Текст книги "Найти себя"

Автор книги: Валерий Елманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 9
Бои местного значения

Поначалу я даже не понял, в чем дело. Беснующаяся толпа жителей деревни, истошные выкрики и вопли, топор в руках Степана, яростно вгрызающийся в дверь избушки бабки Марьи, Осина, деловито обкладывающий соломой стены хибары...

Какая-то фантасмагория.

Когда я подъехал, никто даже не обернулся – настолько все были увлечены одним-единственным неистовым желанием поскорее добраться до запершейся изнутри хозяйки «пахучего» домика.

Торопиться было ни к чему. Я и Ваньшу осадил, когда тот попытался раскрыть рот. Надо вначале оценить обстановку, а уж потом встревать.

Спустя минуту нас заметили и стали понемногу оборачиваться. Выкрики почти прекратились, но заблуждаться не стоило – это лишь передышка.

– Что за шум, а драки нет? – громко спросил я, подойдя вплотную, и, прищурившись, обвел суровым взглядом стоящих передо мной.

– Драка будет, дай токмо добраться до проклятущей,– прохрипел Степан, вновь всаживая топор в дверь.

– Проклятущей? – повторил я все таким же холодным и невозмутимым тоном.– Ну-ну. Давно ли она проклятущей для вас стала?

– А седмицу назад, егда она свою зловредную душу выказала да лошаденку у Гаврилы потравила,– встрял Осина.– Да ежели бы у его одного. Вчерась еще две пали – у меня и у Ваньши Меньшого.

– Как?! – растерянно ахнул тот и вылез из-за моей спины.– Как же мне без Зорьки быть-то?

– И без коровушки нашей, без Ласкуши,– тихо произнесла жена Ваньши Капа, стоящая в толпе.

– И она, что ль, слегла?! – ужаснулся Ваньша.

– Легла, да больше не встанет – навеки,– тоскливо ответила Капа, и слезы потекли по ее впалым смуглым щекам.

– А бабка Марья при чем? – вмешался я.

– Да как жа. Видали ее, егда она ближе к ночи в лес подалась,– зачастил Осина,– а там и волки, и прочее зверье – небось любого бы задрали, а она целым-целехонька. Опять же что доброму человеку в лесу ночью делать? А ведьме самое времечко для ее черных дел. И было енто прямо пред тем, яко коровенка у Гаврилы сдохла. Вота и помысли.

– А кто видал? Ты небось? – осведомился я.

– Баба моя. У ей, горемычной, пузо с вечера схватило, вот она и бегала бесперечь на двор да приметила. А спустя два дни и вовсе богу душу отдала. Енто ей ведьма и сделала, чтоб, значитца, не выдала. Да токмо промахнулась она – успела Маланья мне обсказать.

– Пришла бы ко мне поутру, я б ей корешков дала, ныне здоровехонькой была бы,– раздался из-за двери глухой голос.

– Ты ишшо гово́рю[25]25
  Г о в о́ р я – разговор.


[Закрыть] вести учала, бесстыжая?! – возмутился Осина и зло заметил: – Ну ништо. Недолго уж тебе осталось. Счас мой малец огонь в печке разведет да головней принесет, ужо подогреем кости стариковские.

– У кого еще коровы пали? – спросил я и помрачнел.

Не надо было спрашивать. Да разве ж я знал, что полегло больше половины и осталось всего три, включая ту, что стояла в хлеву у Матрены. Это тоже не преминули поставить в вину бабке Марье – мол, девчонку в учение себе взяла, потому и коровенку пощадила.

– А про добро, которое она для вас сделала, уже забыли? – осведомился я.– Мне вот, к примеру, она жизнь спасла – это как?

– Потому и спасла, что своей ворожбой бесовской все наперед изведала – и яко ты хлебца у купцов прикупишь, и опосля подсобишь. Ей, чай, хошь и ведьма, а тоже исти хотца,– не уступал Осина, чувствуя за спиной молчаливую поддержку остальных.– И в лесу-то, в лесу, она тож приметный следок оставила.

– Так ей что, по воздуху летать?! – возмутился я.– Следок как раз иное доказывает – человек она, обычный человек, только травы ведает.

– Дак потому она пеше и возверталась! – торжествующе завопил Осина.– Метлой-то за дерево зацепилась, дак там она и зависла, на дереве!

– Ты сам эту метлу видел? – недоверчиво уточнил я.

– А то! – ухмыльнулся Осина.

Сказано было настолько убедительно, что возражать и спорить я не решился, иначе он может предложить пойти посмотреть всем вместе, и если там на дереве и впрямь что-то зависло, то...

Но что там могло оказаться? Не пойму. Ладно, потом.

Я оглянулся. Ваньши сзади уже не было. Не поверив жене – уж больно велико горе,– он бежал в сторону своего дома, чтоб лично убедиться в постигшем его несчастье. Ну и ладно. Обойдемся без него.

– Пока я сам с бабкой Марьей не поговорю, трогать ее не позволю,– коротко сказал я, обрезая дальнейший демократический диспут со свободным высказыванием мнений всеми сторонами, и жестко уточнил: – Никому. Но разговор долгий будет, а вы вон распалились все. Пока ждать будете, стоя на ветру, прихватит да заболеете, а потом опять ее винить станете. Потому идите-ка лучше по домам да ребятишкам поесть приготовьте и сами перекусите – время-то к вечеру.

– Чего кусать-то?! – визгливо завопил Осина, которому такая отсрочка явно пришлась не по душе.– Твое, что от купца, два дня назад подъели, а ныне ни молочка налить, ни...

– Зато хлеб есть,– оборвал его я.– Ну-ка, Гаврила, ты посильнее прочих. Принеси с саней мешок с хлебами. Я как чуял, побольше прихватил, так что по караваю на каждый дом хватит.

Расчет был верный. Можно сказать, испытанный веками и известный со времен Рима. Голодный человек – злой человек. Раздражительный, всем недовольный, шуток не понимающий и вообще... Значит, первым делом надо накормить – пусть подобреют. Хоть и немного. Правда, в том же Риме вдобавок требовали еще и зрелищ, но тут уж перебьются – сразу два удовольствия вредно для русского организма, тем более столь ослабевшего.

– Да еще муки полтора десятка мешков привез,– метнул я в толпу еще один соблазн,– как раз на каждого по половине причитается. Степан, у тебя сколько детишков?

– Ныне шестеро осталось,– глухо отозвался тот,– не дожила меньшая до мово приезду. А ныне, коль без молока, то и ентим недолго уж мучиться.

Я скрипнул зубами. Да что ж такое – о чем ни спроси, только хуже выходит. Вот невезуха.

– Бог дал – бог взял,– каменно откликнулся я,– стало быть, тебе с учетом жены и тебя самого причитается ровно четыре мешка. Вон забирай любые.– И уже в спину пошатывающемуся от тяжести Степану добавил: – Да чтоб голодным ко мне не возвращался.

Быстро и сноровисто управившись с остальными, я попросил Гаврилу отвезти сани с оставшимися двумя мешками на двор к Матрене и отогнать лошадь к Ваньше, после чего, взвалив на плечи последний мешок, двинулся к бабке Марье.

– А-а-а! – раздался за спиной дикий вопль.

Я обернулся. Прямо на меня летел Ваньша, успевший оценить масштаб постигшей его катастрофы и жаждущий срочно отмстить за нее. Я успел пододвинуться, давая дорогу, и в то же время исхитрился подставить ногу, отчего Меньшой кубарем полетел в снег. Боевого пыла это падение в нем не остудило, поэтому пришлось скинуть мешок с плеч и навалиться сверху на обезумевшего от злости мужика.

– Пусти, черт здоровый,– пыхтел тот подо мной.

– Вначале охолонись,– невозмутимо заметил я.

– Пусть, анчихрист, все одно я до ей доберусь, не удержишь! – ревел Ваньша.– Пусти, чижолый жа.

– Ага, тяжелый,– согласился я. Быстренько перекинув килограммы в пуды и округлив, я даже уточнил: – Во мне четыре с половиной пуда, да еще с гаком.– И навалился посильнее.– Чуешь гак?

– Ой, чую,– прохрипел Ваньша.

– То-то. Вот так и буду на тебе лежать, пока не угомонишься.

– Пусти, ребра трешшат.

– Только если пообещаешь, что сразу назад вернешься.

– А как же коровки? – уже жалобно взывал Ваньша.

– Ты думаешь, что, если сейчас начнешь ломиться в дверь к бабке Марье, твои коровки оживут? – осведомился я.

– Дык жалко же!

– И мне их жалко,– согласился я.– Вот ты убежал и не слыхал, что я остальным поведал. А сказал им так: «Вначале сам с ней обо всем поговорю и, если она виновна, ей-ей, лично подпалю проклятую. Но потом, после разговора».

– Так она тебе во всем и покаялась,– хмыкнул Ваньша, начиная понемногу успокаиваться.

– Если будет молчать, я из ее кожи своей саблей ремней настругаю, тогда небось заговорит,– зловеще пообещал я.– И рука не дрогнет, потому как...– я припомнил слова Осины и процитировал их почти дословно,– супротив обчества никогда не пойду, заступался за него и впредь заступаться стану. Понял ли?

– Так уж и настругаешь? – усомнился Ваньша.

– И рука не дрогнет,– сурово заверил я.– Не веришь? А хошь покажу?

– Как енто? – не понял он.

– А на тебе,– ехидно пояснил я.– Да не боись, ты же невиновен, потому я вот только с плеч пару коротких полос срежу и все.– И добавил: – Из чужой спины ремни стругать – одно удовольствие, у самого-то ничего не болит.

– Да ты че?! – возмутился Ваньша.– Как ета не верю?! Очень даже верю. Я и допрежь того тебе завсегда верил – вспомни-ка! И что ты завсегда за обчество – тоже верю. Эвон сколь добра для нас сотворил.

– Во всем веришь? – уточнил я.

– Да во всем, во всем. Пусти, а то дышать уж нечем!

– Ну тогда иди домой,– велел я, слезая с Меньшого.

Некоторое время я на всякий случай смотрел ему вслед и, лишь когда тот протопал чуть ли не полпути, пробормотав вполголоса: «Правильной дорогой идешь, товарищ. Так и чеши», взвалил на плечо мешок и двинулся к избушке.

Дверь ее была уже открыта, а в проеме стояла бабка Марья.

– Стало быть, ремни резать идешь,– прищурившись, негромко произнесла она.

– Ты, бабушка, слышала звон, да не поняла, где он,– возразил я.– Мною как сказано было – если молчать станешь. А зачем тебе молчать, коли мы лучше сядем рядком да поговорим ладком.– И уточнил: – Мне что, так и стоять тут с мешком? Вообще-то он тяжелый.

Старуха пододвинулась, освобождая проход, но, не утерпев, заметила:

– А коль молчать стану? Неужто за саблю ухватишься?

– Не-е,– благодушно ответил я.– Мне проще тебя защекотать. Небось боишься щекотки-то?

– Не боюсь,– хмуро ответила бабка Марья.

– Вот странно, а мне рассказывали, что ее все ведьмы боятся,– удивился я.– Получается, что ты не ведьма, а добрый человек, а раз так, тогда зачем мне из тебя ремни резать? Да и не умею я с этими ремнями, если честно признаться. Куда мешок-то ставить?

Старуха небрежно махнула рукой:

– Тут прямо свали, в сенцах.

Кряхтя от натуги, я скинул его с плеч, похлопал по одежде рукавичкой, сметая мучную пыль, но рта по-прежнему не закрывал:

– Ремни – дело серьезное, тут навыки нужны. Чтоб их освоить, надо на ком-нибудь другом вначале опробовать. Ну, скажем, на козле. Весьма подходящая скотина. У тебя, бабушка, есть козел?

– Сам же ведаешь, что нетути, так почто вопрошаешь? – проворчала старуха.

– Плохо,– посетовал я,– у каждой приличной и уважающей себя ведьмы должен быть козел, ибо в него больше всего любит вселяться сатана. Спрашивается, в кого ему вселяться, если козел отсутствует? Вывод: он к тебе тогда вообще не придет. И что делать станешь?

– Словоблуд ты, вот что,– усмехнулась старуха,– твой батюшка и тот столь резв на язык не бывал николи.

– А я у него научился, а потом еще и своего поднабрался. Вот в совокупности и получилось вдвое больше. Диалектика,– развел я руками, но, зайдя в избу и плюхнувшись на лавку, мгновенно переменил тон на более серьезный.– А теперь сказывай, только не мешкая, отчего вся скотина передохла. А то народ соберется, а мне и ответить нечего.

– Не вся,– поправила меня травница.– Но скоро мор и до прочих доберется. А отчего... Я их еще летось упреждала – нечего к Змеиному вражку хаживать. И место гиблое, и травки там дурные встречаются, худо от их скотине будет. Но они ж сами с усами – вражек близехонько, а подале им топать лень, да и трава там на загляденье – высокая, сочная. Вот тебе и накосили.

– Траву в овраге? – усомнился я.

– Да нет, енто я так сказала. Лужок близ него есть – там они ее сбирали.

– А у Матрены почему жива?

– Поумнее прочих, потому и жива. Я ей опосля еще раз про пакостные травки поведала да ишшо показала, вот баба и прислушалась – взяла и выбрала их из сена, да потом не ленилась: каждую охапку допрежь того, как корове кинуть, сызнова проглядывала – не упустила ли.

– А что за травы? – поинтересовался я.

– Тебе на кой? – насторожилась старуха.– Они сами-то и в пользу пойти могут, ежели их чуток да с иными вместях. Вот токмо скотине...

– Нет, я о другом,– перебил я ее.– Ядовитые – понимаю. Но не могли же они одновременно всем коровам попасться. Как-то оно...

– Одна другой рознь. Вот, к примеру, трава хвощ. Ежели разок, другой, третий дать – вовсе ничего не будет. А месяцок пройдет – скотина с боков спадет, молока помене даст, потому как скапливается у ей в брюхе отрава[26]26
  На самом деле хвощ содержит не отраву, а ферменты, разрушающие витамин В₁. Симптомы указаны верно.


[Закрыть].

– Так что, они такие глупые, что ли? – вновь не понял я.– Ведь не первый раз они там сено косят. Тогда коровы раньше бы сдохли – в самое первое лето.

– Сказываю же: им скопиться надо, чтоб поболе. В прошлые лета они там так густо не росли, вот коровы и перемоглись. Да и не в хвоще одном дело. Тамо и прочих в достатке. Иные и вовсе не приметны – искать в сене учнешь, дак весь запарисся. Лучшей же всего вовсе там было не косить, да народец тож понять надобно – худо с сеном нынче. Пущай не так, яко с хлебушком, а все одно – до весны то ли хватит, то ли нет. Тут и к Змеиному вражку пойдешь, и к гадючьей речке, и куды токмо не залезешь. Да и не было там о прошлые лета кое-чего. А тут мокрило, почитай, все лето, вота они и разрослись под дождями...

– Так, будем считать, что с этим разобрались.– Я хлопнул по коленям и, не откладывая, приступил к выяснению всего остального: – А что за метлу ты оставила на ветке?

– Слухай Осину поболе. Ничего я там не оставляла, даже и не видала.

– То есть он соврал?

– На кой? Скорее всего, и впрямь видал, а мне не до того было, чтоб на деревья глазеть.

– Так эта метла что, и правда на дереве болтаться могла? – удивился я.– А кто ее туда закинул?

– Никто. Само выросло,– сердито откликнулась старуха.– Енто ее в народе так прозвали – ведьмина метла, а на деле – растет из березы али там ольхи целый пук веток, прямо с одного места. Чего поперло – пойди пойми. Али ты помыслил, что я и впрямь на ей летала? – И, криво усмехнувшись, согласилась: – Хотя да, ежели ведьма, то должна.

– Более того, на мой взгляд, умение летать на метле – это единственное, что отличает ведьму от обычной бабы,– заметил я, но тут же торопливо добавил: – Но я ничего такого не помыслил, не думай, вот только хотел узнать: а в лес-то ты ночью ходила? Или Осина и тут брешет?

– Да нет, тут его женка не сбрехала,– неохотно призналась бабка Марья,– а уж куда да к кому – мое дело и потому сказывать не буду.

– Да и не надо,– хмыкнул я.– Подумаешь, великая тайна – сам небось догадаюсь. Куда – понятно, к камню заветному. К кому – тоже ясно. Кроме Световида, в лесу ни души. Зачем – угадать не берусь, но не на зло ворожить, это точно.

– А тебе...– начала было старуха, но сразу осеклась, умолкла и продолжила только после небольшой паузы: – Хотя да, запамятовала, откель ты сам в нашу деревню притопал.– Горько усмехнулась.– Ну а коль енто ведомо, остатнее и сам домысли. Дело-то нехитрое. Чай, не в одной Ольховке людишки от глада мрут.

– Неужто еду таскала?! – осенило меня.– Так ведь ты сама впроголодь живешь. К тому ж с Матреной не раз делилась, да и девчонку ее к себе взяла.

– Я так поняла, что ты сам на то намекнул, когда велел половину своей доли мне отдать,– заметила старуха.– Ишь ты, не поняла, стало быть.

– А что, голодно ему?

– Ежели бы один, куды ни шло. А там ишшо дюжина душ. Лес ныне вовсе худо родил – ни гриба не дал, ни ягоды. А на кореньях с травой долго не протянешь.

– Двенадцать душ! – ахнул я.– Ничего себе! Что же ты раньше молчала? Хорошо хоть теперь сказала – буду знать.

– От знаний во рту кусок хлеба не появится,– вздохнула бабка Марья,– да и голодное брюхо к знанию глухо.

– Так-то оно так, да не всегда,– рассеянно протянул я, прикидывая, как половчее разделить обоз, да еще желательно сделать это до его приезда в деревню – ни к чему местным знать, с кем пришлец поддерживает столь дружеские отношения, тем более после массового падежа скота.

Кое в чем убедить вновь собравшийся у Марьиной избушки народ мне удалось. Расчет оказался верный, и люди, поев, несколько подобрели. Вдобавок я не только напомнил им предупреждение старухи, сказанное ею во всеуслышание прошлым летом, но и провел наглядную демонстрацию – что за сено у них и в чем оно отличается от Матрениного.

В довершение ко всему я сводил их в лес, к той самой «ведьминой метле». Пук веток действительно бросался в глаза, разумеется, если задрать голову вверх, и разительно отличался от соседних веток, росших на том же дереве.

Пришлось лезть наверх, чтобы наглядно показать, откуда эта «метелка» на самом деле растет, ну и сорвать ее от греха. «Придумает же природа»,– ворчал я, карабкаясь. Но сорвал все добросовестно.

Только ближе к ночи деревня вроде бы угомонилась. Что-то там пытался вякать неугомонный Осина, но к этому времени я окончательно устал, выдохся, а потому сменил бесполезные в данном случае уговоры на более эффективное средство.

– Я Меньшому обещал показать, как умею ремни со спины вырезать,– внушительно заметил я,– и показал бы, да он почему-то не захотел. А твоего желания я и спрашивать не стану – достану сабельку и...

С этими словами я медленно вытянул ее из ножен и сделал пару эффектных оборотов, которым меня научил в свое время дядя Костя. Конечно, продемонстрированной джигитовке не хватало ни скорости, ни мастерства, да и лошади не имелось. К тому же приемчиков с закрутками и вывертами я знал всего ничего и был рад уже одному тому, что ни разу не выронил оружие из рук – вот было бы позорище. Но для абсолютно неискушенных в этом деревенских жителей и такого оказалось с лихвой.

Народ мгновенно отпрянул, и не только от меня, но и от Осины, оставив последнего стоять в гордом одиночестве, с широко открытым ртом – то ли готовился заорать «Убивают!», то ли это было высшей степенью удивления.

– Вот так мы могем,– заметил я, убирая саблю в ножны,– и ремней нарезать тоже... могем. Понял ли?

Осина, по-прежнему не закрывая рта, молча и часто-часто закивал.

А бабке Марье я наутро другого дня, обмозговав ситуацию еще раз, заметил:

– Чую, угомонились они только на время, да и то... если еще раз что-то случится – лето неурожайное или иная дрянь,– сразу все вспомнят. А меня уже не будет, заступиться некому. Потому, думаю, уходить тебе надо из этих мест. Совсем.

– Куда? – насмешливо протянула старуха.– Кому я сдалась-то? Опять же в иное место приду, на кусок хлеба как заработать – токмо лечбой. Десяток-другой вылечу, а один помрет – вот и сызнова слава пойдет худая. Да и стара я с места на место скакать. Ладно уж, пущай тут забивают, коль судьба такая. То мне за давний грех кара, потому неча роптать да иную долю искати. Сама себя баба бьет, коли не чисто жнет. Напекла я в младые лета пирогов худых, вота и судьба мне всю жисть животом маяться. Да и в народе тако же сказывают – каково сошьешь, таково и износишь.

– Выход отовсюду есть,– твердо сказал я.– Ты, я помню, к отцу моему, князю Константину Юрьевичу, в ключницы просилась, да тогда не срослось. С тех пор как – не передумала? Нет желания к его сыну пойти? – И с любопытством принялся наблюдать за гаммой противоречивых чувств, которые попеременно замелькали на лице травницы, от изумления и радости до недоверчивого сомнения.

– И на кой тебе старуха занадобилась? – после долгой, тягучей паузы откликнулась бабка Марья.– Нет уж, милок, за доброе слово благодарствую, а токмо тебе свою жизню строить надобно, а я в ней лишь обузой стану.

– Вот еще! – изобразил я искреннее возмущение.– Ты что, без рук да без ног, без языка да без разума? Какая обуза? Сама подумай: заведу я себе домик, а кому в нем хозяйство вести и прочее? Нет-нет, речь не о черной работе – тут и нанять кого-нибудь можно, но ты же знаешь, я издалека, многого не знаю, о ценах и понятия не имею. И вообще, меня обворовать – делать нечего. Иное дело – при тебе. Да ты съешь в пять раз меньше, чем они у меня украдут, если тебя не будет. Вот и получается, что ты не обуза, а сплошная прибыль.

Марья молчала, размышляя.

– Конечно, такое дело вдруг не решается – все обдумать надо да со всех сторон прикинуть,– согласился я,– но и поторопиться желательно. Вот обоз придет, все разгрузим, поделим, часть Световиду в лес отвезем, а там и уходить можно.

– А ты сам-то не передумаешь? – Бабка лукаво улыбнулась.– Ту же ключницу и помоложе сыскать можно, чтоб не токмо по хозяйству сгодилась, но и постель к ночи согрела. А меня, старую, саму бы кто подогрел.

– Где живешь – не блуди, где блудишь – не живи,– нашелся я.– Постель-то она согреет, да потом в женки проситься станет, а не выйдет – озлобится да вместе с прочими холопами обворовывать станет, тогда совсем беда.

– А можа, и возьмешь в женки, дело-то молодое,– не уступала старуха.

– Не возьму.– Я упрямо мотнул головой.– Мне отец строго-настрого запретил – чтоб... роду потерьки не было.

– О княжне, стало быть, мыслишь? – протянула Марья.

– Бери выше,– беспечно поправил я.– Мне тут про красу неописуемую дочери царской сказывали, вот я и положил глаз на царевну.

– А вот за таковские шутки тебя быстренько с иной невестой обвенчают,– строго заметила она, сурово поджав губы.– Плаха ей имечко. И не думаю, что она тебе по сердцу придется.

– Вот! – обрадовался я.– Я тебя еще и забрать не успел, а ты уже помогаешь. Глядишь, и впредь от чего-нибудь остережешь.

– А ведь и впрямь нельзя мне тута,– задумчиво произнесла бабка Марья.– Пожить-то я пожила, дак енти дурни, чего доброго, егда палить меня учнут, могут и Дашутку вместях со мной в избу сунуть – дескать, пособница. Да и тебе я впрямь пригожусь. Коль какая хворь приключится – я завсегда под рукой.

– Во-во,– поддержал я.– Это уже двойная выгода – и лекарь, и домоправительница. Живность твою тоже с собой прихватим – сиротствовать не оставим. Поедешь в Москву, чернявый? – осведомился я у большого черного кота, блаженствовавшего на моих руках.

– Поедет,– ответила за него старуха.– Сама дивлюсь, яко он к тебе с первой же встречи ластиться стал, ни к кому так-то не лезет, даже Дашутку не враз признал, а к тебе со всем уважением.

– Родственную душу унюхал,– пояснил я.

– Да нет, инако мне мыслится,– задумчиво протянула старуха.– Тут в другом дело. Скорее всего...– И тут же, словно спохватившись, очень охотно, почти угодливо принялась соглашаться: – А пожалуй, ты прав, как есть прав.

– А ну-ка, договаривай, коль начала,– потребовал я, почуяв фальшь в ее интонациях.

– Пустое,– отмахнулась Марья.

– Все равно скажи,– уперся я.

– Я так мыслю, он силу камня почуял. Ты ж об него, яко сам сказывал, спиной-то терся, так?

– Ну так,– согласился я.

– Вот и заполучил кой-чего. Сам-то нешто не чуешь – иным стал. Допрежь ведь, поди, не таковским был, ась?

Я прикинул, хотя и без того было ясно – ох не таковским. Сам несколько раз успел удивиться произошедшим со мной странным переменам что в характере, что в поведении. Никогда раньше я не действовал столь решительно и целеустремленно.

Только до сегодняшней минуты я считал, что эти изменения произошли под давлением обстоятельств, а оказывается... Стало немного грустно и обидно. Нынешний Федот нравился мне гораздо больше прежнего, равнодушного ко всему, а теперь получалось, что к его формированию и становлению я никакого отношения не имею.

– А ты что взгрустнул-то? – Марья несильно, но ощутимо пихнула меня в бок.– Али тебе нынешний не по нраву?

– По нраву,– уныло промямлил я.

– Али ты теперича помыслил, будто енто он сам все творит: твоим языком лопочет, твоими руками машет, твоей голове свои думки подкидывает, а ты тут и вовсе ни при чем? Так это здря. Чего у человечка нет, того и камень николи не даст. Его сила лишь разбудить может, что в тебе спало-почивало да сладкие сны видало. Может, оно в тебе через лето али пяток и само б пробудилось, коль нужда б заставила, а он токмо поторопил побудку оную, вот и все.

Сразу стало легче. Я прикинул. Вообще-то логика железная, не подкопаешься. Да и зачем придираться, если объяснение вполне логичное, а вдобавок так приятно льстит моему самолюбию?

«Да, скорее всего, так оно и есть»,– решил я и улыбнулся.

– Вот видишь, как хорошо у нас с тобой вместе получается,– заметил я Марье.– У меня сила и молодость, а у тебя – мудрость...

– И старость,– продолжила она.

– Да ладно тебе,– отмахнулся я,– какая ты старая?

– Пять десятков да еще пять годков – вот какая.

– В пятьдесят пять иные себе мужа вовсю ищут, да бывает, что сорокалетнего на двадцатилетнего меняют,– припомнил я некоторые амурные похождения эстрадных звезд моего времени.– Конечно, массажный кабинет тут отсутствует, косметическая хирургия тоже, но хорошая, спокойная жизнь, русская банька и нарядная одежда десяток лет с тебя скинут в первый же месяц, уж ты мне поверь. А в сорок пять баба ягодка опять. Я тебя еще и замуж пристрою,– заверил я ее,– да не за простого, а...– И умолк, озадаченно глядя на старуху.

Смеялась Марья долго.

Взахлеб.

А когда наконец утерла выступившие слезы, то ласково заметила:

– А ты и впрямь слово крепко держишь. Вчерась грозился защекотать, дак хошь не перстами, а словесами, но все одно – сдержал обещанное. Иди уж, а то вовсе задохнусь от смеха.

Выехал я навстречу обозу через два дня вместе с бабкой Марьей.

От предстоящих в ее жизни перемен она за последние два дня и впрямь изрядно помолодела, как-то посветлев лицом, на котором даже морщины хоть и не изгладились до конца, но слегка расправились, разошлись в стороны, став не столь глубокими и резкими. Словом, на старуху Марья теперь не тянула – слишком молода. Так, пожилая женщина.

Больше я никого с собой не взял. Не надо никому знать, что часть обоза до деревни не доедет, завернув на полпути в лес по заветной тропке, и разгружаться будет у самого края Чертовой Бучи, в месте, где никто не живет и нет никакого человеческого жилья.

– Дале они и сами перетаскают, там и версты не будет,– пояснила Марья.

Оставалось дождаться прибытия торгового поезда, который, как на грех, почему-то запаздывал. Припасов было в достатке, погода стояла самая та – морозно, но без перебора, поэтому поначалу я не беспокоился, благо что ночевка в санях была далеко не первая, так что дело привычное.

Однако когда обоз не появился и к вечеру следующего дня, на душе стало тревожно – уж не опоздали ли мы? Может, ребятки давно проехали или, наоборот, не доехали, а теперь плутают? Вообще-то дорога до деревни была проста, и как добираться – старший артели, подрядившейся на перевозку зерна, понял сразу.

«Ясно же сказал: вместе со всеми до Невеля, дальше первый лесок, проезжаешь его и сразу сворачиваешь налево, а там двадцать верст и все, не промахнешься»,– недоумевал я.

Получалось, что-то их задержало. И как тут быть? После недолгих раздумий принял решение ехать ему навстречу. Не встретится до самого Невеля – выяснить, проходил ли там мой обоз, после чего... по обстановке.

Но все получилось, как обычно и бывает в жизни, когда предполагаешь одно-другое-третье, но хитрюга-судьба вкупе с загадочным красавчиком Авось непременно сотворят четвертый вариант, который тобой не предусмотрен.

Так случилось и теперь...