Текст книги "Сломанная тень"
Автор книги: Валерий Введенский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Экипаж, проехав переулок, уже вывернул на Большую Конюшенную.
«Это не черновик! – обрадовался Дашкин. – Я зря подозревал Юлию! Ах, как хорошо! – Даже петербургский воздух вдруг показался ему свежим и бодрящим. – Может быть, княгиня действительно навещала заболевшую Полину? А я собрался запереть ее в деревне и обречь себя…»
Князь не успел додумать, на что он намеревался себя обречь. Пока Дашкин нежился в приятных размышлениях, незнакомка развернула пачку бумаги:
– Обмануть решил, сиятельство? А ну отдавай письмо! – потребовала она, приложив муфту к груди князя. – Стрелять буду!
– А в чем дело? Я расплатился! Деньги у вас! – бормотал князь, торопливо пихая письмо в карман шубы.
– Деньги?! – прошипела дама. – Там резаная бумага!
– Что вы говорите? – издевательски улыбнулся князь. Письмо уже было в безопасности. – Я, видимо, пачки перепутал.
– Отдай конверт!
– Извините, мадам. Это мое письмо! С какой стати я его должен отдавать?
– Вы… Вы – подлец! – дама от возмущения снова перешла на «вы».
– Не более, чем вы, мадам. Вас учили в детстве, что читать чужие письма нехорошо?
– Отдайте конверт! Иначе стреляю! – с отчаянием в голосе повторила угрозу дама.
– На Невском? – искренне удивился князь.
Петербургской привычке слоняться взад-вперед по проспекту не могла помешать даже непогода. Невский, по которому уже катил экипаж, был заполнен публикой. Дашкин то и дело приподнимал цилиндр, отвечая на приветствия.
Дама опустила муфту. Воодушевленный, князь продолжил:
– Позволю себе дать вам отеческий совет: бросайте свое ремесло и возвращайтесь к честной жизни. Вспомните об истинном предназначении женщины: рожать и воспитывать детей, хранить семейный очаг. Скользкий путь, на который вы ступили…
– Заткнитесь! – оборвала его шантажистка.
Князь пожал плечами. Метать бисер явно бесполезно, Дашкин зря теряет время. Письмо получено, свидание окончено.
– Эй, любезный! – Дашкин пару раз стукнул извозчика тростью по спине. – Останови-ка!
От резкого, пропетого густым басом «тпру» на минуту встали даже встречные лошади. Экипаж, в котором ехал Дашкин, затормозил так, что Арсений Кириллович чуть из него не вылетел. Князь обо что-то стукнулся, резкая боль пронзила правый висок, глаза закрылись.
– Трогай! Барин передумал выходить! – раздался низкий женский голос. И тут же перед Дашкиным рухнул тяжелый бархатный занавес, ломящая боль в виске отступила, и настала тишина.
– Вы живы? – удар по щеке вернул боль. – Вы меня слышите?
Князь попытался ответить, но смог лишь вздохнуть.
– Ой, слава богу, жив! – обрадовался незнакомый голос.
Князь приоткрыл глаза. Перед ним плясал хоровод мужских лиц. Князь потряс головой, боль сразу вспенилась, будто теплое шампанское, а пляшущие лица непостижимым образом слились в одно, прежде не виданное.
– Вы князь Дашкин?
У Арсения Кирилловича вырвалось какое-то мычание, пришлось кивнуть, чтобы подтвердить догадку незнакомого молодого человека.
– Я вас узнал!
– Где я? – с третьей попытки Дашкин наконец смог выговорить эти два слова.
– Понятия не имею. Я в Петербурге недавно, – румяный юноша виновато улыбнулся. – Пустырь какой-то…
Князь вспомнил – он ехал по Невскому, потребовал остановить экипаж… А что было дальше?
– Как я … Как я попал сюда?
– Вас выкинули из экипажа.
Князь попытался подняться, но голова у него опять закружилась. Юноша снова превратился в компанию и, наверное, поэтому успел подхватить Дашкина под мышки.
– Эй, давай-ка подсоби! – крикнул кому-то молодой человек.
Вдвоем с извозчиком они дотащили Дашкина до экипажа. Сидеть князь не мог, пристроил голову на колени румяного юноши. Пару раз пришлось останавливаться – князя мутило, но пустой желудок изрыгал лишь желтую пену. Когда ему полегчало, князь смог назвать свой адрес. Вспомнив, что в кармане лежало письмо, полез проверить – и от ужаса снова потерял сознание.
Мокрая листва явно казалась пронизывающему северному ветру жертвой слишком жалкой. Постоянно меняя тактику, чередуя порывы с вихрями, он пытался повалить фонари, вырвать с корнем деревья, унести с собой редких прохожих. Денис замерз задолго до появления Тучина с Лаевским, которые тоже быстро продрогли и начали притопывать ногами и махать руками, чтобы согреться. Угарову они были хорошо видны: и Владимир под фонарем, и Александр, прятавшийся в подворотне. Тучин раз пять доставал часы и издалека показывал их кузену. Мол, хоть и велик Петербург, а новости по нему разлетаются мгновенно, наверняка таинственная дама узнала о гибели Баумгартена и на встречу не придет. Лаевский в ответ делал умоляющие знаки: давай-де, еще подождем.
Этот экипаж сразу показался подозрительным. Лихо свернув с проспекта, он вдруг сбавил скорость и поехал медленно, словно пассажир что-то высматривал на пустой улице. Насторожившийся Денис сразу узнал князя Дашкина – Тучин очень похоже зарисовал этого напыщенного господина в своем альбоме. Когда лошади заворачивали в Шведский переулок, в глубине экипажа мелькнула дама в вуали.
Впоследствии Угаров утверждал, что догадался сразу: она и есть таинственная вымогательница. Но, признаемся откровенно, Денис просто сильно замерз и искал предлог уехать, а признаться себе, что следил за Тучиным и Лаевским напрасно, ему не позволяло мальчишеское упрямство.
Угаров крикнул извозчику: «За ним!» Пока развернулись, пока проскочили переулок, экипажа и след простыл. Куда он поехал? К Конюшенной площади или к Невскому? Угаров наудачу выбрал второе. Удача не подвела – там и нагнали. Пристроились не вплотную, но так, чтобы не потерять. Большая Морская, строящийся Исаакий, Мойка… Дальше экипаж князя принялся петлять по кривым незнакомым улочкам, вывернув в конце концов на какой-то пустырь. Денис увидел, как извозчик, словно дохлую собаку, выволок князя из экипажа и кинул в лужу. Без сомнения, делал он это по приказу дамы в вуали: Угаров видел, как она распоряжалась, размахивая пистолетом. Лишь несколько мгновений Денис колебался: продолжить погоню за ней или оказать помощь Дашкину. А вдруг князь ранен или, не дай бог, убит? Человеколюбие возобладало.
Юлия Антоновна перепугалась, выскочила на улицу, как была, в платье, а увидев князя в полузабытьи, побледнела и затряслась.
– Что случилось? – спросила она Дениса.
– Его выкинули из экипажа.
– Как? Где?
– На пустыре…
– Козьим болотом называется! – уточнил извозчик, четвертый час катавший Дениса.
– Я, увы, пока плохо знаю Петербург, – виновато пояснил Угаров. – Проезжал мимо и случайно стал свидетелем преступления.
– Спасибо! – Юлия порывисто обняла и поцеловала Дениса.
Дашкин, лежавший на потрескавшемся кожаном сиденье, протестующее замычал.
– Ваше сиятельство! – княгиня тут же бросилась к нему. – Слава богу! Вы живы! Что произошло? На вас напали?
– Да! – безжизненным голосом сказал князь.
– Грабители?
– Да!
– Что они похитили? Деньги?
– Письмо! – в отчаянии князь внезапно сел.
– Ваше сиятельство! – подскочил к Дашкину Денис. – В экипаже, из которого вас выкинули, находилась дама. Вы ее знаете?
– Дама? – изумилась Юлия Антоновна. – Арсений Кириллович, вас ограбила дама?
– Шлюха! – не удержался от грубого слова Дашкин и ударил себя по коленке.
– Что? Как вы меня назвали? – округлила глаза княгиня.
– При чем тут ты? – грубо ответил князь. – Шлюха меня ограбила!
– И вы так спокойно сообщаете мне об этом? – Юлия Антоновна оторопела. – Вот, значит, как! Меня ревнуете к каждому столбу, а сами шляетесь по борделям?
– Замолчи, Юлия! – заорал убитый горем князь.
– Видеть вас не желаю! – Княгиня повернулась и, нервно дергая плечами, направилась в дом.
– Вы не так меня поняли! – крикнул ей вслед князь.
Денис же с удовольствием проводил Юлию Антоновну взглядом. «Женщины почему-то особенно хороши в ярости, когда эмоции и желания, тщательно скрываемые ими в силу природной застенчивости, фонтаном прорываются наружу», – подумал он, но, тряхнув головой, отогнал посторонние мысли.
– Князь, так вам знакома дама из экипажа? Вы знаете, кто она?
– Увы, нет, – машинально ответил князь.
– А лицо ее видели?
– Тоже нет! – тут Дашкин неожиданно сообразил, что разговаривает с незнакомцем. – Простите, с кем, собственно, имею честь?..
– Денис Угаров, – учтиво поклонился молодой человек и зачем-то добавил: – Вы, вероятно, знакомы с моим другом, Александром Тучиным.
– Тучин? – переспросил князь. – Это ху… художник?
– Я тоже художник!
Еще один! И Юлия с ним целовалась прямо на глазах мужа!
– Прочь! Прочь отсюда! Чтобы духа твоего тут не было!
Угаров, пожав плечами, отодвинулся от нанятого им же экипажа, пропустив вперед слуг Арсения Кирилловича.
– Что рты разинули? – прикрикнул на них разгневанный князь. – Несите меня в спальню! Барин при смерти, а вы ворон считаете. Петруха где?
– С утра отсутствует! – доложил один из слуг.
– Где его черти носят!
Четверо слуг аккуратно достали Арсения Кирилловича из экипажа и на руках понесли в дом.
Угаров проводил князя недоумевающим взглядом.
– Куды теперь? – поинтересовался усталый извозчик.
Денис хотел сказать «домой», обернулся к экипажу – и застыл. Номер! Сзади каждого экипажа прикреплена белая табличка с циферками! Только вот в пылу погони Угаров не запомнил номер лихача, который вез Дашкина! А вдруг извозчик запомнил?
– Будем твоего товарища искать!
– А чего его искать? – удивился извозчик. – Вон мой товарищ, хвостом крутит!
– А ты, я смотрю, балагур! – хотя катались четвертый час, Денис только теперь удосужился разглядеть немолодого мужичка в длинном армяке, подпоясанном желтым кушаком. Шапка его, согласно правилам, когда-то тоже была желтой, но от питерской пыли и сырости давно стала серо-бурой.
– А нам без балагурства, сударь-барин, нельзя. Иной раз, кроме шутки, и согреться нечем…
– Ты номер извозчика, за которым ехали, случаем не запомнил?
Возница пристально посмотрел на Угарова, шмыгнул носом и утерся рукавицей:
– Нам, сударь-барин, это ни к чему.
Но по его глазам Денис понял: запомнил.
– Надо вспомнить, я из полиции, – соврал Угаров. – Дело государственной важности.
– Из полиции? – недоверчиво покачал головой извозчик. – А что ж города не знаете?
Угаров покраснел и опустил глаза. Как бы выкрутиться?
– А я из Москвы прислан, в помощь! Так запомнил номер?
– Не, ваше бродие. Я и циферок-то не знаю. Мое дело «тпру» кричать да кнутом хлестать.
Угаров достал из кармана листок бумаги, послюнил карандаш и спросил строгим голосом:
– Фамилия, имя, где живешь?
– Иванов, а звать Клим. Живу в Каретной части на Каретной улице, в собственном доме. А зачем записываете? – заволновался извозчик.
– Как зачем? Я же тебе толкую: дело государственной важности. Знаешь, кого мы подобрали? Камергера и тайного советника его величества князя Арсения Кирилловича Дашкина.
– Тайного советника его величества? – Клим стянул потерявшую цвет шапку и перекрестился на окна князя.
– А раз ты такой забывчивый, придется прийти тебе завтра на Большую Морскую. Учиним допрос, как полагается, живо все вспомнишь!
– Не вспомню, ваше высокоблагородие, – извозчик сложил молитвенно руки и заискивающе посмотрел на Угарова. Чересчур, конечно, молод он для полицейского, бороду только начал брить, а вдруг не врет? Глаза-то умные, цепкие. – Не вспомню!
– Вспомнишь, вспомнишь, – Денис многозначительно постучал тростью о ладонь. – В пыточной все вспомнишь!
– Клянусь! Зачем мне номер? Я тут третий десяток пылю, – заныл Клим, – всех-всех и так знаю. И погонял[39]39
Самая низшая ступень извозчичьей иерархии, их услугами пользовались низшие слои населения.
[Закрыть], и биржевых[40]40
Такие извозчики имели постоянную стоянку у Биржи (на стрелке Васильевского острова).
[Закрыть], и даже зимников[41]41
Оброчные крестьяне, которые занимались извозом только зимой.
[Закрыть].
– А наш приятель из каких?
– Из лихачей. Парамоном звать, а кличка Тыща[42]42
Карточная игра.
[Закрыть].
– В карты играть любит? – догадался Угаров.
– Каждый божий день!
– Где живет?
– А где фатера[43]43
Квартира.
[Закрыть] его, не знаю! – развел руками Клим. – Говорю же, из лихачей, я им не товарищ.
– Где ж мне его искать? – расстроился Денис.
– На Разъезжей в кабаках, где ж еще? Коли при деньгах, значит, где-нибудь играет. А он знамо при деньгах, задаром советников в грязь не кидают!
– Ну что ж, тогда поехали на Разъезжую, пройдемся по кабакам. Если покажешь Тыщу, так и быть, отменю завтрашний допрос.
– Смилуйтесь, ваше высокоблагородие! – бухнулся на колени Клим. – Если лихачи дознаются, что я на их товарища полицию навел, – несдобровать мне! Да вы и сами его узнаете. На правой щеке у Парамона родинка торчит. Большая такая, с ягоду!
Кабинет, где князь велел себе постелить, тускло освещался одинокой свечой в бронзовом подсвечнике (верхний свет резал Дашкину глаза), поэтому Петруху, неслышно отворившего дверь, Арсений Кириллович разглядел не сразу. Сначала учуял запах:
– Опять наклюкался?
– Так ведь мороз, – простучал зубами камердинер.
– Где шлялся?
– Где велели! Побирался Христа ради…
– Каков результат?
– С утра, не в пример вчерашнему, хорошо подавали, а потом Марфуша из дома уехала – и как отрезало.
– Болван! – Князь запустил в камердинера подушкой. – Даму в вуали видел?
– Видел, ваше сиятельство!
Дашкин, справившись с тошнотой, сел:
– Лицо видел? Кто такая, выяснил?
– Да, ваше сиятельство!
Дашкин вскочил:
– Говори!
– Сама Марфуша и есть! Уже темнеть стало, как вернулась. Я навстречу, мол, благослови. Она пальчики сложила, руку подняла, а я тут вуаль и сшиб…
– И…
– И бежать! Она как завизжит! Будто не человек, а зверь какой.
– Едем!
– Куда, ваше сиятельство?
– К Лаевским!
– Так вы ж больны!
– Ерунда! – отмахнулся князь, хотя перед глазами кружил серебряный снег.
Навеселе был только Парамон. Остальные игроки, хоть и пили наравне, почему-то не хмелели, в отличие от Тыщи не балагурили, не вскакивали после каждой сдачи, не швыряли карты. Может быть, потому, что не проигрывали. Проигрывал Парамон, который во хмелю не замечал, что противники обмениваются знаками: подмигивают, скрещивают пальцы, потирают то левую, то правую бровь. Тыща злился на свое невезение и лишь приговаривал:
– Сейчас, сейчас я вас сделаю!
Но сделали его. После окончательного расчета Парамон, отойдя в сторону, еще раз вывернул карманы для проверки. Денег у него больше не было.
– Давай на колымагу твою сыграем! – крикнул недавний соперник, беззубый детина со скошенным лбом. – Зима скоро! На кой ляд она тебе? Будешь в санях седоков катать!
– Не, – махнул рукой Тыща. – На струмент[44]44
На инструмент (простонародное).
[Закрыть] не играю.
– Ну, как знаешь. Передумаешь, приходи.
Тыща постоял еще минуту, оглядел пустыми глазами кабак, сплюнул, натянул шапку и побрел к выходу. Угаров, кинув на стол мелочь за стакан чая, ринулся за ним.
– Эй, Тыща! – окликнул Денис извозчика, когда оба вышли на улицу.
Парамон повернулся, снова сплюнул:
– Чего тебе, студент?
– Червонец хочешь? – Угаров рассудил, что продувшийся игрок за десятку продаст родную мать.
– А кто не хочет.
– Получишь червончик, если расскажешь мне кое-что.
– А что? – сразу напрягся Парамон. – Я ничего…
– Дамочку в вуали сегодня возил?
Парамон молчал. Жизнь приучила его держать язык за зубами. Лихачи оттого и зовутся лихачами, что частенько лихих людей по их делам катают. А те болтливые языки живо укорачивают.
– Чего молчишь? Я сзади ехал, тебя запомнил.
– Не знаю, о чем ты, студент, толкуешь.
– Да ты не бойся! Говори! Скажу по секрету, я той дамочке законный супруг! Ты мне скажи только, где ты ее посадил и где высадил. А что полюбовника в лужу бросил, так я даже рад! Поделом ему!
Дама в вуали Парамону заплатила хорошо, даже очень хорошо, только вот деньги уже кончились. Что быстро пришло, быстро и ушло. Эх, не шла под конец карта, еще чуть-чуть бы – и отыгрался…
– Муж, говоришь? – Парамон потер бороду.
– Муж! И червонец получишь! – заметив в глазах извозчика загоревшийся огонек, напомнил Угаров.
– Эх, была не была! – Парамон хлопнул шапкой об землю. Уж больно хотелось ему вернуться к картам!
– Так где моя супружница к тебе села?
– У Гостиного. Я там завсегда около пяти караулю. Приказчики, как только лавки свои закроют, сразу идут на Угол. Присмотрятся, приценятся, девку выберут – и прыг с нею ко мне. Прокатиться им сперва надо, кровь разогнать.
– Выходит, князь на Углу снял шлюху… – стал вслух размышлять Денис.
– Какой князь? – удивился Парамон. – Какую шлюху? Ты ж говорил, супружница!
Денис покраснел. Не умеет он врать, вот беда!
– Я когда злюсь на нее, всегда шлюхой зову. Так, значит, на Углу они сели?
– Твоя – на Углу.
– А князь?
– Ты про господина в шубе? Его на Садовой подсадили, дожидался он там, у них, верно, уговор был.
– Куда поехали?
– Супруга твоя попросила по городу покатать. «Только обязательно, – сказала, – на Малую Конюшенную заверни и там, братец, не гони, езжай медленно».
– Так, так, так… – Денис от радости чуть не подпрыгнул. Не зря он разыскал этого незадачливого картежника. Значит, дама в экипаже с Дашкиным – та самая, что вчера назначила встречу Баумгартену. Вымогательница хотела убедиться, что барон пришел на встречу один!
Парамон между тем продолжал:
– … А как на Невский вернулись, господин в шубе пожелал сойти. Я коням: «Тпру!», а твоя жена взяла да и по башке его и стукнула! Сильно стукнула! Он из ума вон…
– А где ты ее высадил?
– Не помню, – отрезал Парамон, внезапно помрачнев. Дурак он дурак, зачем стал трепаться? И ради чего? Ради какого-то червонца! Дамочка была серьезная – пистолетом его ткнула, когда он не хотел князя в лужу кидать. И потом еще раз, когда прощались, чтоб не болтал.
– Как не помнишь? – оторопел Угаров.
– А вот так! – сплюнул Парамон. – Давай червонец и проваливай.
– Сперва скажи!
– Я и говорю – не помню! А ну гони червонец! – Парамон схватил Угарова за грудки. Тот, не задумываясь, двинул ему между глаз.
От короткого и сильного удара Парамон рухнул как подкошенный. Угаров тут же сел сверху и правой рукой схватил его за кадык.
– А теперь вспомнил?
Парамон лишь скрипел зубами, и Угаров немножко кадык сдавил. Тыща в испуге засучил ногами:
– Отпусти! – прохрипел он.
– Ну?
– К блаженной Марфуше попросила отвезти!
– Что? – изумился Угаров.
– Что слышал.
– Ничего не путаешь?
– Ничего! Я к Марфушеньке часто людей вожу!
– А лица ты ее не видел?
– Кого? Марфуши?
– Супруги моей!
– Нет, студент, не видел!
Глава тринадцатая
Второй день подряд Илья Андреевич выезжал из дома с твердым намерением навестить сестру, но ни повозиться с племянниками, ни попыхтеть трубочками с Адольфом (Тоннер всегда путал, кто из них кому шурин[45]45
Брат жены, муж сестры.
[Закрыть], а кто кому зять[46]46
Муж сестры.
[Закрыть]), не получилось.
К Лаевским доктор собирался заглянуть на минуточку – убедиться, что Софья Лукинична нормально перенесла морфин. Уж больно коварное это зелье! Боли снимает отменно и глубокий сон гарантирует, но при этом часто вызывает галлюцинации.
– Швыдко[47]47
Быстро (укр.).
[Закрыть] добрались! – обрадовался швейцар, помогая доктору выбраться из экипажа. – Пивгодыны[48]48
Полчаса (укр.).
[Закрыть] не прошло, як послали!
– Что-то с Софьей Лукиничной? – испугался Илья Андреевич.
– С Софьей Лукиничной? – удивленно переспросил Филипп Остапович. – Нэ знаю! Давно нэ бачыв! Днем укатила!
– Кто-то еще заболел?
– А що, Пантелейка нэ казав[49]49
А что, Пантелейка не сказал? (укр.)
[Закрыть]? – снова удивился швейцар. – Вин не з вамы[50]50
Он не с вами? (укр.)
[Закрыть]?
– Простите, кто? – поинтересовался Тоннер.
– Пантелейка, казачок наш, – пояснил Филипп Остапович, перемежавший в разговоре русскую речь с украинской. – Замість сына мені[51]51
Вместо сына мне (укр.).
[Закрыть]. Его за вами послали.
– Нет. Видно, разминулись. – Тоннер, сунув швейцару неизменный саквояж с инструментами и лекарствами, поспешил в дом, на ходу расстегивая шубу. – Так кто же заболел?
– Ирина Лукинична! – Филипп Остапович, несмотря на преклонный возраст, легко обогнал грузного доктора на ступеньках.
– Что с ней? – озабоченно спросил Илья Андреевич, входя через услужливо распахнутую дверь в полукруглую прихожую.
– Брюхо болит, – Филипп Остапович на ходу принял от гостя шубу, перчатки и трость.
– Добрый день, господин доктор, – поклонился выбежавший Никанорыч. – Пойдемте, я вас провожу.
Подхватив саквояж, он повел Илью Андреевича на второй этаж. Филипп же Остапович снова выскочил на крыльцо и стал вглядываться в сгущавшиеся сумерки. Пантелейке дали денег на извозчика, но лишь в один конец, наказав вернуться с Тоннером.
«Не заблудился бы малец! Выборгская часть ох как далеко!»
– В полдень прихватило, – вытирая со лба холодный пот, прошептала Ирина Лукинична. – Я простоквашки выпила, тут и началось! Скрутило так, что выдохнуть боялась.
Тоннер посмотрел на часы – полшестого. Почему же доктора вызвали так поздно?
Будто подслушав его мысли, Ирина Лукинична пояснила:
– Думала, пройдет. Желудок-то у меня с детства шалит. Вроде ем каждый день одно и то же, а результат всегда разный. То полный порядок, то… Ой!
Ирина Лукинична схватилась за правый бок.
Спаленка пожилой женщины была маленькой и очень скромной: по центру узкая кровать, вдоль окрашенных в «перловый» цвет стен – немногочисленная мебель: дамское бюро с бумагами, столик для рукоделия и пара стульев с решетчатыми спинками.
– Болит постоянно или приступами?
– Приступами. Сначала будто колом проткнет…
– Где? – перебил Тоннер.
– Здесь, – несчастная положила руку на живот чуть ниже пупка. – А затем как начнет брюхо рвать, я спину колесом выгибаю! Потом вдруг отпустит…
– Большие перерывы между приступами?
– Большие! Я днем даже решила: все, кончились мучения. Велела карету закладывать, на службу вечернюю ехать. И вдруг опять! Как раз Полина, племянница моя, зашла. Посмотрела, как я корчусь, и за вами послала…
Последние слова Ирина Лукинична произнесла с явным неудовольствием – в докторах особого прока не видела. Все на земле от Бога, и болезни тоже. Если суждено тебе умереть, никакой доктор не поможет, а ежели нет – зачем деньги тратить.
– Вас тошнит? – спросил Илья Андреевич, щупая пациентке руку и лоб. Пульс несколько учащенный, неровный, температура нормальная…
– Нет, – смущенно ответила больная и, подумав, уточнила: – Иногда.
– Рвоты не было?
Ирина Лукинична так смутилась, что ее бледная кожа порозовела.
– Сударыня, я не из любопытства спрашиваю, – строгим тоном объяснил Тоннер. – Прежде чем назначить лечение, мне надо выяснить, что именно у вас болит.
– Я ж говорю, желудок! – проворчала пациентка и снова схватилась за бок. Тильмах, царствие ему небесное, хотя бы глупостей не спрашивал. – Да я и сама знаю, как лечиться.
– Если не секрет?
– Пластырь из шпанской мушки леплю. Просвирочки каждый час принимаю, запиваю святой водой.
– Помогает? – как можно серьезней спросил Тоннер, пытаясь прощупать живот через плотную ночную сорочку.
– А то как же! Вы, верно, меня плохо слушаете. Я уже говорила вам. Днем все абсолютно прошло, даже в церковь собиралась, но тут, как на грех, просвирки кончились, и по новой…
– Тут болит? – уточнил Илья Андреевич, чуть надавив под «ложечкой».
– Нет! Зачем вы ребра-то щупаете? – возмутилась Ирина Лукинична.
– Лягте, пожалуйста, на бочок! – попросил больную Тоннер.
Ирина Лукинична, кряхтя и охая, повернулась, и Тоннер начал ребром ладони постукивать по ее пояснице. Больная взвизгнула.
– Ага! – обрадовался Тоннер и для верности шлепнул по больному месту еще разок. – Значит, болит здесь?
– Ой! Ой!
– Простите великодушно! Увы, не причинив боли, обнаружить, где она локализована, нельзя.
– Лока… чего?
– Локализована, по латыни «где находится».
– Я вам без всякой латыни сказала где! Желудок болит.
– Нет, Ирина Лукинична, не желудок. Новейший метод поколачивания как раз и помогает отличить почечные боли от желудочных и поясничных. Стул жидкий? Трудностей при мочеиспускании не испытываете?
Ирина Лукинична задохнулась от гнева – даже боль отступила. Дитя галантного восемнадцатого века, она не могла поверить, что услышала такое из уст мужчины! Возмущение придало измученной женщине сил – опершись на руки, она села на кровати, сверкнула глазами, открыла рот… Но проклятая боль вновь набросилась на нее. Только и смогла, что охнуть, скрючиться и повалиться на бок.
Илья Андреевич повернулся к горничной, исполнявшей обязанности сиделки: она постоянно поправляла Ирине Лукиничне подушки, стирала пот со лба и подавала питье:
– Барыня жаловалась, что пописать не может?
– Жаловалась!
– А моча у нее какого цвета?
Курносая девка пожала плечами:
– А я знаю? Мое дело вылить.
– А на горшок она давно ходила?
– Недавно. Я даже вынести не успела.
– Отлично!
Тоннер полез под кровать, извлек оттуда фаянсовый сосуд и отошел с ним к подсвечнику. Открыв крышку, Илья Андреевич несколько минут всматривался в содержимое, осторожно покачивая и наклоняя сосуд к свету:
– Так я и думал! Капельки крови! – Тоннер потрогал стенки горшка. – Замечательно! Моча еще тепленькая! В холодной кристаллизуются соли, их сложно отличить от камней. Притащи-ка еще один горшок! – приказал он горничной. – И белую чистую тряпку.
Глаша оказалась расторопной. Вернулась быстро, словно горшок с тряпкой дожидались ее за дверью. Илья Андреевич растянул на горловине пустого сосуда ткань и поручил горничной придерживать концы, покамест он не перельет мочу.
Закончив, доктор улыбнулся, раскрыл саквояж, вынул оттуда щипчики, какими из вазочки берут сахар, и осторожно подцепил ими с полотна небольшой камушек.
– Вот и причина ваших мучений, Ирина Лукинична! Глядите! – Илья Андреевич с торжествующим видом подошел к кровати. – У вас камни идут из мочевого пузыря.
– Камни? – удивилась больная.
– С возрастом сокам организма становится сложнее растворять неорганические соли, содержащиеся в пище, – пояснил Тоннер. – Они откладываются в мочевом пузыре, образуя камни.
– О господи! – воскликнула пациентка. – И много их там?
– Много! Точно не скажу, но иногда до десятка бывает! Когда по мочеточникам проносятся мелкие, вы их не замечаете. А вот крупные, как этот красавец, царапают стенки – отсюда кровь и боль.
– А можно эти камни удалить из пузыря?
– Увы, сударыня! Надо ждать, пока они выйдут естественным путем.
Новый приступ заставил больную скорчиться.
– Ой! Ой! Опять! Что ж вы стоите? Сделайте что-нибудь!
– Так, для начала обезболивающее. – Илья Андреевич, достав из саквояжа скляночку, накапал оттуда в стакан с водой. – Глаша, готовьте горячую ванну…
– А грелкой нельзя обойтись? Или пластырем горчичным? – с надеждой прошептала Ирина Лукинична, не любившая воду.
– Нельзя, – строго ответил Тоннер. – Направленное тепло может вызвать воспаление или даже разрыв пузыря! Я выпишу вам микстуру с белладонной… Надо послать в аптеку…
Ирина Лукинична дернула шнур колокольчика.
– А после купирования приступа займемся профилактикой. Будем травки заваривать, арбузики кушать. В Милютиных лавках купите. Там круглый год арбузами торгуют.
– Зачем в Милютиных? – возразила прижимистая Ирина Лукинична. – Там дорого. Лучше у Бабикова или у Смурова.
– Все равно где, – согласился Тоннер.
– Вызывали? – после предупредительного стука в дверь зашел Никанорыч.
– Пошли к Штайнеру, – распорядилась Ирина Лукинична.
Тут уже удивился Тоннер.
– А почему к Штайнеру? Самая дорогая аптека! Да и далеко!
Ирина Лукинична пояснила:
– Тильмах советовал только у Штайнера лекарства заказывать. Там дорого, но без обману. В других аптеках не то намешают, вечно что-то перепутают…
– Хм! Интересные дела… – процедил Тоннер.
– А вы и не знали?
Тоннер счел за благо не отвечать. Уму непостижимо! Медицинская и аптечная практики в России специально разделены, дабы избежать злоупотреблений. И вот на тебе! Понятно, почему лекарства у Штайнера такие дорогие – в их стоимость включены проценты для докторов. Вопиющая безнравственность! «Надо выяснить, кто еще из врачей «сотрудничает» со Штайнером, и сообщить в Физикат», – решил Тоннер, вслух же дипломатично сказал:
– Все аптеки регулярно проверяют, бояться нечего. Можете заказать в любой, желательно в ближайшей, чтобы побыстрей.
– Тогда пошли к Скворцову, – приказала Никанорычу экономная Ирина Лукинична.
– Убива-ааают! – раздался в глубине дома истошный крик.
Озадаченный дворецкий ринулся к двери, но та, внезапно распахнувшись, ударила его по лбу. Никанорыч от боли на миг зажмурился, не успел посторониться, и влетевшая в спальню Марфуша сбила его с ног.
– Убива-ааают! Убива-ааают! – юродивая, споткнувшись, полетела на пол следом за дворецким.
Фарс на этом не кончился. На крики Марфуши сбежались слуги: два истопника и конюх с посудомойкой. Все они по очереди вбегали в комнату, спотыкались о ноги Никанора и падали. На полу образовалась настоящая куча-мала. Она могла быть и больше, но мужественный Тихон, новый слуга Тучина, расставив руки от косяка до косяка, перегородил проход в комнату и сдержал напиравшую сзади челядь.
Тоннер подскочил к упавшим:
– Давай руку! Вставайте, вставайте!
– Кого убили? – спросила наконец испуганная Ирина Лукинична.
– Меня! Меня убили! – жалобно запищала Марфуша. Тоннер бегло осмотрел юродивую. Вроде не ранена.
– Успокойся, Марфушенька! Ты жива, слава богу, рыбонька моя! – пролепетала Ирина Лукинична.
– Чудом, дура-матушка! – простонала блаженная. – Белорукий калика с белорыбицы чешую сорвал!
Тоннер захлопал глазами. Ирина Лукинична пояснила:
– На Марфушеньку нищий напал. Только не взаправдашний нищий, ряженый: руки у него чистые. Пытался одежду с нее сорвать.
Тоннер снова посмотрел на Марфушу. Вся одежда цела, даже пуговицы на клоке застегнуты.
– На заднем дворе он на нее напал, – пояснил Тихон. – Марфушенька подъехала и к черному ходу направилась. А тот выскочил, стал вуаль с нее срывать… Я за ним, да куда там! Его уже след простыл.
– А ты на черном ходе что делал? – с подозрением спросила Тихона Ирина Лукинична.
– Горшки выливал, – ответил слуга. Все нечистоты посредством трубы на черной лестнице сливались в подвал; оттуда несколько раз в год нечистоты откачивали золотари. По ночам дурно пахнущие подводы со всего города съезжались в Лахту и сливали содержимое на особые баржи, выходившие в Финский залив, чтобы опорожнить в него свое чрево.
– А Фрол что делал? – Ирина Лукинична вспомнила про дворника, сторожившего черный ход.
– Фрол умер, – напомнил дворецкий.
– Ах да! – вспомнила Ирина Лукинична и обратилась к столпившимся слугам: – А ну, бездельники, пошли вон! Черный ход закрыть! Немедленно!
– Слушаюсь! Сию секунду! – пятясь к двери, кивал дворецкий.
– Сам там садись! Парадный вход охраняем, а через черный кто угодно войти может!
Познакомилась Ирина Лукинична с Марфушей случайно, у собора Владимирской Божией Матери: кинула нищенке монетку, а та вместо благословления скривилась:
– Не откупишься копеечкой, невестушка!
Ирина Лукинична отпрянула. Откуда побирушка узнала, что она когда-то собиралась в монастырь?
– Что? Правда глаза колет, дура-матушка?
– Кто ты? – испуганно спросила Ирина Лукинична.
– Марфушенька, погорелого села кликушенька! С небес спустилась, у тебя приютилась! Чего вылупилась? Поехали, дура-матушка! Принимай белорыбицу!
Ирина Лукинична поселила Марфушу подле себя. Всем рассказывала о необыкновенной пророчице, деяния которой вскоре затмят славу памятной всем петербуржцам Ксении. Знакомые приезжали полюбопытствовать и оставались довольны.
