Текст книги "Антимасон"

Автор книги: Валерий Климов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Валерий Климов
Антимасон

«Все тайные общества, под какими бы наименованиями они не существовали,

как то: масонских лож или другими, закрыть и учреждения их впредь не дозволять…»

Благословенный император и самодержец Всероссийский Александр I

«Указ о уничтожении масонских лож и всяких тайных обществ»

от 1 августа 1822 года

Часть 1. Возмездие для «Розенкрейцера»

Глава 1. Один на один с бедой

Раздался громкий звук захлопнувшейся входной двери, и находившийся до этого в состоянии глубокой прострации семнадцатилетний Сергей Смирнов, высокий светло-русый паренёк с красивыми чертами лица и спортивным телосложением, впервые за день придя в себя, медленно оглянулся вокруг.

За длинным столом с остатками поминального обеда, кроме него, к этому моменту, оставался всего лишь один человек – проживающий по соседству с ним давний друг и сослуживец его отца – дядя Гриша, худощавый и жилистый мужчина, лет сорока пяти, с грустными глазами на длинном добром лице, который с нескрываемой жалостью во взгляде уже длительное время пристально наблюдал за ним.

Судя по доносящемуся из кухни негромкому разговору, в смирновской квартире, кроме них, находились ещё два человека. Это были активно развернувшие свою посудомоечную деятельность бойкая сорокадвухлетняя жена дяди Гриши – тётя Таня и их худенькая, похожая на мальчишку-подростка, четырнадцатилетняя дочка Оля, или Оленька, как её ласково называли родители, уже давно по детски влюблённая в Сергея, с юношеской непосредственностью не обращавшего на её влюблённость абсолютно никакого внимания.

Все же остальные, в немалом количестве присутствовавшие на поминальном обеде, мужчины и женщины поспешно разошлись по его окончании в течение считанных минут. При этом, каждый уходивший считал своим долгом сочувственно похлопать убитого горем парнишку по плечу и произнести обычные для такого случая слова соболезнования, которые, впрочем, всё равно не доходили до помутнённого сознания Сергея, словно замершего в момент получения им телефонного сообщения о том, что в отцовские «Жигули», на выезде из их города, врезался гружённый самосвал, вылетевший на большой скорости с боковой просёлочной дороги.

Итог этого ДТП оказался трагическим: отец Сергея погиб на месте. Что же касается водителя, сидевшего за рулём врезавшегося в него самосвала, то ему удалось безнаказанно сбежать с места происшествия в неизвестном направлении ещё до приезда туда сотрудников госавтоинспекции, а поскольку данный самосвал, вдобавок ко всему, оказался угнанным, то установить по горячим следам личность управлявшего им человека не удалось.

При этом, милиция констатировала факт того, что ещё задолго до её прибытия труп Смирнова-старшего, как и водительский «бардачок» с багажником «Жигулей», были явно кем-то обысканы, но, как это не странно, ни деньги, ни документы, ни наручные часы погибшего, в ходе произведённого неизвестными лицами обыска не пропали. Было зафиксировано лишь отсутствие связки ключей от их квартиры и его общего с дядей Гришей служебного кабинета.

Трагедия с отцом оказалась особо страшна для Смирнова-младшего ещё и тем, что теперь, в этом сложном взрослом мире, он остался совсем один. К данному моменту, прошло всего лишь два года с того дня, когда из-за тяжёлой болезни умерла его мать, чью утрату он тяжело переживал до сих пор… а сейчас, вот, ещё более неожиданно, чем тогда, ушёл из жизни и его отец…

Заметив, что Сергей, наконец-то, пришёл в себя, дядя Гриша немедленно поднялся со своего места и быстро пересел на ближайший к нему стул.

– Серёжа! Может тебе, всё-таки – к нам? Поживёшь у нас… пока на душе не полегчает, а? – постарался он завладеть вниманием несчастного паренька.

– Нет, спасибо, дядя Гриша… Я лучше тут… – тихо выдавил из себя Сергей.

– Напрасно, Серёжа… Напрасно! Поверь мне… так тебе будет легче пережить твоё горе, – гнул своё отцовский друг.

– Нет, дядя Гриша… Мне сейчас надо побыть одному! До «сорока дней» я так и так буду жить здесь, а там… вскоре… у меня начнётся учёба в институте. Тогда и решу окончательно вопрос о своём будущем проживании, – всё также тихо произнёс Сергей.

– Ах, да… Ты же только что поступил в ВУЗ… Да, я слышал об этом от твоего отца. Молодец! Вот только запамятовал: в технический или гуманитарный?

– В технический! В здешний филиал одного из московских ВУЗов!

– Ого! И сколько лет там учиться?

– Пять с половиной: пять полных курсов плюс шестой – укороченный, с защитой диплома в феврале.

– Обучение очное?

– Да.

– И военная кафедра там есть?

– К сожалению, нет! Убрали нынешней весной. В Москве – оставили, а здесь – в филиале – ликвидировали. Правда, узнал я об этом лишь после своего поступления…

– Может, тогда, тебе перевестись из нашего областного центра в Москву? Я понимаю, конечно, что ты, как и все мы, горячо любишь наш прекрасный волжский город, но, в связи со сложившимися обстоятельствами, может, всё-таки, стоит полностью сменить обстановку и начать новую жизнь в столице нашей Родины? И с военной кафедрой, опять-таки, вопрос решится, а?

– Не знаю, дядя Гриша… Я, конечно, подумаю об этом, но не сейчас. Начну учёбу здесь, а там – видно будет… А призыва в армию – я не боюсь. Надо будет – отслужу! Не я первый – не я последний…

– Тебе видней… А службы в армии, верно – бояться не надо! Послужишь в ней – жизнь получше узнаешь, во всех её черно-белых проявлениях!

– Да, не думаю я сейчас об этом…

– Ну, и правильно… Хм… Я, вот, что ещё тебе хотел сказать, Серёжа! Но только давай сначала сразу договоримся: всё, что я сейчас расскажу – останется строго между нами! Идёт? – почему-то волнуясь, негромко спросил у паренька дядя Гриша.

– Идёт! – немного удивлённо ответил Сергей.

– Тогда слушай и запоминай! Может когда-нибудь и пригодится тебе эта информация… – оглянувшись на кухню, тихо продолжил дядя Гриша. – Твой отец и мой друг Дмитрий Игоревич Смирнов, как ты знаешь, до своей гибели служил в нашем районном отделе внутренних дел заместителем начальника отдела уголовного розыска. Был на хорошем счету: его даже в областное управление, до конца этого года, планировали перевести. Но, как видишь, не сбылось… Так, вот, буквально за два дня до этого страшного ДТП Дмитрий поделился со мной кое-какими оперативными данными о ходе своего расследования зверского убийства одного известного в здешнем криминальном мире карманника по кличке «Коготь», труп которого, с явными следами изощрённых пыток и ножевым ранением в области сердца, около недели назад нашли в квартире, в которой тот проживал.

– Эти данные имеют какое-то отношение к смерти моего отца? – устало поинтересовался Сергей.

– Не знаю. Это решать тебе, Серёжа… Мне продолжать? – осёкшись, спросил у него дядя Гриша.

– Да, – всё таким же уставшим голосом коротко ответил ему Сергей.

– Так, вот, в квартире этого карманника всё было перевёрнуто вверх дном. Полное впечатление того, что в ней кто-то целеустремлённо искал какой-то неизвестный нам документ или предмет, имевший для искавшего ценность особого, явно не только материального, характера, так как ни деньги, ни ценные вещи из квартиры «Когтя» взяты не были! – тихо продолжил дядя Гриша.

– Странно… но точно также всё было перевёрнуто у нас в квартире в день папиной смерти, и также ничего не пропало… даже открыто лежавшие на столе деньги. А, поскольку дверной замок не был взломан, я подумал, что этот беспорядок устроил заехавший, в отсутствие меня, домой мой отец, который, согласно моим предположениям, судорожно искал в нашей квартире что-то срочно ему понадобившееся. Поэтому я никому ничего не сообщил об этом, когда, придя вечером домой со своей тренировки по каратэ, обнаружил здесь данный бардак. Просто разложил все вещи по своим местам, и всё. Ну, а потом… позвонили и сообщили о смерти папы, и вся эта история с разбросанными вещами сразу же вылетела у меня из головы, – с долей лёгкого удивления перебил его Сергей. – Сейчас, вот, вспомнил случайно про неё и понял, что завтра, помимо многих прочих дел, ещё и дверной замок придётся менять…

– Да, действительно, всё это очень странно! – тревожно отреагировал на данную информацию Смирнова-младшего дядя Гриша. – Так, вот, со слов Дмитрия, один из его «барабанов»… ну, одним словом, осведомитель… шепнул ему поутру, в день нашей последней с ним беседы, о том, что буквально за сутки до своей смерти «Коготь» хвастался тем, что за ним стоит один серьёзный человек из какой-то тайной организации типа секты, названный однажды, при нём, одним из знакомцев последнего «Розенкрейцером», который периодически снабжает его хорошо оплачиваемыми заказами на предмет незаметного опустошения карманов конкретно указываемых им лиц с последующей передачей ему всего похищенного, и что он – «Коготь» – в свою последнюю встречу с этим заказчиком, примерно наказал «Розенкрейцера» за жадность (якобы тот, при расчёте, недодал ему часть обещанной суммы), «срезав» у того портмоне с приличной наличностью и красивой «цацкой из рыжья». На просьбу показать ему столь красивый трофей подвыпивший «Коготь» хвастливо вытащил упомянутый предмет из кармана своих брюк и ненадолго продемонстрировал его «Барабану», после чего последний стал уговаривать пьяного хвастуна сыграть с ним на него в карты. «Коготь» неразумно согласился на эти уговоры и вчистую проиграл украденную «цацку» осведомителю Дмитрия. Однако, на встречу с твоим отцом «Барабан» её с собой, почему-то, не взял… но, правда, пообещал ему принести данный трофей для показа на следующий день.

– А как выглядела эта «цацка»? – не проявляя внешне никаких эмоций, поинтересовался Сергей.

– По описанию «Барабана», пересказанного мне твоим отцом, она была треугольного типа, с вытянутым верхним углом, и представляла собой подвеску из золота, на которой, в центральной её части с выгравированным на ней солнечным свечением, были прикреплены выполненные из драгоценного камня красного цвета крест и раскрытый бутон розы. Под крестом на подвеске располагалось изображение какой-то птицы, типа орла, с двумя опущенными вниз крыльями, сидящей на чём-то, очень напоминающем гнездо. Верхний же угол этой подвески, над розой, венчала то ли корона, то ли возвышающаяся часть рыцарской башни, – ответил дядя Гриша.

– И что дальше? – всё тем же усталым тоном спросил Сергей.

– Дальше… Дальше то, что, во-первых, вышеупомянутый мной «Барабан», рассказавший обо всём этом Дмитрию, бесследно исчез на следующий же день после наших с ним немного разнящихся по времени бесед с твоим отцом, то есть ровно за сутки до гибели Дмитрия, а, во-вторых, в квартире этого осведомителя, при нашем вчерашнем туда прибытии, были также зафиксированы уже знакомый тебе беспорядок в вещах без каких-либо следов кражи чего-то ценного и отсутствие вышеупомянутой «подвески с розой и крестом».

– И что это означает? – попробовал уточнить у дяди Гриши явно ускользающую от него суть данного информационного сообщения Сергей.

– А то, что – налицо следующая цепочка взаимосвязанных событий: какой-то неизвестный, то ли с фамилией, то ли, что более вероятно, с кличкой «Розенкрейцер», имеющий отношение к некой тайной организации в нашем городе, снабжал преступными заказами своего знакомого высокопрофессионального карманника «Когтя», который несколько дней назад, обидевшись на него из-за размера полученной оплаты своего труда, выкрал из карманов своего благодетеля портмоне с деньгами и ту самую «подвеску с розой и крестом», проигранную им позже в карты осведомителю твоего отца. «Розенкрейцеру» не трудно было догадаться о том, кто стащил у него портмоне и подвеску. Он сам или его люди пришли к «Когтю» домой и убили его, предварительно обыскав принадлежащую ему квартиру и узнав, с применением пыток, имя или кличку человека, выигравшего у него подвеску. Затем они, вероятно, потратили какое-то время на вычисление полных именных данных и адреса несчастного «Барабана», после чего немедленно заявились к нему домой, но произошло это, видимо, уже после беседы последнего с твоим отцом, в которой он рассказал ему всё вышесказанное…

Дядя Гриша закашлялся и, прервав на несколько секунд своё аналитическое повествование, торопливо выпил полстакана яблочного компота. Убедившись, что кашель прошёл, он продолжил:

– Вошедшие преступники тщательно обыскали его квартиру, но, судя по всему, подвески, там, не нашли. Тогда они, наверняка, вывезли несчастного в какое-нибудь безлюдное место и перед тем, как убить и закопать, «разговорили» его насчёт того, что именно и кому именно он успел передать и рассказать. Так преступники вышли на твоего отца и, решив, что он слишком много знает, на всякий случай, ликвидировали его под видом ДТП. Для подстраховки они, забрав у погибшего Дмитрия связку ключей, среди которых были и ключи от вашей квартиры, обыскали её в твоё отсутствие. Убедившись, что твой отец не вёл и не хранил дома никаких дневников и прочих записей, касающихся его служебной деятельности, они успокоились и ушли.

– Странно… По моему, логичней было бы предположить, что все материалы, относящиеся к расследованию убийства карманника, мой отец хранит на своём рабочем месте: например, в сейфе или в ящиках письменного стола, чем у себя в квартире, – вполне резонно заметил Сергей.

– Я думаю, к тому моменту, они уже точно знали о том, что на рабочем месте твоего отца, в нашем общем с ним служебном кабинете, нет никаких записей об итогах его встречи со своим осведомителем. Видимо, кто-то из наших сотрудников, вольно или невольно сработавший на этих людей, воспользовавшись похищенной ими связкой ключей и проверив, по их просьбе, служебный сейф и рабочий стол твоего отца, уже сообщил им о том, что ничего интересующего их здесь не нашёл. Но они просчитались… Дмитрий, при нашей последней с ним встрече, торопясь, оставил на моём рабочем столе небольшую, неизвестно как к нему попавшую книгу с закладкой на странице, текст которой, судя по всему, его сильно заинтересовал. Возможно, конечно, что эта книжка и этот текст, на заложенной им странице, к данному делу вообще не имеют никакого отношения, но, в этом, со временем, ты разберёшься уже сам… – подробно объяснил Сергею суть всех произошедших в последние дни, вокруг его отца, событий дядя Гриша, передавая ему в конце своего монолога вышеуказанную книгу, рассказывающую, судя по её названию, о неком архимандрите Фотии, жившем в России в первой половине девятнадцатого века.

– А куда ехал отец, когда в него врезался угнанный преступниками самосвал? – поинтересовался у дяди Гриши Смирнов-младший, крепко зажав в руке протянутую ему книжку.

– Никто не знает… но уже установлено, что выехал он из РОВД сразу после поступившего на телефон в нашем с ним кабинете звонка неизвестного лица из телефонной будки, расположенной в центре города. Видимо, Дмитрия, под каким-то весьма благовидным предлогом, специально выманили из служебного кабинета и хитроумно направили в том направлении, на котором его уже ждал самосвал-убийца.

– Дядя Гриша, а почему он Вам ничего не сказал, когда уходил из кабинета?

– Потому что меня там, тогда, не было… Я как раз в это время, в составе дежурной опергруппы, находился в совсем другом месте.

– И что же теперь будет?

– Ничего! Лично я не сомневаюсь в том, что труп Дмитриевского осведомителя в ближайшее время не будет найден, и, в связи с этим, после всех необходимых, в таких случаях, процедур, он будет объявлен без вести пропавшим. Также я не сомневаюсь и в том, что расследования обоих уголовных дел по ДТП, приведшему к смерти твоего отца, и убийству известного карманника «Когтя» окончатся обычными «глухарями». Поэтому, собственно говоря, я и решил, что ты обязательно должен знать обо всём этом. А, уж, пригодятся ли тебе, когда-нибудь, эти знания или нет – один Бог знает… – подвёл итог своему долгому рассказу дядя Гриша.

После этого он тяжело встал со стула и молча пошёл в кухню помогать своим женщинам домывать посуду.

Сергей же ещё какое-то непродолжительное время продолжил неподвижно смотреть в одну точку перед собой, пока волнение, внезапно охватившее его после глубокого внутреннего переосмысления полученной от дяди Гриши информации, не вызвало появление у него устойчивого желания мщения. Свершение возмездия для «Розенкрейцера» и прочих участников убийства отца – вот, что, отныне, будет больше всего волновать его на этом свете!

И уже на следующий за похоронами день Сергей решительно раскрыл на заложенной странице книжку об архимандрите Фотии – последнюю книгу, которую успел прочитать Смирнов-старший незадолго до своей смерти…

Глава 2. Заложенная страница

… 5 июня 1822 года в одной из многочисленных комнат Зимнего дворца сорокачетырёхлетний Благословенный император и самодержец Всероссийский (он же великий князь Финляндский и царь Польский) Александр I в назначенный им же час с нескрываемым любопытством ожидал прихода несколько необычного гостя, с которым ему настоятельно советовал встретиться ряд лиц из его близкого круга.

Его гостем, в этот раз, должен был стать человек, о котором последние месяцы говорил весь Санкт-Петербург. Это был – внезапно приобретший одинаково огромное влияние на умы как придворной знати и церковного руководства во главе с митрополитом Серафимом, так и простого люда с рядовыми священнослужителями, тридцатилетний настоятель Сковородского монастыря Новгородской епархии архимандрит Фотий – священнослужитель, снискавший себе славу резкого обличителя вредоносной для государственного устройства страны, православной веры и русского национального самосознания, деятельности созданной за несколько последних десятилетий в России сети тайных масонских обществ различного толка.

Пётр Никитич Спасский (в монашестве – Фотий) приобрёл вышеуказанную известность, практически, сразу после принятия им в 1817 году монашеского пострига, возведения в первый священный сан и назначения на должность учителя Закона Божьего в столичном Втором кадетском корпусе, в котором обучались четыре тысячи юношей.

Воспользовавшись этим назначением, молодой иеромонах в своих душеспасительных беседах незамедлительно принялся передавать открытым юношеским сердцам свою искреннюю любовь к родине, православной вере и традиционным ценностям русского народа, одновременно раскрывая им глаза на всю опасность «бесовских заговоров», методично и изощрённо готовящихся в недрах существующих масонских лож, насквозь пропитанных лютой ненавистью к Русской Православной Церкви и национальному устройству русского государства, а в последующие три года, помимо плановых занятий в кадетском корпусе, стал выступать ещё и с яркими проповедями на данную тему сначала в относительно небольшом соборном храме Александро-Невской Лавры, а затем и в огромном Казанском соборе.

Однако, обличительные проповеди харизматичного иеромонаха быстро привлекли к себе внимание не только его столичных поклонников, но и его влиятельных врагов из числа членов критикуемых им тайных обществ. На него моментально, буквально со всех сторон, посыпались анонимные угрозы расправы, и лишь решительно вставшие на защиту своего любимого учителя кадеты, сопровождавшие его повсюду за стенами учебного заведения, помешали их исполнению.

Тогда, не сумев ни уничтожить физически, ни напугать смелого иеромонаха, его враги решили избавиться от него посредством хорошо продуманной интриги, в результате которой после его очередной разоблачающей их действия проповеди в Казанском соборе он был удалён из Санкт-Петербурга путём его назначения на должность настоятеля небольшого Деревяницкого монастыря, расположенного недалеко от Новгорода.

Это назначение принесло ему игуменский сан, но, являясь, по сути, почётной ссылкой, сильно огорчило молодого игумена. Однако, он, руководствуясь изречением «На всё воля Божья!», с примерным послушанием принял очередной поворот в своей судьбе. В этот период его чаще стали посещать чудесные видения, которыми он охотно делился с монахами своего монастыря: то он узрел, как его духовный наставник «владыка Иннокентий был принят в небесные обители» (и, действительно, данный священнослужитель был прославлен Русской Православной Церковью в лике святых в 2000 году), то – как «святой Георгий посулил лично ему скорое игуменство в Юрьевском монастыре Новгородской епархии» (и, действительно, в августе 1822 года он был с почётом назначен на имеющую традиционно большое влияние в православной России должность настоятеля данного монастыря (одного из трёх самых древних российских монастырей), в котором, позже, и закончил свой жизненный путь), то – многие другие (в точности сбывшиеся позднее) пророческие видения, касающиеся, в том числе, и всей России.

Полные аскетизм и воздержание, постоянные молитвы и бдения, ношение изнуряющих тело власяницы и железных вериг, истязающих плоть и очищающих дух от скверных помыслов, а также непоколебимая преданность делу Церкви, послужили причиной тому, что сначала в Новгороде и его окрестностях, а затем и во многих других местностях Российской империи, и, в первую очередь, в Санкт-Петербурге, игумен Фотий стал считаться истинным праведником русской земли и избранником Божьего провидения, ведущим свою жизнь под стать той, которую ранее вели знаменитые ветхопещерники – первые подвижники раннего христианства.

Высоко оценив заслуги перед Церковью ставшего всенародно известным игумена, новый глава Русской Православной Церкви митрополит Серафим, полностью разделявший его взгляды, перевёл последнего на должность настоятеля более крупного по размеру территории и численности находящихся там монахов Сковородского монастыря Новгородской епархии и возвёл его в следующий, более высокий и значимый в церковной иерархии, духовный сан архимандрита.

Вот, с этим человеком и предстояло нынче встретиться русскому императору Александру I, которого в последнее время всё чаще стали обуревать тревожные мысли об усиливающемся смятении в душах значительной части российского дворянства (в том числе, находящегося на военной службе), вызванном повальным увлечением молодых дворян мистицизмом, активно привнесённым в устоявшуюся жизнь России из Англии, Германии и Франции; причём, как не парадоксально это звучит, больше всех в сложившейся ситуации был виноват лично он.

Именно он, Благословенный император и самодержец Всероссийский, будучи молодым и легкомысленным, в самом начале своего царствования, широко распахнул то ли полуоткрытые, то ли полузакрытые его коронованными предшественниками бабушкой Екатериной II и отцом Павлом I «духовные ворота» своей великой страны перед масонскими учениями всех направлений, в небывалых доселе масштабах хлынувшими на просторы России и в сжатые сроки охватившими все большие города империи своими многочисленными «ложами» (с собственными таинственными уставами и антиправославными русофобскими литературными произведениями), вовлечение в которые его поданных, в последние годы, происходило сверхускоренными темпами.

Александр I, в юности сам попавший под влияние либеральных идей и мистических настроений, особенно усилившихся в Европе в период Французской революции, в первое время после своей инаугурации всерьёз планировал провести в России кардинально меняющие её национальный уклад жизни либеральные реформы и направить её духовную жизнь в русло максимального приближения к некой мистической «всемирной истине», рассматривая, при этом, в числе прочих, и возможность реального осуществления на территории империи проповедуемого европейскими масонскими ложами объединения всех существующих религиозных вероисповеданий с их традиционными обрядами в неком лоне «универсального христианства».

Однако, с возрастом и приобретённым с годами политическим и житейским опытом он, во многом, пересмотрел свои прежние взгляды и сначала постепенно свернул так толком и не начавшиеся промасонские либеральные реформы, а затем задумался и о негативных последствиях снятия им ранее всех ограничений в отношении деятельности на территории его империи постоянно множащихся мистических обществ с их непонятными тайными обрядами и неясными целями, приведших духовное состояние страны отнюдь не к тем результатам, на которые он рассчитывал.

Словом, ожидаемый им приход архимандрита Фотия оказывался для императора весьма своевременным и знаковым.

В это самое время уже подошедшего ко входу в императорский дворец архимандрита также не отпускали мысли о важности предстоящей встречи.

О ней Фотий узнал ровно в тот момент, когда после своего кратковременного пребывания текущей весной (по приглашению митрополита Серафима) в столичной Александро-Невской Лавре он стал планировать свой скорый отъезд в родную Скороводскую обитель. Именно тогда к нему обратился ряд близких к царю лиц с неожиданной просьбой отложить свой отъезд до возвращения в столицу временно отсутствовавшего там Александра I.

Фотием овладело искреннее недоумение по данному поводу. Он никак не мог понять главного – о чём ему говорить с императором! Но буквально ночью того же дня ему во сне явился Святой великомученик Георгий с повелением остаться в столице, и он послушно отложил свой отъезд…

Узнав о дате своей аудиенции с царём, архимандрит, перед столь знаменательной встречей, попросил помощи и заступничества у Пресвятой Богородицы в своей молитве перед её иконой в Казанском соборе и получил благословение древней иконой Нерукотворного Спаса от митрополита Серафима. Внутреннее решение о необходимости доведения до императора всей правды о засилии в стране тайных масонских лож, возглавляемых, в том числе, и лицами из самого близкого его окружения, было принято.

Фотий прекрасно осознавал то, чем может окончиться для него эта встреча, если император ему не поверит. Не так давно один из русских патриотов уже попытался предупредить российское общество о чрезвычайной опасности, исходящей от тайных мистических обществ, издав обличающую масонов книгу «Беседа о бессмертии души», и эта попытка закончилась для него весьма печально. Усилиями влиятельных масонов весь его труд был изъят и целиком уничтожен, а он сам был навсегда выслан из столицы в захудалый, на тот момент, Харьков. Однако, этот пример не остановил бесстрашного архимандрита.

Войдя во дворец и поднимаясь по его широким лестницам, Фотий принялся осенять крестным знамением как самого себя, так и все встречающиеся на его пути входы и проходы в другие комнаты, искренне полагая, что «здесь живут и действуют тьмы сил вражьих, и ежели оные, видя крестное знамение, отбегут от дворца на сей час его прихода, то Господь даст ему благодать пред лицом Царя и преклонит сердце императора послушать то, что на его сердце есть ему возвестить».

Продолжая на своём пути размышлять о важности возложенной на него Господом миссии, Фотий оказался перед дверями, которые при его приближении молча распахнули двое стоящих около них царских слуг в красивых ливреях. Архимандрит, замедлив на долю секунды свой и так неторопливый шаг, решительно вошёл в царские апартаменты.

Ожидавший его император находился в глубине комнаты и несколько в стороне от её входа. Он явно ждал, что Фотий первым делом подойдёт к нему и услужливо благословит его по церковной традиции. Однако, архимандрит, не обращая на «царя земного» никакого внимания, сначала неспешно осмотрелся и, найдя взглядом икону с образом Царя Небесного, висевшую на противоположной от императора стене, обернулся к ней лицом, потом, трижды покрыв себя крестным знамением, поклонился святому образу, и лишь затем предстал перед Александром I.

Император, изумлённый демонстративно смелым поведением знаменитого архимандрита, сотворившего честь Богу прежде, чем ему, и принципиально не отошедшего от положенного православного ритуала вхождения в чужое помещение, моментально попал под влияние своего харизматичного гостя. Он с почтением подошёл к Фотию и, принимая от него благословение, с христианским послушанием поцеловал протянутую ему руку, после чего благоговейно приложился к небольшому образу Спасителя, также протянутому ему архимандритом.

– Я давно желал видеть тебя и принять твоё благословение, отец Фотий, – произнёс, наконец, Александр I.

– Яко же ты хочешь принять благословение Божие от меня, служителя святого алтаря, то, благословляя тебя, глаголю: мир тебе, Царь наш! Спасись и радуйся! Господь с тобою будет! – сказал ему в ответ Фотий.

После этих слов император, почтительно взяв архимандрита за руку и вежливо показав место, где тому подлежит сесть на время беседы, самолично посадил последнего на широкий стул. Сам же, глядя Фотию прямо в глаза, сел напротив его настолько близко, что архимандрит сразу понял – разговор будет долгий и доверительный.

Фотий осенил себя и императора крестным знамением и приготовился к длительной беседе. Первым её начал Александр I. Он стал расспрашивать его о времени, проведённом последним в кадетском корпусе, где будущий архимандрит служил учителем Закона Божьего, и о годах его монастырской жизни. Фотий же, отвечая ему на его вопросы, попутно говорил царю о Святой Церкви, возрастающей опасности для православия и спасении души человеческой, ненавязчиво стараясь внушить тому надлежащую православному веру в силу Креста и крестного знамения.

– Не имеешь ли ты, отец Фотий, что-то особенное сказать мне? – неожиданно спросил архимандрита проникшийся к нему доверием Александр I.

– Никаких нужд земных для обители и себя я не имел и не имею. С нами Бог, а с Ним всё у нас есть! Единственное тебе нужно поведать, что для тебя паче всего нужнее: враги Церкви Святой и Царства Русского весьма усиливаются. Зловерие и соблазны явно и с дерзостью себя открывают. Как поток водный разливается всюду нечестие… Великий вред святой вере Христовой и царству твоему хотят сотворить тайные злые общества, но они не успеют. Бояться их нечего! Надобно лишь внутри самой столицы дерзость врагов, тайных и явных, в успехах их немедленно остановить! Господь с тобою, о Царь наш! Даётся тебе благодать и крепость. Всё можешь ты во славу Божию сотворить. Праведные скорбят, видя успехи врагов, но чают, что Господня десница воздвигнет тебя, Царь наш, защитить Церковь Святую и веру Христову! – взволнованно произнёс Фотий.

– Может, отец Фотий, у тебя есть и что-то более конкретное сказать мне о тайных врагах наших и действиях их во вред народу русскому? – задал очередной свой вопрос архимандриту внимательно выслушавший его император.

– Есть, о Царь наш! И, коли желаешь, то слушай! – всё также витиевато ответил ему архимандрит и тут же принялся взволнованно рассказывать не на шутку встревожившемуся Александру I ту правду о реальном духовном состоянии российского общества, которую ему, до него, никто не хотел или не решался говорить.