Текст книги "Древние корни Руси. Сцилла и Харибда человечества"

Автор книги: Валерий Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

7

В кафешке, как только мы уселись, зазвонил мобильник. Это был Стас. Он сообщил для меня приятную весть. Мой друг договорился с каким-то исследователем чаиров, и завтра мы едем на экскурсию «по чаирам Крыма».

Я с ходу предложил Ане поехать с нами. Но девушка наотрез отказалась.

– Да почему же! – настаивал я. – Ты же специалист по чаирам. К тому же, я не кусаюсь…

– Неизвестно, – сказала Аня. – К тому же, мои чаиры отошли в область преданий. Я сейчас занимаюсь совершенно иной темой.

– Почему?

– Так сложились обстоятельства…

Видя, что я очень расстроен её отказом, Аня спросила, куда именно мы едем. Я не знал, поэтому по телефону уточнил у Стаса и тут же пояснил:

– На Ай-Петри.

– А Стас – это кто?

– Друг мой.

– А какая у него фамилия?

Я назвал. Тогда Аня оживилась и спросила: случайно, его зовут не Станиславом Николаевичем?

– Да, а что?

– Кажется, я его знаю. Он ведь краевед?

– Краевед. Вы знакомы лично?

– Нет. Маловероятно, чтобы он обо мне слышал.

Мы выпили по чашечке кофе, поболтали о том о сём, и Аня учтиво раскланялась. Ей пора было возвращаться на работу. Напоследок она оставила мне телефон севастопольского винодела, о котором столько рассказывала. Я мельком взглянул на записку – там значилось: Алексей Акчурин. Эта фамилия мне ничего не говорила, и я небрежно положил бумагу в карман. В этот момент мне очень не хотелось расставаться с Аней, а ещё больше было жаль, что она не решилась посетить чаиры. Но ничего не поделаешь. В конце концов, может быть, у неё ревнивый муж дома. А может, и не дома, а работает вместе с Аней в Никитском саду. И сейчас сверлит кафешку своим лучистым взглядом из-за ливанского кедра или распушистой редкой ели.

Мы расстались, и я поехал в Ялту.

А на следующий день к дому Стаса подкатила старенькая «Нива», и мы направились в горы. Миновав утомительный серпантин, взобрались на плато недалеко от зубцов Ай-Петри. Здесь я бывал не раз, но в основном «проездом». Яйлу знал плохо, так что «Нива» помогла изучить высокогорное плато получше. Здесь были грунтовые дороги, по которым ехалось легко. Водитель, которого звали Николай, ориентировался в здешних местах свободно, чувствовалось – здесь он как свой. Я же лишь вертел головой, пытаясь сориентироваться, но в конце концов вообще перестал что-либо понимать.

На одном из поворотов «Нива» остановилась, и дальше весь остаток пути мы шли пешком. Я был рад этому обстоятельству, ибо после «высокогорного ралли» очень хотелось размять ноги.

А вот и чаир! Впрочем, если бы не Николай, я мог бы пройти дальше, не обратив на деревья никакого внимания. Яблони ещё не распустились, лишь кое-где проклюнулся цвет, поэтому издали мой неопытный взгляд отличить их от поросли дуба просто не смог бы.

Николай сказал, что это один из самых высокогорных яблоневых садов Крыма. Очевидно, высаживали его для пастухов, которые пасли здесь овец, или для путников, идущих из Южного берега через яйлу во внутренние районы Крыма. Очевидно, яблоки, и не только они, имели разные сроки созревания, так что пользоваться плодами высокогорного чаира можно было долго.

– И вообще, – сказал мой новый собеседник, – то, что выращено в чаире, лучше того, что произрастает у тебя под боком.

– Почему? – удивился я. – Чем плохи домашние яблоки или груши?

– Они не плохи…

Николай отрицательно мотнул головой и ударил носком ботинка по ближайшему выступу скалы.

– Здесь, на яйле, мало условий для произрастания сада. Деревья растут плохо, не выносят они ни сильных ветров, ни серьёзных перепадов температур. Но те, которые выдерживают, необыкновенно закалены. И плоды их тоже закалены. Выходит, что и человек, вкушающий их, потребляет яблоки более высокого, «закалённого» качества. Они и хранятся дольше, и процент микроэлементов, которые нужны людям, выше.

Собственно, это же относится и к чаирам, разбитым в более благоприятных климатических условиях. Соседство леса и суровость природы вырабатывают во фруктовых деревьях и их плодах стойкость и выносливость. Считается, что эти качества переходят и к людям, потребляющим дары чаиров. И дух чаира – дух выносливости, крепости и силы становится основой стойкости людей, которые пользуются плодами садов в лесах Крыма.

– Это уже не агрономия, – сказал я, – это целая философская концепция жизни.

Николай усмехнулся.

– Так и есть. Чем больше я изучаю чаиры, тем больше убеждаюсь в правоте только что мною сказанного. Собственно, почему изучаю, я и плодами чаиров – пользуюсь. Они дают обильный урожай. На своей «Ниве» я объездил сотни чаиров, и у меня дома в кладовке всегда есть что-то, собранное здесь. Вот и здоров, вот и чувствую себя всегда бодро…

– Ага, – прервал его монолог Стас, – ты ещё не забудь напомнить, что не куришь.

Николай повёл плечами.

– Я действительно не курю…

Мы стояли на ветру, и некоторые его кинжальные порывы пронизывали нас до кости, так что долго любоваться высокогорным чаиром, тем более с ещё нераспустившимися цветками, не пришлось. Мы двинулись в обратный путь по яйле. А я вдруг почувствовал какую-то внутреннюю связь между яйлой и чаиром. Но в чём она могла выражаться? Чаир – творение рук человека. Продукт его труда, произведённый на благо человека. А яйла – это почти безжизненное плато, по которому гуляют злые ветры. Пастбищем оно является не долго, вскоре трава, зажатая выступающими повсеместно скалами, истощается и выгорает, являя всяк идущему «унылое очарованье» высокогорья.

Мы благополучно добрались до «Нивы» и двинулись в обратный путь. Уже на одном из серпантинов я спросил у Николая, не кажется ли ему, что такие разные понятия, как чаир и яйла, чем-то роднятся, притягиваются друг к другу.

Он сказал:

– Названиями…

– Названиями – это как? Чаир – переводится с татарского как «сад в лесу». Это я уже знаю. А яйла, насколько мне помнится, это высокогорное пастбище. Чем они могут притягиваться?

– Очевидно, – предположил Николай, – существует более тонкий слой понимания, который тебе не открыт.

– Или более древний, – сказал Стас, – вот ты его интуитивно и почувствовал.

Стас развернул газету и разложил на ней бутерброды. Один протянул мне: «На, подкрепись». Я с удовольствием согласился. А затем спросил у Николая, куда мы сейчас едем. Он ответил, что хочет показать ещё один чаир, расположенный на довольно крутом склоне. Я не возражал – ещё так еще…

Тут же уточнил, бывал ли он когда-либо в сливовом саду близ Резервного, который тоже называют чаиром. Николай отрицательно мотнул головой и сказал, что даже не слышал о нём.

– Выходит, не все ещё чаиры исследованы тобой, – резюмировал я.

– Так никто и не спорит…

Николай следил за дорогой, которая яростным серпантином уходила всё ниже и ниже, а я со Стасом уминал бутерброды. Закончив трапезу, мой товарищ стал рассказывать о своих последних краеведческих находках. Я слушал его вполуха, время от времени кивая утвердительно головой. Мысли мои сейчас были далеко. Мне очень хотелось нащупать связь, которая соединяла два такие разные понятия: чаир и яйла. Скорее, это два противоположных полюса, и сблизить их никак нельзя. Тем не менее что-то их роднило. Но сколько бы я ни размышлял, ничего путного придумать не мог.

8

– Приехали! – сказал Николай и загнал «Ниву» на крошечный пятачок между деревьями.

Пройдя пешком около сотни метров, мы оказались в цветущем саду. Здесь чувствовалось присутствие какого-то порядка. Я не сразу понял, в чём тут дело, но, взглянув на деревья под определённым углом, увидел, что они располагаются на одной линии. Точнее, по дуге. Чуть выше по склону просматривалась ещё одна такая же цветущая дуга. Кажется, была и третья, но рассмотреть её было сложно – мешали деревья и рельеф местности.

Николай стал водить меня по ярусам, рассказывая о тех или иных деревьях. На некоторые он обратил особое внимание. Оказалось, десять лет назад он самолично подновил этот сад, высадив около десятка молодых саженцев. В основном это была яблоня «розмарин», сорт, который считается в Крыму одним из древнейших и наиболее хорошо приспособленным к горным условиям, а также «синап». Кроме того, он посадил айву грушевидную, которая уже два года даёт хороший урожай.

– Выходит, это сад уже немного твой?

– Мой или не мой – какая разница. Но я продлил его жизнь лет на сто. Это уже хорошо. Когда-нибудь другой любитель чаира заменит старые деревья на новые саженцы, чем ещё больше удлинит срок жизни этого горного сада.

Я утвердительно кивнул головой, вспомнив при этом свой вчерашний разговор с Аней, которая приравняла разведение чаиров не к агрономии, а к мировоззрению, особому состоянию души человека в гармонии с природой. Николай, в принципе, говорил сейчас о том же. Собственно, лучше слов «говорили» молодые яблони, выросшие здесь за последние годы. К сожалению, таких людей, как Николай, сейчас в природе почти не встречается. Это вымирающий тип, абсолютно не резонирующий с современными взглядами на жизнь, с её сумасшедшей гонкой за материальными благами, изящно упрятанной в глянцевую гламурную обёртку. Выживет ли в будущем вид людей, к которым принадлежит Николай, я не знаю. Как и то, сохранятся ли в новой жизни чаиры или одичают и растворятся в лесах, став немым укором человеческой недальновидности и духовной пустоты.

Николай спросил меня, знаю ли я, как правильно сажать деревья в лесу. Я ответил отрицательно. Тогда мой собеседник сообщил, что в чаир надо приходить весной, когда тает в горах снег, или во время дождей. Тогда хорошо видны ручьи и их русла. Можно саженцы высаживать по руслу, обеспечивая в будущем их естественное орошение. А можно копать отводные канавы по типу арыков и отводить воду в нужном направлении.

– Существует целая система устройства этих арыков, – сказал он. – Эти, параллельные склону горы, ручьи являются кровью чаиров. Они же формируют ярусы. На одном из которых мы сейчас и стоим.

Немного походив по чаиру, мы вернулись к «Ниве» и стали спускаться по серпантину вниз. Путь наш лежал домой, и я больше не ожидал каких-либо новых открытий. Вчерашнее общение с Аней в Никитском саду и сегодняшняя поездка с Николаем по горным чаирам открыли мне глаза на целый пласт жизни, скрытый прежде от меня.

Но я ошибался. В том смысле, что рановато успокоился, не ожидая новых открытий. На одном из поворотов дороги «Нива» притормозила, и Николай вырулил в «карман», предназначенный для автомашин, которые не могут разъехаться на узкой горной дороге.

– Сейчас я вам кое-что покажу, – он заговорщицки подмигнул мне и Стасу, – идите за мной!

Мы взобрались на какую-то скалу, выступающую из массива у обочины дороги. Отсюда была хорошо видна панорама гор и скал, густо поросших лесом, который мы только что миновали.

– Смотрите, – сказал Николай и указал рукой в направлении склона, – видите, как ярко, сочно выделяется на фоне еще «сонного» леса цветущий сад.

– Да, видим, – подтвердил я.

– Это чаир, в котором мы только что были. Скоро зазеленеет лес, как и сам чаир, покроется весенней листвой, которая сгладит разницу между лесом и садом. Лишь тот, кто точно знает расположение чаира, сможет отыскать его летом или осенью, когда здесь созреет урожай.

– Выходит, чаир способен исчезать, прятаться в лесу от людей? – предположил я.

– Вот именно! – поддержал меня Николай. – Прятаться! Сейчас он у всех на виду, а спустя время – исчезает из поля зрения. В этом проявляется магия чаира. Он способен зачаровывать людей, которые теряют к нему путь. Лишь тот, кто хорошо знаком с расположением сада в лесу, бывал в нём весной, возможно, ухаживал за деревьями или подводил к нему воду, способен осенью без труда найти сюда путь.

– И полакомиться его плодами! – добавил Стас.

Я же подумал, что таким образом сад благодарил тех, кто заботился о нём, одаривая плодами осени. Но сравнение Николая чаира с садом, который зачаровывал, мне тоже понравилось. Странно, но слово «зачаровывать», явно вытекающее из более древнего «чары», очень уж созвучно с названием сада в лесу – чаир. Это случайное созвучие или нет? «Чаир» – слово татарского происхождения. А «чара» – древнерусское. Что их может объединять? Загадка…

Тут же вспомнился тандем: чаир – яйла. Теперь к нему добавился ещё один: чаир – чара…

– Смотрите! – вдруг заговорил Стас. – Отсюда, издали, отлично видно, что чаир, где мы были, состоит из нескольких ярусов. Белые нити цветущих деревьев протянулись параллельно друг другу, как бусы. Жемчужные сады на фоне дремлющего леса!

– Красиво сказал, – невольно вырвалось у меня.

При этом я подумал о сливовом саде, в котором отдыхал несколько дней назад, и словах мужчины, представившегося Алексеем: «В чаир надо ходить весной и непременно в апреле». Весь смысл его слов стал понятен для меня лишь сейчас. Именно в апреле, когда чаир буйно расцветает, он и проявлен во всей своей силе и красоте. А в остальное время года его не найти, он скрыт в лесу. Мне даже показалось уместным назвать чаир – «весенним садом». Прежде всего – весенним! А всё остальное – это частности…

– Я хотел бы обратить ваше внимание, – послышался голос Николая, – на последние замечательные слова Стаса, сравнившего ярусы цветущих деревьев с бусами. Очень образное и верное сравнение! Они, как бусы, – а точнее, гирлянды белых цветов – висят на склоне, возбуждая наши восхищённые взгляды. Я не раз весной любовался этим завораживающим зрелищем. И каждый раз мне казалось, что я вижу перед собой висящие в небе цветущие сады. Серый фон ещё не распустившегося леса вполне подходит к виду затянутого дымкой небосвода.

– Да ты поэт! – не выдержал Стас.

– Нет, я не поэт. Просто я говорю то, что вижу.

– А ведь Николай прав! – взорвался я. – И в самом деле, похожи на висящие в воздухе белые гирлянды. Но это только один чаир. А сколько их вокруг! Это что же, целые россыпи гирлянд, висящих в воздухе? Мы лишь из-за малости своего роста и скудости зрения не можем их увидеть. А какой-нибудь орёл, сейчас парящий в небе, видит эти цветущие чаиры в массовом числе. Наверное, это красиво!

– Ещё как! – согласился Стас.

9

А Николай предостерегающе поднял руку.

– Погодите, погодите… Вы со своими орлами совсем от земли оторвались! Я привёл вас в эту точку, чтобы вы увидели чаир под особым ракурсом и подумали, что он напоминает.

– Мы же сказали тебе, – не выдержал я, – гирлянды белых цветов, которые напоминают новогодние, которыми наряжают ёлку.

– Правильно! Но что это такое? – не сдавался Николай.

Мы со Стасом переглянулись, не понимая, куда он клонит. И тогда Николай улыбнулся и как малым детям разъяснил нам:

– Они напоминают висящие в небе сады!

– Нет, как будто бы мы не о том же говорили… – обиделся Стас.

– Но ведь вы не сказали: «висящие сады», – гнул своё Николай.

– Это читалось между строк, как само собой разумеющееся, – возразил я.

Николай посмотрел на нас с вызовом.

– Ничего вы не поняли! Я же только что вам открыл великую тайну прошлого. Разве вы ничего не знаете о висящих, точнее – висячих садах? Они ещё известны, как висячие сады Семирамиды!

– Семирамиды… – вырвалось у меня. – Наши крымские чаиры…

– Это и есть сады Семирамиды! – вторя мне воскликнул Стас.

Николай махнул рукой.

– Я же не говорю, что это одно и то же! Но очень похоже, понимаете? По сути своей похоже.

Я снова посмотрел на гирлянды цветущих деревьев чаира, в котором мы только что были. В самом деле, если абстрагироваться, легко можно представить, что перед тобой парящие в весеннем воздухе цветущие сады Семирамиды.

– Это надо осмыслить, – сказал Стас. – Слишком неожиданный поворот темы. Мы поехали посмотреть на яблони, растущие в горах, а вместо этого оказались в садах Семирамиды. Кстати, где они были?

– В Персии, кажется… – быстро нашёлся я и посмотрел на Николая, ища в нём поддержки.

– В Персии, – согласился он и добавил: Если мы говорим о конкретных садах, которые были выращены по приказу царицы Семирамиды.

– А о каких других мы можем ещё говорить? – хмыкнул Стас.

– Насколько я знаю, их ещё не нашли, – сказал Николай, – как ни пытаются это сделать.

– Так сколько веков прошло! – хмыкнул я. – Попробуй отыщи иголку в сене…

– Ага… – проронил Николай. – Особенно когда её там нет.

– Почему нет? – не понял Стас. – Что ты хочешь сказать: сады Семирамиды надо искать не в Персии?

Николай ничего не успел ответить. А я обронил:

– Ты же видишь, он их уже нашёл. И нам показал. И мы согласились с ним. Чего же более?

– Друзья, друзья! – Николай вновь взял инициативу в свои руки. – Не надо ёрничать и с ходу сочинять небылицы. Вы как бульварная пресса, раздуваете из мухи слона.

– Наши чаиры – это достояние Крыма. А сады Семирамиды – достояние Персии. Это я чётко различаю. Просто наши «висячие сады» можно видеть, когда они в апреле цветут. А персидские сады – увы, навечно остались в прошлом.

– Это факт, – согласился Стас, – с этим утверждением не поспоришь.

Николай продолжил:

– Одно лишь неясно. Почему этой взбалмошной Семирамиде пришла в голову такая необыкновенная идея – построить висячие сады. Ей что, приснились они? Или её буйная фантазия соткала образ таких садов из пустого пространства?

– Либо у неё был перед глазами образец, – предположил Стас, – вот она и захотела повторить его у себя на родине.

– Вот же! – воскликнул Николай. – Я ждал от вас, братцы, такого вывода! Выходит, если не она лично, так какие-нибудь другие персияне были наслышаны о висячих садах, которые лучше всего было увидеть весной. В самом деле, потрясающе красивое зрелище.

Кстати, представьте себе, что мы сейчас находимся не на этой скале, а в море, на купеческом корабле, плывущем вдоль Южного берега Крыма. Взгляд любопытного не могут не привлечь эти гирлянды цветущих деревьев, невесть как держащихся на крутых склонах гор. Действительно ведь – висячие или даже парящие сады!

Вот у меня и родилось предположение. А не явились ли эти чаиры тем образцом, на основе которого и возникло желание строительства сложной многоярусной ирригационной сети каналов, обсаженных фруктовыми и прочими декоративными деревьями. Так сказать, чаир в персидском варианте. Чаиры ведь рукотворны и сады Семирамиды рукотворны, так что это сады-близнецы в некотором роде.

А вот то, что вавилонское чудо света до сих пор не могут найти, меня не удивляет. Скорее всего, не там ищут.

– В горах надо? – предположил я.

– Вот именно! – с нажимом в голосе поддержал меня Николай. – Там проще всего было создать висячие сады.

Когда мне впервые пришла в голову мысль о родстве крымских чаиров и висячих персидских садов, я, конечно же, заинтересовался Семирамидой, как идейным вдохновителем этого чуда света. И вот что я выяснил.

Оказывается, имя Семирамида переводится как «горная голубка».

– Горная? – уточнил Стас.

– Да, горная. Существует греческих миф о Семирамиде, где она была дочерью одного из богов. Была вскормлена в горах голубкой и воспитана обыкновенными пастухами. Позже она оказалась женой одного из помощников царя, а затем – супругой самого правителя.

По другой, очевидно более ранней версии, Семирамида была рабыней, стала женой царского слуги, а затем уже и самого царя. Две биографии во многом разнятся, хотя ни по той, ни по другой нельзя понять, где она родилась, где её настоящая родина и кто её воспитывал.

– Ты предполагаешь, что это могло быть любое место, в том числе и Крым? – спросил Стас.

– Я это не исключаю.

– Выходит, Семирамиду, как рабыню, могли вывезти из Крыма? – сказал я.

– Всё может быть… – Николай неопределённо пожал плечами. – Это тема замечательного сюжета для какого-нибудь фильма. Но сами понимаете – фактов у нас нет и быть не может. Я лишь предполагаю, что наши чаиры послужили образцом для создания висячих садов Семирамиды.

Кстати, у этой темы имеется продолжение. Точнее сказать – повторение. В Средние века, после присоединения Крыма к Османской империи, татарские ханы возжелали построить себе новую столицу, назвав её Бахчисараем. Здесь был построен знаменитый ханский дворец, а само слово «Бахчисарай» с тех времён переводится как «ворец-сад».

Дворец мы можем видеть и сейчас. А где же сад? Его нет. Хотя раньше ближайшая гора, подступающая ко дворцу, была засажена фруктовыми деревьями, являвшими из себя вариант чаира. В этом отношении ханский сад напоминал, с одной стороны, висячие сады Семирамиды, с другой – крымские чаиры. Может быть, ханские садовники и держали в уме вавилонское чудо прошлых эпох, когда создавали свой сад. Но ближе им был обычный крымский чаир, апробированный климатом, горными условиями и временем.

Николай вдохновенно продолжил развивать свою тему, а я подумал о другом. Кажется, мне становилось ясно, почему княгиня Анастасия назвала своё южнобережное имение Чаиром. В этом свою роль сыграл архитектор Краснов! В годы, когда строился Чаир и разбивался его знаменитый парк, архитектор параллельно занимался и реставрацией Бахчисарайского дворца. Естественно, он не мог не знать о саде, прежде росшем рядом с дворцом и составлявшим с ним единый садово-архитектурный ансамбль. Так что южнобережный великокняжеский Чаир – это отголосок ханского Бахчисарайского дворца-сада. Который, в свою очередь, давний родственник вавилонских «висячих садов». А те – копии (в улучшенном виде) чаиров, бывших в Крыму. Всё повторяется и всё возвращается на круги своя. От древних, точнее, первых садов в лесу я «пробежался» по истории и, оттолкнувшись от южнобережного имения Чаир, оказался в современном цветущем «висячем саду». В нём нет хозяина, но есть хранитель – это Николай, который весной сажает саженцы, а осенью собирает урожай. Собственно, в этом и состоит задача любого сада: весной радовать цветом, а осенью – плодами.

– Так сколько же чаирам лет? – спросил Стас.

– Первым?

– Да, первым.

– Не знаю, – Николай пожал плечами, – сказания о садах Семирамиды уходят к шестому веку до нашей эры, а по отдельным исследованиям – даже к девятому. Если наши чаиры были образцом для них – значит, они ещё старше…

Я же подумал, что само имя царицы Семирамиды очень необычное. Возможно, оно имеет и другие значения, не только «горная голубка». Семирамида… чаир… ярус… – какие мощные, насыщенные силой слова. Только как их правильно истолковать?