355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Валерий Большаков » Чай с чабрецом (СИ) » Текст книги (страница 1)
Чай с чабрецом (СИ)
  • Текст добавлен: 12 июля 2017, 14:31

Текст книги "Чай с чабрецом (СИ)"


Автор книги: Валерий Большаков



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

АЛАНА ИНОШ

«Чай с чабрецом»

сборник рассказов

Содержание

1. Чай с чабрецом

2. По лужам. Сказка для взрослых

3. Весна, похожая на осень

4. Чай с корицей и кардамоном

5. Чай с клюквой в меду

1. ЧАЙ С ЧАБРЕЦОМ

*

…Янтарный водоворот с тимьянным духом…

*

Солнечный луч задумчиво гладит каждую синюю жилку на твоей руке, помешивающей чай с чабрецом. Утро путается в паутинке тюля на окне, щурится блеском мокрого асфальта, снимает небесную тишину на плёнку луж. Кажется, что это само небо расплескалось по земле: гроза взбаламутила его горний покой, перемешала ангелов, как крупицы сахара в чае, в котором ты вращаешь ложечку. Янтарный водоворотик с тимьянным духом успокаивается, как успокоилось в конечном счёте и небо, потревоженное грозой – только брызги на земле остались. «Дзинь», – опускается ложечка на край блюдца с овсяным печеньем.

Утренняя безмятежность тихонько дует тебе в висок, на котором после парикмахерской осталась совсем коротенькая серебристая щетина. Жара пока не дошла до точки кипения, ещё даже пузырьки на её дне не появились: начало дня сочится прохладой в приоткрытую створку кухонного окна, играя с тюлем и вплетая в его узор нити свежести.

Твой висок тонко и холодно пахнет парфюмом, а волосы на нём даже нельзя забрать в щепоть. На макушке они чуть длиннее, и в них можно зарыться пальцами, что я и делаю, но ты невозмутимо делаешь глоток чая, не обращая на это внимания. Мой задумчивый Ангел. О чём ты думаешь? О работе? Да, скорее всего. Тебе предстоит длинный день. И мне тоже…

А я думаю о чуть приметных морщинках у твоих губ: они придают твоему самоуглублённому виду горьковатый оттенок. Ещё утро, а у тебя уже усталость на лице… Мне хочется её прогнать.

– Мур-мур, – урчу я, касаясь носом твоего уха. С этими «Дочерьми Лалады» я постоянно мурлычу, неуловимая «кошачьесть» преследует меня всюду и сквозит в каждом вздохе и интонации.

Да! Получилось… Неожиданным гостем тень улыбки прорезает твои носогубные морщинки глубже. Время – безжалостный художник, любящий прокладывать эти нити на наших лицах и набрасывать паутинку серебра на наши волосы.

– Что, маленький?

В уголках твоих глаз усталым клубочком свернулась нежность, и я жмурюсь от пронзительно-щекотной близости слёз, а на сердце – невыносимая, прозрачно-крылатая чистота утра, солоновато-солнечная, с тюлевой сединой. Хочется устроиться у тебя на коленях, но помнутся идеальные стрелки светло-бежевых брюк. Вздох: нет. Нельзя… Слова суматошным вихрем бестолково вьются у висков, и я досадливо отмахиваюсь, так и не выбрав ни одно из них.

Солнце горит на нитяном рельефе вышитой скатерти с прохладно-голубым кружевным окаймлением, ворошит золотыми пальцами букет васильков, щурится бликами на глазурном боку глиняной вазочки. И, конечно, тонет в духовитой глубине чая.

– Ладно… После работы я сразу на дачу, – со вздохом говоришь ты, допив последний глоток утра и с тихим звяком поставив чашку. – Ты будешь там?

– Ага. Как всегда.

Не удержавшись от соблазна, я всё же дотрагиваюсь до твоего открытого плеча, проступающего из разреза в рукаве лёгкой, «летящей» блузы. О, этот твой неприступно-деловой ореол, окутывающий тебя шёлковой белизной складок! Как у меня только хватает смелости погрузить руку в его обжигающий холод, чтобы добраться до живого тепла кожи? А вот хватает, и наградой мне становится долгий и ласковый, как подогретое молоко, поцелуй в дверях кухни. В скольжении ладоней по открытым предплечьям шероховато проступает обещание большего. Вечером будет всё: и глянцевый шелест вишнёвых крон, и солнечный блеск на нагретой за день воде в надувном бассейне, и капли влаги на твоих бровях, и упругость талии под моими пальцами… Прохладный шёлковый кокон неприступности упадёт с тебя, и мы сможем позволить себе многое. А сейчас, на пороге рабочего дня, между нами только влажная глубина поцелуя и ласка рук, не поднимающаяся выше локтей.

Ах, ну да. Сорняки-грядки-лейки и прочее. Куда ж без этого… У вишенок уже краснеют бока, крыжовник ещё кислит, смородине зреть ещё с неделю-другую. На помидорных кустах висят тяжёлые наливающиеся грозди, а в тени огуречной листвы прячутся пупырчато-шершавые зеленцы. Всё это поспеет к вечеру, и мы с наслаждением сорвём этот плод, а пока я допиваю чай с чабрецом.

Во дворе мягко хлопнула дверца машины и заурчал мотор. Утро вздрогнуло в тюле, как муха в паутине, а сердце рванулось в светлую небесную ширь.

*

2. ПО ЛУЖАМ. СКАЗКА ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ

*

…Молчание с горьковатым привкусом осенних луж…

*

Синему резиновому сапожку не спалось. Его правый братец сладко дремал рядом на обувной полке, видя сны о лужах, в то время как он, левый, всё никак не мог угомониться…

И было отчего.

День начался великолепным дождём, от которого всевозможные углубления переполнились водой: выбоинки на асфальте, ямки, бороздки между плитками брусчатки, чашечки цветов, а также сложенная горстью ладонь Хозяйки. Пресыщенные влагой крыши домов уже тошнило сотнями горл – водосточных труб. Множество ног недовольно и неловко шагало по серебристо-серой водяной плёнке, а особенно неуютно пришлось тем, обутым в красные лакированные туфельки на шпильках. Конечно, эта кокетливая обувинка не была предназначена для мокрой погоды: о чём только думала обладательница стройных ножек, выходя на улицу в такой дождь?..

Впрочем, люди мало что понимали в лужах. Они их даже не различали, а между тем существовало множество их видов! Левый сапожок больше всего любил те, в которых отражалось расчищающееся после непогоды небо с лоскутками просини – за их тонкий, свежий вкус небесной высоты. Только в них левый, рождённый ползать, мог бродить среди птиц, ступая по облакам, и ощущать подмёткой недосягаемый простор, в котором рождается дождь. Также ему нравились пузырящиеся лужи – за их весёлую щекотку. А правый любил расхаживать по тополиному пуху, сбившемуся по краям аллейных луж: если сухой пух невесомо разлетался от одного лишь упругого движения воздуха, гонимого шагающей ногой, то в мокром хрустели семена. Точно так же, как люди любят грызть сухарики, правый обожал похрумкать по асфальту, покрытому жёлтыми остатками «тополиной метели»…

В лужах можно было найти целый мир: луну, звёзды, солнце, кроны деревьев, окна верхних этажей, провода. По грязным лужам сапожки тоже охотно шлёпали, хоть Хозяйка и морщилась потом, отмывая их. Иногда в выемки рифлёных подмёток забивались камушки и битое стекло – то же самое, что для людей мелкие косточки из малинового варенья, застрявшие в зубах.

Утро выдалось беспокойным: разбуженные тем, что их бесцеремонно стукнули друг о друга, сапожки привычно приняли в себя хозяйские ноги. И началась беготня: ступеньки, мокрый асфальт, остановка, маршрутка, снова асфальт… Светлая плитка пола перед банковским терминалом. Ого, какие шикарные мужские туфли с ногами, облачёнными в идеально-стрельчатые брюки! И не грязные: не иначе, владелец разъезжал на машине. А вот несчастные, выпачканные туфельки-балетки с золотыми пряжками. Им бы прятаться в тени светлого подола юбки в солнечный день, пока их владелица сидит на пластиковом стуле уличного кафе, но увы – лето кончилось, а вместе с ним – и пора для подобной обуви.

Снова ступеньки, мокрая трава, поникшие осенние цветы на клумбе… О, а вот и грандиозная лужа шириной в полтротуара! Глубина подходящая, по щиколотку: асфальт укладывали криворукие недотёпы. Чувствительные подмётки с пары шагов оценили степень неровности как «бугор на бугре и бугром погоняет» или «в одной яме сто ям с ямой». Неужели Хозяйка пройдёт мимо?

Ну… Ну же!

Да! Вода расступилась перед синими вездеходиками тридцать восьмого размера. Серый зонтик из металлически-блестящей ткани, подставляя выпукло-ребристую спину потокам дождя, снисходительно ухмылялся. Где уж ему понять простые радости резиновой обуви!.. Сапожки оставили мокрые следы на полах нескольких магазинов. Швабры с восторгом предвкушали работу, чего нельзя было сказать об уборщицах. Люди, что с них взять…

Пакеты с продуктами остались дома, но конец сегодняшней суматохи ещё даже не просматривался в промозглой дождливой перспективе. Неугомонные ноги снова зачастили вниз по ступенькам, а сапожки, вообразив себя маленькими внедорожниками, в меру своих сил помогали Хозяйке рассекать шуршащую пелену ненастья – плесь-плесь, шлёп-шлёп, топ-топ.

Водяные капли, как пупырышки «гусиной кожи», дрожали на глянцевых боках подарочного пакета, а в лужах плыли тёмные линии троллейбусных проводов на фоне серых туч. Не самый плохой сорт, особенно если вприкуску с белой краской полос пешеходного перехода. Пакет, розовый магазинный неженка, был в шоке: не успел дождаться своей очереди, выбраться из-под прилавка, принять в своё нутро посеребрённую статуэтку богини удачи с рогом изобилия – и вот тебе на, попал под дождь. А рядом вместо гламурных туфелек покупательницы шагали два резиновых грязнули, в которых только в лес за грибами… Где, где они, тоненькие чулочки цвета загара? Что за несуразные джинсы? Лёжа под прилавком, пакет вдоволь налюбовался гладкими ножками продавщиц и даже успел стать их ценителем, но, к своему ужасу, попал в руки затрапезно одетой, ненакрашенной клиентки… Да ещё и очкастой. И бесполезно оправдываться, что надевать контактные линзы и красить ресницы было лень, так как она «только на минутку выскочила, да ещё в такой дождище». Ужас!

Сапожки разом прекратили его занудно-жеманное шуршание, забрызгав плоское дно пакета грязью. Смачно, от души и с намёком, что если он не перестанет нести всю эту чушь, Хозяйка может ещё и уронить его. В этом ей не было равных, и если бы проводился конкурс падающих пакетов среди всех близоруко-неуклюжих и рассеянных девушек города, она наверняка заняла бы первое место. Не желая свалиться в грязь, пакет смолк, продолжая шептать «ужас-ужас-ужас» про себя.

Так, а почему ноги остановились? Наверно, потому что неподалёку из машины выбрались те красные туфельки на шпильках, о которых велась речь в самом начале. Их обладательница, покачивая обтянутыми узкой юбкой бёдрами, засеменила к крыльцу кафе, а следом за нею, услужливо держа над её головой строгий чёрный зонт, прошла коротко подстриженная владелица машины, обутая в подозрительно знакомые бежевые лоферы на низком каблуке, с кисточками. Ну да! Рядом с ними в прихожей часто ночевали белые босоножки Хозяйки…

В бессчётное количество луж вляпались в этот день сапожки – просто праздник какой-то… Они успели и выкупаться в грязи, как поросята, и ополоснуться до свежего блеска, а всё потому, что у Хозяйки с её подругой сегодня действительно был знаменательный день. Мокрый пакет с подарком упал на пол в прихожей, устало сложивший серые крылья зонтик шлёпнулся на тумбочку, а ноги Хозяйки переместились в тапочки и прошаркали на кухню. Холодильник, журчание струйки, стук стеклянного донышка стакана о стол. Вполне возможно, гламуролюбивый пакет таки увидел бы и чулочки, и вечернее платье глубокого и изысканного тёмно-фиолетового цвета, и каблучки чёрных лаковых босоножек – всё это Хозяйка приготовила ещё с вечера. И наверняка он манерно восхитился бы тем, какая она во всём этом «секси», но, судя по всему – не судьба… Потому что бежевые лоферы шатались посреди рабочего дня по кафе со всякими красными туфельками.

Загудел фен, суша золотисто-каштановые кончики волос, которые зонтик всё-таки не уберёг от дождя. Руки поднялись, расчёсывая и забирая волосы в конский хвост, и из-под края футболки показался толстый, шелковисто-белый операционный шрам на боку. Тапочки дремотно устроились под столом в кабинете; тихо урчал системный блок, деловито и сухо постукивали клавиши. Когда Хозяйка работала, сапожки всегда клонило в сон, но только не сегодня: их забыли помыть сразу же после возвращения домой – явно недобрый знак. Да что там сапожки – вся квартира чувствовала неладное. Особенно досталось кухне во время приготовления торжественного ужина: что-то неловко падало, трагически разбивалось, раздражённо брякало, коварно подгорало… На пол хлопнулось сырое яйцо, и тапочки-простофили, без сомнения, поскользнулись на нём. Когда в дверном замке повернулся ключ, ноги Хозяйки продефилировали в прихожую, обутые всё-таки в чёрные босоножки, а с бёдер величественно ниспадали переливчатые складки фиолетового шёлка. Пакет остался бы доволен, если б не оказался закрыт в ящике в компании своих мятых собратьев из супермаркета.

– Какая ты сногсшибательная сегодня! М-м, новое платье? – тепло проговорила облачённая в брюки носительница ветреных лоферов. Судя по всему, днём она даже не заметила, что её видели с дамой в красных туфлях.

Зашуршала обёртка огромного, дорогого букета роз.

– Ой… – серебристо зазвенел голос Хозяйки. – Красота какая…

Это томное, нежное «ой» вырывалось из её груди струйкой мерцающей волшебной пыльцы. Неужели вопрос о злосчастных красных туфельках так и не встанет?

– У меня для тебя небольшой подарок… Вот. В кабинете на работе поставишь… Будет приносить удачу…

– Спасибо, солнышко. И у меня для тебя кое-что есть, но это чуть попозже. Ну, с годовщиной нас!..

Поцелуй раздался влажно и звонко. Лоферы заняли своё обычное место, зажурчала вода в ванной. Звучный, уверенный голос носительницы брюк послышался уже из кухни:

– Так, а что у нас на ужин? Ого! Вот это да… Слушай, однако, неувязочка выходит… Мой подарок ждёт тебя не дома. Надо быть в парке в девять часов, а сейчас уже полдевятого.

– Ничего, потом поужинаем, – с видимой лёгкостью согласилась Хозяйка. – А что там, в парке?

– А вот, сюрприз… – В голосе подруги прозвучали ласково-игривые нотки. – Но боюсь, что до «потом» я не дотерплю! Голодная, как зверь. – Смех. – Знаешь, а давай-ка этот пирог и вино с собой захватим, м?

– Ну, тогда я собираю корзину? Интересно, что за сюрприз… Я прямо заинтригована.

Ох уж это всепрощающее серебро в голосе… Дождь кончился, и Хозяйка не стала обувать сапожки, взяла только зонтик. Квартира опустела.

*

Замок снова щёлкнул, когда уже совсем стемнело. Зажёгся свет, и рядом с сапожками упали грязные босоножки, а Хозяйка, скинув с плеч жакет своей подруги, прямо в вечернем платье направилась в ванную – ополаскивать ноги. У молчания был горьковатый привкус осенних луж. Невесёлое возвращение…

Босые ноги прошлёпали в комнату, фиолетовый шёлк дышал усталостью. Сапожки спросили у серого зонтика:

– Что случилось-то? Из-за туфель красных поссорились?

– Да нет, не поссорились. Она промолчала, даже не спросила, кто это был, – хмыкнул тот. – Она и так её знала. Это Елена, «бывшая».

– Что ещё за «бывшая»? – насторожились сапожки.

– Она была давно – ещё до того, как вас купили, – пояснил зонтик. – Приехала в отпуск, с родными повидаться. Ну, и случайно встретились, пошли выпить по чашечке кофе. Нда… Знаем мы эти «случайности»!

– Именно случайно, – подал голос другой зонтик – чёрный, тот самый, что галантно прикрывал носительницу ярких туфелек. – А расстались они друзьями, сохранив нормальные отношения – почему бы не перемолвиться парой слов за кофе? К слову, Елена уже замужем, так что неувязочка выходит. Нет проблем – значит, надо их придумать, чтобы было из-за чего расстраиваться. Это по-вашему, по-женски…

– Ты нас с Хозяйкой не трожь! – воскликнул серый зонтик и от возмущения даже с шуршанием шлёпнулся на пол. И уже снизу добавил: – А свою ты просто выгораживаешь…

– Ничуть, – спокойно ответил чёрный. – Она, вообще-то, старалась сделать твоей приятное, а та сидела с кислой миной, будто её не подарками осыпали, а оскорбили! «Ничего, ничего, всё нормально… Всё правда замечательно!» – пискляво передразнил он. – Какое же «нормально», если в глазах чуть ли не слёзы при этом? Ну, куда это годно? В общем, на славу годовщина удалась, нечего сказать.

– Так ведь она ни слова не сказала! – с надрывом в голосе защищал свою Хозяйку серый зонтик. – Не устраивала никаких сцен, никаких разборок. Оставила свои мысли при себе, потому что их озвучивание ни к чему хорошему не привело бы.

Чёрный зонтик вздохнул.

– Уж лучше бы озвучила. Думаю, ничего страшного не случилось бы. По крайней мере, не было бы теперь этого кома недосказанности в горле у обеих. И последнее: когда она научится не грузиться из-за цены подарков?

Зонтикам пришлось замолкнуть: вернулась длинноволосая Хозяйка – уже в домашнем трикотажном костюме, без макияжа и в очках вместо линз. Однако когда она протянула руку к сапожкам, на её пальце сверкнуло кольцо с бриллиантом.

– Ой, – вырвалось у серого зонтика невольно. – Красота какая…

Впрочем, Хозяйка услышала только шуршание серебристой материи. С тенью усталости между нахмуренных бровей она сняла дорогущее кольцо, бережно убрала в футлярчик и только после этого принялась мыть обувь.

Чистые сапожки встали на своё место. Покосившись на босоножки и порядком выпачканные лоферы, Хозяйка обтёрла влажной губкой и их, аккуратно поставив рядышком. Впрочем, босоножкам настала пора спрятаться в коробку до следующего лета и уступить место осенним ботинкам. Зонтики были любовно свёрнуты и повешены за петельки на один крючок – бок о бок.

– Где они были-то хоть? – сонно спросили сапожки.

– Катались по парку в карете, запряжённой лошадьми, – ответил чёрный зонтик. А серый добавил с томно-серебристым вздохом: – Романтика…

Дверь спальни закрылась. Правый сапожок скоро уснул, а левый ещё мысленно ловил в синий резиновый глянец носка прохладный отблеск дождя. Как же всё сложно у людей…

*

3. ВЕСНА, ПОХОЖАЯ НА ОСЕНЬ

*

…Золотисто-хмельной глоток весеннего зелья…

*

Небо затеяло игру в оттенки серого, но, кажется, слишком увлеклось: солнцу не пробиться сквозь этот слой ваты… Ноющая, как старая рана, пепельнокрылая тоска простёрлась над землёй. Кажется, ничто не может её победить. Свет весны забыл нас?

От роскошного, колюче блестящего снежного одеяла остались только грязные кучки там и сям, но небо – стальное и непреклонно-зимнее. Сколько раз я видела его таким в феврале, январе и декабре – не сосчитать. Дежавю. Только зимой оно сыпало белые хлопья, а сейчас просто дышит непроглядной, холодной депрессией. Мягкое безвременье, безвоздушье, бесчувственность. Наркоз души.

Иногда нужен крик, рвущий гнетущую тишину в клочья. Её обрывки кружат, медленно опускаясь на ладони, а в ушах стоит писк перекошенного времени-пространства. Натянутый пузатым парусом континуум готов лопнуть от натуги… Столько накопилось требований, нереализованных желаний, сожалений – всего, что так хочется исправить, но без яркого золотого мазка, положенного кистью солнца, это сделать невозможно. Затхлость и серое Ничто. Нихиль. Погрузишь в него пальцы – и он рассыпается, оседая в горле горечью несбывшегося. Не хочется верить, что всё обращается в нихиль… И кажется диким то, что потом придётся оплачивать глотки загробного воздуха воспоминаниями живых о себе*. Одно воспоминание – монетка. Такая вот валюта… Жестокая. Хочется верить, что вместо нихиля на самом деле – плодородная почва для новых жизней.

Под ногами – сухой пирог из слежавшихся прошлогодних листьев. Наверно, земле он вкусен: органика. Всё отмершее даёт жизнь новому. Мои мысли и слова – опавшие листья.

Эти весенние дни очень похожи на осенние своей хмурой неустроенностью и ветреной бесприютностью. И только в воздухе чувствуется нечто колдовское, что бывает только весной. Трепетная, зовущая, окрыляющая неудовлетворённость, заставляющая искать новые образы, новые созвучия, новые строчки. Новые взгляды и новые улыбки. Новые прикосновения. Новые идеи.

Глоток этого тончайшего весеннего зелья – золотисто-хмельной, и даже если глаза тонут при этом в безнадёжной и бескрайней серости неба, в сердце тлеет теплая искорка, которую можно раздуть ласковым дыханием в бушующий столб пламени.

Солнце – внутри нас. Нужно только научиться видеть его в себе.

____________________

* аллюзия к «Свет в окошке» С. Логинова

*

4. ЧАЙ С КОРИЦЕЙ И КАРДАМОНОМ

*

…тёплое облако аромата домашнего уюта с ноткой восточной затейливости и щедрого персидского солнца.

*

В коробке блестят воспоминаниями ёлочные игрушки, многие из которых сохранились ещё с семидесятых годов прошлого века. Прошлый век… Звучит так, словно это уже пыльная египетская древность, хотя кажется, ещё недавно страну сотрясали «лихие девяностые». Но оставим историю с политикой, ведь передо мной – хрупкие свидетели детства двух моих самых любимых людей. Сначала это было детство моего Ангела-хранителя, а потом – твоё. Ваши руки держали их, грея теплом ладоней, продевали ниточки в проволочные петельки и развешивали по веткам, пахнувшим зимним лесом и Новым годом.

Вот этот большой апельсин – очень старый. Он внушителен и увесист, так что не всякая нитка выдержит, и приходится вешать его на тройную или даже четверную. Этот «ветеран» пережил падение с высокой ветки на пол – наверно, потому что сделан из толстого стекла. Сейчас таких игрушек я не вижу: всё заполонили безликие шары.

Или вот эта виноградная гроздь из тонкого, прозрачного стекла, судя по цвету – сорта «изабелла». Я беру её в руки осторожно, боясь дышать: игрушка надколота, с дыркой в боку, но выбрасывать её жалко – уж очень хороша. Одна из любимых.

Ёлка, а точнее, молодая сосёнка уже мигает разноцветными светодиодами. Я стою на табуретке, а Ангел подаёт мне самые большие, красивые и броские игрушки, заслуживающие верхних веток.

– Лёнь, голова не кружится?

– Да ну тебя, – смеюсь я. – На табуретке-то?

Но большие тёплые руки страхуют меня, ложась на талию, и я, закрыв глаза, снова вижу белые крылья, осыпанные снежно-искристыми блёстками. Новогодние крылья.

В уютный семейный кокон праздника нам не хочется пускать никого. Телефонные звонки-поздравления вторгаются блеском мишуры, мимолётным дождиком из конфетти, а потом всё унимается, умолкает, вслушиваясь в волшебную тишину ночи. Только «Вальсу цветов» дозволено пощипывать струнки наших душ, да три огромных букета, принесённые Ангелом вчера, дышат прохладной грустью и сладкой ноткой нежности.

Пирог с сёмгой и рисом – это традиция: нежно-розовое мясо благородной красной рыбы покоится на перине из белого, прозрачно-рассыпчатого риса, каждое зёрнышко которого купается в золотистом от морковки масле. Рисовое ложе пропиталось рыбным духом и оттого ещё более вкусно. Это не пирог, это песня. Его никогда не бывает много!

А вот памяти никогда не бывает мало. Ангел осушает рюмку-сапожок ледяной водки, я потягиваю золотопузырчатое шампанское, и всё вокруг пропитано теплом, от которого глаза предательски увлажняются, а в горле становится солоно и надломно-горячо. Из колонок музыкального центра серебристо льётся гитарный перезвон: мы сказали «нет» праздничным телешоу, потому что в последнее время какая-то неуловимая ядовито-фальшивая нотка, звучащая с экрана, заставляет морщиться и нажимать на кнопку «выкл». По разным каналам – одни и те же натужно улыбающиеся лица, в глазах которых – пустота, и веет от них холодом и усталостью, а не праздником. Пусть лучше Дидюля из колонок – без лица, но с виртуозными пальцами. Или Чайковский – гениальный дух, витающий метелью над фонарями. Кстати!

– А может, зарядим по чайковскому? – предлагает Александра. – У нас же ещё есть торт!

Да, точно, о торте я и забыла. «Графские развалины» собственноручной выпечки плюс чай с корицей и кардамоном – самое то для финального штриха, и я ставлю кастрюльку с водой на плиту. Руки Ангела, празднично подчёркнутые широкими, сахарно-белыми манжетами с блестящими запонками, обнимают меня сзади, и домашне-тёплый, пряный запах корицы сцепляется в непобедимый тандем с остаточным шлейфом парфюма. Эти ароматы соблазняют, околдовывают моё сердце, и вся мишурно-стеклянная сутолока мыслей в голове стихает благоговейно перед этим чудом. Это надо просто слушать внутри себя – молча и внимательно, без суеты и спешки.

Корица – это ностальгия по далёкому детству: так пахло в ящике кухонного стола у бабушки. Дед любил чай с корицей, и всё в доме пропахло ею… С тех пор этот аромат прочно ассоциируется у меня с бабушкой и дедушкой, которых уже давно нет, но в уголке сердца неотправленным письмом в конверте хранится оно – беззаботное, босоногое, счастливое… Впрочем, это всё штампы. Выберите эпитет на ваш вкус.

Оранжевая спиралька апельсиновой цедры и палочка корицы, крошечная щепотка молотого кардамона (столько, сколько умещается между двумя пальцами) и большая щепотка чёрного чая – в кастрюльку с задумчиво пузырящейся на медленном огне водой, готовой закипеть. Ложку я не использую, только пальцы: верю, что так в напиток перейдёт моё тепло. Подбородок Ангела снимается с моего плеча, а руки ослабляют объятия, не мешая мне священнодействовать. Вода вскипела, и из кастрюльки всё отправляется в предварительно согретый заварочный чайник, под полотенце – настаиваться. А на моих пальцах – свежо пахнущие жёлтые следы от апельсиновой корки и согревающая в зимний холод смесь ароматов корицы и кардамона.

Новогодняя ночь выдалась не по-сибирски «тёплой»: всего несколько градусов ниже нуля, а на застеклённом балконе столбик термометра так и вовсе поднялся выше точки замерзания. Наверно, это оттого, что в открытую форточку проникает комнатный воздух. Зимний сумрак двора сотрясается от грохота фейерверков, тёмное небо пронзают красные, зелёные, голубые стрелы, раскрываясь быстро тающими звёздными бутонами. В снег воткнута искрящаяся, как бенгальский огонь, фырчащая ракета, готовая к старту, и люди отскакивают в сторону. «Пшшш-пиу! Бабах!» – и в небе снова с сухим треском переливаются и гаснут разноцветные искры. А пока в приземистом и пузатом, расписанном золотыми узорами и танцующими павлинами чайнике настаивается наш глоток тепла, я беру торт и несу его в комнату.

На белом галстуке Александры тканым рельефом проступает узор «индийский огурец», но воротничок не застёгнут под горло на все пуговицы, а полураскрыт с элегантной небрежностью. Этот галстук – мой подарок. Увидев его в магазине, я поняла, что не уйду оттуда, не купив его. Не для себя, конечно – для Ангела. Александра умеет их носить, но не по-мужски, а по-своему – с величавой, чуть вызывающей грацией большой кошки, с прохладной искрой в глазах и властной аурой, которой побаиваются и которой завидуют мужчины. Но сейчас не время для холода и власти: между нами разливается тёплое облако аромата домашнего уюта с ноткой восточной затейливости и щедрого персидского солнца. А на моих плечах – подарок моей половины, изысканный кашемировый палантин с тем же узором «пейсли»: мы словно прочли мысли друг друга, выбирая подарки. Сначала смеялись такому совпадению, но теперь оно обросло благородной золотой филигранью смысла.

Кусочки холодного торта тают в согретом чаем рту, а новогодняя ночь на своём излёте танцует классическими нотами на дне наших чашек: это забытый в лотке музыкального центра диск с поставленным на повтор «Вальсом цветов» тихонько и ненавязчиво приправляет праздник чарами старой рождественской сказки. А больше ничего и не нужно: ни гостей, ни пышного банкета, ни вина рекой – только чай с корицей и кардамоном, торт «Графские развалины», старые игрушки на ёлке и бессмертная музыка, летящая на крыльях метели в вечность ночного неба.

– Ещё подлить?

– Давай.

Александра выпила весь чай, а торта на её тарелке осталось ещё порядочно. Я подливаю душистого напитка ей, а заодно и себе. Густо опутанная гирляндой ёлка пульсирует разноцветными огоньками, которые многократно отражаются на стеклянных боках игрушек, придавая им завораживающий блеск.

Чашки и тарелки пусты, настаёт время убрать посуду и передвинуть стол на его законное место. Освободившийся центр комнаты словно приглашает к чему-то, а музыка сама подсказывает ногам, что делать.

– Я уста-ала, Са-аш, – ною я, но рука в белой манжете с запонкой настойчиво ждёт.

Классическое сочетание белого верха и чёрного низа отнюдь не придаёт моему Ангелу вид офисной леди: чудный, шелковисто блестящий белый галстук и более крупные, чем обычно, серьги, а также чуть взбитые и приподнятые лаком волосы возвышают её над горизонтом обыденности. Чёрные брюки визуально удлиняют и без того бесконечные ноги… Как отказать такому кавалеру? Моя рука ложится в протянутую ладонь.

– Слушай, я совсем забыла, как вальсировать, – смеюсь я. – Сейчас все ноги тебе отдавлю или на ёлку грохнусь!..

Александра молчит с едва заметной джокондовской улыбкой: она настроена серьёзно.

– Да и места тут нет, – противным голоском Мышиного короля пищит мой последний аргумент.

Но сказка побеждает: музыка сама тепло и ласково ведёт нас, вливаясь в кровь цветочным хмелем и подсказывая ритм и движения. Чудом мы как-то вписываемся в межмебельное пространство, несёмся на крыльях музыки, и вот я уже ощущаю себя на новогоднем балу – в белом платье на пышном кринолине. Паркет льдисто блестит, отражая танцующие пары, в зал врывается серебряная метель из конфетти и лепестков белых роз, а в высокие арочные окна заглядывает самая волшебная ночь в году.

Январь плывёт на ледяном корабле к православному Рождеству. В этот тихий день мой Ангел дома, и мы смотрим историю о другом Ангеле – о том, чей голос будет жить в вечности, хотя его обладательница уже смотрит на нас с небес. Телевизор мы почти не смотрим и даже телепрограмму уже давно не покупаем; видно, какая-то светлая сила заставила меня взять пульт, нажать на кнопку и удивиться рождественскому подарку Первого канала – многосерийному фильму «Анна Герман. Тайна белого ангела». Первые пять серий показывали вчера, шестого января, но я смотрела их одна и мельком, в перерывах между работой и домашними делами. А сейчас всё иначе: Ангел уютно устраивается с ногами на диване, закутавшись в плед, под которым есть место и для меня, но я, пока идёт реклама, снова завариваю чай с корицей и кардамоном. Пальцы привычно и машинально собирают ингредиенты, но сознание – там, у экрана, на котором сейчас снова возникнет образ высокой женщины с длинными золотистыми волосами и особым, невыносимо-хрустальным перезвоном в голосе… Я с нетерпением жду, когда запузырится вода: не пропустить бы начало!

– Там блины ещё есть? – вполголоса спрашивает Ангел.

Блинчиков с творогом и изюмом, которых я напекла вчера целую гору, конечно же, ещё полно.

– Блинов ты попросишь – их есть у меня, – смеюсь я.

Но всё это так буднично, так приземлённо, что мне стыдно сопровождать киноповесть о великой певице едой. Ей следует внимать с напряжённой, звенящей, нарастающей в груди светлой печалью, лишь изредка протягивая руку за новой упаковкой бумажных носовых платочков, чтобы вытирать бесконечный поток слёз.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю