Текст книги "Тридцать шесть и девять, или Мишкины и Валькины приключения в интересах всего человечества"
Автор книги: Валерий Медведев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
– Мишка,-сказал я, кашляя,– ну ты хоть одну мою мысль c% различил в дыму?
– Нет ещё,-ответил Мишка, тоже чихая и кашляя.
"Что же делать? – подумал я.– Пока Мишка сумеет различить мои мысли, пройдёт, может быть, час, а может быть, и больше, а дым идёт всё гуще, и искры летят вовсю, и в воздухе уже запахло чем-то палёным..."
А Мишка шепчет:
– Сейчас узнаем, о чём он думает! Я уже, чтобы помочь Мишке, начинаю шёпотом вслух мыслить.
– Я,-говорю,-думаю о том, Мишка, как бы пожара не было.
А Мишка и не слушает мой шёпот. Он мне сам орёт:
– Сидишь неправильно! Далеко от дыма сидишь! Так, конечно, никакие мысли не прочтёшь! Далеко!.. И так дышать нечем.
– Надо в самом дыму сидеть! – кричит Мишка.– Чтобы мысли дымом пропитались, а дым – мыслями. Вот как надо!..
С этими словами Мишка сунул запросто свою голову прямо в дым, подержал немного и вытащил обратно. Белое Мишкино лицо после этого сразу же превратилось в негатив. А по щекам его побежали слезы. Затаив дыхание я повторил Мишкин манёвр и тоже тихо про себя разревелся.
– Так,-сказал Мишка, плача,-теперь глотни его! Глотни!
Я глотнул. Мне уже было всё все равно, лишь бы Мишка скорее прочитал мои мысли про пожар.
– Так,-сказал Мишка, чихая, кашляя и плача.– Теперь другое дело! Теперь гораздо лучше!
Не знаю, может быть, Мишке стало и лучше, но, когда я сунул голову в дым и потом ещё глотнул его, мне сразу стало гораздо хуже. Я тоже зачихал и закашлял, а по щекам у меня потекли "тройные слезы". (Одни из-за того, что дым ел глаза, другие оттого, что мне стало жалко нашу дачу, а третьи потому, что Мишка и после глотания дыма не прочитал ни одной моей мысли.) А дым над нами стоял уже, как над морской эскадрой, и спину уже почему-то пекло. Я хотел обернуться, посмотреть на дачу, а сам боюсь: вдруг она действительно горит?
А Мишка всё бормочет:
– Сейчас узнаем, о чём он думает!.. "Узнаем! Узнаем!" А сам всё опять не узнаёт. Тогда я не выдержал и просто заорал.
– Не знаю,– кричу,– о чём ты. Мишка, думаешь, но я лично думаю о том, что дача наша уже горит и нам с тобой, Мишка, надо не дым читать, а тушить пожар!
А Мишка кричит:
– Что ты мне про свои мысли кричишь! Ты мне про мои мысли кричи! А я кричу:
– Свои мысли ты и сам знаешь! А мои не можешь прочитать! Не можешь! А Мишка кричит:
– А я почему не могу их прочитать? Потому что мой дым перепутался с твоим, и я не могу отличить свои мысли от твоих!
А я кричу:
– Мои мысли о том, что надо звонить по 01! А все остальные,-кричу,-это твои, Мишка, мысли!
И тут, вместо того чтобы сказать мне спасибо за помощь, Мишка вдруг как рассердится на меня.
– Некоторые типы говорят слова, чтобы скрыть свои мысли, но эти штучки у них не пройдут! Нас не собьёшь!
К этому моменту я уже так наглотался дыма, я почувствовал себя так неважно, и так мне вдруг стало всё равно, что подумает обо мне Мишка, что я перестал помогать ему читать мои мысли. Я быстро обернулся, смотрю сквозь дым – все окна на– шей дачи такие, как будто в комнатах кто-то проявляет пластинки при красном свете. Тут уж я просто завопил:
– Пожар! Пожар! Горим! Горим! Вероятно, мои мысли о пожаре если не Мишке, то кое-кому всё-таки удалось прочитать. Потому что, когда я закричал, над нашей дачей остановился в воздухе вертолёт. А со стороны речки, преодо левая дымовую завесу, к берегу стал подруливать катер речной милиции. А в глубине дыма за оградой раздались громкие голоса и вой пожарной сирены.
Как мама и папа наткнулись на нас с Мишкой в чёрном тумане, из-за чего мама упала в обморок, что кричал командир пожарных, когда обнаружил дымовые шашки и не обнаружил никакого пожара, и что после этого началось, как реагировали на всё это наши соседи, почему милиционер катера записал наш телефон, чем пригрозил брандмайор моему папе и как мы себя чувствовали всё это время– я рассказывать не буду!
Всё, что я перечислил, мы с Мишкой перенесли мужественно и героически. Как и полагается всё переносить настоящим путешественникам. Только один раз наши ряды с Мишкой дрогнули и пришли в замешательство-это когда приехавший на "скорой помощи" врач установил у нас обоих отравление угарным газом, правда, не очень тяжёлое. Достав две кислородные подушки, он заставил нас с Мишкой дышать кислородом. Потом он заставил нюхать нашатырь, потом он заставил раздеться и растёр с ног до головы, потом хотел обложить нас грелками... Уж против чего, а против грелок Мишка просто взбунтовался. А за ним взбунтовался и я.
Мишка орал, что он нигде ещё не читал, чтобы путешественникам, которые читали дым и мысли с помощью дыма, давали после этого нюхать нашатырь и обкладывали грелками.
– Во-первых,-сказал папа,-вы дым не читали, а вы просто его нюхали... Во-вторых,– сказал папа,-для того чтобы читать мысли на расстоянии, надо иметь не только расстояние, но и мысли...
По-моему, папа хотел сказать нам с Мишкой ещё что-то "втретьих", и "в-четвёртых", и "в-пятых", но доктор сказал, что нам с Мишкой необходимы тишина и полный покой. После этого все ушли. И мы с Мишкой остались одни в тишине и в полном покое.
Если не считать нашего покашливания, то мы с Мишкой лежали молча. Судя по выражению Мишкиного лица, он опять обдумывал что-то просто невероятное. А я, убедившись, что Мишка ни с дымом, ни без дыма пока не может прочитать мои мысли, я, как всегда, но почему-то с ещё большим наслаждением предался своим ничем не выдающимся ` ',kh+%-(o,.
Сначала я думал о Танечке с соседней дачи, потом о модной курточке на "молниях" и, наконец, о своих съеденных ботинках... Причём на этот раз я думал о них как-то поновому, без тоски, что ли, и без грусти. Я, например, думал: "Не так уж плохо, что ботинки съели, я как хорошо, что дача не сгорела..."
И уснул. А когда проснулся, было утро и Мишки в комнате уже не было. Тогда я сунул руку под подушку и, как в прошлый раз, обнаружил там записку.
"Всё в порядке!-писал Мишка.-Подготовка к отважным путешествиям продолжается... жди указаний!.."
– А у него действительно температура всегда тридцать шесть и девять? – донёсся из-за стены папин голос.
Мама подтвердила этот невероятный факт.
– Так, может, ему незаметно дать что-нибудь жаропонижающее... Аспиринчику, например?..
УЖИН С УДАВОМ
С той минуты, как Мишка передал мне в кустах из рук в руки загадочный чемодан с пластилиновыми пломбами, прошло несколько часов. Теперь вслед за чемоданом на дворе с минуты на минуту должен был появиться и сам Мишка. Как-то так получилось, что мы все трое: я, Наташка и папа, не сговариваясь между собой, собрались возле калитки и стали с нетерпением ждать Мишкиного появления. Правда, нетерпение это выглядело у всех у нас троих по-разному. Наташка, например, смотрела откровенно во все глаза на дорогу, и на лице её было написано: "Хоть бы скорее приехал этот Мишка!.." (Уж не влюбилась ли она в него?) Папа изредка поглядывал мрачно в сторону станции, как бы говоря: "Хоть бы этот Мишка вообще не приезжал!.." А я, как всегда перед встречей с Мишкой, как-то раздвоился в своих ощущениях и в одно и то же время с нетерпением ждал, чтобы Мишка хоть бы скорее приехал... и чтобы Мишка хоть бы вообще не приезжал... В разгар нашего ожидания, когда папа начал петь тихо себе под нос песню со словами "что ты жадно глядишь на дорогу...", за нашими спинами неожиданно раздался мамин голос:
– А вот и мы!
Мы обернулись. Смотрим, посреди двора нашей дачи стоит наша мама и наш двоюродный брат Мишка со своей повышенной температурой. Мы их ждали со стороны станции, а они почемуто появились со стороны реки. Пока мы все трое про себя удивлялись и ничего не могли понять, мама сказала:
– А мы от самой Москвы до дачи на речном катере ехали! Мишка поговорил с милиционером, и тот сказал, что ему с нами по пути!..
– Здравствуйте!-сказал Мишка.
– Привет! – сказал папа, переводя взгляд с мамы на Мишку. Смотрел папа на него долго, пристально и мрачно.
– Кажется, всё в порядке!-прошептала мне Наташка.– Папа может Мишку не только слышать, но и видеть!..
В это время папа подошёл к Мишке и похлопал его /`("%bab"%–. по плечу. Мы с Наташкой даже обрадованно переглянулись. Выходит, что папа может не только видеть и слышать Мишку, он даже может его приветствовать. Мы с Наташкой просто залюбовались этим.
А папа все продолжал хлопать Мишку. Постучав руками по плечам, он стал его хлопать по животу, по спине и по бокам. А когда уж папа начал хлопать Мишку по заднему месту и даже по ногам, -то я понял, что это он его не приветствует, а просто обыскивает. Обыскав Мишку и не найдя ничего такого папа на минуту задумался и вдруг сказал:
– А ну-ка, открой рот!
Мишка открыл рот.
Папа заглянул в рот и сказал:
– Скажи "а-а"...
Мишка сказал "а-а". Не обнаружив ничего подозрительного и во рту у Мишки, папа стал выворачивать у него на курточке все карманы. А Мишка всё это время смотрел на меня, как бы спрашивая: "Ну что? Как там с чемоданом? Пломбы целы? Всё в порядке?"
А я тоже всё время смотрел на Мишку, как бы отвечая: "Конечно, всё в порядке! Чемодан спрятан в надёжном месте! Пломбы в полной сохранности!.."
После обыска Мишка как ни в чём не бывало уже направился на берег Москвы-реки, и я уже сделал шага тричетыре за ним, как вдруг папа как закричит :
– А ну-ка, голубчики, постойте-ка! Мы остановились.
– Вы это куда?
– Туда... – сказал я, указывая рукой в сторону злополучного берега реки.
– Никаких "туда",-сказал папа.-Только сюда!.. Или сюда!.. Или сюда!..-Он указал рукой сначала на гамак, потом на веранду, потом на поляну перед самой дачей.-И чтобы быть всё время у меня на глазах!.. Понятно?..
Я ничего не сказал. Я думал, что Мишка сам с помощью избытка электричества в своём организме энергично воспротивится папиному ультиматуму. Ничего подобного. Спокойно выслушав папу, Мишка повернулся и неторопливо направился к гамаку. "Кажется, сегодня подготовка к отважным путешествиям мне не грозит,-подумал я в одно и то же время и с радостью и с разочарованием и стал устраиваться в гамаке рядом с Мишкой.– Ну и хорошо, что не грозит... Очень хорошо!.. Но и плохо, конечно!.. Очень плохо!.. Я уже как-то привык, чтобы с Мишкиным появлением на нашей даче мне обязательно что-нибудь грозило".
Гамак тихо качался. Свесив одну ногу за борт, я легонько толкался ею об землю, посматривая на Мишку. Мишкино лицо горело как в огне, но было, как всегда, непроницаемым. Только губы его что-то всё время беззвучно колдовали. Наташка делала вид, что читает с интересом какую-то книгу. Папа изредка из-за газеты бросал на нас довольные взгляды. Заметив, что папа был нами очень доволен, мама тоже стала очень довольна. А Наташка это тоже, видимо, всё почувствовала и тоже была довольна тем, что мама была довольна тем, что папа был очень нами доволен.
Не знаю, то ли меня укачал гамак, или мне передалось общее настроение, только даже моё двойственное состояние "и доволен-и недоволен" уже склонялось больше к просто "доволен", когда вдруг Мишка перестал беззвучно колдовать своими губами и тихо сказал:
– В конце концов, там, в путешествиях,-прошептал Мишка,-кроме умения есть кожаные ботинки и читать дым, очень важно будет уметь ещё сохранять СБОИ жизни...
Выслушав Мишку, я подумал о том, что свои жизни надо уметь сохранять не только там, но и здесь тоже... но ничего не сказал.
– ...Потому что,-продолжал Мишка,-если мы там не сохраним свои жизни, то мы просто не сможем вернуться из путешествия...
"А если мы здесь не сохраним свои жизни, то мы просто не сможем отправиться в путешествие..." -снова подумал я и добавил вслух:
– Про жизнь это ты точно, Мишка... там ведь, в случае чего, неотложку не вызовешь...
– Вот, вот,-сказал Мишка.-Поэтому жизни надо научиться сохранять уже здесь!
Мне показалось, что на этот раз Мишка сумел без помощи всякого дыма просто прочитать мои мысли. Поэтому ох я и обрадовался!
– Давай,-сказал я.-Давай учиться сохранять здесь! Сегодня! Прямо сейчас!
Растроганный, вероятно, моими словами, Мишка молча и крепко пожал мою руку. Я почувствовал, как Мишкино электричество стало перебегать в мой организм. Во рту сразу стало кисло, как от лимона.
– А мы как будем учиться сохранять?
– Как?-сказал Мишка.-По методу Субанга...
Услышав имя какого-то Субанга, я вздрогнул, осекся и подумал: "Не слишком ли я наэлектризовался от Мишкиного тока?" Я ведь уже на своём опыте знал, что любое непонятное слово или имя, произнесённое Мишкой, ни к чему хорошему ещё не приводило и, наверно, не приведёт.
Из-за итальянца Пигафетти мы чуть не отравились моими ботинками. Из-за африканца Мзинга" мы чуть не умерли от угарного газа. Теперь ещё какой-то Субанга... Может быть, лучше не спрашивать у Мишки, кто он такой?.. А может быть, не бояться и спросить? А чего бояться? Папа с нас глаз не сводит. И мама рядышком-ужин накрывает на веранде. И Наташка сидит невдалеке и читает книжку, то есть не читает, а подслушивает, о чём мы разговариваем. Значит, в худшем случае, Мишка сможет рассказать сегодня про метод Субанга только теоретически. А Мишкиных теорий я не боюсь. Лишь бы практики не было.
– А кто такой этот Субанга?-бесстрашно спросил я Мишку.
– Индонезиец с острова Флорес. Ты что, ничего про него не слышал?
– Нет,– сказал я многозначительно.– Про Пигафетти и про Мзингу слышал, а про Субангу нет.
– Сейчас услышишь,-сказал Мишка. Затем он достал из * `, – кусочек бумаги, вырезанный то ли из газеты, то ли из журнала... и начал шёпотом читать:-"...Субанга-житель острова Флорес, он нашёл в лесу маленького питона и решил его выходить. Для этого он с ним вместе спал и ел..."
Когда я только представил, как этот Субанга обедал вместе с питоном и потом спал, может быть, даже в обнимку, мне уже стало нехорошо и волосы на моей голове стали торчком, но не от электричества, а от чего-то другого. Видимо, Наташка по моей причёске почуяла что-то неладное. Поэтому она вдруг насторожилась и подсела к нам поближе. Мишка, заметив это, понизил голос:
– "...Питон вырос. Теперь это шестиметровая змея весом сто сорок килограмм. Днём она забирается в джунглях на кокосовые пальмы и стряхивает с неё орехи,-тихо читал Мишка,-а ночью свёртывается на земле вокруг спящего хозяина кольцом, охраняя его жизнь и сон..." Понял?– спросил Мишка.
– Конечно! Свёртывается! И оберегает!..– ответил я, стараясь понять, к чему это Мишка клонит.
– Значит, с помощью кого мы будем оберегать свои жизни? – С помощью... Субанги... – предположил я.
– Как это Субанги?
– Так,-сказал я.-Возьмём у него питона...
– Как-возьмём?
– Так,-сказал я.-Напрокат... Днём он будет свёртываться вокруг... орехов, а ночью... трясти нас...
От ужаса я всё перепутал, но Мишка не обратил на это внимания.
– "Напрокат"!-сказал Мишка.-Что тебе питон-"Москвич" или пылесос?.. Каждый путешественник должен лично вырастить и воспитать... Так что ты на Субанга не очень-то надейся... Ты, в общем, это... давай готовься...
– К чему?-спросил я.
– Как-к чему?-удивился Мишка.-К этому... чтобы воспитывать...
– Кого? – спросил я.– Уж не питонов ли?..
– Ну,-прошептал Мишка,-питонов не питонов... но, в общем, тоже из класса пресмыкающихся...
От этих зловещих Мишкиных слов в воздухе сразу же запахло практикой и мой лоб стал медленно покрываться уже не теоретическим, а самым заправдашним холодным потом. И тут я впервые после прихода Мишки вспомнил о таинственном чемодане с пластилиновыми пломбами. Значит, в Мишкиной голове были мысли о том, как мы будем сохранять свои жизни в джунглях, а в чемодане было то, на чём мы должны были практиковаться. То есть в чемодане были питоны! Ну, питоны не питоны, но, в общем, тоже кто-то из класса пресмыкающихся. В таком маленьком чемодане, конечно, никакой питон не поместится. Так, может быть, там уместились их дети? Дети питонов. Питонцы. И этот чемодан с питонцами уже часов пять как стоит у меня под кроватью.
Моё лицо побледнело от страха. Мишка это заметил.
– Да ты не бойся! – стал успокаивать он меня.-В чемодане же ужи.
– Какие жеужи? – спросил я, слегка заикаясь.
– Не жеужи, а ужи, обыкновенные ужи. Четыре штуки. Два ужа основных, а два ужа запасных... на всякий случай...
– Ах, ужи!.. – сказал я, вытирая со лба теперь уже горячий пот.-А они действительно ужи?
– Вот Фома неверующий. Я же их в живом уголке брал. Даже расписку юннатам дал: "Взято четыре ужа на одну ночь... Киселёв".
Я подумал, что лучше, если бы Мишка не дал расписку, а взял её у юннатов: "Выдано четыре ужа. Юннаты".
– А как же мы будем этих ужей воспитывать?
– Для начала поужинаем с ними за компанию,– объяснил Мишка,– а потом завалимся вместе спать.
– А у нас сегодня на ужин блинчики с мясом,-сказал я.-Разве ужи едят блинчики?..
– И у них и у нас сегодня на ужин будет молоко,– заявил Мишка.– А сейчас ты сделаешь вот что...
Выслушав Мишкину инструкцию, я вскочил с гамака и без всяких обычных отговорок в панике побежал на веранду, где мама уже накрывала стол к ужину. Расчёт у меня был простой. Мне казалось, что папа и мама в "молоке" и в нашем желании "пораньше лечь спать" обязательно заподозрят что-нибудь неладное.
"Это подозрительно!-скажет мама.-С чего это ты вдруг отказываешься от своих любимых блинчиков и просишь молока?.. Это подозрительно..."
"Да, да!-поддержит папа маму.-То их в постель никак не уложишь, а то они в семь часов собираются спать, видно, они опять что-то с Мишкой затеяли..."
"Никакого молока!" -скажет мама.
"А спать вы ляжете вместе со мной,-скажет папа,-вот здесь, на веранде".
Но на веранде, к моему ужасу, всё произошло совсем не так, как я ожидал. Никто не насторожился. Ни у кого ничто не вызвало никаких подозрений. Даже наоборот. Мама, например, сказала:
– Два стакана молока? Почему так мало вы просите, возьмите четыре! А папа сказал:
– Хотите уже сейчас лечь спать?.. Ну что ж!.. Тем лучше! Тем лучше! Чем раньше вы с Мишкой ляжете спать, тем лучше будет и для вас и для нас...
"Боже мой! – подумал я, стоя как дурак на веранде с четырьмя стаканами молока на тарелке.– Если через десять минут выяснится, что Мишка по ошибке принёс в чемодане всётаки не ужей, а каких-нибудь ядовитых змей, так папа пожалеет о том, что он сейчас мне сказал".
– Тогда, значит, спокойной ночи, мама,– сказал я дрогнувшим голосом. И здесь я не выдержал (кто знает, может быть, мы с ней прощались навсегда). Я подошёл к маме и поцеловал её в щёку, держа в руках эти четыре предсмертных стакана с молоком.– И тебе спокойной ночи, папа,– сказал я, целуя и папу в щёку.
А своей сестре я только кивнул на прощание, головой. Растяпа! Сидела рядом и не могла ничего подслушать. А ведь если бы подслушала, могла бы, в интересах всего g%+."%g%ab" , наябедничать папе с мамой про змей и тем самым предотвратить гибель двух будущих отважных путешественников.
Простившись со всеми, я решил всё же ещё немного постоять. А вдруг произойдёт чудо и кого-нибудь в самую последнюю секунду осенит подозрение. Прошло пятьдесят или даже шестьдесят самых последних секунд. А я всё стоял со стаканами молока на тарелке.
– Ты чего? – спросил папа.
Я где-то читал, что перед смертью люди обычно. просят за что-нибудь прощения. Ничего не поделаешь, придётся на всякий случай попросить. Я сказал:
– Папа и мама, вы простите нас с Мишкой, что мы съели ботинки и чуть не сожгли дачу...
– Боже мой!-сказала мама.-Я и забыла про это.
– Я не сержусь!-сказал папаа. – Какие пустяки!
"Пустяки?.. Конечно, пустяки... По сравнению с нашей гибелью..."
Всё!.. Больше мне ничего не оставалось делать, как глубоко вздохнуть, развернуть плечи и твёрдой и нетвёрдой походкой направиться в свою комнату.
– Спокойной ночи,– сказал Мишка всем, присоединившись ко мне.
Мы подошли с ним к двери. Я постоял в нерешительности, потом открыл дверь и вошёл в свою комнату, как в могильный склеп.
Когда я вытащил из-под кровати свой чемодан, в котором был Мишкин чемодан со змеями, Мишка сразу же хотел извлечь свой чемодан из моего, но я наступил ногой на крышку.
– Подожди, Мишка,– сказал я,– ты пока не вытаскивай своих ужей.
– Почему моих?-сказал Мишка.-Теперь это наши общие ужи.
"Общие!.. У меня со змеями никогда не было ничего общего",– это я подумал про себя. А это я сказал вслух:
– Давай, Мишка, сначала пройдём всё, как будет, только без ужей... значит, мы пьём молоко из стаканов... А они из тарелки...
Мишка вылил два стакана молока в тарелку в сказал:
– А потом все ложимся спать.
– А можно,– спросил я,– чтобы уж для начала спал под кроватью, а я на кровати?
– "Под кроватью"! Да разве тебя будет уж после этого оберегать, если ты его будешь под кроватью держать?
– Хорошо,-сказал я.-Тогда пусть я лежу под кроватью, а он на кровати...
– Вечно ты со своими отговорками! – зашипел на меня Мишка, сталкивая мою ногу с крышки чемодана.
Потом он извлёк свой чемодан из моего, поставил его к себе на колени, оглянулся вокруг и сказал:
– Вместе так всё вместе!
С этими словами он сорвал пломбы из пластилина, щёлкнул замочками и стал медленно открывать крышку чемодана, а я так же медленно стал закрывать свои глаза.
Потом наступила такая пауза, что я подумал, что с Мишкой всё кончено. Бесшумно, как это и принято у змей. Вот – ab qb и моя очередь...
– Странно,– услышал я в темноте голос Мишки.– Куда же они могли деться?
Я открыл глаза. Мишка сидел на стуле с чемоданом на коленях. Чемодан был совершенно пуст. Никаких ужей в чемодане не было. Мишка перевернул чемодан и даже потряс его, потом оглянулся по сторонам и тоскливо сказал:
– Интересно, куда же они могли задеваться?.. И пломбы целы... Неужели они выползли через это окошечко?..
Мишка повернул чемодан, и я увидел, что сбоку у него был выпилен кусок фибры и заделан тонкой металлической сеткой. Один угол сетки загнулся внутрь и образовал отверстие, через которое, вероятно, и выползли все ужи.
"А может быть, эти ужи уже поужинали и завалились спать, не дожидаясь нас с Мишкой?" – подумал я, осторожно откидывая одеяло со своей постели. Кровать была пуста. Тогда я сначала подумал, а потом высказал предположение, что, мо жет быть, ужам больше понравилась мамина кровать (она мягче) и они устроились у неё под одеялом?.. Мишка осмотрел внимательно комнату от пола до потолка и сказал:
– Нет, ужи где-то здесь... Видишь, как ваш кот Васька сидит на шкафу?
Васька сидел на шкафу действительно с самым очумелым видом. Ясно было, что он чего-то так боится, что даже шерсть на загривке у него встала дыбом от страха.
– Это он ужей чует,– прошептал Мишка. "Вряд ли бы Васька испугался ужей,– подумал я.-Он, наверно, чует, что эти ужи совсем не ужи".
– Вась, Вась, Вась! – позвал я кота, но он даже и не взглянул на меня. Просто махнул лапой в мою сторону, как бы говоря: "Да иди ты!"
– Вот что,-сказал Мишка, забираясь на стол.– Сейчас мы их высмотрим сверху и сцапаем. Ты осматривай правую сторону комнаты, а я левую.
Мы забрались с ногами на стол. Было тихо. Моё сердце стучало, как Наташкин бубен во время танца. Раздался тихий шорох. Я насторожился. Дверь в мою комнату стала тихо-тихо отворяться, и на пороге... тихо-тихо... появилась Наташка.
– Чего это вы сидите на столе? – спросила она подозрительным голосом.– Опять готовитесь?..
– Наташка, ты только не волнуйся,-прошептал я.-Дело в том, что Мишка принёс ужей для тренировки, а они все куда-то расползлись...
Громко взвизгнув, Наташка прыгнула прямо с дорога к нам на стол. Это был потрясающий рекордный прыжок. Никогда в жизни Наташка больше не смогла его повторить, но в то время нам всем троим было не до рекордов.
Дрожа всем телом от страха, Наташка стучала зубами и повторяла громко какое-то непонятное слово:
– Ва-ва-ва-ва-ва-ва-ва!
– Если ты будешь дрожать вслух,– сказал ей Мишка,– то мы не поймаем ни одного ужа.
– Хорошо,-сказала Наташка.-Я буду дрожать про себя.
– Она будет дрожать, а мы будем наблюдать! Тоже – !+n$ ),-сказал я Наташке,-как увидишь ужа, сигнализируй.
– Хорошо! – согласилась Наташка.– Я буду наблюдать!-и закрыла от ужаса глаза.
Мы сидели втроём на столе, как на острове. Наташка всё время старалась дрожать, и это у нее очень здорово получалось. Я наоборот. Я всё время старался не дрожать, и у меня это не очень-то получалось. За дверью снова раздался тихий шорох. Мишка прислушался и сказал:
– Кажется, ползут...
Мишка приготовился к прыжку. Я тоже... Но я больше так... для виду... Буду я ещё прыгать на ужей.
Дверь осторожно открылась, и на пороге моей комнаты появилась мама. Она некоторое время смотрела на нас ничего не понимающими глазами, а потом спросила:
– Чего это вы все уселись на столе? Мы с Мишкой взглянули на Наташку, Наташка посмотрела на маму и сказала:
– Мамочка, ты только не волнуйся... Не успела Наташка договорить фразу, как мама стала прямо на наших глазах волноваться. Она волновалась всё больше и больше.
– Мамочка,-повторила Наташка,-ты только не волнуйся... Мы должны тебе сообщить одну неприятную новость...
– Подождите,-сказала мама,-подождите.. сначала скажите мне, вы все живы?..
– Живы,– ответили мы нестройным шёпотом.
– Вы все здоровы?
– Здоровы,-ответили мы нестройным шёпотом.
– Так,-сказала мама,-это самое главное... А сейчас я пойду приму валерьянку, а после этого вы сообщите мне неприятную новость...
Пока мама ходила за лекарством, я всё время думал об одном: "Только бы она где-нибудь там не встретилась с ужом, только бы она не встретилась... Потому что если она встретится с ужом, то поднимется в доме такой шум..." Но шума не поднялось. Мама быстро вернулась обратно с пузырьком в руке, распространяя вокруг себя запах валерьянки.
– Теперь Говорите, что за неприятная новость! – сказала она.
– Дело в том,– почему-то с радостью и даже с восторгом сказала Наташка,– что Мишка в интересах всего человечества принёс в чемодане к нам на дачу ужей для тренировки, а они взяли и все куда-то расползлись...
– Как-расползлись? – спросила мама, делая большие глаза.
– Вот так-расползлись...-снова с восторгом сказала Наташка и показала рукой, как ужи, извиваясь, расползлись по комнате.
– Ай! – крикнула мама, прыгая к нам на стол и роняя бутылочку с валерьянкой на пол.
Пока мама переживала на столе и задавала Мишке всякие запоздалые вопросы, кот Васька, привлеченный запахом лекарства, спрыгнул со шкафа и стал жадно лакать из лужицы валерьянку. Тем временем дверь в мою комнату стала вдруг тихонечко отворяться.
– Ужи! – крикнула в ужасе мама. Но это были не ужи, это !k+ папа. Он вошёл с насторожённым лицом в комнату и, увидев нас всех на столе, то ли от неожиданности, то ли от чего другого, вдруг расхохотался.
– Напрасно смеёшься,-сказала мама.-Когда ты узнаешь, что случилось, ты заплачешь...
– А что случилось?-спросил папа, делай серьёзное лицо.
– А то, что по нашей даче ползают змеи...
– Какие ещё змеи? – спросил папа.
– Не змеи, а ужи,-поправил маму Мишка.
– Это ещё надо проверить,-сказала мама.– Мишка принёс в наш дом целый чемодан змей, а они все расползлись по даче.
– Не чемодан, а всего четыре штуки– сказал Мишка,– и не змей, а ужей.
Папа подумал, потом почему-то поднялся на Цыпочки и тихо сказал:
– Если они расползлись,– прошептал папа,– то надо не сидеть на столе сложа руки, а ловить их.
Сделав такое мужественное заявление, папа на цыпочках подкрался к нашему общему столу и сказал мне шёпотом:
– Ну-ка подвинься!..
Я подвинулся, и папа очень ловко впрыгнул на стол, при этом так энергично, что мама чуть не упала со стола с другой стороны.
– Ой! – сказала мама и уцепилась за моё плечо.
А Мишка спустил ноги и стал медленно слезать со стола.
– Ты это куда? – спросил папа, хватая его за руку.
– За ужами!
– Сидеть! – сказал папа, не отпуская Мишкину руку.
– Сами же сказали, что ловить...
– Сначала надо убедиться, что эти ужи действительно ужи, а потом уже их ловить.
– Значит, мы на этом столе так и будем до утра убеждаться? – спросила мама.
– Почему до утра?-ответил папа.-Сейчас мы привлечём ужей в комнату и убедимся, что они ужи. А после этого их переловим.
– Интересно, чем это вы будете их привлекать? спросила мама.
– Чем?-сказал папа.-Свистом... Когда я был на строительстве в Индии, я видел, как там заклинали свистом змей.
– Точно,– сказал Мишка.– Змеи на свист всегда выползают.
– А ты свистеть умеешь?-спросил папа Мишку.
– Умею,-ответил Мишка.
– Ну-ка свистни.
Мишка заложил два пальца в рот и свистнул изо всех сил. Свист получился у него резкий и оглушительный.
– Нет,-сказал папа.-Таким свистом змей можно только распугать. Надо свистеть нежно.– И папа показал Мишке, как нужно нежно свистеть.
Мишка повторил. Папа остался доволен.
– Так,-сказал он, обращаясь ко мне и Наташке.– Вы тоже свистите. Всем свистеть!
Сложив губы трубочкой, папа вывел негромко какую-то знакомую мелодию. – Что ты свистишь?-спросила мама. – Арию индийского гостя.
– По-моему, лучше арию Ленского из оперы "Евгений Онегин",-сказала Наташка.-И слова подходят: "Куда, куда вы удалились?"
Но папа предпочёл арии Ленского арию индийского гостя.
– Три, четыре! – сказал он и взмахнул по-дирижёрски руками.-Начали!..
И мы начали свистеть. Папа с Мишкой свистели вполне прилично. А мы с Наташкой от страха жутко врали мелодию. А тут ещё к нашему хору присоединился пьяный Васька. (К этому времени он слизал с пола всю валерьянку и совершенно опья нел.)
– Стоп!-сказал папа.-Так не пойдёт! На такую какофонию никакая змея не приползёт.
Мы все замолчали. Только пьяный Васька продолжал что-то распевать своим хриплым голосом.
– Пошёл вон! – сказал папа, обращаясь к Ваське.– Брысь!
На этот раз захмелевший кот хотя и нехотя, но всё же послушался папу. Качаясь на четырёх лапах, он подошёл к окошку и прыгнул, но промахнулся и шмякнулся о стенку.
– Вот надрался,– сказал папа.– Даже в окно попасть не может.
Удар о стенку и валерьянка, вероятно, так оглушили Ваську, что тот упал и сразу же уснул на полу без задних ног. В комнате снова стало тихо.
– Непонятно,-прошептала мама,-почему же ужи не выползают?..
– Кто же поползёт на такую какофонию? – ответил папа и добавил, обращаясь к нам: – Всем молчать. Свистеть буду я один.
– А может быть, вы не то свистели?-робко спросила мама.-Может быть, им надо что-нибудь танцевальное ?..
Папа что-то хотел ответить, но как раз в это время в полной тишине раздался за дверью шорох. Все насторожились. Шорох приближался.
– Ползут...-прошептал папа.-Ползут...– И он снова принялся за своего индийского гостя.
Он свистел так тонко и нежно, как будто играя на флейте. А шорох тем временем всё приближался и приближался. Мы не выдержали и стали опять тихонечко подсвистывать папе. Какофония возобновилась с новой силой, но несмотря на это шорох всё приближался. Потом дверь тихонько открылась, и из дверной щели высунулась голова нашей соседки. Она смотрела на нас долго-долго, до тех пор, пока мы один за другим не прекратили свист.
