Текст книги "Поющий камень"

Автор книги: Валерий Семенихин

Валерий Семенихин
Поющий камень

© Валерий Семенихин, 2022

© Общенациональная ассоциация молодых музыкантов, поэтов и прозаиков, 2022

Сад

 
Не садом битого стекла –
Жизнь раскрывалась по-иному:
Каймой мушиного крыла,
Лучом, окрасившим солому,
Замедленною стрекозой
Над острою речной осокой,
Слепою выпуклой слезой,
Полдневной выбитой дорогой…
В июле высохла листва –
Из сердца зелени возьму я
И кистью прикоснусь едва
К траве в истоме поцелуя.
А после вымазан пыльцой,
В шмелях, в венке из повилики,
Века раскалывая в миги,
К тебе я поверну лицо.
И тихо попрошу:
Уста замкни для ненависти,
Стань здесь, на свету – я обведу
Твою фигуру в том саду,
Где – в завершенье теорем –
Земли и Неба хватит всем.
 

Наследство

 
Отшумят ли метели
Голодного года,
Возвратится ли детство
Дивной сказкой любви, —
Звонкость первой капели,
Запах свежего мёда,
Нам с тобою в наследство —
В родниках соловьи.
Пробежит в табуне
Желтогривая Осень —
Только цокот один
Да изорванный след…
 
 
Но привидится мне
За костром синих сосен
Тёмно-алых рябин
Ускользающий свет…
Может, в этом весь путь –
Добежать, дотянуться,
Эти светлые полдни
Не роняя на дно,
Солнцем вылечить грудь,
В сонм блаженных вернуться, —
С неба спущены сходни
На мгновенье одно.
 

Свидетель пыли

 
Он незримо проходит – свидетелем тайным –
Мимо снов и миражей, творимых умом:
Эскимо, детектив, резкий окрик трамвайный,
Лепесток на ладони, полуденный гром,
Суд и школа, кафе, симметричность творенья,
Звезды в небе и луже, в асфальте поля,
Воровское арго, никогда воскресенье,
Миллионы сознаний, закованных в бля;
Задыханье деревьев, военные клумбы,
Спертость воздуха, сердца и руки в мольбе…
 
 
Где глаза того юнги на мачте Колумба,
Что увидят не землю, а солнце в себе?
Вы, соратники пыли, молчаньем ответьте —
Ум вибрирует в такт повороту ключа…
Слышу я: Он идет, обреченный бессмертьем,
Брат коровы, чьи дети на бойнях кричат, —
Поломать наши дни, как убогие ульи,
И гордыню сердец, ненавидящих «нет»,
Ум, спрессованный в книги, доктрины и пули,
Выводя из потемок на солнечный свет.
 

Цель

 
Кто ходил по канату над стыдной толпой,
Знает горечь игры с хохотуньей Судьбой.
Одиночество – вот их извечный удел.
Ворон бел – не удержишься, если не смел.
Только падать нельзя в безобразные дни,
Потому что бесстыднее станут одни,
А другие вернутся в безверия круг,
Ведь провисший канат не транслирует мук.
Словно лезвие, режет ступни тот канат.
Шаг вперед – это рай, шаг назад – это ад.
Может, цель не в аду и не в верхнем раю.
Цель – все время идти и неметь на краю.
Если следом смыкает клыки вещество,
Можно верить лишь в Свет и величье Его.
И смотреть лишь вперед, в лучезарное «Я»,
Жить на кончике бьющего в небо копья.
 

Побег

 
На всех две сказки: жизнь и смерть.
Шуршит потусклых листьев медь,
Не отвечая на вопросы.
Чуть неприметней этот мир,
Все глуше бряцание лир,
Но Каин поливает розы.
 
 
Я правлю с чёрного листа
Паломничество белых стай —
Смешное грустное усилье.
Но это таинство для тех,
Кто знает, что и смерть – успех,
И что оковы – тайно – крылья.
 
 
Ещё есть время на побег.
Благодарю за помощь тех
Детенышей, не знавших правил
Для глаза, кроме облаков,
Для сердца, кроме вещих снов,
Для слуха, кроме Ом и Аве.
 

Секрет

 
Сойти с вершин, на птиц в пруду
Смотреть, почти не отрываясь.
Поверить в золотую завязь
На голубом осеннем льду.
 
 
Сойти с вершин и жить в бреду,
Наивно встречным открываясь,
И уходить от них, пугаясь
Ненужности любви в аду.
 
 
Зачем кулак или стилет,
Когда листва струится тихо?
Сойти с вершин, темнея ликом —
Страдания узнать секрет.
 

Осколок

 
Жизнь, как осколок древних молний,
Мудрее всех учителей.
Здесь чем больнее, тем безмолвней,
И чем безмолвней, тем светлей.
В ладонях теплых, с опозданьем,
Трезвее, чем седые льды,
Она приносит осознанье:
Паденье – милость Высоты.
Бессилье тайно служит Силе
В невидимых качелях тех,
И цепи – будущие крылья,
Готовящие твой побег…
Живи, величественный нищий,
В скорлупах слов, обид, одежд,
Ищи на горьком пепелище
Свободу от смешных надежд.
 

Белый трамвай

 
Имя Осени ветер в окно приоткрытое кинул,
Словно дату отпущенных телу пылинчатых лет.
Я вернулся вперед, прошлогоднее сердце отринул,
Позвоночник рванулся сквозь крыши и встретил рассвет…
 
 
Поживи там, где ящер не знает заезжего альта,
Там, где нравственность падает, не дожидаясь смычка.
Город липовых жизней, укрытый бронею асфальта,
В казино оставляет Пиноккио, выгнав сверчка.
 
 
Ум, увенчанный биржей, не знает, что он – заключенный.
Сериал об убийстве – пароль темноты без перил.
Кто сломает себя, поломает напев обреченный,
И лучом разорвет влажный кокон оскалов и рыл?
 
 
Так увидеть хочу ваши чистые детские души —
Без погон и погонь, без слепящей наживы и бомб.
Есть веление – жить поперек человеческой стужи,
Мячик Радости, бросив на землю, ударили чтоб.
 
 
Это поздняя осень, последняя первая осень.
Все сначала, все завтра, все было, исполнится вновь.
Ищет ухо поэта поэзии в гибельной прозе.
Ищет в жизни и смерти– свечения – только любовь.
 
 
Вот и белый трамвай,
                    за которым ни рельс, ни блестящего следа.
«Оплатите грядущее, – молвит кондуктор, – конь блед».
Я раскрою ладонь – сердце, тайно живущее Светом —
Мой билет на проезд в золотой долгожданный рассвет.
 

Повечерье

 
Позови на подмостки, трагедия Осень, —
Кровь бледна у рябиновых ягод твоих…
Дымка, шелесты, иней на сломанной розе —
И внезапно мистически светится миг.
Может, нежное это стоит повечерье,
Иль сцепление слов, переливы на «нет»,
Может, просто покой, или козыри черви,
Или стук по асфальту незримых карет…
Расскажи мне деревьев наименованья,
Белых звезд и цветов имена расскажи,
И от мелкого я убегу упованья —
Не любить голый призрак, железную жизнь.
И скажу: этот мир, солнца яркого полный,
Так пленительно лжив и прекрасен затем,
Что он просто проходит, и синие волны
Размывают эпохи и тьму теорем…
Приготовься к дарам: золотая осина
Вдруг уронит в ладонь твою маленький лист —
Это трепетно так, беспечально красиво,
И, как этот листок, взгляд останется чист.
 

Итог

 
Когда на дремлющие долы
Луна бросает светлый взгляд,
И звезды высоко горят,
И тени трав длинны и голы, —
Древнейшей памятью Земли
Клубятся дымные туманы,
И на притихшие поляны
Плывут из детства корабли,
Стоишь, безмолвный, под Луной
В блаженно прерванном походе,
И холод крыльев за спиной
Напоминает о свободе.
 
 
Но согласишься ли уйти
И слышать в жалобе свирели,
Как стонет этот мир в пути
К неведомой доселе Цели?
Но согласишься ли спастись,
Покуда обречён страданью
Хрустящий шарик мирозданья
С душою, вывернутой ввысь?..
Неслышимый никем ответ
Останется, как откровенье,
Итогом пролетевших лет,
Надеждой будущего зренья.
 

Комментарий Филострата

 
Ради Елены к Трое
Плавал Ахилл, двенадцать
Взяв городов с моря
И одиннадцать с суши,
В ярость впадая прежде…
Разве же это доблесть?
Славен тот муж, который
Родину защищает,
А не чужое мыслит
Поработить, к тому же
Женщину не похитить,
Коль сама не захочет.
 

На расстоянии руки

 
Уже ненужная отвага —
Подстерегать случайный взмах
Твоих ресниц, и плавность шага,
И лёгкий шёпот на устах.
 
 
Но есть еще проникновенье
В подглазье синее забот,
Где скрыта библия терпенья,
Где жилка синяя живёт.
 
 
Ты светишься – такое диво,
И попросту светлей вокруг.
Но белизна твоя пуглива,
Как мотылёк в неволе рук.
 
 
А, впрочем, большего не надо…
Но тем и живы чудаки,
Что светлое, святое рядом –
На расстоянии руки.
 

Ночная полынь

 
Пустые ровные поля,
Леса и рощицы сквозные,
И журавлиные края,
И Осени глаза простые.
Краснеет на излете лист,
На борозде сверкает иней,
А по кустам и на рябине —
Птиц перелетных синий свист…
В глухой полночной стороне,
Где при Луне дымят овраги,
В плену прекрасной из Планет
Березы девственны и наги.
Серпом Луны нарезать звезд
В букет, осыпав синий иней,
И слушать сердцем тихий рост
Ночной светящейся полыни.
 

Даль

 
С тугих ветвей стекают листья.
Туман томится над водой.
Рябина розовые кисти
Опустит на твою ладонь.
Рубаху белую надену.
Взойду на ветреный откос
И буду, как старик, степенно
Смотреть на факелы берез.
Что мне запомнится под вечер,
Переведет мои часы? –
Ручья серебряное вече
Да шепот лесополосы…
Пройдут века, тысячелетья —
С ладоней отряхну печаль.
И снова в сердце – солнце, ветер
Да исцеляющая даль.
 

После праздника

 
Кувшины с розами… Цветы,
Теряя красоту, увяли,
Их бледно– розовые рты
От жажды высохли… В бокале
Ты принесешь немного им
Холодно– огневой водицы,
И жизнь, похожая на дым,
Быть может, чуточку продлиться…
Как страшно – сладко это – длить
И укорачивать мгновенья
Чужих дыханий, словно нить,
Дрожащую от напряженья;
Неся ответственность за тех,
Кто на одну ступеньку ниже,
Когда гордыни тёмный смех
Подстерегает в каждой нише;
Осознавая вновь, что есть
Тот, Некто, Кто тебя так ладно
Скроил, хранил незримо здесь,
И снова позовёт обратно.
 

Соломенный час

 
Древесная стая, тяжёлая стая
Перо золотое роняя, летит,
Летит, от земли себя не отрывая,
В текучий, холодный, осенний зенит…
Под вечер уже, потеряв оперенье,
Лес, как невесомый, прозрачен и чист.
И только внизу продолжается тленье,
Где точит вода опрокинутый лист…
Соломенный час мой, я чувствую тело,
Когда, побеждая осенний испуг,
Морозным жезлом выстужая пределы,
Вдруг выдохнет жемчуг Владычица вьюг.
И, словно безлиственный стебель под небом,
С зимою и смертью один на один
Останется каждый – до нового хлеба,
До нового Солнца, до новых годин.
 

Зеркала

 
На верхний, восемнадцатый этаж,
Идут верблюды, сон тревожа лестниц,
За Синей Птицей тётушка Кураж,
И – прямо с корабля – Рембо и Лейбниц.
Стучатся гости поздние ко мне,
Они спешат сквозь стены и затворы:
Любовницы давно минувших дней,
Монархи и сиятельные воры,
Шуты и полководцы всех времён,
Отшельники, монахи и поэты,
Учителя, святые без имён –
Игрушки Господа, актёры Тьмы и Света.
Я окружен толпой знакомых лиц,
Душа в их зеркалах светиться рада:
Кихада болен после психбольниц,
Но светел Дант после узилищ Ада.
Я в них живу, они – во мне, их стон
И радость их живут во мне упрямо.
Со мною рядом Плотин и Платон,
Арджуна, Шанкара и Гаутама…
Этаж срывает в полночь с якорей,
Мелькнула справа пристань Зурбагана.
Тибетских лам, египетских зверей
Мы повстречаем, выйдя из тумана.
Узрим круги всех девяти Адов,