Текст книги "Эхо войны"
Автор книги: Валерий Ковалев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
Редакция нашего Альманаха располагает достоверными фактами об Александре Ивановиче, ранее неведомыми публицистам. Они основаны на подлинных событиях и получены от ветеранов Военно-Морского флота, достаточно близко знавших этого неординарного человека.
В их числе капитан 3 ранга Александр Иванович Иванов – командир роты торпедистов Кронштадской школы Ленинградского Краснознаменного учебного отряда подводного плавания войсковой части 09990;
Герой Советского Союза, капитан 1 ранга Сергей Прокофьевич Лисин, в годы войны командир ПЛ «С-7», впоследствии известный военный публицист и историк;
Кавалер орденов Октябрьской революции, Красной Звезды и медали Ушакова, старшина 1 статьи Клавдий Павлович Шамин, старшина команды торпедистов одной из лодок бригады, в состав которой входила ПЛ «С– 13»;
Герой Советского Союза, Кавалер орденов Боевого Красного Знамени, Отечественной войны 3-х степеней и ордена Красной Звезды – командир разведгруппы бригады морской пехоты, старшина 1 статьи Дмитрий Дмитриевич Вонлярский.
Впервые имя Маринеско я услышал зимой 1974 года, в бытность службы курсантом – торпедистом 2 школы Ленинградского учебного отряда подводного плавания (КУОПП) Дважды Краснознаменного Балтийского флота.
Располагалась она в Кронштадте и именовалась 09990. А на жаргоне моряков «тридевятое царство.
Возглавляли в то время отряд и школу капитаны 2 ранга Купцов и Кривцов, а ротой курсантов – торпедистов командовал капитан 3 ранга А.И.Иванов, в прошлом служивший минным офицером и командиром на субмаринах 613 и 641 проекта.
На одном из занятий по устройству подводной лодки, Александр Иванович и рассказал нам о своем знаменитом тезке все то, что впоследствии многократно публиковалось. А помимо прочего сообщил, что последние годы Герой – подводник жил в Кронштадте, где работал бригадиром портовых грузчиков, прозябая в нищете и забвении.
Через некоторое время, когда капитан 3 ранга со старшинами вели нашу курсантскую роту на первое знакомство с субмаринами в бригаду подплава, он остановил строй у одного из старых кронштадских домов, развернул нас фронтом к фасаду и сообщил, что именно здесь здесь жил легендарный Маринеско.
Второй рассказ об Александре Ивановиче я услышал летом 1975 года, от Героя Советского Союза, капитана 1 ранга С.П. Лисина, когда проходил службу в атомном учебном центре Палдиски в Эстонии, в составе экипажа ракетного подводного крейсера «К-450» под командованием капитана 1 ранга В.Н. Милованова.
На этой встрече были экипажи нескольких ракетоносцев Северного и Тихоокеанского флотов, находившиеся на переподготовке.
Несколько сотен офицеров, мичманов, старшин и матросов, затаив дыхание слушали «Одиссею» Маринеско.
Именно «Одиссею», поскольку Сергей Прокофьевич, в совершенстве владевший ораторским искусством, увлекательно и захватывающе рассказал нам об удивительном жизненном пути своего коллеги – командира гвардейской «С-13». И открывались новые страницы жизни этого неповторимого человека, ранее нам неизвестные.
Он действительно был «первым после Бога» для своих моряков, но не пользовался любовью высокого начальства за свободомыслие и независимость. И здорово лихачил на берегу. Что советскому морскому офицеру не личило.
Во многих мемуарах и очерках упоминается, что зимой 1944 года, когда подводная лодка «С-13» базировалась в городе Турку, в теперь уже нейтральной Финляндии, орденоносец, капитан 3 ранга Маринеско, познакомился с симпатичной шведкой, владелицей гостиницы, задержался у нее и, несмотря на последовавший вызов к командованию бригады, проигнорировал приказ.
Нам же капитан 1 ранга Лисин изложил эту историю в несколько иной интерпретации.
Маринеско действительно проживал в финской гостинице, однако никаких симпатий к ее владелице не питал. Хотя на самом деле, в предновогоднюю ночь 1945 года встретился с очень интересной красивой девушкой из высшего света нейтральной Швеции.
И остался в ее апартаментах до утра, чем всполошил командование бригады, «СМЕРШ» и политотдел: исчез командир корабля – секретоноситель, да к тому же имеющий родственников на оккупированной немцами территории.
Когда же он вернулся из гостей, встал вопрос об отдании Александра Ивановича под суд военного трибунала. Спас его тогда командир дивизиона А.Е.Орел, срочно направивший лодку на боевое дежурство в море.
Представляется, что эта версия имеет право на существование и правдоподобнее той, которая изложена в официальной хронике о Маринеско.
И вот почему:
Как излагают хроникеры, отдавая приказ об экстренном выходе «С-13» на боевое дежурство, комдив Орел заявил: «Иди, Саша, и без победы не возвращайся. Иначе – не простят…».
А теперь немного анализа, проведенного с участием наших ветеранов, в прошлом служивших в морской контрразведке, а также командовавших подводными лодками и их соединениями.
Даже в условиях военного времени, командир корабля, к тому же один из самых опытных и результативных в соединении, за такой проступок мог быть подвергнут дисциплинарной, а, в крайнем случае, партийной ответственности.
Здесь же, судя по всему, события развивались более драматично. Мы, предполагаем, что ему, по всей видимости, инкриминировали вступление в связь с представителями иностранного государства, что категорически запрещалось.
При определенных условиях, это могло быть расценено как измена Родине. Вот почему Орел и сказал эти «эзоповы» слова «…без победы не возвращайся, иначе не простят». В них так и сквозит скрытый смысл.
Ну, а потом, в своем историческом выходе 13 января 1945 года, «С-13» и торпедировала лайнер «Вильгельм Густлов». Однако и после столь блистательной атаки, которая до основания потрясла Германию с ее высшим командованием, Маринеско не ушел с позиции и 9 февраля торпедировал военный транспорт «Генерал фон Штойбен», утопив 3600 фашистов. Этот факт также свидетельствует в пользу нашей версии
Имеет право на существование она еще и потому, что в период ходовых и государственных испытаний ракетного крейсера «К– 450», в 1973 году, мне довелось близко знать ветерана-подводника из бригады, в котором служил Маринеско, старшину 1 статьи запаса Клавдия Павловича Шамина.
В то время он работал на Северном машиностроительном предприятии и руководил бригадой заводских специалистов, монтировавшей торпедный комплекс нашей «Мурены». Первым на предприятии Клавдий Павлович был награжден орденом «Октябрьской революции», которые в то время имели такие военачальники, как маршалы Г.К.Жуков и И.С. Конев. Ветеран пользовался глубоким уважением в коллективе СМП, а также экипажах строящихся ракетоносцев.
На одном из выходов в море, когда мы выполняли глубоководное погружение, на глубине 600 метров, в присутствии моих командира БЧ-3 капитан-лейтенанта С.И. Мыльникова, старшины команды мичмана О.А.Ксенженко и старшего торпедиста мичмана А.И. Порубова, он подтвердил палдиский рассказ Лисина и поведал нам еще одну, довольно занимательную историю об Александре Ивановиче, свидетелем которой был сам.
В 1942 году «щука», на которой служил старшина 1 статьи Шамин и лодка «М-96», под командованием Маринеско, входили в состав бригады подплава, дислоцирующейся в Кронштадте. Уже в то время Александр Иванович считался одним из лучших командиров соединения и был награжден орденом «Ленина».
Однажды весной, «малютка», тогда еще капитан-лейтенанта Маринеско, вернулась из похода с принайтованным* к надстройке, шикарным автомобилем, как оказалось впоследствии, марки «Хорьх».
Выгрузившие его на пирс моряки лодки многозначительно помалкивали, а собравшиеся поглазеть на диковину зеваки с других кораблей, только хлопали глазами и удивлялись.
Когда Александр Иванович убыл с докладом к командованию, выяснилось, что во время патрулирования в заданном районе Финского залива, он обнаружил следующую в сторону Палдиски самоходную баржу с раскрепленным на корме этим самым автомобилем.
Поскольку тоннаж самоходки был небольшим, в целях экономии торпед, командир принял решение атаковать ее в надводном положении, для чего всплыл и открыл по удирающим фашистам огонь из единственной на «малютке» 45мм пушки и зенитного пулемета.
В ходе преследования, огрызающуюся огнем танкового орудия и МГ-34, фашистскую посудину измочалили вдрызг, но она не тонула. Когда же артиллерийская дуэль закончилась и лодка подошла к потерявшей ход барже, высадившаяся на нее штурмовая группа обнаружила валяющихся на палубе мертвых фашистов, а в трюме горы наваленного россыпью картофеля, который своей массой затыкал многочисленные пробоины в районе ватерлинии и не давал барже затонуть
Расстрелянный артиллерийский запас командир решил компенсировать и приказал перегрузить на надстройку лодки, новенький лакированный «Хорьх», которого так и не дождался какой-то немецкий генерал. Затем «малютка» погрузилась и вернулась в базу.
Плененный «Хорьх» не пострадал за исключением шин, которые разорвало забортным давлением. Лодочные «духи» перебрали его двигатель, залатали шины и несколько дней бравый командир лихо разъезжал по Кронштадту, вызывая недовольство высокого начальства. Затем последовал приказ: «Отобрать! По рангу не положено!», и автомобиль конфисковали.
Рассказал нам Клавдий Павлович и фантастическую на первый взгляд историю, связанную с награждением Маринеско орденом Красного Знамени вместо Звезды Героя.
По официальной версии, после возвращения «С-13» из победоносного похода, командование бригады представило Маринеско к званию Героя Советского Союза, однако вышестоящее начальство его рапорт отклонило и наградило независимого командира с его экипаж орденами. Выглядит довольно правдоподобно.
А вот как изложил то, Клавдий Павлович Шамин.
После получения командованием сведений о потоплении Маринеско столь значимых целей, на пирс, для встречи лодки, прибыло не только высшее начальство Ленинградской военно-морской базы, но и представитель Ставки из Москвы, который по поручению И.В. Сталина должен был вручить капитану 3 ранга Звезду Героя.
Увидев на пирсе целую толпу штабных офицеров, Маринеско, отличавшийся склонностью к авантюрам, решил показать, «кто в доме хозяин», сыграв на корабле срочное погружение.
На виду у опешивших адмиралов и старших офицеров лодка легла на грунт и командир, поздравив экипаж с победой, угостил моряков спиртом и пайковым вином.
После того же, как «эска» всплыла и пришвартовалась к пустынному пирсу – впавшие в ярость начальники, во главе с представителем Ставки, умчались в штаб.
В результате Александр Иванович получил очередной «разнос», а после него орден Боевого Красного Знамени.
Хотя история выглядит фантастически, но в ней есть рациональное зерно. Проанализируем факты:
После первой торпедной атаки, погубившей весь цвет германской кригсмарине, фюрер впал в бешенство, что подтверждается расстрелом командира немецкого конвоя и отправкой на восточный фронт целого ряда высокопоставленных офицеров, имевших отношение к обеспечению его безопасности.
Не могла весть о трагической гибели Перового лайнера Второго Рейха не попасть и в Кремль, в Ставку Верховного главнокомандующего, поскольку шведские, а за ними и германские газеты, раструбили ее по всей Европе. Об этом же, уверены, не преминули донести в Ставку и наши зафронтовые резидентуры.
Зная характер и манеру действий Сталина, можно с достаточно высокой вероятностью предположить, что он лично отдал приказ о награждении Маринеско Звездой Героя, с которой и прибыл в Кронштадт его «порученец». И в этом нет ничего удивительного, такие вещи за историю войны случались, военные историки это подтверждают.
Когда же лихой командир, не ведая, кто и с чем его встречает на пирсе, в очередной раз показал, что он «первый после Бога», ему дали понять, что это не так.
А могло быть и хуже, но, наверное, настроение у Иосифа Виссарионовича в ту ночь было благодушное, да и уважал он смелых людей. Сам в молодости был авантюристом. И кто в то время, да и потом, спустя многие годы после войны, мог поведать истинную правду о награждении Маринеско?
Чревато. Могли отправить и в бухту Ванина, в ГУЛАГ. Причем, запросто.
Вот и рассказывали его сослуживцы удобно обтекаемую историю, что породило череду мифов. Уверен, что где-то в архивах Гохрана или определенных ведомств, пылятся документальные материалы об этом факте, их время еще не пришло.
Для непосвященного эта история покажется досужим вымыслом, но, изучив все написанное о легендарном подводнике, я, лично, в нее верю. Как и в источники, откуда поступила информация.
А тем деятелям, что в «клубничных изданиях» и на сайтах Интернета размещают «правду» о Маринеско и других наших героях, умаляя их заслуги, хотелось бы дать совет: не трудитесь, не выйдет. И по одной простой причине: ваши псевдо факты почерпнуты на Западе, который до сих пор не может простить нам Победы, хотя и пожинает ее плоды.
А наши – здесь, от еще живых ветеранов и документальных источников. Так что не тратьте зря сил «собака лает – караван идет».
Когда на переходе в Гаджиево, после завершения государственных испытаний, в горле Белого и Баренцева морей мы расставались с нашими заводскими коллегами, с которыми очень сдружились, Клавдий Павлович подарил мне на память свой наградной жетон «Отличный торпедист».
Он и поныне хранится в семейном архиве, как память не только о нем, но и Герое Советского Союза, капитане 3 ранга Александре Александровиче Маринеско.
Самыми же интересным из необычной судьбы великого подводника оказались воспоминания Героя Советского Союза, старшины 1 статьи Дмитрия Дмитриевича Вонлярского, с которым он встретился в начале 50-х, да не где-нибудь, а в Колымских лагерях, куда после очередного зигзага судьбы, попал героический подводник.
В рассказе Дмитрий Дмитриевича сомневаться не приходится. Этот человек предельно объективен и точен в изложении фактов, которые ни разу не опровергали, даже знающие его маститые адмиралы и генералы. Вот, что он рассказал.
Осенью 1950 года на Колыме, в ИТК строгого режима с хитрым названием «Индия», куда Вонлярского под чужой фамилией этапировали для отбытия десятилетнего срока заключения за преступления, которых он не совершал, боевой старшина встретил Александра Ивановича Маринеско.
Тот был осужден на 5 лет по «бытовой статье» и работал в ней нарядчиком. Бывшие моряки «держали зону» и не давали в обиду своего старшего товарища, который пользовался заслуженным авторитетом даже у воров «в законе».
При всем этом, о своих подвигах в годы войны, разжалованный до старшего лейтенанта командир «С-13» никому не рассказывал, жалоб и прошений в вышестоящие инстанции не подавал, и что было у него на душе, никто не знал. Затем Вавилова – Вонлярского перевели на другой лагерный прииск и след Маринеско затерялся.
О данном отрезке жизненного пути Александра Ивановича знали многие его близкие друзья, которые упоминаются в мемуарах известных подводников и очерках военных журналистов. Но тогда об этом говорить было не принято. Их титаническими усилиями имя Маринеско было возвращено из небытия вместе с присвоением командиру спустя 45 лет после подвига, звания Героя Советского Союза.
Завершив свой рассказ, Дмитрий Дмитриевич задумался и, глядя на опушенные инеем ветки старых берез за окном, с расстановкой сказал, (привожу дословно).
«Вот ведь, как получается, ребята.
Дмитрий Донской разбил татар на Куликовом поле, и после этого на Руси возникло крепостное право. Затем Кутузов разбил французов под Бородино – получили еще более жестокий гнет.
Мы штурмом взяли Берлин, и по возвращению множество фронтовиков оказалась в Гулаге. А об остальных вспоминали только 9 Мая, заставляя оставшихся ветеранов шествовать на парадах перед трибунами партийной элиты. Что ж за страна у нас такая..?
Страшные своей правотой слова. Мы с еще одним товарищем, сидели и прятали глаза.
В этой связи я вспомнил аналогичные по смыслу слова другого Ветерана войны, писателя – фронтовика Виктора Петровича Астафьева, сказанные им всеми любимому народному артисту Георгию Жженову. Бывшему сидельцу того же лагеря, где побывал и Вонлярский, на их последней встрече в Овсянке, запечатленной в телевизионном репортаже и показанном в ночное время по нескольким телеканалам в 2005 и более поздних годах.
Они вели свой диалог в скромной квартире Астафьева,и на лицах старых друзей уже просматривалась печать потустороннего Мира. Вот его слова, завершившие беседу:
Жженов: « Знаешь, Виктор, я думаю, что сейчас единственное спасение России в Боге.
Астафьев: «По этому поводу, я тебе Жора, вот что скажу: мне кажется, в свое время Создатель собрал с других планет весь человеческий мусор и определил им для жительства Землю. Вот вам прекрасная планета, живите в любви и дружбе. Не послушали. Сразу же стали грабить, убивать и насиловать себе подобных. Видя такое, Творец ужаснулся и послал им Спасителя. Мы и его угрохали…»
Эти же мысли, после отказа правящей в России элиты прислушаться к его философскому трактату «Как нам обустроить Россию», высказал и писатель-фронтовик, прошедший школу ГУЛАГа, А.И. Солженицын.
Обратите внимание, как и судьбы, суть их высказываний едина. Пока не поздно, нужно возвращать все на «круги своя».
А знаменитую «С-13», которую до последнего отстаивали убеленные сединами адмиралы и последние моряки экипажа Маринеско, благодарные потомки отправили на слом. Очень уж прочный металл был – хорошие иголки получатся.
К сведению, немцы, своему « Вильгельму -Густлову», памятник в Киле поставили. Спасибо им, это памятник и «С-13».
Но не будем пессимистами, моряки поймут. Впервые, после лихолетья девяностых, наши надводные корабли и подводные ракетоносцы снова вышли в Мировой Океан. А с ними Маринеско…
Флот возрождается вновь.
А кто не понимает, во имя чего, пусть ознакомится с историческими хрониками Петра Великого и его высказыванием на этот счет. И все станет ясно.
Полицай
Осенью 1992 года я решил немного очистить от хлама свою усадьбу, которую приобрел по случаю весной. На ней в ту пору находилась ветхая изба с крытым двором и несколькими старыми яблонями, на которых вызрели удивительно вкусные и красивые плоды, неизвестного мне сорта.
В конце усадьбы росла красавица ель, которую я решил не трогать, а дальше располагался многочисленный хлам, накопившийся наверное еще со времен войны – колья с прибитой к ним колючей проволокой, какие– то деревянные обломки и ящики.
Сложив все с максимальной компактностью, мы с жившем у меня местным бомжем Юркой, подожгли хлам и стали подбрасывать в ревущее пламя все остальное, что было разбросано на усадьбе.
Громадный костер горел до самой темноты, а утром, когда мы встали, на месте костра обнаружили огромный сгоревший муравейник.
Мурашей было жаль, если бы мы знали, что они здесь живут, наверняка бы перетащили мусор в другое место. Но что делать: что случилось, то случилось.
Обходя муравейник по периметру, и тыча лопатой в землю, я внезапно обнаружил с одной его стороны какую-то щель – лопата провалилась на всю длину и внизу что-то звякнуло.
Юрка лег рядом с муравейником, засунул руку в эту щель и извлек поочередно: русскую каску с пробоиной в районе виска, берцовую человеческую кость и забитую землей крынку. Когда я вытряхнул из нее землю, в ней что – то блеснуло. Оказалось перстень с голубоватым камешком. Резанули им по куску стекла – кусок развалился.
Присели под сосну, закурили, стали размышлять. Для начала вспомнили, кто во время войны жил в моей избе. Как рассказывали престарелые соседи, обитал в ней начальник местной полиции, отличавшийся рвением к услужению своим новым хозяевам. Лично организовывал облавы, принимал активное участие в расстрелах советских граждан и отправке их в Германию, занимался грабежами.
С учетом находок картина вырисовывается следующая.
Когда наши войска с боями оставляли Оленино, в стрелковой ячейке, расположенной на моей усадьбе был убит или смертельно ранен красноармеец. Заняв райцентр, немцы расквартировались в приглянувшихся им домах. А мою избу занял начальник полиции. Участвуя в карательных акциях, он награбил определенное количество украшений из золота и серебра, которые хранил в крынке в стрелковой ячейке, ставшей могилой для нашего солдата. Место действительно надежное.
Когда же под ударами наших войск пришлось оставлять Оленино, он взял из своего схрона все, что было в крынке, но впопыхах оставил эту самую безделушку.
Носила его молоденькая девушка или женщина – очень уж размер невелик, для хрупкой руки. И как снимался перстень с пальца, одному Богу известно.
Убрав муравейник, мы вынули из ячейки практически всю землю, но никаких останков солдата больше не обнаружили. Все по– видимому, убрали мураши.
Берцовую кость схоронили под сосной, а перстенек я увез в Москву. Храню его поныне, как память о войне.
«ТТ»
Осенью 1943 года, после освобождения Донбасса, мой дядя, старшина-танкист Алексей Леонтьевич Ковалев, заехал погостить на несколько дней к родителям.
Отпуск, помимо ордена Отечественной войны, ему дали в качестве поощрения за бои на Курской дуге, где командуя тридцатьчетверкой, он сжег несколько фашистских танков.
К тому времени, некогда большая семья моего деда сильно поредела. Дядя Володя погиб при форсировании Днепра, дядя Вася при восстановлении затопленной немцами шахты, отец воевал где-то в Польше и не подавал о себе вестей. Вместе с родителями оставались только младшие дети-подростки дядя Женя и тетя Рая.
Вручив родне незамысловатые подарки, помянув братьев и отгуляв отпуск, дядя вернулся в часть. А перед этим, по настойчивой просьбе младшего братишки, сходил вместе с ним в близлежащую Мазуровскую балку, где дал пострелять тому из привезенного с фронта «ТТ». После этого почистил его и, погрузив в банку с солидолом, закопал пистолет в обширном дедовском саду. Где точно, любознательному Женьке увидеть не довелось, старший брат выдворил его на улицу.
После окончания войны, вернувшись домой, дядя Алексей вскоре умер от ран, отец мой в это время попал в лагеря «Дальстроя», семья деда, как и все после войны, жила бедно и тяжело, и эта история забылась.
Прошло некоторое время, и она всплыла в одном из разговоров дяди Жени и отца, в день Победы, при котором я присутствовал. Было мне тогда лет пятнадцать. Как все пацаны тех лет, я очень интересовался оружием и сразу же предпринял попытку разыскать пистолет, для чего вооружившись собственноручно изготовленным металлическим щупом, несколько дней тщательно исследовал весь обширный дедовский сад, но ничего не обнаружил.
Затем были Флот, учеба в Москве и служба на Севере. Как говорят моряки «большой круг», приведший меня в свое время на несколько лет в родные края.
Многочисленный когда-то наш род Ковалевых-Ануфриевых, к тому времени еще больше поредел: один за другим умерли деды и бабки, понемногу спивался последний из оставшихся в живых братьев отца – дядя Женя, который одиноко жил в приходящем в упадок доме дедушки.
В один из летних вечеров, когда я по пути из Луганска заехал с ночевкой к родителям, мы, как водится, засиделись с отцом допоздна в летней кухне и за графином домашнего вина разговорились о войне. Последние годы жизни старый солдат все чаще вспоминал ее и рассказывал мне многое из того, о чем раньше молчал. Помянули всех не вернувшихся с фронта братьев отца и мамы.
И снова вспомнилась та история с отпуском дяди Алексея.
– Так может «ТТ» до сих пор там, в саду и стоит его поискать? – поинтересовался я.
– Вряд ли,– ответил отец, – сколько времени прошло, его давно ржа съела.
Но я решил все-таки еще раз заняться поисками, тем более, что в наш ГОВД накануне поступила новая криминалистическая техника и в том числе мощные металлоискатели.
Сообщил об этом отцу – возражений не было.
В очередное воскресенье я приехал к родителям утром на автомобиле, в багажнике которого лежал упакованный в специальный чемодан металлоискатель. Накануне тщательно изучил инструкцию по его применению и был уверен, если история, рассказанная дядей Женей правда, пистолет или то, что от него осталось, мы обязательно разыщем.
Позавтракав, идем на усадьбу деда. Она расположена на той же улице, неподалеку от дома отца за высоким забором с массивными воротами и виднеющимся в глубине двора каменным домом.
Старый сад, засаженный рядами фруктовых деревьев самых разных пород, находится за домом и вместе с виноградником занимает обширное пространство, уходя в степь. Дядя Женя за ним не ухаживает, но посадки исправно плодоносят, поскольку земля под ними на добрый метр обильно унавожена покойным дедом, всю жизнь державшим коров и другую живность.
Присаживаемся на деревянную скамью, врытую в центре сада у «копанки» с позеленевшей водой, закуриваем, и я собираю свою технику. Затем проверяю ее, нацепив на голову наушники и манипулируя кнопками пульта управления. Можно работать.
Разбиваем сад на сектора и начинаем поиск непосредственно от задней стены дома и примыкающих к ней надворных построек – гаража и коровника. Отец относится к моим действиям скептически, но не мешает.
Первое, что нахожу под одной из громадных груш – моих любимиц, в начале сада, оказывается ствол от старого дробовика. Когда я выворачиваю его лопатой из податливой земли и передаю отцу, тот сообщает, что это ствол от его первой довоенной «тулки».
– Ну вот, а ты говорил, что за это время все сгнило. Если есть «токарев», то и его найдем! – радостно заявляю я, снова одевая наушники.
Родитель явно оживляется, отбирает у меня лопату со щупом и теперь уже более активно включается в поиск. Чего мы тогда только не нашли в слое садового чернозема: отлично сохранившуюся немецкую каску, из которой со слов отца дед кормил после войны своего любимого пса Додика; стабилизатор от противопехотной мины, какие-то трубы, подковы и другой металлический хлам. До обеда «прошмонали» практически весь сад. Пистолета не было.
Мы еще раз перекурили и напоследок решили обследовать землю вокруг одиноко растущей за садом метрах в двадцати на меже старой яблони – дички, густо усыпанной красивыми, но несъедобными плодами.
– Эту яблоньку лет за пять до войны Алексей сажал,– внезапно вспомнил отец, притащил откуда-то и посадил, мы еще смеялись потом, что дичком оказалась.
У ее корней, на глубине полуметра, мы и обнаружили полуистлевшую в земле жестяную банку с окаменевшим солидолом, в котором был утоплен «ТТ» с двумя запасными обоймами. Сохранился он прекрасно, даже воронение не потускнело.
Долго молча сидели у копанки, рассматривая находку. Отец привычно разобрал пистолет, протер его носовым платком, собрал и проверил. Все четко работало.
– Ну и зачем он тебе?
– На память, о дяде Алеше.
– Держи.
Протянул мне согретое в его руке оружие…
Теперь нет и отца. А дядин «ТТ», который он привез с фронта, как и другие военные реликвии нашего рода, я храню. На родине, в старом Донбассе, в надежном месте. Только патронов к нему стало меньше – проверял как-то бой. Отличный.
Сын полка
Мало кто сейчас из подрастающего поколения читал повесть Валентина Катаева «Сын полка» о юном солдате Великой Отечественной Ване Солнцеве. Предпочитают западного Гарри Поттера. Но это наносное, до поры до времени, уверен, пройдет. Отечественная героика той Войны вечна и понемногу восстанавливается.
В смутное время конца девяностых мне довелось познакомиться с человеком, прошедшим в тринадцатилетнем возрасте в составе стрелкового полка боевой путь от Ржева до Кенигсберга.
Звали его Николай Михайлович Цветков, или по местному Михалыч.
В то время он был на пенсии, отшоферив три десятка лет, пережил два инфаркта, но бодро трудился на своей обширной усадьбе, задами примыкавшей к моей тогдашней даче в райцентре Оленино Тверской области.
При знакомстве, как водится, немного выпили и с учетом наличия множества следов войны на моем запущенном участке, разговорились о страшном лихолетье, пронесшимся по этим местам в начале сороковых годов. Поведал тогда Михалыч мне немало. А когда узнал, что интересуюсь историей Великой Отечественной и различными военными раритетами, подарил мне чашку из сервиза якобы коменданта Кенигсберга, который он привез с фронта в 1945 в числе других трофеев.
Чашка необычно тяжелая, изготовлена из белого звонкого фарфора с витиеватой готической надписью «Тиргартен» на боку, имперским клеймом с орлом, и местом изготовления на донце – Кенигсберг,1934.
К слову, остальной сервиз, более чем из двух десятков предметов, бесхозно валялся у него на чердаке избы и считался хламом. Когда я сказал, что теперь это историческая ценность, Михалыч махнул рукой и предложил мне забрать его весь. Но за повседневными заботами я об этом забыл, а вскоре старого солдата не стало.
Но в памяти осталась история о войне, которую он видел глазами мальчишки. Вот она. Передаю от первого лица.
Родом я из Оленино, и до войны с родителями жил на этом же месте, что и сейчас.
С ее началом, в июле 41-го отца забрали в армию, и он пропал без вести, ни одного письма от него мы так и не получили. Затем в наших местах начались страшные бои и мать, работавшая председателем сельсовета, вместе с другими партийцами ушла в лес, в один из организовавшихся тогда партизанских отрядов. Меня оставила на попечение бабки.
Обороняла Оленино и прилегающие к нему районы стрелковая дивизия генерала Горбачева. Весь ее штаб, во главе с командиром и многие бойцы сейчас похоронены в центре поселка, ты, наверное, видел мемориал. А многие и сейчас лежат по лесам да болотам, каждый год находят.
До сих пор помню этих солдат. Изможденные, в истрепанных шинелях, вооруженные трехлинейками и… в лаптях. Да, да, именно в лаптях. Ведь воевали они практически в окружении, подвоза боеприпасов, питания и обмундирования почти не было. Питались, как придется. Лапти из лыка им плели деревенские старики и мы, огольцы, помогали.
Ну, так вот. Когда эту дивизию и другие советские части, воевавшие в наших местах немцы разбили, от поселка и окрестных деревень мало чего осталось. Все было разрушено и сожжено, только трубы торчали на пепелищах. Ютились мы в землянках да погребах, у кого они были.
Я дружил с двумя своими одногодками Славкой Волковым и Ванькой Прохоровым. Была еще девчушка Ира Болотникова, но ее убило авиабомбой при одном из налетов.
Когда наши части отступили, на окраинах и в окрестностях поселка осталось множество окопов, огневых точек и блиндажей с разным военным скарбом. Вот мы там и шарили. То заплесневелые сухари или крупу найдем, то у павшей лошади ногу отрубим, сварим в лесу на костерке и тем живы. Еще по карманам убитых красноармейцев шарили – махорку и спички искали, наших солдат немцы не хоронили. Так и лежали они, где смерть застала.
