Текст книги "Под блюз унылого дождя"

Автор книги: Валерий Столыпин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Валерий Столыпин
Под блюз унылого дождя

Про врачебный инцидент

Было промозгло, ветрено, очень скользко, после ледяного дождя, а у Пал Палыча, участкового терапевта, как назло двенадцать вызовов на дом. Восемь он осилил, теперь шёл как на Голгофу к Марии Ивановне Прониной, удивительной пряничной старушенции с манерами аристократки, которая два раза в неделю оформляла срочный вызов.

Павел знал, что дело совсем не в болезнях, что бабуле не хватает общения. В первый раз, когда пришёл её спасать, Мария Ивановна встретила его настороженно, выглядела так, словно собиралась на спектакль в театр и сразу повела в гостиную, где исходил паром цветастый, под хохлому, самовар.

Стол был заставлен сухарями да сушками, сладостями, свежеиспечёнными плюшками. Старушка была жизнерадостна, бодра, словоохотлива и весьма активна: сходу пригласила за стол и потчевала, потчевала, потчевала… с шутками и прибаутками.

Отказаться было невозможно.

Визит к ней затянулся часа на полтора.

Теперь Пал Палыч заранее обдумывает, как избежать сладкоголосого плена, хотя раздражения и неприязни не испытывает: просто работы много, а на себя времени не хватает.

Осмотрев бабушку для порядка, Павел выписал рецепт, детально проконсультировал, отпустил с десяток комплиментов.

– Извините, Мария Ивановна, стемнело уже, а у меня ещё три вызова, один в вашем подъезде. Я ведь с утра на службе: шесть часов принимал на участке, два часа бюрократических отписок. Скоро уж два часа на обходе, а у меня маковой росинки во рту не было.

О сказанном Пал Палыч тут же пожалел, но было поздно: пришлось пить чай с сочниками и рогаликами.

После второй чашки Павел запросил пощады.

– А кто у нас заболел, не Фёкла Степановна, хворала она, это точно.

– Нет, не она. С этой дамой я уже познакомился на той неделе. Нет, – он достал журнал вызовов, – Акимова Люся Леонидовна. Ошиблись наверно, скорее всего Людмила.

– Всё правильно, Люсия она. Мама у неё из Словении, то ли сербка, то ли хорватка. Красивая девочка, даже очень. Что же с ней случилось, милок, молодая болеть-то?

– Простуда у неё. ОРЗ или грипп, разберёмся.

– Ты ей от меня вареньице передай. От простуды первое средство – малина. И смотри там – не балуй. Она девочка порядочная, одна теперь живёт. Надо будет завтра проведать.

Уходил Пал Палыч от больной постепенно, по одному шагу, после чего следовала ещё одна маленькая история из жизни, потом ещё одна.

Павел поглядывал на часы, открывал рот и… и опять слушал.

Время неумолимо приближалось к восьми часам вечера.

– Три вызова, три вызова, три вы-зо-ва, ещё три, – назойливо вертелось в голове.

Двадцать первая квартира была на седьмом этаже. Нужно было торопиться.

– Я уже думала, что вы не придёте, доктор. Заждалась, – прохрипела девушка с измождённым видом, каплями пота на носу и вымученной мимикой.

Пал Палычу очень импонировало, когда называли не врачом, а доктором. Он был из семьи потомственных лекарей, где слово врач недолюбливали, обходили стороной, находили его неприличным.

Его словно приласкали, погладили. Во всяком случае, настроение резко подпрыгнуло. Ещё этот очень знакомый, до одурения приятный запах.

Пал Палыч принюхался, стараясь сделать это незаметно для больной, и задумался в попытке вспомнить, когда, где, при каких обстоятельствах познакомился с этим ароматом.

– Ароматами лечусь, доктор. Мама научила. Бергамот, лаванда и можжевельник. Пока не помогает. Извините, меня немного штормит, и говорить трудно.

Шея пациентки была обмотана пушистым шарфом раза три, не меньше.

– Понятно, похоже, ангина. Где у вас горячая вода? Руки вымыть.

Больная махнула рукой вглубь коридора и показала шагающими пальчиками, что ждать будет в комнате.

Лицо девушки искажала гримаса боли. Без осмотра было видно, что у неё высокая температура, что её знобит и лихорадит. Ничего выдумывать не было необходимости, разве что горлышко (именно так, горлышко, он и подумал) посмотреть, да рецепт выписать.

– Зовут меня Павел Павлович. Ваш участковый. На что жалуетесь, – спросил он, разворачивая фонендоскоп.

– Не переживайте, я его погрел, он тёплый, – и внимательно посмотрел Люсе в глаза в надежде на её догадливость: для осмотра и прослушивания необходимо раздеться.

– Доктор, у меня только горло болит.

– Понимаю, даже вижу. Существует определённая процедура: сбор анамнеза, осмотр, прослушивание. Видимые симптомы – вершина айсберга, мне же нужна цельная клиническая картина заболевания, этиология воспалительного процесса, причинно-следственная связь. Я должен определить очаги поражения, понять, что и чем лечить. Раздевайтесь.

– Доктор… я же девушка, а вы… неудобно как-то. Ну-у-у, ну ладно.

Люсия развернула шарфик, стараясь казаться неприступной и гордой, затем сняла свитер и халат, посмотрев на Пал Палыча так сурово, словно он пытается её совратить.

– Гм… в следующий раз предупреждайте регистратора, чтобы присылали на вызов женщину. Мне, знаете ли, не до сантиментов: меня ещё два пациента ждут. Могу не осматривать… под вашу ответственность.

Пал Палыч принялся было укладывать снаряжение в баул, когда Люсия решительно сняла ночнушку, встала в горделивую позу, прикрыв малюсенькие груди и глаза.

– Глаза можно открыть, я не собираюсь вас пытать. Закружится голова – можете упасть. Руки уберите… пожалуйста. И расслабьтесь. Я доктор, ну… впрочем, как хотите. Можете одеваться, если для вас это так принципиально. Не настаиваю.

– Нет-нет! Слушайте… доктор. Вдруг у меня воспаление лёгких. Или туберкулёз. Я ещё молодая совсем, я замуж хочу. Слушайте.

Девушка смело убрала руки. При этом кожа на лице, шее и груди начала стремительно наливаться краснотой, кулачки девушка сжала так, что на их тыльной стороне выступили сливового оттенка вены, соски налились и бесстыдно восстали, что неожиданно вывело Пал Палыча из равновесия, хотя до этого момента он пересмотрел и перещупал наверно сотни таких Люсий.

– Дышите ровно.

Пал Палыч нежно, почти невесомо прижал к девичьей груди акустическую головку фонендоскопа, но никак не мог сосредоточиться на прослушивании шумов и ритмов дыхания, потому, что видел, даже чувствовал, как дрожит и напрягается пациентка.

Мужчина медленно перевёл взгляд на окаменевшее лицо Люсии, в глазах которой метались искорки растерянности и смятения. Отлепить взгляд от её парализующих глаз было попросту невозможно.

Руки Павла медленно задрожали, словно импульс неведомой энергии включил внутри его тела некий генератор, заставляющий вибрировать, и одновременно отключил мозг.

Люсия находилась от его лица на расстоянии всего лишь нескольких сантиметров. Пал Палыч медленно, с наслаждением и страстью передвигал по коже, покрытой мурашками,  головку прибора, не обращая внимания на шумы в лёгких и чего-то там ещё.

Время как бы остановилось, сосредоточив внимание Павла на том, что его и её сердечные ритмы зачем-то пытаются объединиться.

Доктор плавно проваливался в гипнотический транс, потом и вовсе забылся, в то время как руки выполняли привычные действия, а перед глазами в подвижном густом мареве плавали упругие маленькие грудки, дразня восставшими вишенками.

– Доктор, доктор, услышал он глухо, словно издалека, чей-то зов, – вам плохо?

Пал Палыч медленно возвращался в реальность, обнаружив, что крепко обнимает Люсию за талию, уткнувшись лицом в её грудь.

– Простите ради бога, голова закружилась. Устал, наверно. Много работаю. Вы как, не испугались? Сейчас, приду в себя, и продолжим.

– Что вы, доктор. Теперь я вас буду лечить. У меня где-то бальзам звёздочка. Сейчас приляжете, намажу вам височки. Не переживайте, всё будет хорошо. Мама меня учила, как справляться с такими ситуациями.

Люсия суетилась возле Пал Палыча, не обращая внимания на то, что на ней совсем ничего нет, кроме трусиков.

Мужчина уже окончательно пришёл в себя, но не хотел себя выдавать. Ему определённо нравилось наблюдать, как подпрыгивают упругие грудки, чувствовать нежные прикосновения, слушать мелодичный голос.

Голос! Удивительно, но Люсия не хрипела, не обливалась потом, не выглядела больной и беспомощной. В сложившейся ситуации было что-то нереальное, мистическое.

С чего бы, например, ему, взрослому мужчине, отнюдь не мальчику, было спасаться бегством от приступа мимолётной страсти в царство грёз, укрываться спасительным обмороком, словно впечатлительный юноша, впервые увидевший бутон девичьей груди?

Такой силы влечение посетило его впервые в жизни.

Пал Палыча трясло от избытка энергии. Его корёжило и ломало неведомое внутри себя, силу и причину чего он, дипломированный терапевт, не мог объяснить и понять.

На настенных часах, куда Павел нечаянно посмотрел, было уже без четверти девять. Впереди  два нереализованных вызова, а он лежит и глазеет на обнажённую нимфу, вынашивая в подсознании откровенно пикантные планы, которым никогда… никогда не суждено воплотиться в реальность.

Зачем он ей нужен? Зачем?

Тем временем женщина отвернулась, бесстыдно выставив напоказ  соблазнительный контур, чтобы одеться. Её грациозные, волнующие женственностью движения приводили Павла в неистовство, заставляли страдать и восторгаться одновременно.

Мужская психика, не выдержав борьбы желаний с запретами, раскалилась добела, вытворяя с телом немыслимое: сердечные ритмы пошли вразнос, кровь сосредоточилась ниже пояса, дыхание запирало, эйфория и возбуждение перемежалось отчаянием.

Пал Палыч затаил дыхание, сосчитал до десяти, – Люся Леонидовна, зря вы оделись. Я вас так и не осмотрел. Давайте завершим осмотр, назначу вам лечение и пойду на следующий вызов.

– Ага, видела, как вы эмоционально реагируете на девичью грудь. Я так испугалась, когда бросились меня обнимать, а вы брык и в техническом нокауте. Не нужно меня лечить, мне уже лучше. Наверно простуда от страха прошла . Это надо было видеть: взрослый мужик насмотрелся на сисечки и поплыл. Чудеса. Я вас провожу, доктор. Что-то переживаю за вас. Куда нам на следующий вызов?

– Нам?

– Не могу же я вас такого беспомощного бросить на произвол судьбы. Как ни крути, я теперь за вас в ответе.

Светка, я вернулся!

Утро встретило Толика Брыкина промозглой сыростью с беснующимся порывистым ветром. Юноша съёжился, застегнул на все пуговицы тонюсенькую куртку. Не рассчитывал он, что погода так резко испортится.

Осень всегда преподносит сюрпризы, однако, такие акробатические кульбиты уже перебор.

Из областного центра Толик выезжал в ночи. Было довольно тепло, под ногами недовольно шипели подсыхающие листья, словно уставшая официантка в вокзальном ресторане, нарывающаяся на скандал, – может вам ещё марцепанов принести или салфетков подать!

Чертовски хотелось курить и спать.

Он бы сейчас и от пивка холодненького не отказался с солёными орешками, вяленой рыбкой корюшкой с прозрачным брюшком, сидя на удобном кресле у себя дома с закрытыми глазами.

После удачного свидания. Ага!

Толик умел представить себе желанные метаморфозы судьбы в любое время, даже в самой неожиданной позе: например, когда болтается в люльке между восьмым и девятым этажами с мастерком и затиркой в руках.

На этот раз он представил, как приятно кружится голова от желанной затяжки никотином после горьковатого глотка пенного напитка, как глаз невольно косится на раскинувшуюся в позе морской звезды ничего не стесняющуюся прелестницу.

Собственно, за этим он и ехал за триста с лишним километров в областной центр к Люське Забродиной, бывшей однокласснице, безотказной и ловкой в постели.

Зря он затеял эту поездку. У девочки случился влюблённый мальчик. Мало того, Ромео оказался с характером и приличными бойцовскими качествами.

Неприятные воспоминания, если честно.

Какого чёрта Люська не сообщила!

Впрочем, он два месяца не писал ей, не звонил.

Мимо Толика пролетали, набирая скорость, вагоны состава, в котором он приехал, ускользая в темноту с запоздалым эхом.

До дома добираться пешком почти через весь спящий город.

На улице курить не было желания, но никотиновый голод отказывал в праве выбора.

Толик остановился, обернулся против свистящего по-змеиному ветра, достал сигаретку, попытался прикурить.

Последнее время, после того, как ни слова не говоря, он тайком убежал от Светки, ему определённо не везло. Вот и сейчас, порывом загулявшего ветра раз за разом задувало ослепляющее глаза пламя.

Удивительно человек устроен: сидит в духоте вагона – мечтает о глотке свежего воздуха, стоит посреди океана опьяняюще пахнущей чистоты – лезет в карман за вонючим табаком, чтобы заполнить отдохнувшие лёгкие отравляющим табачным смрадом.

Сколько же в людях неосознанных противоречий: думаем об одном, делаем второе, в результате совершаем нечто такое, о чём минуту назад подумать не могли.

Делать глупости, вступающие в противоречие с нашими желаниями и чаяниями, то ли хобби, то ли насмешка над логикой.

Такое впечатление, что сидят внутри нас блудливые бесенята, насмехаются над нами, подсовывают взамен позитивных разумных действий низкосортную суррогатную замену, оценить вред которой удаётся лишь спустя время, когда винтики и колёсики в голове встают на место.

Вдалеке срывается испуганным воплем паровозный гудок. Привокзальный воздух пропитан насквозь запахом креозола, совершенно пустые вокзал и перрон навевают тоскливые мысли.

Какого лешего сорвался от Светки, ведь жили, душа в душу целых два месяца.

Почему он этого раньше не замечал?

Со Светкой Толик познакомился в том же поезде, когда в очередной раз возвращался от Забродиной. Про одноклассницу он вспоминал каждый раз, когда случался длительный застой в любовных отношениях.

Обычно ему везло на девчонок. Сами на шею бросались.

Ещё бы – он парень хоть куда: танцор, гитарист, фотограф. Именно в такой последовательности Толик преподносил свои таланты.

Обычно хватало танцевальных способностей, чтобы уложить очередную прелестницу в постель.

Если хотелось продолжения, в ход шла жалостливые музыкальные аккорды, чувственный голос, сотни романтических од и баллад, способных убаюкать даже самых осторожных целомудренных дев.

Талант фотографа Толик обычно не демонстрировал всуе. Этот аргумент он предъявлял лишь тогда, когда в дополнение к эротике и сексу хотелось сентиментальной близости, что случалось предельно редко.

Честно говоря, юноша боялся сколько-нибудь серьёзных отношений, поскольку не верил в любовь и не доверял никому, кроме себя.

Светка, миниатюрная чернобровая брюнетка с впечатляющими глазами, села на перегоне, когда он уже собрался пару часиков вздремнуть.

У неё было верхнее место и два баула, место для которых было лишь на самом верху.

Девушка несколько раз пыталась забросить объёмные сумки, но ей не хватало роста и сил.

Толик какое-то время смотрел на старания попутчицы равнодушно, но спать хотелось, поэтому он рывком забросил багаж наверх и вышел в тамбур покурить, чтобы дать девушке возможность устроиться.

– Спасибо, благородный странник. Без вас я бы не справилась,  – малявка так посмотрела на Толика, что он смутился, – Светлана… Леонидовна. От мамы еду. Я в Балаково работаю, по распределению. Вы курите, не стесняйтесь, я уже взрослая. Я тоже пробовала, только мне не понравилось. Как вас зовут? Вы не подумайте, я не флиртую и не кокетничаю, просто хочу познакомиться, раз нам вместе ехать.

Через десять минут они уже вместе пили чай с кучей домашней выпечки и сладостей из бездонной Светкиной сумки, и мило беседовали.

Вышли они на одной станции. Толик, молча, последовал за Светланой с тяжеленными сумками, проводил до комнаты, которую ей выделила на целый год родная тётка, да так у неё и остался.

Более близкое знакомство случилось само собой, без обычных уговоров и секретных уловок.

Светка оказалась девственницей, что никак не вязалось с лёгкостью, с которой она ему досталась.

Более того, утром Толика ждал горячий завтрак из оладий с вареньем, домашнего творога и яичницы глазуньи.

Светка была такая соблазнительная, такая аппетитная и юная, что не было сил удержаться. Если бы девчонке не нужно было на работу, Толик, наверно, весь день продержал бы нечаянную подружку в постели.

Прощаясь, девочка вытащила из тумбочки запасные ключи, – ты когда на работу? Я до пяти. В половине шестого поведу тебя к Валюшке, причёску приличную будем делать. Потом к Дине, в секонд-хенд. Будем делать из тебя… солидного мужчину, а то выглядишь, как сирота безродная. Там для своих офигенные шмотки бывают. Девочки сначала все тюки перебирают, что для белых людей годится – откладывают. Мы тебя так оденем – закачаешься.

Толик сам не понимал, почему его не раздражает такое странное отношение, словно знаком был со Светкой всю жизнь, словно судьбой навеки связан, почему не противится её доминирующей, слишком заботливой, практически материнской роли.

– Ты у меня такой хороший, такой замечательный. Не поверишь, я сразу влюбилась. Увидела и засохла на корню. Ладно, соловья баснями не кормят. Пойду денежку зарабатывать. Ты чего на ужин хочешь? Могу борщ сготовить, котлеты с жареной картошкой, компот. Ну, колись же, чего больше любишь. Ладно, молчи, партизан, сама придумаю. Я теперь над тобой шефство взяла.

У Толика в запасе был ещё день отгула. Хотел было по привычке махнуть вечером на танцы, снять тёлку в соку, но мысли о Светке не давали покоя.

Такое с ним было впервые в жизни.

Какого чёрта, – думал он, – не хватало ещё влюбиться. Да ну, в кого? От горшка два вершка…

Уговорить себя не получалось. Карман жгла связка ключей, мысли о ночном приключении высверливали мозг. Воспоминания о глазах, сладких поцелуях и о том, что происходило между ними не так обыденно, как всегда.

Толик с остервенением, презирая себя за это, отглаживал рубашку и брюки, сушил носки, мыл и расчёсывал волосы, что делал крайне редко. Даже розу купил на длинной ножке.

У парня дрожали поджилки, когда рука коснулась кнопки звонка.

– Ты чего, Толюсик, – скороговоркой сказала Света, встречая его в лёгком домашнем халатике, из под которого выглядывали чертовски соблазнительные голые ножки, – ключи забыл?

– Проходи, устраивайся поудобнее. Сейчас перекусим и к Валюхе. Она ждёт. Говорит, такого из тебя красавчика сделает – закачаешься. Динка тоже всё приготовила. Нам весь твой гардероб обойдётся, не поверишь, в две с половиной тысячи, причём в долг. Представляешь! Чего ты на меня так смотришь? А-а-а, поняла. Не, не сейчас. У меня план: бутылочка муската, отбивные с помидорами и зелёным горошком, картофель фри… остальное на десерт. Годится?

Полуголая Светка металась по комнате, сверкая соблазнительными телесами, о чём-то своём, девичьем, щебетала.

Толику не нужны были ни причёска, ни шмотки, он хотел её и только её, здесь и сейчас. Но это была её квартира и её план, чёрт возьми.

Пришлось смириться.

Остаток дня пролетел как один миг. Мысли Толика были сосредоточены не на том, что происходит сейчас, на обещанном десерте.

Настроение было настолько приподнятое, мысли такие сладкие. Толика распирало от шутливого юмора, от желания угодить и развеселить.

Вечер был насыщенным и томным.

Толик получил всё, или почти всё, о чём мечтал.

Светка вела себя оживлённо и естественно, её не приходилось уговаривать. В какой-то момент Толик пожалел, что не взял с собой гитару. Ему так хотелось отблагодарить милую девочку.

У юноши даже выкатилась непрошеная слеза, когда счастливый обнимал он свою спящую красавицу, не в силах уснуть от избытка эмоций.

Толик поверить не мог, что любовь может быть настолько простой, обыденной, что она вообще может быть.

Ему представлялось, что сначала должна быть буря страстей и переживаний, что необходимо друг друга долго-долго изучать, привыкать, притираться, а Светка, ничего не требуя взамен, открылась и запросто вошла в его жизнь, словно всегда незримо в ней присутствовала.

Но ведь так не должно быть, так не бывает.

Утро вовсе ввело Толика в ступор. Светлана, нисколько не стесняясь, в переднике на голое тело принесла кофе с гренками прямо в постель, поцеловала в губы. Дальше он и вовсе поплыл, не совсем понимая, что делает.

Светка была бесподобна и неподражаема. Толику казалось, что эта идиллия длится бесконечно долго, лет десять, а то и больше: этакая образцово-показательная степенная семейная пара, у которой позади уже и взрыв эмоций, и лирические отступления, и медовый месяц.

Они жили тихо и буднично, окружая друг друга заботой и любовью легко и просто.

Два долгих месяца. День за днём.

Пока Толик не стал замечать, что жизнь привычно идёт по закольцованному кругу: без новых эмоций, без фейерверка страстей, без событий, украшающих жизнь – размеренно, обыденно и скучно.

Он не привык к сытой обыденности, уставал от неё. Юноше необходимы были перемены и неожиданности, смена обстановки, эффектные впечатления, переживания, новые друзья, яркие события.

Толик рвался на свободу, пытался заразить Светлану стремлением к переменам. В ответ любимая улыбалась, устраивала праздничный ужин, приглашала в гости Валентину и Динку.

Лучше бы она этого не делала.

Если быть до конца честным, ему нравились и та, и другая. Толик много раз представлял себе интимные рандеву с симпатичными подружками. Особенно невыносимо было танцевать с ними.

Юноша загорался, краснел и потел от напряжения, не в силах остановить желание и бешеную эрекцию.

– Светулёк, – предложил однажды Толик, – давай уедем далеко-далеко, пусть даже на край света, отыщем необитаемый остров, построим дом…

– Дурашка. От добра, добра не ищут. Мы с тобой так счастливы. Нам нет необходимости чего-то искать, у нас всё есть, даже больше, чем всё.

– Я так больше не могу. Это невыносимо: каждый день совершать в одно и то же время, одни и те же действия, с одними и теми же людьми.

Толик говорил раздражённо, эмоционально, долго, почти кричал, высказывая всё, что накопилось.

Света внимательно вглядывалась в его глаза, словно гипнотизировала.

Её лицо было почти спокойно, если не считать пары слезинок, которые высохли, не успев докатиться до алых губ.

– Я поняла, – сказала девушка и собрала чемодан, не выказывая раздражения или недовольства, – не могу неволить тебя. Наверно правильнее будет расстаться, если считаешь, что так будет лучше, любимый. Я чувствовала, знала, что не сможешь жить размеренно и буднично. Ты – человек-праздник. Отдохни.

Толика такое поведение лишь заводило. Ему хотелось уйти со скандалом, чтобы можно было оправдаться перед самим собой, а Светка не дала такой возможности, что было очень и очень обидно.

Юноша раздражённо и зло хлопнул дверью, забрал чемодан и был таков.

Целую неделю Толик не вылезал из бара, каждый день знакомился с новыми разбитными девчонками, приводил их домой и спал с ними, ничегошеньки не чувствуя, словно с резиновыми куклами.

Потом он взял отпуск, на неделю уехал в Турцию, где всё раздражало, бесило и злило, даже весёлые не в меру безотказные девочки, от которых начинало тошнить ещё до того, как удавалось затащить их в постель.

Из привычных средств отвлечься, развлечься  и забыться оставалась лишь Люська, но и с ней вышел облом.

Дома оказалось одиноко и мрачно, настолько, что хотелось завыть.

Юноша попытался заснуть, но ничего не вышло, хотя ненадолго всё же удалось забыться, только привиделось ему, что обнимает Светлану.

Опять она, всё время она. Заколдовала что ли?

Потом Толик пошёл прогуляться, чтобы унять расшалившиеся невзначай нервы и увидел Светлану, идущую под ручку с парнем.

В руках у неё была огромная алая роза, а на лице выражение восторга.

Он проследил за парочкой, которая вошла в тот самый подъезд и скрылась.

В груди что-то хрустнуло, провернулось, сердце зашлось, дыхание спёрло, словно в воздухе до последней молекулы был израсходован кислород.

Толик отошёл подальше, уселся на свободную скамейку и не спускал взгляд с её подъезда.

Минут через сорок парень вышел и пошагал к автобусной остановке.

Юноша вскочил, словно ужаленный, побежал к Светлане. Ему необходимо было объясниться, выяснить, знать, есть ли ещё шанс вернуться.

Света без удивления открыла дверь, – как хорошо, что ты пришёл. Я так соскучилась, – радостно сообщила она, чмокнув Толика в нос.

– А парень, парень, который провожал тебя, тот, с розой?

– Это брат, Вадик. Он теперь тоже будет здесь жить, в смысле в городе.

– А я, можно я тоже буду здесь жить?

– Ты хорошо подумал? Я же простая, заурядная, будничная, не такая, о какой ты мечтаешь. Не заскучаешь опять?

Толик обнял Светлану, прижал к себе и разревелся как девчонка. Он чуть не упустил своё счастье.

Это ведь так здорово, когда ты кому-то дорог, кому-то родному и близкому нужен, когда тебя ждут и ничегошеньки взамен не требуют.

Кто его знает, какая она – настоящая любовь.

– Светка, родная, я вернулся!