Текст книги "Дорога войны"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Продергивая на место цепную постромку, Дионисий Эвтих сказал:

– Надо сегодня хотя бы миль двадцать пройти.

– А чего ж не пройти, – поддержал его суетливый переселенец, – пройдем! А ты как думаешь, Сергий?

Лобанов хотел что-то ответить, но тут у него за спиной раздался дикий крик и мимо пронесся всадник на гнедом мерине – глаза выпучены, волосы всклокочены. Вытянутой рукой он показывал на холмы.

– Варвары! – вопил он. – Бастарны! – Всадник с обезумевшими глазами понесся дальше вдоль каравана, выкрикивая: – Сарматы! Спасайтесь!

Эдик, возникнув на козлах фургона, перепрыгнул на гнедого, сбрасывая паникера наземь, но было уже поздно – дикий страх разошелся волнами по каравану. Кто-то щелкнул бичом, фургон рванулся вперед. Выхватив меч, Сергий обернулся к своему коню. Но коня не было – его спугнул орущий всадник.

Мимо с громыханием неслись фургоны, возницы, стоя, наяривали лошадей, те ржали и тянули вперед, пуча глаза.

– Стоять! – заорал Лобанов, взмахивая акинаком. Куда там. Переселенцы неслись, как перепуганное стадо. На глазах у Роксолана две стрелы, окрашенные в красный цвет, воткнулись в кожаный верх фургона. Сергий резко развернулся – прямо на него летел бастарн на коротконогой мохнатой лошаденке. В кожаных штанах, в тяжелой куртке из турьей кожи, обшитой роговыми накладками, в остроконечном башлыке, бастарн натягивал тугой лук и щерил смуглое, размалеванное лицо.

Мечом отбить стрелу Роксолан не поспевал и ударил по ней ладонью, ощущая тугое сопротивление древка, несомого инерцией, и маховое касание оперения. Бастарн выкатил изумленные глаза, а в следующее мгновение Эдик проткнул ему грудь метко брошенным дротиком-пиллумом.

Мельком Лобанов заметил Гефестая – кушан стрелял из лука прямо с козел фургона. Мимо проскакали несколько переселенцев, обгоняя тяжело нагруженные фургоны.

С дикими воплями вынеслись бастарны. Их было десятка три. Потрясая копьями, натягивая луки, они скакали прямо на караван.

Одну из лошадей, тянущую фургон, ранило стрелой. Лошадь упала на колени, при этом дышло воткнулось в землю, передние колеса вывернулись, и фургон опрокинулся. Отброшенный в сторону возница схватил лук и, прячась за фургоном, лежащим на боку, принялся отстреливаться.

Караван растянулся и стал легкой добычей для подвижных бастарнов, которые могли теперь рассекать его на части, отрезая фургоны по одному. Чем они и занялись. Многие переселенцы спасались бегством, но тяжелые каррухи можно было погнать разве что рысью, да и то лишь под горку. От бастарнов не уйти!

Сергий выхватил нож и метнул в подскакавшего степняка. Клинок вошел тому в шею по рукоять – варвар схватился за горло, между его пальцев брызнула кровь.

Лобанов не стал дожидаться, пока тот свалится. Он подскочил и пинком свалил мертвеца. Хватаясь за гриву, вскочил на лошадь. Так-то лучше!

Оказавшись в седле, он огляделся. Бастарны разбили караван на три неравные доли и увлеченно грабили доставшееся. Переселенцы на конях ожесточенно дрались с еще одним отрядом варваров, прискакавшим на подмогу. Кавалеристы из переселенцев теснили бастарнов, хотя строй их рассыпался и бой переходил в стадию дуэлей один на один.

Дионисий метался между фургонами, как бешеный, вопя, чтобы все выстраивались в круг. Его слушались, но с десяток каррух уж больно далеко отъехали. Три из них вообще перевернулись, сойдя с тракта, еще у одной умирающие лошади бились в упряжке.

– Отжимай! – проорал Эдик, несясь мимо. – Отжимай!

Шлема на абхазе не было, а над ухом краснела кровь.

– Гефестай! – разглядел Сергий огромного кушана. – За мной!

Они кинулись к отставшим фургонам. По дороге к ним присоединились Чанба и Тиндарид. Вместе с десятком кавалеристов они набросились на бесчинствующих варваров.

Лобанов снес голову бастарну, натягивающему лук, – и тут заметил своего коня, который остановился и уныло мотал склоненной головой – наступил копытом на повод, свисающий с уздечки. Сергий спрыгнул с бастарнского коня и схватил поводья.

– И-и-и-и-у-у! – раздался у него за спиной нарастающий визг.

Роксолан вскочил на саурана и махнул мечом. Лезвие легко чиркнуло по руке бастарна, заносящего копье. Обратным ударом Лобанов услал варвара к предкам.

– Сергий! – закричал Искандер и показал мечом в сторону фургона, где две лошади бились в упряжи. Возница лежал на земле, раскинув руки, а спина его была утыкана стрелами. Жена или сестра убитого стояла на коленях рядом с ним и натягивала тетиву арбалета, вовсю орудуя рычажком. Сзади к ней приближался бастарн, бросив поводья и натягивая лук.

– Гефестай!

Кушан понял командира – и выстрелил первым. Стрела бастарна ушла в небо, а сам степняк кубарем полетел в траву. Товарищ его перепрыгнул дергающихся лошадей и понесся к Сергию, свешиваясь набок со спины своего коня. Гефестай вскинул лук, но варвар так повернул коня, что на виду оставалась одна лишь его нога. Женщина с арбалетом вскинула свое оружие и выстрелила. Бастарн, умело прятавшийся за корпусом коня, не уберегся, рухнул на землю.

Лобанов послал саурана в галоп – впереди стал виден Искандер, орудующий двумя мечами, но наседало на него человек пять.

Низко пригнувшись в седле, держа акинак в отведенной руке, Сергий помчался прямо на противников Тиндарида и как следует рубанул по лохматому варвару, рассекая тому бок. В нос пахнуло крепкой вонью, непередаваемым ароматом застарелого пота, копоти и прогорклого жира.

Конь Лобанова сбил с ног бастарна, спрыгнувшего с убитого коня. Варвар сослепу ударил копьем, а Сергий, склоняясь с седла, располосовал вражине брюхо – от паха до грудины.

Он вдруг почувствовал, как что-то разрывает его плащ, ощутил удар копья – и тут же вылетел из седла, роняя меч.

Бастарн, широко замахнувшись копьем, бросился, чтобы добить Лобанова, но кентурион-гастат перешиб ногой древко, вскочил, хватая в воздухе обломок с наконечником, и с силой вонзил его бастарну в раззявленную пасть. Варвар содрогнулся и обвис – острие вошло в мозг.

Но уже несся другой.

– Сергий! – крикнул Искандер.

Роксолан обернулся и поймал брошенный ему меч-спату. В следующее мгновение клинок вошел варвару в грудь, пресекая биение жизни.

Схватка закончилась так же внезапно, как и началась. Бастарны исчезли за холмом, с неба вернулась тишина.

Сергий подобрал утерянный акинак, вернул себе нож. Сощурившись, он осмотрелся. Пару фургонов бастарны все же успели грабануть, даже коней выпрягли и увели с собой. Вернулся хмурый Дионисий, ведя в поводу коня без всадника, с седлом, залитым липким и черным. Конь, потерявший седока, фыркал, чуя кровь, и мотал головой. Потихоньку сбредались переселенцы. Лобанов углядел того самого паникера, что устроил неразбериху, и направился к нему. Подойдя к гнедому, он ухватился за тунику всадника и одним рывком сдернул его с седла. Паникер ляпнулся в траву, вереща древнюю формулу:

– Я римский гражданин! Не прикасайся ко мне! Сергий с большим удовольствием отпинал гражданина, метя по почкам, и рявкнул:

– Вставай давай!

Гражданин поднялся, охая и норовя прикрыться руками.

– Имя? – холодно спросил Лобанов.

– Мое? – пролепетал «гражданин». – Ментулий…

– Так вот, Ментулий, – по-прежнему холодно продолжил Сергий, – вместо того чтобы со всеми вместе отражать атаку бастарнов, ты бросился бежать, наводя панику. Трусливое ничтожество, ты подставил всех! Из-за тебя погибло несколько человек! Можешь залезать обратно в седло.

Ментулий, боязливо оглядываясь на Роксолана, полез на гнедого.

– А теперь проваливай! – резко сказал Лобанов. – Трусам в Дакии не место!

– Не имеешь права! – подал голос Ментулий.

– Пошел отсюда! – рявкнул Сергий и шлепнул гнедого мечом плашмя. Конь заржал и припустил галопом. В толпе кто-то нервно засмеялся, Эдик свистнул, подгоняя изгоя. И только Роксолан сохранял серьезность.

– Больше это не повторится, – пообещал он. – Учтите все, кто имеет склонность к трусости, – можете дрожать от страха, сколько вам угодно. Но если кто-то еще будет поднимать панику. Убью!

Глава девятая,
в которой Гай Антоний переоценивает свои силы, а Луций Эльвий зарабатывает как может

1

– Клянусь Гераклом, – бушевал Луций Эльвий, – эти мерзкие преторианцы еще узнают, как мешать меня с дерьмом! Будет тут каждая сволочь корчить из себя! Собирайся, легат. Живо! Ступай в принципарий и поройся в документах, а я людей порасспрашиваю – может, кто видел этого Сирма. Через него мы точно к золоту выйдем. И уберемся из этой Дакии!

– О, боги, – пробормотал Гай со злостью. – Как же мне все это надоело!

– Что именно? – холодно поинтересовался гладиатор-аукторат.

– Всё! – отрезал легат. – И ты прежде всего! Раскомандовался тут!

– Без истерик, пожалуйста, – поморщился Змей.

– Это не истерика! И нечего меня выводить из себя!

– Не истерика, говоришь? – Луций сощурился. – А что? Очередной каприз папенькиного сынка?

Гай аж побурел от злости.

– Я взрослый человек! – завопил он, проглатывая согласные. – И обойдусь без того, чтобы мной командовал гладиатор, пускай даже первого палуса!

– Ты хочешь с ревом ускакать, чтобы пожаловаться папочке? – глумливо усмехнулся Луций. – Боюсь, папочка тебя отшлепает за непослушание!

Понял ли Гай, что его специально оскорбляют, или не понял, но он сдержался. Побледнел только, отчего краснота на его щеках пошла пятнами.

– Нет, я не собираюсь никому жаловаться, – раздельно проговорил он. – Но и подчиняться тебе я больше не стану. Понятно?

– А-а! – воскликнул Эльвий, дурачась. – Так ты метишь в командиры нашей славной компашки?

Сын Элия Антония ответил по-прежнему серьезно:

– А ты что, считаешь, будто я недостоин?

Луций Эльвий тоже сменил тон.

– Гай, – сказал он, – пойми меня правильно. Я не держусь за свое командирство. Больше того, оно мне в тягость! Но, понимаешь. Командиром может быть тот, кто способен принимать решения и отвечать за них. Тот, кто берет на себя ответственность и несет ее!

Легат вздернул голову.

– А ты считаешь, – сказал он запальчиво, – что я на это не способен?

Гладиатор вздохнул.

– Не важно, что считаю я, – мягко проговорил он. – Важно, кем ты сам считаешь себя!

– Я считаю, – резко сказал Гай, – что взять на себя ответственность могу! И нести ее способен!

– Да? – поднял бровь Луций. Секунду подумав, он отвязал от пояса мешочек с денариями, выданный сенатором, и протянул его трибуну-латиклавию: – Держи тогда! И неси!

Он почувствовал облегчение, снимая с себя ношу. И еще злорадство. Ведь ясно же, что мальчишка не справится, только глупостей понаделает. Ну и пусть! Сенатор хотел, чтобы сыночек его повзрослел? Отлично! Вот пусть и побарахтается, выгребая по течению жизни! Лучший способ научить плавать – швырять в воду. Тут уж хочешь не хочешь, а поплывешь! Или потонешь.

Трибун-латиклавий недоверчиво принял кошель.

– Это как? – пробормотал он.

– Да так, – пожал Змей плечами. – Ты же рвался покомандовать? Ну вот! Вручаю тебе все деньги и бразды правления. Командуй!

Гай оглядел подчиненных – отец сам набрал их среди своих клиентов. Тиций Аристон со здоровенным родимым пятном на щеке старательно прятал улыбку. Рыжий Бласий Созомен откровенно ухмылялся. Рубрий Эвпорион застыл на коне, как истукан, ему все было до одного места – он равнодушно смотрел вслед очередному каравану, уходящему на запад, и дожидался, когда руководство разберется, кто там кем командует.

– Ищем постоялый двор или гостиницу, – твердо сказал Гай.

– Ищем, – согласился Луций.

Придержав коня, он прочел объявление, намалеванное краской на стене:

«Десять пар гладиаторов Децима Лукреция Сатрия Валента будут сражаться в пятый, четвертый, третий день до ноябрьских нон и в канун ноябрьских нон, а также будет охота по всем правилам – Феликс дерется с медведем. Голосуйте за Децима Лукреция! Он будет хорошим квинквенналом,[62]62
  Квинквеннал – чиновник-магистрат, избираемый сроком на пять лет.


[Закрыть] устроит великолепные игры!»

Всё ясно, усмехнулся Луций. И за Данувием всем подай хлеба и зрелищ! Чтоб вам подавиться тем хлебом.

Он перевел глаза пониже и прочитал следующее объявление, немало его позабавившее:

«Граждане Сармизегетузы! На выборах в квинквенналы не голосуйте за Децима Лукреция. Он вор и бездельник. Коллегия носильщиков».

Луций вертел головой, осматривая новенькие дома, сработанные из тесаных каменных блоков, и старые жилища первопоселенцев – бревенчатые, серые от дождей и солнца.

Он запоминал все ходы и выходы Колонии Ульпия Траяна, но Гай понял его по-своему.

– Сейчас, – сказал он, мешая в речи важность с небрежностью, – сейчас подыщем себе пристанище!

Они как раз проезжали мимо ворот постоялого двора, и трибун-латиклавий свернул под вывеску, на которой было выведено неровно, но ярко: «Серебряный денарий».

За воротами обнаружились длинная приземистая конюшня и основательный дом с террасой, выстроенный из камня. Крыша, правда, была из снопов соломы, но это уже придирки.

Когда Гай спрыгнул с коня и отряхнул пыль, на террасу вышел легионер – плотно сбитый коренастый малый в лорике плюмата, чешуйки которой напоминали перья птицы. Защитная юбка-птерига и кожаные пластины, закрывающие предплечья коренастого, были обшиты бахромой.

– Аррий! – радостно заорал легат. – Здорово, принцип!

Коренастый осклабился.

– Сальве, латиклавий! – хрипло забасил он. – За что тебя сюда сослали?

Гай весело захохотал. И тут из низкой двери, пригибая голову, выбрался еще один знакомец – худой нескладный молодчик в кольчужной безрукавке лорика хамата с кельтской накидкой, закрывающей плечи и скрепленной на груди крючком.

– Узнаешь?! – закричал ему Аррий.

Худой вытаращился на Гая Антония, и по губам его поползла улыбка узнавания:

– Никак Гай?

– Я! – захохотал легат. Обернувшись к Луцию, он оживленно проговорил: – Это Аррий Серторий Фирм! А это Кресцент, он был аквилифором в моем легионе! Вот так встреча!

– За это надо выпить! – решительно заявил Аррий.

– Пошли! – разбушевался Гай. – Я угощаю! Обнявшись, друзья-однополчане скрылись за дверьми харчевни.

Луций хмыкнул.

– Я так понимаю, – протянул Бласий Созомен, – что ужин откладывается до завтрака?

– Или до обеда, – пробурчал Рубрий Эвпорион.

– Надо же кому-то наставлять молодежь, – усмехнулся гладиатор-аукторат. – Ладно, ребята, оставляем коней здесь, и за мной – завалялась у меня пара денариев… Угощу вас здешней похлебкой – чорба называется. Даки туда фасоль кладут, перец и обжаренный свиной окорок.

– Ммм… – застонал Тиций Аристон. – Скорее давайте! Жрать же хочется!

– А еще, – с увлечением продолжал Луций, – у даков восхитительная сливовочка имеется! Они говорят «цуйка»!

– Цуйки мне! – заорал Бласий. – И чорбы!

Похохатывая, подчиненные Гая Антония Скавра спешились, привязали коней и направили стопы к ближайшей харчевне.

Ночевать им пришлось на конюшне, но аппетитная чорба и забористая цуйка сильно подняли тонус и скрасили действительность.

Утром Луция разбудили – двое незнакомых легионеров приволокли Гая.

– Ты будешь Луций Эльвий? – спросил левый.

– Я буду Луций Эльвий, – подтвердил гладиатор.

– Куда его? – осведомился правый, тряхнув трибуна-латиклавия. Нечесаная голова перекатилась по пластинам торакса. Гай загреб ногой и промычал.

Луций поморщился и показал на поилку. Легионеры подтащили свою ношу и небрежно покинули у деревянной колоды, выдолбленной под корыто. Гай вякнул, сделал движение рукой и повалился наземь.

К Луцию подошел Бласий.

– Освежить его? – поинтересовался он. Эльвий покачал головой.

– Не надо, пусть проспится. Всё равно от него толку не будет. На-ка вот… – Он отсчитал несколько ассов и передал их Созомену. – Сходи, купи лепешек и сыру.

Бласий кивнул и ушел. Луций, уперев руки в колени, склонился над Гаем.

– Пьяная ты свинья, – сказал он неуважительно, – щенок дрисливый!

Пошарив в кошеле на поясе у трибуна-латиклавия, он обнаружил целых два денария.

– Надо же! – удивился Луций. – Не всё пропил! Оставив «командира» досыпать у поилки, он пошел на поиски хозяина – надо было накормить лошадей. Животные не виноваты, что людьми берутся командовать дураки.

Гай спал до обеда. Спал на виду у всех постояльцев, раскинув ноги и привалясь к поилке. Чья-то лошадь, серая в яблоках, дотянулась до него и лизнула в лоб. Трибун расплылся в улыбке, не просыпаясь, завозился, издавая невразумительные фонемы, отдаленно напоминающие выражение признательности.

Доев остатки хлеба и сыра, Луций взялся за Гая. Схватив «командира» за пояс, он поднял его и окунул головой в поилку. Легат заверещал, зафыркал, выгнулся, разбрасывая брызги. Пуча глаза, открывая и закрывая рот, как рыба, он обернулся к Луцию.

– Ч-чего? – спросил он в полном ошеломлении. – К-как?

– А никак, – хладнокровно ответил Эльвий. – И ничего.

– В смы-ысле? – промычал Гай.

– Ты где вчера был, командир?

– К-как где? С друзьями!

Легат моментально оскорбился и встал в позу.

– Я что, – надменно сказал он и пошатнулся, – я что уже, права не имею с друзьями выпить?

– Имеешь, – кивнул Змей и заорал: – Потом! Потом имеешь! После того, как исполнишь свои обязанности! Прежде всего ты должен был позаботиться о нас, твоих людях, а потом уже о собутыльниках!

– Чего ты на меня орешь?! – возмутился Гай.

– И вправду, – кивнул гладиатор, – что проку на тебя орать? Все равно толку не будет.

Он отступил на шаг и присел на перила террасы.

– Ты пропил все деньги, – сказал Луций, болтая ногой. – Ты оставил нас без гроша. Нам, возможно, придется шариться по всей Дакии, а на что? Чем ты собираешься кормить нас и лошадей, а? Где нам теперь ночевать? За городом у костра?

Растерянный Гай хлопнул рукой по кошелю, лихорадочно сунулся внутрь.

– Это ты вытащил деньги! – выпалил он. Луций спрыгнул с перил.

– Дать бы тебе, – с чувством сказал он, – врезать бы хорошенько! Да ведь не поможет. Ну, что ты на меня уставился? Иди продавай свою форму! Может, дадут за нее денариев двести.

– Что-о?! – завопил Гай, подскакивая. – Форму?! Ни за что!

Змей вздохнул, гордясь своим терпением – руки у него чесались.

– Вбей себе в тупую башку, – медленно проговорил он. – Если ты найдешь золото, то станешь сенатором, и зачем тебе тогда служба? Если же ты не найдешь золото, то тебе ни служба не светит, ни прения в сенате, ибо уделом твоим будет нищета!

– Я трибун-латиклавий, – пробормотал Гай Антоний.

– Надолго? – усмехнулся Луций. – Ступай – и без денег не возвращайся, трибун!

Латиклавий вышел со двора как оплеванный.

Вернулся он к ужину, одетый по местной моде – в штаны и тунику. Отворачивая лицо, он протянул кошелек Луцию.

– Оставь себе, – сказал тот прохладно. – Этого всё равно не хватит. Придется и мне подзаработать маленько.

– То есть? – хмуро спросил Гай.

– Тут у них игры намечаются, – ответил Змей. – Сходи-ка ты к здешнему квинквенналу, вроде Децим его зовут, и договорись. Скажешь, что ублажить местных соизволит сам Луций Эльвий, непобедимый боец! Пускай выставит против меня пятерых. Ну или сколько ему не жалко. А главное – установи размер приза! Чтоб победителю достались двадцать тысяч сестерциев. Или двадцать пять. В общем, поторгуйся!

– А если у них нет таких денег? – пробормотал легат.

Луций пожал плечами:

– Тогда бои не состоятся… – Он улыбнулся и добавил: – Скоро выборы, и квинквеннал обязательно найдет деньги. Да, и скажи еще, что экипировка тоже за их счет. Любая, кроме ретиария!

– Ладно… – сник Гай и поплелся торговаться с квинквенналом.

Децим Лукреций Сатрий Валент согласился моментально. Залучить на арену знаменитого римского бойца – чего же лучше перед выборами? Сторговались на двадцати четырех тысячах сестерциев. На глазах у Гая кандидат в квинквенналы отсыпал в кожаный мешочек ровно шесть тысяч денариев – годовое жалованье двух десятков легионеров. И вот, в разгар Плебейских игр,[63]63
  Плебейские игры устраивались с 4 по 12 ноября.


[Закрыть] вся Сармизегетуза сошлась на зрелище – трибуны нового амфитеатра на двенадцать тысяч мест были переполнены.

Луцию Эльвию, гуляющему по проходу-вомиторию, хорошо были видны возбужденные зрители – легионеры из каструма, местные поселяне и заезжий люд. Все бурно обсуждали бойцов, ели и пили, заключали пари, брали напрокат подушки.

Игры начались с помпы. Первыми на арену ступили ликторы эдитора – устроителя игр. За ними вышагивали трубачи и еще четверо, несущие на плечах носилки-феркулум со статуями богов-покровителей Сармизегетузы. Эдитор, то есть Децим Лукреций, важно ступал следом, одетый в тунику, расшитую пальмовыми ветвями, в пурпурную тогу, и нес в руке жезл слоновой кости с золотым орлом наверху. Раб семенил за эдитором и держал над его головой золотой дубовый венок.

Помощники Децима Лукреция шагали за начальником, демонстрируя шлемы и щиты гладиаторов. А сами «идущие на смерть» двигались в хвосте процессии, щеголяя пурпурными расшитыми золотом туниками, показывая публике неприкрытые лица и мускулы.

Толпа неистово хлопала гладиаторам, готовым ее потешить, проливая кровь, свою и чужую.

Утренняя программа началась, как всегда, с охоты-венацио. Дикие быки, стоя на задних ногах, толкали повозки с волками. Обезьяны разъезжали на лошадях. Медведь подрался с туром, тигр – с кабаном.

И только в полдень пришла пора главного шоу – гладиаторских боев.

Против Змея квинквеннал выставил пятерку лучших. Германца Церулея сына Зигштосса, вооруженного большим копьем и собственным мечом. Лискона сына Акко, кельтского бойца из местного племени сальденов, ловко орудовавшего мечом-спатой и маленькой секирой на длинной рукояти. Фракиец Терес сын Ресака носил огромный кривой кинжал-сику и маленький квадратный щит пармулу. Два дака, Пиепор и Карнабон, выступали с махайрами в руках.

А Луцию Эльвию придется выйти на арену в экипировке провокатора. Этот тип гладиатора имел щит, похожий на легионерский скутум, только с вертикальным ребром жесткости, короткие поножи и стеганый щиток-манику, который надевался на рабочую руку. Из вооружения у него имелся только меч. Круглый шлем без металлических полей, как у секуторов, и без гребня ковался из единого листа бронзы и надежно прикрывал всю голову и шею. Лицо пряталось за глухим забралом с круглыми зарешеченными отверстиями для глаз.

Луций Эльвий поежился. Он не боялся предстоящего поединка, напротив, возможность поразмяться радовала его. Просто Плебейские игры в Риме и Дакии – это далеко не одно и то же. Змею было просто зябко.

Раздевшись догола, он взял поданную Бласием набедренную повязку сублигакул – треугольный платок со стороной в два с половиной локтя из небеленого льна – первейшее одеяние гладиатора. Все римляне носили под туниками сублигакулы, но только гладиаторы выставляли их напоказ – чтобы всем этим подонкам на трибунах была хорошо видна проливаемая кровь.

Луций грязно выругался и завел повязку за спину. Завязав два конца сублигакула на животе, он сунул руку между ног, доставая третий конец, затолкал его под узел и свесил маленьким «фартучком». А вот доспехов провокатору не полагалось. Почти.

– Помоги застегнуть, – пробурчал Луций, кладя на себя небольшой нагрудник-кардиофилакс. – Крест-накрест затягивай!

Бласий суетливо застегнул ремешки, как было велено, и сцепил сзади крючки пояса-балтея. Тиций нацепил Змею на правую руку многослойный стеганый наруч-манику. Рубрий натянул на ноги провокатора обмотки-фасции и закрепил на голенях поножи-окреа, пропустив ремешки через колечки и завязав их сзади.

– Не давит? – заботливо спросил он.

– В самый раз! – ответил Луций.

В раздевалку заглянул бледный Гай Антоний.

– Ну как? – спросил он.

– Кто там сейчас? – проворчал Змей, похожий на медноголовое чудище.

– Разминка-пролюзио уже прошла, на арене дерутся эквиты[64]64
  Эквиты – всадники. Здесь – гладиаторы, сражающиеся верхом.


[Закрыть] Бебрикс и Нобилиор! Эдитор интересуется, когда начинать проверку оружия?

– Скажи, пусть объявляет. Я готов.

Голова легата исчезла, и вскоре гомон толпы перебили пронзительные звуки букцин. Рявкнула шеститактовая цезарская фанфара.

Амфитеатр взорвался восторженным ревом.

– На выход! – донесся крик Гая.

Луций Эльвий неторопливо вооружился, подхватил щит – и выступил на арену. Пятерка его противников уже стояла около пульвинара, трибуны для важных персон, где восседал квинквеннал, надутый, как бурдюк. Луций присоединился к пятерке, переглянулся с ними и бросил отрывисто:

– Пошли, что ли…

Люди повскакивали с мест, в едином порыве приветствуя гладиаторов, которые важно шествовали вокруг арены. Лица, лица, лица глядели на них с трибун – с ожиданием, с сожалением, с кровожадным любопытством.

На белый песок выбежал распорядитель игр и задрал обе руки. Шум, гулявший по амфитеатру, стал утихать.

Распорядитель-куратор, оглядывая трибуны, поднес ко рту огромный рупор из медной жести и грянул:

– Сенат и народ римский! Устроитель сегодняшних игр квинквеннал Децим Лукреций Сатрий Валент, сообразуясь с волей богов и мнением наместника, объявляет о начале представления!

Толпа опять взревела, радуясь близкой кончине кого-то из шестерки «идущих на смерть». А гладиаторы молча и с достоинством обошли всю арену и остановились напротив ложи квинквеннала.

– Аве! – рявкнули они в шесть глоток. Квинквеннал важно поднялся и прокричал:

– Привет и вам, храбрецы! Сражайтесь честно и смело и помните – победитель получает все! – Обернувшись к куратору, он громко сказал, вскидывая вверх правую руку: – Пусть принесут оружие!

Распорядитель быстренько собрал мечи у шестерки и отволок всё оружие в ложу квинквеннала. Децим Лукреций с улыбкой выбрал лишь один меч – гладиус Луция Эльвия. Проведя подушечкой большого пальца по лезвию, он довольно стряхнул капли крови из ранки и поднял вверх обе руки, сжимая в одной из них меч.

– Оружие острое! – провозгласил он, упиваясь своим положением.

Трибуны грохнули овациями. Куратор, переждав с улыбкой восторги толпы, прокричал:

– В первой паре Луций Эльвий выступает против Церулея!

Змей, не слушая крики с трибун, вернул себе меч и, держа его в опущенной руке, прошел на середину арены. Церулей двинулся за ним, и это выглядело смешно.

– Эй, Церулей! – крикнули с трибуны. – Ты бросился в погоню?

Гогот и топот прокатились по амфитеатру. Германец разозлился – и бросился на Луция, выставив тяжелое копье, наконечник которого был никак не меньше гладиуса.

А провокатор не торопился. Лениво обернувшись навстречу мчащемуся на него Церулею, он подождал, пока противник добежит до него, и вдруг совершил молниеносный рывок – отбив копье щитом, перерубил древко, а обратным движением меча рассек германцу бок, обнажив ребра. Толпа взревела и заулюлюкала.

Церулей отпрянул, впервые испытав страх. Он-то прекрасно понял, что произошло: Луций легко мог всадить меч ему в сердце, разом окончив первый бой, но не стал разочаровывать зрителей. Пусть уж натешатся, насмотрятся страданий!

– Давай, германская харя, – подначивал Церулея Эльвий, – приступай!

– Бей! – поддерживали его с трибун. – Руби его! В кровь! Давай!

Церулей, отбросив бесполезный обрубок, выхватил меч – длинный, блестящий, наточенный. «Локтя два длиною», – определил Луций, уворачиваясь от мощного вертикального удара. Второй выпад он принял на щит и тут же рубанул германца по ноге. Тот охнул, а тугая струйка забрызгала на песок. «У-у-у-у!» – прокатилось по трибунам.

Германец закружил вокруг провокатора, то так, то эдак пробуя достать его, но постоянно натыкался на щит. Ярость пересилила в нем страх и боль – Церулей подпрыгнул, хватаясь левой рукой за щит и занося правую для удара, но тут Змей неожиданно выпустил скутум! Германец ляпнулся на песок, увлекая щит за собой, и Луцию осталось нанести последний штрих – он вонзил гладиус под лопатку Церулею. Трибуны неистовствовали.

Аукторат воткнул меч в песок и размял руку, поглядывая исподлобья на соперников. Гибель Церулея подействовала на них неодинаково – кельт Лискон был невозмутим, фракиец Терес хмурился, отводя взгляд, а оба дака, Пиепор и Карнабон, воинственно потрясали махайрами. «Трясите, трясите…» – подумал Змей. Скоро наступит и ваша очередь!

На арену, колыхая чревом, выбежал сумма рудис – главный судья – и палкой указал на Тереса сына Рисака – жребий биться вторым выпал ему. Зрители зашумели, особенно на тех рядах, где устроились приезжие из-за Данувия, из Верхней Мезии – сплошь фракийцы.

Терес нацепил шлем с изогнутым гребнем в виде головы грифона, взял щит, выхватил сику длиною в локоть, резко изогнутую посередине. Набычился – и пошел на Луция.

– Нападай! – орали с трибун. – Надери римлянину задницу!

– Бей! Руби!

– Пошинкуй его, как капусту!

– Пусти кровь!

– Га-га-га!

Луций почувствовал, что симпатии толпы склоняются к Тересу, и решил исправить это положение – опыт у него был. Сначала надо поддаться. Пусть создастся впечатление, будто фракиец одерживает верх! Тут главное – сопротивляться из последних сил, не сдаваться, демонстрируя мужество. Толпа это любит.

Скорым шагом он приблизился к Тересу. Тот опасливо прикрылся квадратным щитком-пармулой. «Наделаем шуму!» – мелькнуло у Змея. Он обрушился на фракийца, вовсю орудуя мечом. Терес умело отбивался. Тогда Эльвий начал допускать маленькие, строго отмеренные ошибочки – на мгновение приоткрывал торс, промахивался, уводя клинок чуть в сторону, даже споткнулся разок на ровном месте. И фракиец, ранее озабоченный, воспрял духом – движения его стали уверенней и быстрее.

– Наддай ему! – орали фракийцы с трибун. – Наддай!

– Врежь как следует!

– Разделай его!

Луций Эльвий хищно улыбнулся. Забрало скрыло его улыбку. Фракиец дрался, как обычный воин, – экономными ударами, применяя эффективную защиту. Эффективную, но не эффектную! Зрителю не оценить воинского умения, да он и не будет этим заниматься. Люди пришли на бой за зрелищем! Им хочется увидеть красивую драку! Даже легионеры, знающие толк в боевом искусстве, явились, чтобы поглазеть, поболеть, насладиться азартом.

И Луций ушел в глухую оборону, красиво отбиваясь от яростных наскоков Тереса. Выбрав подходящий момент, он подставился сике фракийца. Это ювелирное искусство – позволить противнику нанести тебе рану, неглубокую и неопасную, но пусть брызнет кровь! Блокировав очередной удар, аукторат резко ослабил отбив, допуская лезвие до плеча. Холодный металл резанул кожу, и две красные струйки потекли по плечу. Трибуны взорвались криком. Фракийцы вскочили и махали руками, множество игроков повышали ставки Тереса. Атмосфера накалялась.

Луций красиво атаковал, но фракиец и тут взял верх, поранив провокатору правый бок. Кровь окрасила сублигакул. На трибунах орали, свистели, топали ногами.

– Бей! Бей его!

– Добивай!

– Хватит сикой махать! Пусти ее в дело!

– Уложи его, Терес!

– Лу-ций! Лу-ций!

«Ага!» – усмехнулся провокатор. Проняло! Ну всё тогда, можно с фракийцем кончать. Откачнувшись от очередного удара, Луций ударил Тереса щитом. Грохнул металл. От неожиданности фракиец промешкал – крошечную долю мгновения, – но этой доли Эльвию хватило. Он сделал выпад, и его клинок вошел противнику под ребра, пронзая сердце. Фракиец встал на цыпочки, вытягиваясь, словно пытаясь уйти от гибели, но попытка не удалась – шатнувшись, Терес упал плашмя, как статуя, сброшенная с пьедестала.