придал значение тем фактам, которые вовсе того не заслуживали. Мало ли какая карета могла стоять на Екатерининском канале, ожидая, к примеру, седока…

– Сударыня! – подбежал к ней мальчишка, торгующий газетами. – Купите газету! Душераздирательные подробности цареубийства! День 1 марта навсегда войдет в историю! Купите, не пожалеете!

Амалия решительно покачала головой, и бойкий торговец историей тотчас же переключился на другого прохожего.

– Господин офицер! Душераздирательные подробности цареубийства! Манифест нового императора!

Амалия бросила рассеянный взгляд на «господина офицера», вокруг которого вьюном вертелся мальчишка с пачкой газет под мышкой, и тотчас же узнала вчерашнего раненого, чье имя она так и не успела выяснить.

Глава 13
Его превосходительство

Больше всего Александра поразило, когда он вышел сегодня на улицу, что там ничего не изменилось. Жизнь продолжалась своим чередом: швейцары по-прежнему с поклонами открывали двери особняков, проносились по проспекту элегантные экипажи, куда-то спешили хорошенькие женщины. Словом, все было в точности как всегда. Разве что мальчишек, продающих газеты, было раза в два больше, и на их мордочках застыло счастливое сознание того, что сегодня они продадут куда больше газет, чем обычно, а значит, их собственная выручка окажется гораздо выше. И молодому барону было невыносимо ощущать это равнодушие вселенной – сейчас.

– Купите газету, господин офицер! – надрывался мальчишка. – Только у нас! Признания террориста!

– Что, он уже начал давать показания? – буркнул Александр.

– Конечно, сударь! – заверил мальчишка, глядя на офицера честнейшими глазами.

Амалия покосилась на заголовок газеты и вспомнила, что уже видела ее сегодня утром.

– Неправда, – не удержалась она. – Тот, кого задержали, ничего не сказал.

Александр, который уже сунул руку в карман за мелочью, остановился и с удивлением поглядел на нее. Мальчишка фыркнул, надув губы, и тотчас же умчался вприпрыжку, вцепился в следующего прохожего.

– Я… – начал Александр. – Добрый день, сударыня.

Он увидел совсем близко ее загадочные золотистые глаза и окончательно смешался.

– Меня зовут Амалия, – сказала девушка. – Амалия Тамарина. А вы…

– Барон Александр Корф, – поспешно представился офицер.

– Как ваша рука? – спросила Амалия.

– Гораздо лучше, благодарю вас. Вы очень добры. Значит… – он поколебался, – вы уже читали газеты?

– Все или почти все, – кивнула Амалия, и они медленно двинулись по улице. – Ничего нового там нет. А вы знаете, кто ведет следствие?

Александр поморщился.

– Да, мне уже прислали вызов. Просят зайти и дать показания, когда буду чувствовать себя лучше.

– О… – протянула Амалия. – А меня вряд ли вызовут, хотя у меня есть сведения, которыми я желала бы поделиться.

– Вот как? – неопределенно отозвался Александр.

– Да. Один мой знакомый оказался поблизости и видел все, что произошло. Ему кажется, что он заметил нечто важное, но он не хотел бы… скажем так, давать показания официально. Я уже была у Волынского, но его высокопревосходительство сказал, что особая служба не занимается расследованием.

Александр немного подумал.

– Если вы хотите, мы можем сейчас навестить генерала Багратионова. Он – один из тех, кто как раз уполномочен расследовать… – барон запнулся, – убийство. Именно ему я должен давать показания, и думаю… нет, я уверен, что он пожелает выслушать и вас.

– Вы меня очень обяжете, – искренне проговорила Амалия.

«И почему она мне так не нравилась? Как нехорошо получилось, что я задирал ее тогда, в лавке, – подумал Александр, поглядывая на спутницу. – Впрочем, он не стал задерживаться на этой мысли, а сразу перешел к следующей: – И грусть ей очень к лицу».

Они дошли до старинного, массивного особняка, и Александр попросил служащего предупредить генерала Багратионова, что барон Корф явился для дачи показаний, а с ним – еще одна особа, у которой есть важные сведения по поводу покушения.

– Боюсь, они не такие уж важные, – призналась Амалия, когда служащий ушел. – И тем не менее я считаю своим долгом их сообщить.

Александру понравилось то, как просто и вместе с тем твердо она говорила. За словами угадывалось ее отношение к тому, что случилось, – без напыщенных фраз, без мелодраматических восклицаний, без намеков на личную жизнь покойного и его политические взгляды. Александр уже сейчас понимал – или предчувствовал, если хотите, – что эта девушка далеко не проста. Да, была в ней какая-то определенность, которая пришлась ему по душе. Она не выдавала черное за белое, но вместе с тем и не пыталась свести к белому и черному весь мир.

Генерал принял их в своем кабинете, и Амалия машинально отметила про себя, что кресло, в котором он сидит, явно ему тесновато. Судя по всему, Багратионова спешно назначили со стороны, чтобы помог вести следствие.

Впрочем, генерал сразу же показал себя с самой выгодной стороны.

– Я понимаю, господин барон, – внушительно заговорил он, – что вам, должно быть, крайне тяжело вспоминать о вчерашнем. Поэтому вот вам отчет, составленный на основе показаний других свидетелей… нечто вроде хроники событий, так сказать. Ознакомьтесь с ней и выскажите мне свои соображения, что не так, или какие детали мы упустили.

Чувствуя в душе огромное облегчение, что не придется вновь погружаться во вчерашний день и часами отвечать на тысячи обстоятельных вопросов, Александр взял бумаги и отсел к окну, а генерал отечески улыбнулся Амалии.

– Я вас слушаю, сударыня. Кстати, – Багратионов прищурился, – я правильно помню, что вы состоите в особой службе?

– С недавних пор, ваше превосходительство, – ответила Амалия.

– А! Гм, гм… очень хорошо. Ну-с, я слушаю вас.

Амалия рассказала, что ее дядя случайно оказался на мосту через канал в момент покушения государя. Поскольку он наблюдал происшедшее, так сказать, со стороны, то заметил некую молодую особу, которая прежде подавала знаки платком на Михайловской улице, а также видел карету, из которой, кажется, наблюдали за происходящим. Возможно, это всего лишь совпадения, но…

Но Багратионов как-то посерьезнел, закручинился, вызвал к себе секретаря и шепотом приказал ему принести какой-то протокол.

– Стало быть, блондинка… гм… гм… – Генерал побарабанил пальцами по столу. – И она ушла?

– Дяде показалось, что так, но уже после того, как уехала карета.

Багратионов пристально посмотрел на девушку.

– Вы уже говорили об этом господину Волынскому? – внезапно спросил он.

– Я пыталась, – сдержанно ответила Амалия. – Но его высокопревосходительство сказал, что расследование убийства императора не входит в компетенцию особой службы.

– В самом деле? – со значением протянул Багратионов.

Но тут растворилась дверь, и вбежавший секретарь подал генералу черную папку.

– Вот-с, ваше превосходительство.

– Хорошо, ступай.

Генерал открыл папку и стал перебирать какие-то протоколы.

– Значит, лет тридцати, пальто с лисьим воротником… И по виду не крестьянка…

Амалия улыбнулась.

– Дядя утверждает, что на ней были очень хорошие перчатки. Модные и дорогие. И платок у нее был кружевной.

– И все это ваш дядя успел разглядеть за несколько секунд? – проворчал генерал.

– Мой дядя – большой знаток женщин, – дипломатично ответила Амалия. – И в том, что их касается, он мало что упустит.

Генерал вздохнул. У окна Александр, лишь для виду держа бумаги, напряженно прислушивался к его с Амалией разговору.

– Судя по описанию, – раздумчиво проговорил Багратионов, – ваш дядя и впрямь видел на канале фанатичную особу, чье имя мы пока не можем установить. И, похоже, она действительно принимала участие в убийстве государя.

– Женщина? – угрюмо спросил Александр.

– Да, господин барон. Вы уже ознакомились с отчетом?

Александр поморщился. Было крайне мучительно читать о себе в третьем лице фразы вроде «барон Корф обмяк возле кучера, и было непонятно, то ли он убит, то ли тяжело ранен».

– Вряд ли я смогу что-либо добавить, ваше превосходительство, – сказал молодой человек, волнуясь. – Тут, впрочем, утверждается, что государь, после того как взглянул на первого террориста, захотел осмотреть и яму, оставшуюся от взрыва. Лично я ничего такого не помню. По-моему, император велел сразу же возвращаться во дворец. И еще… – Александр пробежал глазами строки. – Будто бы государь сказал после первого взрыва: «Слава богу, я уцелел, но…» – и показал на раненых, а террорист дерзко ответил: «Еще слава ли богу?» На самом деле ничего такого не было, террориста схватили и держали в нескольких десятках шагов от нас, и тот просто не мог слышать, что говорит… что сказал государь.

– Вряд ли это сейчас существенно, – вздохнул Багратионов. – Но я попрошу секретаря занести в протокол ваши замечания. Иван Иваныч!

И Иван Иваныч тотчас явился, выслушал барона, наклонил голову набок, как ученый попугай, и стал прилежно скрипеть пером.

– Ваше превосходительство, – заговорила Амалия, сжимая и разжимая руки, – мне бы хотелось… если вы позволите… принять участие в расследовании. В каком угодно качестве.

Генерал поднял голову и неожиданно улыбнулся.

– Вряд ли ваше начальство одобрит, если я вдруг стану давать вам задания, – сказал он шутливо. Но заметил, как вытянулось лицо девушки, и посерьезнел. – Нет, Амалия Константиновна. Мы уже напали на след, арестовали причастных к покушению, лучшие следователи их допрашивают, и не сегодня завтра мы возьмем и последних виновников.

– Если они не успеют скрыться, – сердито обронила Амалия.

Но Багратионов покачал головой.

– Поверьте моему опыту, сударыня: земля маленькая, бежать некуда. Должен сказать, я ценю ваше желание помочь, но вы должны доверять и нам. Обещаю вам, что справедливость обязательно восторжествует, и от души благодарю вас, что вы пришли рассказать о том, что видел ваш родственник.

«Ничего особенного он не видел, – с досадой подумала Амалия. – И его показаниям, если хорошенько вдуматься, – грош цена. Другое дело, если бы дядюшка заметил на канале лично ему знакомую Марусю Финтифлюшкину, подававшую странные знаки, и доложил бы о ней куда следует или если бы опознал кучера странной кареты, а по кучеру в два счета вычислили бы и неизвестного наблюдателя. А так – была на мосту блондинка, которая нервничала, и стояла карета, которая взялась неизвестно откуда и укатила невесть куда. Вот и все».

– Извольте проверить, господин барон, – сказал Иван Иваныч, потея от желания угодить.

Александр прочитал дополнение к отчету, составленное с его слов. Следовало бы, по совести говоря, упомянуть и об обещании императора повесить покушавшегося (этого момента в отчете свидетелей не было), но офицер не стал настаивать и поставил свою подпись.

По правде говоря, ему хотелось как можно скорее уйти отсюда.

– Я провожу вас? – спросил Александр Амалию, когда они покинули мрачный особняк. – Если позволите.

Ему хотелось хоть чем-нибудь загладить свою вину перед девушкой, и, к его облегчению, Амалия не стала колебаться.

– Хорошо, – сказала она. – Я живу недалеко отсюда, на Невском.