Текст книги "Сказка про Восьмое марта"
Автор книги: Валерий Мисилюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Мисилюк Валерий Олегович
Сказка про Восьмое марта
Мисилюк Валерий Олегович
Сказка про Восьмое марта
Сказка для взрослых
У бабки Нюры умирала дочка. Единственная кровиночка. Никого больше у бабки не осталось, кроме Люсеньки на этом свете. Люсеньки, да зятя. Мужа дочкиного непутёвого. Но какой из зятя родственник? И ведь молодая ещё женщина Люсенька. Всего-то пятьдесят годков. Ещё и пожить толком не успела, порадоваться. Всё детство и молодость проболела. Туберкулёз врачи ставили. Потом вроде поправилась чуток. Даже замуж вышла. И вот на тебе! Новая напасть. Рак.
Бабка Нюра родила Люсеньку во грехе. Тогда не бабкой была она ещё, а восемнадцатилетней глупой девчонкой. Мать её, покойница, часто причитала:
– Не доведёт тебя, Нюрка, доброта твоя глупая до добра! Либо в подоле принесёшь, либо ещё чего похуже. – И так ведь и вышло! Мать как в воду глядела. Только не стало к рождению Люсеньки матери уже. Померла в войну, сердешная.
А ведь был у бабки Нюры до войны жених! Николай. Красавец писаный. Как усы отпустил – ну чистый граф. Не зря в селе поговаривали, что не крестьянского он роду. Старше Нюры на четыре года.
Как высмотрел он в шестом классе сельской школы зеленоглазую красавицу с русой косой, так сразу ей и сказал:
– В армии отслужу, и мы с тобой, Анна, поженимся! – А Нюрка и не возражала. И все говорили, что пара они друг другу. Это потом уже Нюра от работы да жизни несчастливой состарилась быстро. А тогда первой красавицей была. Добрая только слишком, да глупая. А перед тем, как на фронт идти, подарил ей Коля кольцо обручальное. Ему оно по наследству от матери досталось. Красоты неописуемой. С огромным изумрудом под цвет Нюркиных глаз.
– Жди! – Говорит. – После войны сразу поженимся! А в сорок третьем на него похоронка пришла.
И в другом оказалась права мать-покойница. Разве у такой дуры добросердечной удержится какое добро в доме? Стало Нюрке фашиста одного пленного жалко. За селом пленные немцы работали. Новые каменные коровники строили. В селе после войны мужиков почти совсем не осталось. Так, на расплод пара-тройка. Так председательша колхоза договорилась пленных к ним на работы определить. А Нюрка дояркой работала. Как раз мимо пленных на дойку ходила. И вот пожалела она фашистика одного. Совсем ещё мальчишечка. Лет восемнадцать было ли ему? Доходил он уже. Глаза серые строгие, запавшие. Волос на голове почти нет. А кисти рук из шинели торчат распухшие, как подушки. И все в гнойниках и в коросте. Нюра, дура, в первый раз, когда охранник отвернулся, ему морковку кинула. Он заулыбался, закивал:
– Карашо! – А грызть не может. Зубы шатаются, а из дёсен кровь течёт. А глаза голодом горят. И поняла Нюрка, что жить ему осталось всего ничего. А на решения она и тогда скорая была. Сразу к начальнику конвойному:
– Отпусти ко мне подкормиться. Ведь помрёт малец через неделю.
– Не положено!
На другой день, это аккурат на восьмое марта случилось, принесла Нюрка начальнику кольцо своё обручальное. Память о Коленьке. Редкой красоты было кольцо. Сейчас бы сказали, что не один десяток тысяч долларов стоило. Да жизнь человеческая всё равно дороже.
Начальник конвойный молодой был. Тоже, небось, невеста или жена молодая у него. Как полыхнуло колечко огнём зелёным, в Нюркиных глазах отразилось, так и не удержался. Разрешил за кольцо кормить пленного. Даже в баню иногда ночью отпускал, тайно.
И стала Нюрка фашиста этого откармливать да лечить. Австрийцем он оказался. Из города Вена. Звать Пауль. Он даже повоевать не успел. Только на фронт прибыл – и сразу в плен. Вот и кормила его Нюрка хвоёй сосновой, да отварами из трав лечебных, что в лесу появляться стали. И что себе готовила покушать, пополам с тем Паулем делила. А заодно уж русскому языку его обучала. Только тупой он к учению оказался. Всё у него "карашо" да "карашо". А чего ж хорошего?
В селе как узнали, что Нюрка фашиста кормит (про кольцо только она, да начальник конвойный знали), все пальцами у виска крутили:
– Что с дуры возьмёшь? – А через полгода увезли куда-то пленных тех.
Потом жизнь закрутила Нюрку заботами да тревогами. Никак врачи у доченьки Люсеньки не могли туберкулёз вылечить. Плюнула Нюрка на врачей, да стала сама лечить. Травки настаивала, редьку с мёдом тёрла. А потом, отчаявшись, стала енотов в лесу за деревней ловить, и Люсеньку ими кормить. У енота нора прямая и короткая. Не то, что у лисы. Его легко ловить. Ёлочку небольшую срубишь, от веток очистишь, тонкий конец её ножом расщепишь на четыре лепестка. И ими вперёд палку ту в нору суёшь. Нащупал енота – начинай смолистую палку в его густой шерсти накручивать. А потом доставай, как пробку штопором из бутылки. Енот с перепугу мёртвым прикидывается, не сопротивляется совсем. Много енотов скормила Люсеньке Нюрка. И вылечила-таки туберкулёз тот клятый!
В селе опять все судачили:
– Вот дура, пацанку свою собачатиной кормит!
Потом в жизни вроде как полегче стало. Выучилась Люсенька. В город переехала. Замуж вышла за фельдшера. Вроде можно стало чуток вздохнуть посвободнее, да опять жизнь не заладилась. Пить стал зять! А Люсенька его любит. Бросать не хочет. Как с дитём малым нянчится. А своих детей Люсеньке Бог не дал. Да и откуда детям взяться, если жена болеет, а муж пьёт?
А теперь вот рак! Опять лёгкие больные оказались, будь они неладны! Хирург в городе сказал бабке Нюре:
– Если операцию сейчас не сделать, в муках скоро помрёт твоя Люсенька. – А операция сумасшедших денег стоит. Бабка Нюра ничего за жизнь и не скопила. А кто скопил чуток в селе, у тех правительство реформами своими всё вымануло. Одолжить не у кого. Только и осталось у бабки богатства, что домина её огромный. Из сосновых брёвен в два обхвата сложен был этот дом ещё Нюркиным прадедом. Кому теперь это старьё надобно?
Но решила бабка Нюра продать дом, на операцию чтоб денег наскрести. А самой к дочке в город переехать. Сколько ей той жизни осталось? Не долго зятя стеснять будет. А-то негоже это, когда доченька-кровиночка, раньше матери в землю ляжет.
А жизнь бабке Нюре скучать не даёт. Новый сюрприз приготовила! Зять дома её приветливо встретил, вроде рад даже. И дом тёщин удачно так продал миллионеру какому-то: не только на операцию, а ещё и на жизнь хорошую деньги останутся. Если тратить экономно! Вот что значит образованный человек. Нюрка-то всю жизнь дояркой проработала, а тут – фельдшер! Почти учёный. Вот поехал этот учёный деньги у миллионера получать в село, опять на Восьмое марта как раз. Да на радостях с Нюркиными соседями и напился. Даже до станции не дошел, так в канаве у дороги и свалился. А когда проснулся – нет денег!
– Что же ты, собака лесная, енот ты пучеглазый, себе думал, когда ту водку пил? – Кричала бабка Нюра. – У тебя ведь жена помрёт скоро! Хоть бы яблок один ей купил, вместо водки, перед смертью порадовал!
Да что толку кричать? И так ясно – не будет Люсеньке операции! Стала бабка сама Люсеньку лечить. Для начала поехала в село. Там, за её домом, в лесных заветных местах, много трав лечебных появляться по весне стало. Бабка Нюра кое-что в них понимала. Глядит, а дома её уже и нет! Даже печки не осталось. Участок бульдозерами расчищен ровно, и уже фундамент под новый богатый дом рабочие заканчивают.
– И днём, и ночью работают! – Сообщила соседка. – Позавчера спать ложились с мужем – стоял ещё твой дом. Утром выглянули в окно – уже нет его! Богач какой-то дом себе строит. Торопится. А как твоя Люсенька? Не сделали ей ещё операцию?
Не стала горевать бабка Нюра по своему родному дому. Некогда горевать. Дочку спасать нужно! Собрала она травки целебные, да в город поехала. Заметила только, что соседи вроде пьяницы оба были, а жить теперь лучше стали. Машина новая иностранная у них во дворе появилась. Да хозяин к дому гараж пристраивает, гвозди в доски колотит. У всех понемногу жизнь налаживается, только бабке Нюре не везёт.
Через пару месяцев стала Люсенька меньше кашлять и задыхаться. А всё равно худеет, и не ест ничего. Только материны настои пьёт.
А в начале лета на бабкино имя привезли дипломаты московские здоровенную посылку из Австрии. Из города Вена. Бабка Нюра сперва не поверила. Какие тут, в глуши, дипломаты. Но ей документик показали, и в бумажке какой-то расписаться заставили. А в посылке флакончики маленькие в термоконтейнере. И инструкция на немецком языке. И ещё записка, написанная корявыми печатными буквами:
– Это ест медикамент от канцер – мой изобретений. Нужна производит иньекций в попа. Будет карашо. Пауль.
– Так и не научился, австрияк несчастный, русскому языку! – Сказала бабка Нюра. Зять никаких вопросов не стал задавать. Он в последнее время задумчивый какой-то ходил. А вот пить совсем бросил. Флакончики он в холодильник спрятал, так что для продуктов совсем места не осталось. И начал уколы делать.
И Люсенька ожила. Правда, почти восемь месяцев колол зять ей эти уколы, пока она на человека похожа стала. Раздобрела. Румянец заиграл на щеках. Глаза материны зелёные засверкали теплом и добротой. Тоска смертная из них исчезла. Стала даже бабка Нюра замечать, что зять её с Люсенькой свет у себя в комнате погасят, а сами ещё долго кроватью скрипят. Никак не засыпают. Разговаривают, наверное, шепотом.
А тут и хирург Люсенькин нарисовался. Про свою пациентку вспомнил.
– Ну, как, бабушка, собрали деньги? – Как Люсеньку увидел, бросился инструкцию на немецком языке читать. Грамотным оказался.
– Так Вы, Анна Тимофеевна, оказывается, связи с лучшей европейской клиникой имеете? Пауль этот на весь мир известен! На его деньги клиника построена. А лекарство это экспериментальное. И строго индивидуальное. Я читал его работы. Раньше его исследования секретными были. А в прошлом году их опубликовали. Но нужен образец лёгочной ткани больного, чтобы с помощью генной инженерии вырастить клетки, убивающие рак. Интересно, кто у Вашей Люси кусочек легкого брал? В нашей больнице я что-то этого не припомню!
Бабка Нюра из его слов почти ничего не поняла, а зять, фельдшер хренов, что-то сообразил.
– А если взять ткань близких родственников, тоже можно лекарство сделать? – Задал доктору вопрос.
– Я про это не читал, но думаю, что если это ткань матери или отца, то набор генов будет тот же. Так что теоретически это возможно. А вот муж по нашим медицинским понятиям – и не родственник жене вовсе. Гены не те!
– И зачем только таким дуракам непутёвым медицинское образование дают? Всё равно какие-то Гены там за них всё решают! – Разозлилась на зятя с хирургом бабка, и заперлась у себя в комнате.
Через неделю пришло Люсеньке и бабке Нюре приглашение в город Вену на обследование. Срок назначался на восьмое марта. И билеты на самолёт прилагались.
– Интересно, что это, Вы, мама, там обследовать будете? – Возмущался зять. – На Вас же пахать можно. Это мне у австрийских психиатров лечиться уже пора. Наши не справятся. Я уже год с Вами вместе живу! Скоро совсем умом тронусь! Эх, хоть бы раз в жизни на заграницу посмотреть!
– Это он не со зла. Это он за нас радуется так. – Определила бабка Нюра. Вообще-то он хороший. И Люсенька его любит. И он её. Просто не умеет он радоваться по-человечески от жизни этой собачьей.
Прилетели Нюра с Люсенькой в Вену. Встречают их вежливые люди. И по-русски как хорошо говорят! Везут в лимузине в клинику, обследуют. Бабке Нюре, почему-то особенно тщательно сердце исследовали. Потом приглашают к директору. Встречает их подтянутый маленький старичок. Крепкий ещё, вроде гнома. Сам лысый, но с седыми гусарскими усами. В костюме шикарном. Увидал! Из-за стола вскочил! Обниматься бросился! Как улыбнулся он, так бабка Нюра Пауля и узнала сразу. Зубы его кривые, от цинги пострадавшие, узнала. Кривые, да все свои. Не выпали, как и у бабки Нюры. Вот что хвоя сосновая делает! Пауль бумажками с результатами обследования трясёт. Улыбается:
– Карашо, карашо! – Бормочет.
– Совсем, старый хрыч, забыл русский язык. – Подумала Нюра. – Зря, видно, я его учила. Не способный оказался. Даром, что директор клиники.
Бабка от всех волнений и впечатлений устала, и стала злиться. А чего злиться-то. Дочка здорова, сама тоже, слава Богу! Радоваться надо. А Пауль и радуется. Люсеньку обхаживает. К себе всех на виллу зовёт. Шале они у австрияков называются, на манер швейцарских. И бабке с Люсенькой как-то его речь корявая всё понятней и понятней становится. Не совсем, оказывается, тупой к языкам этот Пауль.
– Сегодня восьмое марта! – Говорит почти по-русски. – Женский день. Будем праздновать. Теперь, – говорит, – можно. Долго мне с Вами увидеться не давали! Теперь-то Вы никуда от меня не денетесь!
Часа два до его шале ехали на машине. И вот, среди соснового леса, на горушке, видят бабка с Люсенькой свой родной дом. Как во сне. Даже лес почти тот же. Чуть их обоих инфаркт не хватил! Не зря фашист проклятый, сердце бабке обследовал. И ещё смеётся!
– Дом твой по брёвнышку и кирпичику разобрали, и самолётом сюда! Хохочет.
А внутри всё современное. Пауль только печку русскую оставил. Даже ванна с горячей водой появилась.
– Живи тут со мной, Нюра. – Говорит. – Сколько нам жить-то осталось?
– Да как же я дочку-то нашу брошу?
– Да она большая уже! И здоровая! Карашо! Мы, старики, ей не нужны! Смеётся Пауль, и Люсеньку обнимает. А та – вроде так и надо. – В гости к нам приезжать будет с зятем. Я ей на месте твоего дома новый выстроил. Трёхэтажный. Можно въезжать, и жить. Всё есть, и мебель, и телевизоры, и даже коза!
– Коза-то зачем?
– Козье молоко Люсеньке нашей очень полезно для лёгких. – Вот ведь фашист какой! Ну, как, скажите, с таким жить? Ведь даже русского языка толком не знает! А туда же – козу купил!
А если я расскажу, что у соседей бабки Нюры, что после продажи её дома жить богато стали, всё сгорело? Ещё через год, точно на восьмое марта. И дом, и гараж новый с машиной иностранной. Еле сами выскочить успели! Ведь Вы не поверите?
А поверите, что на свадьбу бабке Нюре Пауль то самое обручальное колечко с изумрудом подарил, что она за его жизнь начальнику конвойному отдала? Тот начальник в конце восьмидесятых эмигрировал в Германию, да не прижился там. Вот от бедности колечко и выставил на аукцион. Еле на распухший от тяжелой работы мизинец оно бабке Нюре влезло.
А свадьбу они когда сыграли? Догадайтесь с трёх раз? Думаете, восьмого марта? А вот и не угадали! Свадьбу они сыграли в день святого Валентина! Покровителя всех влюблённых. Не дотерпели, значит, они до следующего восьмого марта.
Скорее всего, не поверите Вы мне. Скажете:
– Сказки старый дурак рассказывает. А мы уши развесили!
