Текст книги "Стеклянный человек"

Автор книги: Валерий Печейкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Стук в дверь

В подъезде стучат. Подумал: за мной пришли. Выхожу: сняли кафельную плитку (которая как у Соболь в подъезде), ободрали стены и начали красить. Ого, думаю, ничего себе: из моей хрущевки стали делать дворец!

Закрыл дверь, стою один в коридоре, и такое чувство… как будто Путин правда меня читает. И сказал: я хочу войти в историю, как человек, который отремонтировал Печейкина.

И тут я понял: вот приведи меня сейчас к Путину, что я ему скажу? Как ведет себя интеллигенция на встречах с Путиным: он обводит глазами народных артистов, и едва их взгляды встречаются – они начинают хохотать. Краснеют, пыхтят и заливаются.

Потому что личный контакт, он сильней всего. Будь я президентом, я бы сделал так. Завтра омоновцы просто и тихо подходят к каждому:

– Ну ты чего такой? – очень спокойно, сняв маску.

– Чего – какой?.. – Сердце бьется, потому что все омоновцы красивые.

– Ну вот такой…

– Какой… такой…

И вот мы стоим, а остальным неудобно подслушивать, и все отходят.

– Вот вакцину тебе сделали, ремонт тебе делают…

– Я… поймите… дело в правах… человеческих…

– Ну, напиши об этом. Зачем ходить? Сегодня так холодно.

– Холодно.

И вот мы смотрим друг на друга, у него на носу блестит снежинка, у меня – слеза.

– Как я найду тебя?

– Я найду тебя сам.

– Оставь номер.

– 02.

Он уходит, его широкая спина исчезает среди других широких спин. Но его такая одна.

И я такой один.

Хороший дефицит

Главный провал этого года, конечно, российская вакцина «Спутник V».

И главная ошибка в том, что ее пиар не понимает души русского человека.

Короче, чтобы русский человек захотел товар, он должен встать в очередь. Если за товаром нет очереди – кому он нужен? Другое дело, если есть очередь: к айфону, поясу Богородицы. Вот это я понимаю!

А вакцина? Лежит, как старуха на пляже. Ну кому нужна такая вакцина?

Нужно было сделать вот что:

1. Создать искусственный дефицит: открывать запись по чуть-чуть;

2. Пустить слух, что вакцину сначала дадут депутатам;

3. Остальное сделает российский фейсбук.

В фейсбуке разыгралась бы финальная битва. Посты «Путин, я умираю, спасибо»; статья «Доживу ли я до конца сериала?» – россиянка не может получить вакцину, но уже купила подписку на нетфликс»; истории о том, как либералы уступают друг другу места в очереди: ты живи, нет, ты. В итоге целый день был отдан вакцинированию Нюты Федермессер.

И все бы вкололи себе «Спутник». Как миленькие. И выложили фотки: «Буду жить…»

Живите же ж!

Я – политолог

Эх, я выбрал неверную профессию. Слишком поздно я понял, что нужно было выучиться на российского политолога. Оказывается, мои разговоры с друзьями можно считать экспертизой:

– Валерий, что сейчас происходит? Власть трясется от страха?

– В общем-то, да, она страшно напугана. Все ее действия тому доказательство.

– Но есть мнение, что власть просто хохочет над нами. И ничего не боится.

– Знаете, она действительно хохочет. Это хохот от страха. Бесстрашие ужаса.

– Как интересно… А как вы думаете, она извинится за действия своих сотрудников? Например, того, кто ударил пожилую женщину в живот.

– И что с ней?

– Она в реанимации.

– Она умрет. Убийство старух в Санкт-Петербурге – это классика. Но омоновец не Раскольников, он сейчас сидит и хохочет в трешке, подаренной за зверство.

– Валерий, погодите, пришла информация: с женщиной все в порядке, а омоновец извинился. Что вы об этом думаете?

– Это ровно то, что я только что сказал: это тройная насмешка. Он был с цветами?

– Кажется, да.

– Это цветы зла. Улыбка мрака. Власть понимает, что ей остались считаные дни…

– Валерий, десять лет назад вы опубликовали статью «Этой власти остался год»…

– И?

– Ну вот – и? Власть на месте.

– Это не власть, это политический труп власти. Власть мертвецов. Это надо понимать. Это видно на статистике европейского фонда EBANO.

– Что же там?

– Там сначала вниз, а потом вниз и в последние годы – вниз, вниз, вниз… Ни разу не вверх. Как будто ледяная горка, по которой скатываются российские дети на санках отчаяния. Они летят по льду, и в глазах немой вопрос: «Мама, папа, за что?» А в ответ – раскаты смеха Путина.

– Спасибо, это был Валерий Печейкин, политолог, психоисторик и эксперт центра Сиффреди. Всего доброго, Валерий.

– Россия, проснись.

– Ага.

– Угу.

Маленькая смерть

Русская смерть

Шел мимо Ваганьковского кладбища, решил зайти. (Да, у меня такое бывает.)

Хожу, гуляю. Поклонился саркофагу Лидии Владимировны Черниковой, работавшей на Гостелерадио. Сейчас она лежит скульптурой из белого мрамора за 17 миллионов рублей, а над ней стеклянный саркофаг – за 3. Поклонился я иконам на могиле целительницы Джуны. И, конечно, бригадиру Измайловского ОПГ Данилову, на чьей могиле высечено Dictum – Factum ([пацан] сказал – [пацан] сделал).

А дальше – ноунеймы и бедняки.

Если бы я был Собяниным некрополя, я бы заявил покойникам, что они, прикрываясь бумажками о смерти, лежат в могилах с заборами-самостроями. Могилы-то ладно, а заборчики я бы снес. Каждое надгробие с таким забором напоминает открытый балкон панельного дома. Балкон, куда вынесли сломанный холодильник. Или дачку: забор в забор. И все скосоёбились.

О, как страшна и корява русская смерть! Деревянные кресты, гранитные камни, обелиски. Пафосные памятники футболистам и артистам. Тут же провалившиеся могилы. Шрифт Times New Roman, пришедший в новейшее время вместе с пластмассовыми венками.

Я хотел найти могилу Рюрика Ивнева, лежащего где-то на Васильевской аллее. Но меня увлек портрет одной старухи, потом другой. Так я обнаружил себя у могилы Андрея Васильевича Пупкова, скончавшегося в 2017 году. Кто такой Андрей Васильевич? А важно ли? А я кто такой? А вы?

Только кремация. Только ветер.

Моцарт жив!

Смотрите, если совсем коротко – фактически Антонио Сальери не травил Вольфганга Амадея Моцарта. То есть он не опускал ему в бокал токсичное вещество, которое привело к ранней (по нашим меркам) смерти композитора в 35 лет. Вопрос в другом, почему Пушкин сделал то, что он сделал – уверил в этом весь русскоязычный мир.

Первая причина, на мой взгляд, творческая. «Моцарт и Сальери» (изначально «Зависть») входит в сборник «Маленьких трагедий». Давайте вспомним их – это еще и «Скупой рыцарь», «Каменный гость», «Пир во время чумы». Еще к ним иногда добавляют «Сцену из Фауста». Так вот, все эти тексты – переделки, подражания, мистификации. «Фауст» – Гете, «Скупой рыцарь» – стилизация Шенстона, «Каменный гость» – впечатление от русской версии «Дон Жуана» Моцарта и либретто Лоренцо да Понте. И «Пир во время чумы» – вольный перевод Джона Уилсона.

Так вот, для нас Пушкин – это Пушкин! А для современников – талантливый копирайтер, которому говорят: ты, шоколадный и, на беду, русский, лучше ничего не выдумывай, а возьми у англичан и немцев, переделай и дай нам почитать. И тогда Пушкин говорит: я создам собственный миф, не хуже, чем Гете. И создал.

Да, это делает тот же Пушкин, что сказал: «Обременять вымышленными ужасами исторические характеры и не мудрено, и не великодушно. Клевета и в поэмах всегда казалась мне непохвальною». Это он же и пишет «Моцарта и Сальери».

Но не только для того, чтобы возвыситься до Гете.

Пушкин действовал не только как поэт, но и политик. Он говорит: историю отравления придумал не я, а, цитата, «некоторые немецкие журналы». Но Пушкин не читал по-немецки! Значит, ему кто-то пересказал статью из «немецкого журнала». Еще Пушкин слыхал, что Сальери будто бы освистал «Дон Жуана» на премьере. «Завистник, который мог освистать «Дон Жуана», мог отравить его творца». Логика, конечно, фантастическая. Тем более, Пушкин путает премьеры в Праге и в Вене.

Но все это неважно. Важно то, что, как я сказал, Пушкин здесь действует как политик. Он говорит: я понимаю Моцарта и ненавижу Сальери. Он все равно его отравил. Даже если он не опускал ему в бокал «дар Изоры», даже если не было встречи в трактире «Золотого льва». Он все равно убийца.

Для Пушкина Моцарт – свободный, народный, гениальный. Сальери – ремесленник и подражатель. Моцарт – первый независимый художник, фрилансер, автор рингтонов. Сальери – сидел на госзаказах габсбургского двора. Моцарт стал вип-конфетой, Сальери – ядом.

Вот как-то так я и привел вас к мысли о том, что мы достоверно уже никогда не узнаем, что случилось с Навальным – чай это, самогон или вода в речке.

Но его все равно отравил Сальери.

А Моцарт все равно не умер.

Мы все умрем

Возвращаюсь домой. Прохожу мимо окон многоэтажки. В окнах второго этажа – две девичьи фигуры. Одна поднимается на подоконник, открывает форточку и кричит в город:

– Мы все умрем!

Спокойно едет курьер с желтой коробкой. По дороге женщина ведет черную таксу, на ошейнике в темноте мерцает красная лампочка. «Чёртик, фу!» – говорит женщина. Два бородатых гея бегут трусцой. Семья выходит из магазина. Жена говорит мужу: «Посмотри, что он делает». Она кивает на сына. Тот открыл тюбик с кетчупом. И пьет. Губы малыша в алой пасте.

Едет курьер, бежит Чёртик, трусят геи, малыш сосет кетчуп. Я прохожу мимо и, уже издалека, слышу, как девичий голос вновь кричит: «Мы все умрем!.. рем!.. ем!..»

Да, все. Но Чёртик должен жить.

Бесплатная смерть

Про разницу ОМС и платной медицины.

Пришел к врачу, он рассматривает результаты моих анализов.

– Валерий Валерьевич…

– Да?

– Вы давно у нотариуса были?

Пауза. Я пытаюсь понять, как мои анализы связаны с нотариу… И начинаю догадываться.

– А, простите, что?

– Надо сходить. Ну, к нотариусу… – врач что-то пишет в карте и дудит губами.

– Написать завещание? – улыбаюсь я одними щеками, как ботоксная старуха.

Врач, не отрываясь от письма, отвечает:

– Или уже написали? Советую написать.

Перед моими глазами проплывает, нет, не жизнь, а слово «конец».

– Конец у нас у всех один, – заключает врач.

– А если я… ну… не хочу… То есть хочу дальше… ж… ж…

– Конец у нас у всех один, Валерий Валерьевич. Рано или поздно, – врач останавливается, перестает дудеть. По лицу его пробегает тень брошюры «Вся философия за 20 минут». – Лучше, конечно, поздно, чем рано. Но конец у всех один. И он неизбежен.

Продолжает писать и дудеть.

* * *

Теперь про платную медицину. Вижу огромное лицо в очках, зависшее над моим ртом. Это моя стоматологиня. Она смотрит в мой открытый рот. Я как человек с картины Мунка. Немой крик ужаса – после государственной поликлиники. Врачиня смотрит в бездну моего рта. Она видит, что сырки, эклеры, риттер-спорты не прошли даром. Моим зубам – конец. Но врачиня говорит: «Все зависит от вашего бюджета, Валерий Валерьевич». Она могла бы добавить: «Но конец у нас у всех один…» Однако она этого не говорит. Она знает, что конец человека определяется не судьбой, а дном кошелька. Но что определяет дно кошелька – не судьба ли? Здесь, признаюсь, у меня нет ответа. Для этого нужно хотя бы прочесть брошюру «Вся философия за 20 минут». А откуда у меня столько времени? Лучше поесть.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Назад к карточке книги "Стеклянный человек"