Текст книги "Правдивый ложью"

Автор книги: Валерий Елманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Едва я спустился с крыльца и уже вдел ногу в стремя, как сзади раздался чей-то голос:

– Дозволь слово молвить, княже.

Повернувшись, я увидел невысокого парня лет двадцати, очевидно из подьячих, который выжидающе смотрел на меня.

– Ну молви, – рассеянно произнес я.

– А вот два десятка рублев, что тобой обещаны, они как, токмо за лист, али словеса изустные тоже подойдут?

Я внимательно посмотрел на круглое плутоватое лицо с небольшой курчавой и столь же плутовато вьющейся бородкой. Зеленые глаза его светились в предвкушении удачи.

– Смотря какие словеса, – осторожно произнес я. – Иным верить…

– Напрасно ты так, князь Федор Константиныч, – попрекнул он меня. – Мне ежели что увиделось али услышалось, то я и чрез полгода и чрез год припомнить смогу, ежели постараться да поднапрячься, а тут всего два месяца. Кого хошь вопроси, всякий поведает, что ежели подьячий Еловик Яхонтов что сказал, так уж тут без обману. Вот слухай. – И принялся нараспев цитировать… список сотников моего полка.

Совпадало точь-в-точь. Правда, четверых уже не было, но о них он как раз знать не мог. Зато прочие один в один. К тому же сразу после этого он, не переводя дыхания, перешел… к моим десятникам.

Вот это да! Действительно, феноменальная память.

Он остановился, перевел дыхание и торжествующе заметил:

– А оное верстание мне довелось перебеливать аж в прошлое лето. – И небрежно осведомился, явно гордясь своим даром: – Далее сказывать ли?

– Лучше сразу о встрече посла, – предложил я.

– Изволь, – пожал плечами он и вновь, полуприкрыв глаза, начал перечень лиц, но едва дошел до встречающих у лестницы, как заметил: – Далее тяжко. Тут и впрямь поднапрячься надобно. – И застыл, выжидающе глядя на меня.

И тут не подвел. Все, что он сказал, в точности совпадало со словами дьяка из Посольского приказа. Не забыл он упомянуть среди встречающих «у коня» и самого Дорофея Бохина.

Впрочем, после фамилий десятников моего полка я уже этому не удивлялся, но баловать Яхонтова похвалами не стал, сдержанно заметив:

– Вроде бы пока все правильно говоришь.

– Вроде! – фыркнул он. – Мне ж оную сказку и довелось переписывать, потому все в точности… – И осекся, поняв, что проболтался.

– Да ты не смущайся, – ободрил я, – лепи дальше. – Заверив: – За князем Мак-Альпином обещанное не пропадает, а кому деньгу отдавать, мне все равно.

– Ну-у тогда… – протянул он неуверенно, но после некоторого колебания принялся цитировать дальше: – А на третьей встрече, большой, в сенях: боярин, князь Тимофей Романович Трубецкой, да дворенин Петр Никитич Шереметев, да с ним дьяк Сапун Аврамов, да дьяк Иван Салманов новой четверти. А объявлял посла государю боярин Семен Никитич Годунов. Того ж дни ел посол в Грановитой полате. А бояре ели: князь Иван Иванович Шуйской, да князь Тимофей Романович Трубецкой, да князь Василий Карданукович Черкасской… ^[28]

«Вот оно, – понял я. – Все-таки был там этот самый Иван Шуйский, которого Бохин обозвал почему-то Пуговкой. Или я тороплюсь?»

– …а в столы смотрели и сказывали ^[29]стольники. В большой стол ^[30]сказывал стольник князь Михайло Васильевич Шуйской-Скопин…

«Неужто тот самый? – удивился я. – Уж его-то точно надо выкидывать из подозреваемых, хотя вообще-то он ведь тоже Шуйский, хоть и Скопин. Значит, родич, только неизвестно кем доводится этим, что без приставки. А с другой стороны, чего я уткнулся в Шуйских? Не-эт, тут надо всех прикинуть…»

– …а в кривой стол сказывал стольник князь Андрей Иванович Хованской. А потчевать посла опосля ездил на посольской двор князь… – меж тем бойко продолжал цитировать Еловик.

– Значит, так, – оборвал я его на полуслове. – У меня память не такая, как у тебя, потому я и половины не припомню, так что напишешь мне все на листе и принесешь на… Никитскую. Знаешь, где там мое подворье?

– А как же. И подворье ведомо, и про Домнино с Климянтино, и про Ольховку, и про Кологрив, – отбарабанил он названия всех моих поместий. – Сколь четей земли да душ людских сказывать? – Пояснив: – Я ить не так давно тута, всего четыре месяца, а допрежь в Поместном приказе службишку нес, потому и памятаю про вотчины и поместья.

«Ну ничего себе! – вновь восхитился я. – Не-эт, с такой памятью ни в Поместном, ни в Разрядном приказе штаны протирать тебе, орел, ни к чему. Мне ты больше нужен. Куда и зачем, пока сам не знаю, но нужен». Но от дальнейшей проверки паренька-феномена отказался:

– Про души и чети в моих вотчинах не надо, без того верю. Пока обойдемся пропавшей сказкой. Завтра жду у себя.

– Я прямо враз опосля заутрени, – заверил Яхонтов.

– Нет уж, рановато, – поправил я. – Мне бы попозже.

Подьячий с опаской покосился на крыльцо:

– Позжее токмо к обедне, уж больно Витовтов строг.

– Дьяка боишься? – понял я. – Так ведь это дело поправимое. Переходи ко мне на службу, и вся недолга. Мне такие, как ты, нужны, так что не обижу.

Еловик замялся.

– Мне тута о прошлый год деньгу прибавили, – медленно произнес он. – Ныне в год двенадцать рублев положили, да еще, почитай, столько же праздничных ^[31]денег уплатят. – И заметил с гордостью: – Эдакую деньгу ни одному подьячему не посулили. Беда токмо, что лета у меня уж больно малые, но ежели далее послужу по чести, так, глядишь, летов чрез десяток…

– Насчет праздничных денег не обещаю, – решительно заявил я, – поскольку у меня иная привычка – одаривать только за отличие в службе. Как потопаешь, так и полопаешь. Зато на малые лета не гляжу и годовой оклад тебе сразу положу двадцать рублей. Хватит ли для начала?

Он радостно заулыбался, закивал, но потом вспомнил:

– А те двадцать, кои ты…

– Их, само собой, получишь, – успокоил я его и, услышав первый удар колокола – к вечерне, не иначе – заторопился. – Ступай да скажи дьяку своему, что тебя князь к себе забрал, а завтра жду на подворье со списком.

Теперь Никодим. Заждался небось.

Впрочем, раньше появляться мне не стоило. Поспел как раз вовремя, даже пришлось немного подождать, пока монах допишет.

Ох и почерк у него…

Буковки вкривь и вкось, слова друг от дружки не отделены, знаки препинания… О них он вообще не слыхал, включая точки. Хорошо хоть изредка встречались в тексте заглавные буквы – только по ним и понимал, что начинается новое предложение. Как он с таким почерком ухитрился дойти до завхоза – кажется, келарь означает именно это, – убей, не пойму!

Уже на середине первого листа мое терпение лопнуло окончательно, и я велел ему самому зачитывать текст.

Кстати, читал он так же, как и писал – то есть невнятно, путаясь и запинаясь, будто не его рука выводила эти загогулины.

До конца слушать не стал – очень уж красочными оказались подробности.

Нет, для Дмитрия самое то: угроза оглашения такого позора – это что-то с чем-то. Думается, будущий государь пойдет на очень многое, чтобы его избежать, но слушать про «розовое мяконькое тельце» и прочее было отвратно, так что я прервал его на середине.

– Убедился уже, что раскаиваешься, – хмуро пояснил я и махнул рукой, чтоб проваливал.

– В монастырь? – боязливо уточнил он.

– А куда же еще? – удивился я. – Конечно, туда.

Была у меня мыслишка, чтоб заставить его переписать свое раскаяние еще пару раз набело – сохранить один экземпляр не помешало бы. Но, чуть подумав, я решил отказаться. Одно дело припугнуть Дмитрия оглаской позора, а другое – и вправду предать эту дрянь публичному оглашению.

Все равно я на это никогда не пойду, так что зачем.

И вообще, для меня куда легче и проще взять в руки арбалет, засапожник или саблю – это гораздо честнее.

Дмитрий, конечно, поступил по-свински с Годуновыми и свое обещание, данное мне, нарушил, а с волками жить – по-волчьи выть, но ведь с волками, а не со свиньями. Выть я смогу, а хрюкать все равно не стану, поэтому пусть Никодим отправляется обратно.

– Теперь сиди и жди, что там царь-батюшка надумает, – мрачно добавил я. – Коль выйдет у меня унять его гнев, может и простить.

– А выйдет? – тоскливо осведомился он.

– Боюсь, навряд ли, – сокрушенно заметил я. – Уж очень он горяч да неистов. Потом-то, когда отведет на тебе душеньку да потерзает всласть, непременно покается и, ежели ты к тому времени жив будешь, может и простить.

– Ежели жив? – всхлипнул Никодим.

– Ну да, – подтвердил я. – А если нет, может, и свечку за упокой твоей грешной души поставит. Ты отца Кирилла с отцом Мефодием помнишь?

Монах быстро-быстро закивал, не в силах произнести ни слова.

– Их с ядом к государю подослали, да вовремя изобличили.

– И… что?

– Видел бы ты их потом. – И я несколько раз рубанул вдоль и поперек рукой, наглядно демонстрируя, что с ними сталось, после чего закатил глаза кверху и проникновенно заметил: – Так что тебе остается только одно: молиться да уповать на милосердие господне…

Так, с этим, кажется, все. Вон как поник. Да и меня почти не слушает – не иначе как размышляет о побеге. Значит, все в порядке, можно и по домам – хоть сегодня лягу спать пораньше.

Хотя стоп. Вот с этим у меня как раз не получится – предстояла еще одна встреча, на сей раз из приятных.

Глава 10

Итоги работы «Золотого колеса»

Еще до первого утреннего разговора с Никодимом я послал Медовика – одного из пятнадцати оставшихся в моем распоряжении спецназовцев – на Ильинку, на подворье купца Баруха бен Ицхака.

Вчера он там уже побывал по моему распоряжению, предупредив Емелю, чтоб сидел тихо и не высовывался, а сегодня Медовик должен был отыскать моего крупье и охранников, чтобы аккуратно провести ко мне в терем.

– Со всеми бумагами, – напомнил я еще раз на всякий случай.

Теперь мне предстояло выслушать, как обстоят дела в «Золотом колесе», чего удалось добиться, и… получить в руки очередную страховку.

Можно было бы поехать на Ильинку самому, как я собирался вчера, но неподалеку от дома Баруха расположен Посольский двор со здоровенной башней. Есть там сейчас кто-то или нет, неизвестно, так что лучше не рисковать.

Нет, меня, конечно, вряд ли кто заметит, тем более, насколько помнится, я сделал Баруху несколько заказов, так что благовидный повод для визита тоже имелся, да и кто увидит, с кем там в его хоромах встречается князь Мак-Альпин, с самим хозяином или…

Но тут добавлялся еще один нюанс – время. Не хотелось бы тратить несколько дневных часов, а все забрать и быстро-быстро укатить – выказать явное неуважение ребятам.

Они столько трудились, столько пыхтели, пусть с опозданием и только частично, но выполнили поручение, а я хоп-хоп и до свидания.

Нет уж.

Вот и получалось, что самый оптимальный вариант – им самим вечером приехать на Никитскую и дождаться меня. Тогда и день останется незанятым, и времени для общения хоть отбавляй.

Прибыли все трое, и не только они, но еще и Барух, с которым мне тоже нужно было переговорить, в том числе и насчет моих обещаний.

Купца я обнимал вежливо, лишь символизируя радость от встречи и уважение, а вот со следующим уже не церемонился, схватив его в охапку, но немного не рассчитал.

От ответного крепкого объятия могучего Оскорда у меня даже что-то хрустнуло. Немудрено: парень ростом даже чуть повыше меня, а сравнивать ширину плеч и вовсе не хочется – очень уж оно не в мою пользу.

Второй из охранников, по имени Жиляка, был как раз невысок, да и габаритами он не блистал, но я-то помнил, что в рукопашном бою он даже с Оскордом дрался на равных – обманчив вид у парня.

Зато его можно было обнять без боязни.

Ну и Емеля.

Кажется, пребывание в Речи Посполитой пошло пареньку на пользу – эвон как раздался. Животика, правда, не отрастил, но все идет к тому. Не иначе как игнорирует мои советы не забывать тренировки.

Ладно, замечания в сторону – не к месту они сейчас.

Разумеется, после крепких объятий по поводу встречи я повел было всех за стол, но Барух сразу предупредил, что он весьма ненадолго, ибо все дела, дела, а потому пришлось начать именно с него, и мы втроем, включая Емелю, перешли в мой кабинет наверху.

Охранники в трапезной тоже не остались – повинуясь повелительному кивку Емели, они поднялись вместе с нами и заняли привычные, по всей видимости, места по бокам от двери.

– Деньга большая, а потому опаска не помешает, – пояснил мой крупье непривычную для меня предосторожность.

– Вообще-то в моем терему… – начал было я, но потом махнул рукой.

И впрямь, пусть себе постоят, какая, в конце концов, разница, где именно им скучать – тут, в коридоре, или в трапезной.

– Помнится, твой батюшка мудро советовал моему отцу установить в подобного рода помещении, где решаются важные денежные дела, двойные двери от подслушивания, – первым делом заметил Барух, едва войдя в комнату.

Вот, блин, конспираторы. Ну ладно, сглотнем.

– Исправлюсь, – кивнул я и осведомился, не сдержав иронии: – Судя по принятым мерам предосторожности, можно подумать, что речь пойдет тысячах о двадцати – тридцати, не меньше.

– Значительно больше, – вежливо поправил меня Барух.

Я опешил.

– Сорок три тысячи, – тут же гордо отрапортовал Емеля и довольно улыбнулся, глядя на мое обалдевшее лицо.

– И впрямь изрядно, – выдавил я, когда ко мне вернулся дар речи.

– Мы, правда, бумагами привезли, – несколько виновато поглядывая на меня, пояснил мой крупье, – но Барух Ицхакович сказывал, так проще, а тут, мол, все выдаст без обману. – И суетливо метнулся открывать знакомую – как же, помню, сам заказывал – шкатулку с тройным дном.

Купец властно поднял руку, останавливая моего парня, и продолжил пояснение сам:

– Я выдал им бумаги с взаимным учетом долговых обязательств на Русскую компанию ^[32], каковая должна…

И понеслось.

На второй минуте замысловатого расклада Баруха я понял только одно – банковское дело в начале семнадцатого века хоть и не достигло заоблачных высот двадцать первого века, но само по себе поднялось настолько, что мне этих сверкающих вершин уже не увидать.

Я и тут в дядьку уродился.

Нет, если как следует прищуриться, то бишь пару-тройку дней внимательно послушать того же Баруха, вникая в суть, – думается, освою, вот только снова все упирается в нехватку времени. Как-нибудь потом – обязательно, но сейчас…

Однако и выказывать себя стоеросовой дубиной в присутствии собственного ратника, который – вот удивительно – вроде бы частично понимал Баруха, не хотелось. Потому пришлось изображать компетентного человека, которому все эти обязательства, векселя и взаиморасчеты – семечки.

Но терпения хватило ненадолго, поэтому к исходу пятой минуты я перебил купца, использовав тот же прием, что и во Пскове:

– Ты уж прости, почтенный Барух бен Ицхак, но я и без пояснений испытываю к тебе глубочайшее доверие, о чем уже как-то имел удовольствие сообщить, а потому давай ограничимся кратким итогом. В настоящее время где мне получить по бумагам эти деньги?

– Три тысячи у меня, но они уже привезены на твое подворье, – начал купец, но был вновь перебит нетерпеливым Емелей:

– Мы сами считали по весу, а опосля опечатали, так что без обману…

Барух поморщился, с упреком глядя на торопыгу, но продолжил:

– Остальные сорок в Русской компании. Представляющий ее в Москве Джордж Гафт осведомлен о выплате и готов в любой день и час выдать означенную сумму либо самому князю Мак-Альпину, либо любому иному лицу. Разумеется, во втором случае при наличии соответствующих доверительных бумаг.

И куда мне девать столько денег? Разве что на Казенный двор, но там на них быстренько наложит лапу Дмитрий. Нет уж, мы как-нибудь сами управимся.

– А они могут пока храниться у англичан?

– Разумеется, – подтвердил Барух. – Более того, я на всякий случай сразу предусмотрительно оговорил это, и они обязались выплачивать по одной московке с рубля за каждый полный месяц хранения. Теперь надлежит лишь все оформить должным образом, чтобы не возникло заминок с выплатой денег вами в Речи Посполитой.

– А зачем? – удивился я. – Вот же Емеля. Он на днях отправится обратно и распорядится, чтобы деньги из «Золотого колеса» отдали тебе, а уж ты сам раздавай их представителям этой компании или кому хочешь.

Барух вздохнул, глядя на меня как на несмышленыша, и принялся пояснять зачем.

Словом, пришлось заняться составлением бумаг, с которыми мы, правда, управились быстро. Засвидетельствовали мою подпись все трое – Емеля и оба охранника, после чего купец безмолвно уставился на Емелю, и тот, послушно кивнув, вышел.

Дождавшись, пока за ним закроется дверь, Барух повернулся ко мне:

– Я полагаю, что твое обещание о предоставлении беспошлинной торговли в силе?

– Обижаешь… – укоризненно протянул я.

– Я понимаю, что сейчас твое положение, равно как и положение достопочтенного Федора Борисовича Годунова, слишком туманно и зыбко, но все-таки хотелось бы услышать хотя бы приблизительно, когда это случится.

– Примерно через год, – медленно произнес я, но, заметив легкую тень неудовольствия, пробежавшую по лицу Баруха, – не сумел сдержаться купец, добавил: – Я приложу все усилия, чтобы это произошло гораздо раньше, но, как ты сам сказал, сейчас у нас все слишком туманно и зыбко, а потому…

Барух вновь оглянулся на дверь и, понизив голос, спросил:

– А долги Дмитрия, если он окажется не в состоянии их выплатить, мне будут возвращены?

Я невольно усмехнулся.

Нет чтобы сказать напрямую: «Если нынешнего государя грохнут и на престол сядет Годунов, отдаст ли он деньги?» Вроде у меня тут ни к чему опасаться чужих ушей, но все равно осторожничает купец.

Однако тот мою усмешку истолковал превратно, даже побледнел от испуга. Пришлось поспешить успокоить и заверить, что все деньги в размере тридцати тысяч плюс немалые проценты будут выплачены сполна.

Честно говоря, платить еще и за этого гаврика – перебор, хотя, с другой стороны, кто бы ни был плательщиком, а отдавать их в любом случае будут из царской казны.

– И еще одно, – заметил купец. – Насколько мне стало известно, Джордж Гафт завтра вместе с английским послом Томасом Смитом собирается самолично навестить Годунова, дабы испросить новые льготы для Русской компании.

– Он, очевидно, не знает, что завтра у царевича перезахоронение тела его отца, царя Бориса Федоровича, – вовремя припомнилось мне.

– Думается, что он знает это, – не согласился Барух. – Он вообще многое что знает – его доверенные люди из компании имеют весьма обширную сеть агентов. Более того, он даже заранее узнал, что царевича собираются… – И замялся.

– Даже так? – протянул я, задумчиво вертя на пальце перстень с геммой, подаренный мне за Стражу Верных еще Борисом Федоровичем. Рдеющий в углублении на густо-красном камне – уж не знаю, рубин это или лал – двуглавый орел, мирно сложивший крылья, чуточку отливал фиолетом. – А это точно? – Я постучал по его клюву.

Орел промолчал, а купец пожал плечами.

– В этом мире вообще ничему нельзя верить полностью, но мне так кажется… Иначе зачем бы Смит, как сообщил мне… – Он замялся и после паузы уклончиво сказал: – Одно доверенное лицо… наутро тогодня заторопился со своим отъездом? Объяснение только одно: он решил как можно быстрее сообщить королю Якову важную новость об убийстве царевича.

– Но не уехал. – Я погладил сложенное орлиное крыло.

– Не уехал, потому что Федор Борисович остался жив, и Смит, по всей видимости, решил выждать и посмотреть, чем все закончится. Это же… лицо сообщило мне об их завтрашнем визите. Полагаю, что они сознательно выбрали именно этот день. Печаль расслабляет, следовательно, легче всего будет добиться согласия на новые льготы.

Звучало логично, но… грязновато. Я понимаю, бизнес и все такое, но хоть что-то святое должно оставаться у этих английских торгашей. Ладно, Гафт, а ведь этот Смит и не купец вовсе, а посол…

– Но мне бы хотелось предупредить тебя, как доверенное лицо Федора Борисовича, что для Руси эти льготы окажутся чрезвычайно невыгодными, даже если посол станет уверять в обратном.

– Оно и понятно, – согласился я. – То, что выгодно для одной стороны, обязательно убыточно для другой.

И снова тень по лицу собеседника – на сей раз скользнуло удовольствие. Понятно, значит, англичане не только его деловые партнеры, но одновременно и конкуренты. Что ж, мы завсегда рады помочь, особенно если это выгодно и для нас.

– Но Дмитрий Иоаннович может быть иного мнения, – осторожно заметил Барух.

– Постараюсь, чтобы оно совпало с моим, – заверил я, и тут меня осенило.

Так вот же передо мной стоит готовый союзник во всех торговых делах, можно сказать, тайный советник. Его не надо ни уговаривать, ни что-то обещать, ибо все, направленное против англичан, выгодно как ему, так и нашей стране.

Конечно, сейчас, что бы он там мне ни понаписал, внедрить в жизнь получится навряд ли, но если смотреть вдаль, на перспективу…

В конце концов, меч будущего куют в кузнице настоящего.

К тому же не исключено, что кое-что я вполне сумею воплотить в жизнь, когда мы с Федором приедем в Кострому.

Что такое восточные и северо-восточные земли, даже с учетом неоткрытых месторождений Урала? Это пушнина, которую так любят в Европе. Вот мы и займемся ею, только попытаемся управиться сами, совместно с Барухом, без посредничества уроженцев туманного Альбиона.

Значит, пора приступать к наметкам нашего союза…

– Раз уж мы завели речь о Русской компании, – заметил я, – то напрасно почтенный Барух бен Ицхак скромничает и ограничивается только рекомендацией о непредставлении им новых льгот. Если призадуматься, у англичан и с уже имеющимися тоже изрядный перебор…

Деловой разговор о том, что можно отменить, да и не только в отношении них – оказывается, есть еще шведы и голландцы, у которых тоже хватает разных привилегий, закончился к взаимному и глубокому удовлетворению обеих сторон.

В итоге купец пообещал мне заняться этим вопросом детально, когда я предоставлю в его распоряжение все указы, которыми цари даровали английским и прочим торговцам то или иное, и изложить мне все соображения в письменном виде и, донельзя довольный, напомнил:

– Я исполнил некоторые заказы достопочтенного князя, но, памятуя о нашей дружбе, прошу принять их от меня в дар. – После чего, выглянув за дверь, попросил моих ребят принести доставленное.

Подарки превзошли мои ожидания.

– Пришлось изрядно потрудиться, – скромно подчеркнул Барух свои хлопоты, – но мне все-таки удалось их приобрести.

Вроде бы и мелочь – два пятидесятифунтовых мешка чая и четыре таких же по весу, но куда меньше по размеру мешка с кофе, но обрадовался я им сильно.

Однако, как выяснилось, этим дело не исчерпывалось. Купец, улыбаясь, широко распахнул дверь, и пыхтящие от натуги охранники, в одночасье ставшие грузчиками, втащили здоровенный длинный, не меньше полутора метров, сверток, тщательно укутанный множеством тряпок.

После того как их убрали, передо мной предстали часы.

Нет, неправильно. Куда вернее им подходило иное название: «произведение искусства». Серебряные башенки сверху обрамляли циферблат, который был сделан под русское счисление времени, то есть на семнадцать часов.

Внизу под ним имелось углубление, из которого, как сразу поспешил пояснить купец, каждый час будет выезжать всадник в рыцарских доспехах, салютуя мне высоко поднятым копьем, а каждые полчаса – пеший ратник.

Пока завели, пока полюбовались ратником, а затем всадником, как по заказу звякнули колокола на Иване Великом, так что мы тут же установили точное время.

Сразу после этого купец поспешил откланяться, даже не оставшись поужинать.

Впрочем, последнее понятно. Трефная христианская пища и все такое прочее, так что я не особо и настаивал.

– Ну что, мои бравые удачливые бизнесмены, – хлопнул я в ладоши, проводив Баруха. – Пора и за стол. С прочими бумагами мы торопиться не будем, – остановил я Емелю, когда он было засобирался ринуться наверх, где осталась лежать шкатулка.

Последняя по счету страховка – копия договора короля Сигизмунда, или, как тут его называют, Жигмонта ^[33]с Дмитрием и выяснение насчет католической веры будущего царя могло теперь и подождать.

– Вначале поедим, а ты пока не спеша изложи все на словах – как обустроились и вообще. Если что упустишь – Оскорд с Жилякой дополнят.

Емеля ревниво покосился на согласно закивавших охранников казино – уступать пальму первенства в столь важном деле он явно не собирался – и принялся за обстоятельный рассказ, стараясь ничего не упустить, так что Оскорду и Жиляке оставалось только время от времени кивать и поддакивать.

Поначалу ребята, как я и рекомендовал, лишь приглядывались к посетителям, особенно из числа азартных, действуя строго согласно моим инструкциям, то есть не привлекая к себе излишнего внимания.

Через час работы у колеса очередной крупье менялся, на что народ, увлеченный игрой, вообще никак не реагировал, и выходил в соседнюю комнату, где старательно вписывал в лист все данные на очередного ясновельможного пана, каковые до него донеслись.

Получалось немного: имя да фамилия, ну изредка должность и чем занимается, а также семейное положение, что тоже весьма редко – за игорным столом о женах не разглагольствуют.

Однако хватало для начала и этого. Остальное доделывал Кузьмич, который первое время только тем и занимался, что наводил справки о юном Николае Потоцком, безудержном в игре Яне Конецпольском и прочей «золотой молодежи», заглянувшей попытать счастья в это заведение.

Словом, все как я учил.

Не преминули они воспользоваться моими советами по налаживанию добрососедских отношений с католической церковью.

Да им и деваться было некуда – дом располагался неподалеку от рыночной площади, и с одной его стороны высился здоровенный костел Святого Франциска, а с другой – каменная громада костела Святой Троицы, выстроенной доминиканцами ^[34].

Словом, чтобы поддерживать мир и лад, Кузьмич пригласил для поддержания порядка, а также для утешения в пух и прах проигравшихся шляхтичей представителей обеих конкурирующих организаций, которые стали регулярно получать от «Золотого колеса» пожертвования в размере тридцати золотых дукатов ежемесячно.

Получать и… помалкивать в тряпочку.

Спустя месяц слухи о новой увлекательной забаве, а также о том, как неслыханно повезло нищему Яську с урочища Трех Дубов и Томашу, который проживает близ Бобрового ручья, которые пришли в это заведение с единственным серебряным грошем, а ушли с кошелем, туго набитым злотыми, а то и дукатами, расползлись не только по городу, но и по всей Речи Посполитой.

Разумеется, удрученных тем, что вчистую проигрались, было неизмеримо больше, чем счастливчиков – на то она и рулетка, но как быть, если любая попытка дебоша жестко пресекалась дюжими расторопными слугами, способными в одно мгновение скрутить буяна?

Впрочем, до кулаков со стороны гостей доходило редко – придавленные внезапно обрушившимся несчастьем в виде пустых карманов, они, как правило, впадали в уныние и не особо возмущались.

К тому же между столами все время прохаживался здоровенный и весьма красноречивый монах-доминиканец в своей белой рясе.

Или францисканец ^[35], в черной.

Или оба сразу.

Словом, два психолога и утешителя страждущих душ неудачников.

Они-то и увещевали тех, кто с удивлением обнаруживал, что в совсем недавно весьма упитанном кошеле уже пусто, а приобретенные на входе фишки исчезли, перекочевав к крупье.

Играть же в долг дозволялось весьма и весьма немногим.

Цепкий взгляд монахов не только четко фиксировал страдальцев, вот-вот готовых вспылить, но и успевал заметить, на каких святых тот ставил, чем они пользовались, причем бессовестно злоупотребляя.

Вообще, слушать Емелю было одно удовольствие. Чего стоили одни только диалоги между монахами и проигравшими шляхтичами, которые он воспроизводил передо мной на разные голоса.

– Но я ведь ставил на святого апостола Фому. Всю жизнь мне говорили, что он покровитель не только моего рода, но и меня самого, – рыдал на могучем монашеском плече несчастный, а тот, утешая его, приговаривал:

– Сын мой, но ты сам посуди, кто в церковной иерархии главнее – апостол Фома или же сама Дева Мария, на каковую и выпал жребий шара. Тебе надлежало подумать как следует, так что винить тут некого, – увещевал проигравшегося доминиканец отец Александр.

Новый бросок, новые неудачники, но тут как тут францисканец отец Исидор, который тоже за словом в карман не лез:

– Да, ведомо мне, что апостол Петр – один из любимцев Христа, но ты забыл, что ныне пятница, а этому дню покровительствует апостол Варфоломей, на которого и выпал жребий.

Следующий прислушавшийся отчаянно махал рукой и ставил остаток фишек на Варфоломея и… проигрывал, но отец Исидор и тут не терялся:

– Завещал господь делиться, потому и сей апостол не возжелал брать все себе, оставив малую толику святому Христофору.

Или еще вычурнее:

– Ныне уже вечер, а в такие часы наиболее силен Иоанн Креститель, который и даровал знающим это людям выигрыш.

Трудились они не безвозмездно.

Помимо обычной мзды в размере золотого дуката, которая каждый вечер шла в их орден, при условии что он проходил без буйства проигравших игроков, они имели и кое-что для себя. Перепадало им от счастливчиков, щедро жертвовавших от своего выигрыша мелкую фишку, а то и две-три, дабы удача от них не отвернулась и впредь.

Кстати, мои парни не только свято чтили полученные от меня инструкции, но и работали творчески, внося свое.

Так, приметив, что вид проигравших несколько настораживает новых посетителей – очень уж он безутешный, в конце второго месяца работы «Золотого колеса» они пристроили к дому вторую лестницу с крыльцом, причем сделали ее с другой стороны дома.

Правда, везунчики, в целях рекламы, по-прежнему покидали заведение через парадный вход – пусть прочие смотрят и завидуют.

Через задний выход выдворяли и особо буйных панов.

Бывали такие, на которых увещевания монахов не действовали, и они, невзирая на отсутствие оружия – вход с ним воспрещался, – кидались с кулаками на крупье.

Вот их-то и брали в оборот дюжие слуги. В отличие от балагуров-монахов они были молчаливы, но зато расторопны – скручивали в один момент и тут же, заломив руки, вежливо выводили из дома.

Ну а если следовали возмущения некоторых прихожанок, чьи мужья просаживали злотый за злотым, рассчитывая на удачу, то святая католическая церковь гасила их в зародыше.

Нет, впрямую, естественно, она «Золотое колесо» не одобряла, но и с осуждением не торопилась, справедливо указывая, что никто никого к игре не принуждал. Да и вообще, кто ведает – возможно, проигрыш был не чем иным, как божьим знаком. Вот если бы проигрывались все сплошь и рядом – дело иное, но есть и счастливчики. Получается, что в данном случае господь прямо указывает на то, что Янек, Стасик или Лешек успели изрядно нагрешить, потому с ними и приключился сей конфуз.

Не помогало и обращение напрямую к краковскому епископу отцу Бернарду.