Текст книги "Секретный модуль"

Автор книги: Валерий Рощин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Часть вторая. «Тайфун»

Пролог

Российская Федерация, Тамбовская область. Начало 90-х годов

– Погодите, куда вы?

– В чем дело?

– Держите.

– Что это? – брови лейтенанта милиции изумленно ползли на лоб.

– Изолирующие противогазы. Без них туда нельзя.

– Почему?!

– Делайте, что вам говорят, – перешел на шепот пожилой научный сотрудник. – Внутри лаборатории ¹2 возможна утечка газообразных отравляющих веществ. А с ними шутить не стоит.

– Отравляющих? Понял, – сдался защитник правопорядка и достал из брезентовой сумки резиновую маску. – Только помогите разобраться с этими причиндалами…

За металлической дверью уже никто не кричал и не стрелял. Лишь изредка из лаборатории доносились шаги и другие негромкие звуки. Пока два милиционера подгоняли противогазы, третий на всякий случай караулил с автоматом незапертую дверь.

– Готовы? – спросил он коллег.

Кивая, те сняли с предохранителей табельное оружие, а гражданский люд предусмотрительно отошел подальше от места возможной перестрелки.

Дверь рывком распахнулась, и два молодых парня в серых форменных куртках ворвались внутрь.

Тишина длилась от силы секунду, однако тем, кто остался в коридоре, она показалась вечностью.

Из лаборатории донесся шорох, громкий звериный рык, а следом прогремел одиночный выстрел.

И снова тишина.

Внезапно в коридор вылетел лейтенант. В правой руке пистолет с дымящимся стволом; левая зажимала рот. Уткнувшись в противоположную стену, бедолага смачно блевал…

* * *

Машину «Скорой помощи» дожидаться не стали. Среди сотрудников химической лаборатории имелось достаточно специалистов, способных оказать квалифицированную первую помощь.

Выжили двое: заведующий лабораторией Успенский и его дочь Марианна. Собственно, у семилетней крохи никаких повреждений при осмотре не выявили – только сильнейший испуг и шоковое состояние из-за психической травмы. С Успенским дело обстояло хуже.

– Скорее, у него большая кровопотеря! – суетились коллеги над шефом.

Кто-то останавливал кровь, кто-то обрабатывал многочисленные раны, кто-то готовил носилки для транспортировки, а внизу уже прогревали двигатель единственного автомобиля для поездки в ближайшую больницу.

Тем временем милиция занималась трупами, коих было ровно три. Один, изуродованный до неузнаваемости, торчал в разбитом окне, второй – тоже основательно искалеченный – лежал, забившись под письменный стол. Единственное тело, почти не пострадавшее в малопонятном происшествии, принадлежало молодому кавказцу. В его голове чернела дырка от девятимиллиметровой пули, а одежда была забрызгана чужой кровью.

– Когда мы с сержантом ворвались внутрь, – рассказывал бледный лейтенант прибывшему майору милиции, – он стоял около письменного стола. Стоял и раскачивался, словно травы обкурился.

– Так… Что дальше? – записывал майор показания подчиненного.

– Дальше он поднял голову, заметил нас и пошел на сближение. Походка при этом была такая… чуднáя.

– Почему чудная?

– Неуверенная, что ли. Будто ему равновесие удерживать трудно.

– Понятно. И ты открыл огонь на поражение?

– Открыл.

– А вверх выстрелил? – оторвался майор от записи.

– Н-нет. Если бы я опоздал с выстрелом – он бы из нас такой же фарш сделал, – лейтенант кивнул на проплывающие мимо носилки с окровавленным ученым.

Майор поморщился, вздохнул и спрятал блокнот.

– Как себя чувствуешь?

– Хреново.

– Ладно. Дождитесь судмедэкспертов и поезжайте в отделение. Там поговорим и решим, что делать…

* * *

Старенький «уазик» с Успенским и его дочерью помчался в центральную районную больницу Моршанска – ближайшее медицинское учреждение. Расстояние плевое, но дорога, как водится, плохая, заснеженная.

На полпути застряли. Пробовали вытолкать сами – не получилось. Витиевато выругавшись, водитель кинулся в село, что виднелось на краю лесистого взгорка. Следом поспешил заместитель и давний друг Успенского – доктор наук Курагин. Один побежал по дворам в поисках трактора, другой в сельсовет – к единственному телефону.

Время безнадежно уходило. Состояние Александра Яковлевича из-за потери крови ухудшалось.

Вряд ли его товарищи успели бы организовать помощь: пока пьяный сельчанин завел бы свой трактор или из областного центра прилетел бы санитарный «Ан-2» – доктор химических наук успел бы трижды отправиться на тот свет.

Помог случай. В том же направлении пыхтел выхлопом солярки старенький «КамАЗ». Водила споро вник в ситуацию, подцепил «уазик» тросом; прикрикнув на сопровождающую барышню, приказал ей сесть за руль и рванул кратчайшим путем в Моршанск.

В итоге решительность простого человека спасла жизнь талантливого ученого. Правда, в реанимационное отделение районной больницы тот поступил уже в состоянии клинической смерти. Однако и там судьба лишь погрозила пальцем: врач-реаниматолог на допотопном оборудовании заставил его сердце работать. Потом в Успенского влили все скудные запасы крови и плазмы, а хмельной хирург мастерски наложил около сотни швов.

Через пару дней, когда состояние пострадавшего улучшилось до стабильного, из Тамбова прибыл санитарным рейсом самолет…

Увы, но даже лучшая клиника Тамбова не гарантировала скорого выздоровления Александра Яковлевича и его дочери. Клиники областных центров представляли в те годы почти такое же жалкое зрелище, как и захудалая районная больница Моршанска.

Да, через неделю Успенский встал с кровати и сделал несколько самостоятельных шагов. Однако радости это не принесло – глянув в зеркало, он увидел в отражении перебинтованные лицо, шею, плечи. На миг представив свою внешность без повязок, он схватился за сердце и рухнул на пол. Успенский был еще довольно молод и, недавно потеряв жену, надеялся в скором будущем устроить личную жизнь. Разве нормально, когда девочка растет без женской ласки и внимания?…

С Марианной дело обстояло не лучше. Она оставалась замкнутой, пугалась каждого звука, часто плакала и ни на шаг не отходила от отца. Надо было что-то делать, а что именно – ученый не знал. Настоящее лечение они могли бы получить в столице, но оно стоило колоссальных денег, которых у Александра Яковлевича не было.

* * *

Спасение пришло неожиданно. Успенский лежал в двухместной палате, рассматривал сквозь щели бинтовых повязок грубо побеленный потолок и невесело размышлял над зигзагами собственной судьбы. Внезапно дверь шумно распахнулась, и на пороге появился бородатый человек, внешность которого показалась отдаленно знакомой.

– Ну, здравствуй-здравствуй! – бодро поприветствовал гость.

Для провинциального Моршанска выглядел он необычно: под небрежно наброшенным халатом – очень дорогой костюм, начищенные до блеска модельные туфли, в руках букет цветов и щедрых размеров пакет со свежими фруктами (и откуда такое богатство посреди зимы?!). На голове редкие пегие волосы с большими залысинами, на лице двухнедельная щетина, тонкая золотая оправа очков. Говор с типичным еврейским «прононсом»…

– Простите, мы знакомы? – приподнялся на локте Успенский.

– Ой, вы посмотрите на него! – искусственно возмутился посетитель и, устроив на тумбочке гостинцы, присел на табурет. – Позволь напомнить! Во-первых, мы с тобой тезки, Саша. Во-вторых, одновременно окончили МГУ: ты химфак, а я – кафедру вирусологии биофака. Наконец, в-третьих, однажды мы вместе пропивали стипендию в забегаловке на Мясницкой, после чего я нес тебя на спине до трамвая.

– Да-да, что-то припоминаю, – поймав ногами казенные тапочки, уселся на кровати химик. – Но прошу извинить – фамилию не вспомню. После перенесенной клинической смерти меня подводит память.

– Это поправимо, – подмигнул визитер и протянул руку: – Саша Гольдштейн. – И, сделавшись серьезным, озаботился: – Как состояние дочери?

– Не очень. У нее глубокая психологическая травма.

– Да, не повезло… К сожалению, быстро и сами по себе такие вещи не проходят. Нужны хорошие специалисты…

Слушая приятный баритон, Успенский с трудом откопал в анналах памяти несколько событий, связанных с этим человеком. Он действительно мелькал в коридорах МГУ и пару раз присоединялся к компании химиков на вечеринках.

– … После Московского университета два года поработал в Институте Курчатова, потом был объявлен диссидентом – пришлось эмигрировать в Израиль. Оттуда переехал в Мюнхенский институт Макса Планка. Через несколько лет пригласили в США – жил в Нью-Йорке, работал профессором Колумбийского университета.

– Ого! Неплохая научная карьера, – оценил Александр Яковлевич. – А чем занимаешься сейчас?

– Сейчас я снова работаю в России.

– Наверное, весь в серьезной науке?

– Нет. Я состою в общественной организации «Открытое общество».

Далекий от политических интриг химик пожал плечами:

– Извини, ничего о таком не слышал.

– Организация основана фондом одного очень известного миллиардера. Мы занимаемся благотворительностью и помогаем таким, как ты. Понимаешь?

– Не совсем.

Гольдштейн покосился на семилетнюю девочку, неподвижно лежащую на соседней кровати, и, наклонившись к однокашнику, негромко уточнил:

– Мы хотим вытащить вас отсюда.

– В Москву?

– В Москве твоего лица не восстановят, а дочери не вернут нормального психического состояния. Ты же сам все прекрасно понимаешь: там будут бесконечно вымогать деньги, а реальной медицинской помощи не окажут.

Глаза Александра Яковлевича, не мигая, смотрели на бородатого человека сквозь узкие щели меж бинтов.

– Мы вывезем вас в Германию и отдадим в руки лучших европейских врачей, – напористо сказал тот. – Тебе ведь не надо объяснять, на каком уровне там медицина?

– Я в курсе…

– Согласен?

Успенский снова приподнялся на локте и поглядел на дочь. В ее позе, в неподвижности и сложенных на груди ручках было что-то страшное. Что-то от египетских мумий.

Гольдштейн напирал:

– Ни о чем не думай – мы все устроим. Подготовим все документы, оплатим переезд и пластическую операцию. Нам нужно лишь твое согласие.

– Саша, ты гарантируешь моей дочери и мне полное выздоровление?

– Ты же ученый и знаешь: врачи никогда таких гарантий не дают. Но я обещаю максимальную поддержку. Ту поддержку, о которой в пределах России не может идти и речи.

Обессиленно упав на подушку, Александр Яковлевич прошептал:

– Согласен…

Глава первая

Российская Федерация, Москва – Иркутск – восточное побережье Байкала. Наше время

Из Москвы до Улан-Удэ отряд вылетел на небольшом «конторском» самолете, багажное чрево которого не уместило и половины туго набитых снаряжением сумок. Остатки пришлось трамбовать в хвостовую часть комфортабельного салона.

И вот мы парим над просторами родины. Пересекли ее «хребет» – Уральские горы, добрались до «легких» – бескрайней тайги восточной Сибири…

Рядом сидит давний друг – Георгий Устюжанин. Мы балуемся коньячком из тонкой фляжки; на столике горячий кофе, лимон, шоколад. Большинство моих ребят спят, и только Миша Жук зачитался книгой.

– Это ж надо – лаборатория на дне Байкала! – негромко бурчит Георгий. – Интересно, что же они изобретают на таких засекреченных объектах?

– Полагаю, не зубную пасту и не косметику.

– А что?

– Я владею информацией, сложенной из намеков одного известного нам господина.

– Горчакова?

– Так точно.

– Лучше довольствоваться его намеками, чем лететь непонятно куда и доставать со дна неизвестно что, – разливает очередную порцию Устюжанин. – Выкладывай.

В чем-то мой товарищ прав. Во всяком случае, на Байкале мы гости нечастые – до сего дня были там дважды, а в его чистые прохладные воды погружались всего раз.

– Ладно, слушай…

Устюжанин умеет хранить секреты, и я со спокойной совестью пересказываю полученную из уст шефа информацию.

– Подводная лаборатория «Ангар-004» расположена в тихой бухте на глубине пятидесяти метров. Над ней пыхтит дизель-генераторами платформа с аппаратурой обеспечения и сменными группами ученых. В одном из модулей лаборатории пара засекреченных химиков экспериментировала с некой адской смесью из мощных неотропов и подавляющих волю психотропных добавок. Эксперименты подходили к концу – пару дней назад на поверхность должны были поднять образцы полученного газа. Но вместо этого из лаборатории поступил сигнал бедствия.

– Женя, ты только что изнасиловал мой мозг терминами, которых я до сегодняшнего дня ни разу не слышал, – возмущается мой товарищ.

– Я тоже был не в теме, если не считать парочки историй об использовании спецслужбами психотропных препаратов для развязывания языка.

– Ты про «сыворотку правды»?

– Не совсем. Горчаков ознакомил меня с сопроводительной запиской под грифом «совершенно секретно» – там все гораздо серьезнее. Короче говоря, неотропы повышают устойчивость организма к различным повреждающим факторам и экстремальным нагрузкам, а добавки открывают в башке какие-то каналы, подготавливая головной мозг к внешнему воздействию с помощью каких-то волн.

– И под воздействием этого комплекса человек становится послушным роботом. Я правильно понимаю?

– Правильно. Только не роботом, а зомби. И, не дай бог, приказы ему будет отдавать какой-нибудь тип с маниакальными замашками…

Вникнув в суть, Устюжанин молчит. И я его отлично понимаю: когда шеф нарисовал безрадостную картину, похожую на кино про апокалипсис, я тоже пару минут затруднялся издавать членораздельные звуки…

* * *

На аэродроме Улан-Удэ группу поджидают два военно-транспортных вертолета. Пока мы перебрасываем в них шмотки, Горчаков кому-то звонит, что-то уточняет…

– Садитесь! – мрачно командует он, покончив с согласованием. – Нас уже ждут.

Лететь полторы сотни километров. Ровно через пятьдесят минут пара «восьмерок» присаживается на краю одной из бухт восточного побережья великого сибирского озера. И в третий раз за день мы кантуем проклятые сумки…

К северу от площадки, где примостились вертолеты, раскинулся рыбацкий поселок. От южной околицы поверх водной глади ровной дорожкой стелется пирс. А в нескольких километрах от берега линию горизонта разрывает контур плавучей платформы, куда нас готовится перебросить катер.

– Не задерживаемся, – снова подгоняет генерал. – Чем раньше прибудем на место, тем скорее вы примете горизонтальное положение. И обещаю до завтрашнего утра вас не трогать…

Тоже мне благодетель. Скоро и без вашего разрешения в здешних местах наступит ночь. А мы при луне работаем крайне редко.

Погрузка закончена. Взревев дизелем, катер с легендарным именем «Ермак» отчаливает от пирса и берет курс на платформу…

* * *

Перемахнув с борта катера на прямоугольную «террасу», поднимаемся по шаткому трапу вдоль серого борта приличной по размеру посудины. Судя по некоторым едва уловимым чертам, когда-то она была обыкновенной баржей, а после капитального ремонта и столь же основательной переделки превратилась в плавучую платформу.

Мы на месте, но расслабляться рано – следуя отработанной традиции, предстоит выстроиться цепью и поднять на палубу около тридцати тяжелых сумок. Горчаков что-то обсуждает с местным начальством, а мы приступаем к утомительной работе…

Внезапно на помощь приходят несколько крепких парней в одинаковых футболках. Выстроившись такой же цепью на основной палубе, они доставляют наш багаж внутрь надстройки.

– Случаем, не из Северобайкальска? – интересуюсь у ближайшего помощника.

– В основном оттуда, – мрачно отзывается он.

В Северобайкальске расквартирован отдельный морской учебный центр, готовящий водолазов и мотористов для частей внутренних войск МВД. Из двух моих визитов на Байкал один пришелся аккурат на данное заведение, куда я был приглашен на учебно-методические сборы водолазов-взрывников в качестве эксперта. Центр подготовки оставил двойственное впечатление: с одной стороны – серьезность задач и насыщенная программа обучения; с другой – слабость учебно-технической базы и нищенские зарплаты инструкторского состава.

Заселяемся в довольно комфортабельные каюты и топаем в кают-компанию на ужин. Хорошая трапеза не помешает – мы изрядно проголодались, да и запахи камбуз источает ароматные. Вскоре каждому из нас подают по большой тарелке с тушеной капустой и филе байкальского омуля. Капуста – так себе, зато омуль – объедение!

Горчаков и местное начальство оказываются за соседним столиком. Наслаждаясь хорошо прожаренной рыбой, слышу обрывки разговора:

– … Все шло по плану, спокойно и без происшествий. Накануне состоялся сеанс видеосвязи с руководителем смены – ученым-биологом Николаем Амбарцумяном. Он выглядел бодро и сообщил, что контингент подводной лаборатории с нетерпением ждет «курьеров» и двух молодых ученых. А также упомянул об остром заболевании гастритом сотрудницы специального модуля Маргариты Паниной.

– Гастритом? – переспрашивает генерал.

– Да. Это был условный сигнал. На самом деле Панина чувствовала себя нормально, а сообщение означало, что вещество, над которым трудились химики в секретном модуле, получено; контейнер с его образцом готов к подъему на платформу.

– Занятно. И после сеанса связи вы отправили вниз смену?

– Совершенно верно.

– Сколько человек ушло вниз?

– Шестеро: двое ученых и два сопровождающих пловца, а также пара пловцов с грузовыми контейнерами. Мы называем их «курьерами» ввиду того, что они вынуждены совершать подобные погружения еженедельно.

– Стало быть, сменить вы намеревались всего двоих?

– Да, Маргариту Панину и Светлану Соменкову. Амбарцумян и Комарова выразили желание поработать еще неделю – они заканчивали важный эксперимент с живородящими голомянками.

– Когда пропала связь с лабораторией?

– Сразу после погружения шестерки.

– Несчастный случай или… катастрофу вы исключаете?

– Какую катастрофу? – перестает жевать мужчина в легком свитере. – О чем вы?…

– Откуда мне знать? – недовольно бурчит Сергей Сергеевич. – Не могло там случайно затопить какой-либо отсек?

– Теоретически это возможно, но практически… Дело в том, что показания основных приборов передаются на платформу, и мы контролируем все основные параметры по каждому из модулей: температуру, давление, влажность воздуха.

– Значит, условия в лаборатории остаются пригодными для жизни?

– Разумеется!

– Понятно. Женя, передай, пожалуйста, горчицу, – оборачивается ко мне генерал и негромко интересуется: – Вникаешь?

Выполняю его просьбу и незаметно киваю.

– Слушай-слушай – пригодится, – говорит он, намазывая горчицу на хлеб. Затем вновь возвращается к разговору с ученым: – С глубины кто-нибудь вернулся?

– Да. Аквалангист-охранник с молодым биологом Ворониным подняли на поверхность тяжелораненого «курьера».

– Давайте об этом поподробнее.

– Подробнее не получится. «Курьер» скончался по дороге в больницу – ранения были несовместимы с жизнью, плюс большая потеря крови. А вернувшиеся с глубины люди ничего толком не поняли. Их отправил наверх Виктор Сидельников, командир группы пловцов-охранников.

– А почему не подняли тревогу раньше, когда пропала связь?

Дядька пожимает плечами:

– Связь и раньше пошаливала, к тому же приборы показывали «норму». Вот и встревожились, когда на поверхность доставили израненного человека. Быстро снарядили вниз две пары дежурных пловцов и…

– И что же?

– А ничего.

– То есть как ничего?!

– Я приказал им ограничиться наружным осмотром и ни в коем случае не лезть внутрь.

Разговор за соседним столиком на несколько секунд затихает. Коротко глянув на шефа, замечаю взметнувшиеся ко лбу брови, что помимо удивления означает крайнее недовольство. Он тяжело дышит и сверлит дядьку своим фирменным испепеляющим взором, каким иногда одаривает меня за мелкие шалости или крупные просчеты.

– Видите ли, – оправдывается гражданский тип, – наши водолазы-охранники хоть и прошли некоторую подготовку, но боевыми пловцами, по сути, не являются. Это вашим ребятам не страшны никакие глубины…

По большому счету он прав: для начала неплохо бы разобраться в том, что происходит, а потом уж посылать вниз людей. Остыв, Горчаков доедает омуля.

– Хотел спросить, – первым прерывает паузу незнакомый дядька. – Почему ваш отряд называется «Фрегат-22»?

– Все просто, Иван Ильич, – кружит ложкой в стакане чая шеф, – слово «фрегат» понравилось тогдашнему директору ФСБ, а число «22» соответствует штатному расписанию – в отряде всего двадцать две должности боевых пловцов.

– Понятно, – довольствуется ответом мужчина.

Он мало похож на капитана платформы. Вернее, совсем не похож. Скорее, научный руководитель той группы биологов и химиков, которая, разбившись на смены, работает на глубине. Точнее – работала.

Да, странная штука – жизнь. До чего же иногда приходится быть циничными. Мы сидим в уютной кают-компании, потребляем вкусный ужин, болтаем ни о чем. А под нами – в каких-то пятидесяти метрах – происходит трагедия, и, возможно, именно в эту минуту погибают люди…

Покончив с ужином, ученый промокает губы салфеткой и встает из-за стола.

– Приятного аппетита, Сергей Сергеевич. Через четверть часа ждем вас в конференц-зале.

– Я приду не один. Вот его прихвачу, – кивает генерал в мою сторону. – Кстати, познакомьтесь: капитан второго ранга Черенков Евгений Арнольдович, командир «Фрегата»…

* * *

С нашей стороны на совещании присутствуют трое: Горчаков, я и Устюжанин. «Георгий лишним не будет – опытный, умный, рассудительный», – подумал я, пригласив с собой товарища. Да и шеф, увидев нас двоих, возражать не стал.

Напротив, через стол, восседают четверо: уже знакомый сорокалетний мужчина по имени Иван Ильич со статной светловолосой женщиной (их представили учеными), широкоплечий парень из числа водолазов-охранников и капитан платформы, коего происшествие касается меньше других. Похоже, он отбывает повинность в силу должности.

Оглядев гражданских, Горчаков приступает:

– В общих чертах с ситуацией я знаком. В лаборатории находилась рабочая смена из шести человек. Четверо ученых: Николай Амбарцумян, Светлана Соменкова, Нина Комарова, Маргарита Панина. И два профессиональных аквалангиста – Бойко и Машков. Отправив вниз смену и грузовые контейнеры, Иван Ильич Иноземцев обнаружил неисправность связи – на его запросы никто не отвечал. Однако показания приборов контроля не давали повода для паники, и тревогу научный руководитель объявил, увидев поднятого на поверхность смертельно раненного пловца-«курьера». Я правильно пересказал преамбулу, Иван Ильич?

– Да, Сергей Сергеевич, все так и было.

– В таком случае, меня интересуют две вещи: подробности и ваши версии относительно случившейся трагедии.

Тягостное молчание. Игра ученых в «переглядки».

– У нас очень мало времени, – грозно реагирует генерал на нерешительность оппонентов. – Вы после совещания отправитесь отдыхать, а нам предстоит несколько часов изобретать план первого дня операции.

Покашляв в кулак, слово берет Иноземцев.

– В составе нашей группы имеются опытные врачи, которыми была оказана первая помощь раненому пловцу до прибытия вертолета. Они же составили предварительное заключение. Вот оно…

Раскрыв пластиковую папку, он зачитывает сухие фразы: пулевые ранения, не совместимые с жизнью, нанесенные игловидными пулями специального подводного пистолета («СПП-1») калибра 4,5 миллиметра…

– Подобными пистолетами вооружены все ваши пловцы-охранники?

– Да, их выдают тем, кто идет вниз – в лабораторию.

– Понятно, – кивает мой босс. И язвительно добавляет: – А точнее – совершенно непонятно: что произошло, кто стрелял, почему?…

– Простите, Сергей Сергеевич, но в моей группе нет следователей и криминалистов, а врачи никогда не служили в службе судебной экспертизы.

– Ладно, – хмурится тот. – Давайте перейдем к подробностям происшествия.

Иноземцев представляет сидящую рядом женщину:

– Вера Александровна Реброва. Ученый-химик, сотрудник специального модуля. Прошу вас, Вера Александровна…

Посмотрев в блокнот, та приступает к ликбезу:

– Прежде чем назвать вероятную причину трагедии, я должна сказать пару слов о своей работе, иначе вам многое будет непонятно.

– Слушаем вас.

– В специальном модуле подводной лаборатории учеными-химиками производятся научные опыты с элементами психофизического оружия. Данное оружие – это совокупность всех возможностей, методов и средств насильственного влияния на человека с целью модификации его сознания в нужном направлении. ПФО воздействует как на психологию, так и на физиологию любого человека. Его разработки производятся научно-техническими центрами наиболее передовых развитых стран и активно используются для манипуляции социальными процессами…

– Вера Александровна, я знаю несколько больше, чем вам представляется, – мягко напоминает генерал-лейтенант ФСБ. – И о секретном модуле лаборатории «Ангар-004», и о ваших коллегах, изобретающих на глубине новейшие составляющие современного психофизического оружия – фармакологические средства химико-биологического характера. Вернее, изобретавших до недавнего времени. Верно?

Женщина растерянно кивает.

– А коли так – говорите все как есть. Ситуация близка к критической, и никаких недомолвок быть не должно. Кстати, позже я сам могу прочесть вам лекцию о подписанном в 90-м году соглашении между КГБ и ЦРУ о совместном контроле над работами по психотронике.

– Вы?

– Именно. Потому что лично разрабатывал это соглашение. Переходите к делу и постарайтесь обойтись без обтекаемых фраз…

* * *

Сергей Сергеевич не испытывает эмоций. Он сидит, подперев ладонью щеку, словно заскучавший зритель, и спокойно слушает некое подобие пресс-конференции, суть которой сводится к ответам Веры Александровны на многочисленные вопросы.

– Я торопилась, но не успела закончить эксперимент, и две недели назад меня сменила Маргарита Панина, ведущий инженер-химик секретного отдела лаборатории «Ангар-004». Ей удалось довести нашу совместную работу до логического завершения. Передав смену новому научному сотруднику – Марии Скобцевой, она должна была поднять на платформу образцы полученного вещества, а также его конечную молекулярную формулу с описанием технологического процесса получения.

– Кажется, вы окрестили это вещество «Тайфуном»?

– Да.

– Газ был готов к боевому применению?

– Он был готов к испытанию.

– Каковы особенности применения вашего изобретения?

– Фармакологические и химические средства, подобные «Тайфуну», как правило, используются в комплексе с другими составляющими психофизического оружия. Например, совместно с аудио– или видеоканалами, с низкоэнергетическими СВЧ– или КВЧ-излучениями.

– Комбинированный метод более эффективен?

– Разумеется, – пожимает плечами Реброва, словно удивляясь некомпетентности собеседников. – Газ служит сильнейшим катализатором, подготавливающим мозг для дальнейшего воздействия. Причем газа нужно совсем немного.

– Что означает «немного»?

– Достаточно обработать «Тайфуном» лацканы пиджака или ворот рубашки, которую намеревается надеть объект воздействия.

– А если стоит задача подчинить не одного человека, а, скажем… всех нас?

– Для этого хватило бы одного ватного тампона, смоченного сжиженным «Тайфуном». Этим тампоном обрабатывается поверхность мебели в кают-компании и…

– Что «и»?

– И наше сознание подготовлено к вторжению. Далее просто подаются команды, закодированные в одну из перечисленных мною форм.

Поднявшись, Сергей Сергеевич подходит к открытому иллюминатору и прикуривает сигарету. Все замолкают, догадываясь, что у него созрел вопрос.

– Скажите, – выпускает он на волю тонкую струйку табачного дыма, – а что происходит в случае некомбинированного использования вашего сложного химического вещества? Ну… то бишь… если человек вдохнул газ, а дальнейшего воздействия не последовало.

– Воздействие «Тайфуном» в небольших дозах не должно оказывать видимых эффектов – это одно из условий заказчиков из Москвы. Вдохнув немного газа, человек продолжает заниматься обыденными делами, не подозревая о готовности сенсорных каналов его головного мозга к программированию извне.

– А каковы последствия воздействия большого количества газа?

Подумав, женщина неуверенно сообщает:

– Это покажут будущие испытания. Однако в истории создания «Тайфуна» имеется один необычный прецедент.

– Интересно, – затушив окурок, поворачивается Горчаков. – Я весь внимание…

Вера Александровна нехотя и вскользь упоминает о чрезвычайном происшествии, случившемся в начале 90-х в полузабытой секретной лаборатории под Моршанском.

Генерал внимает каждому слову, делает вид, будто слышит о происшествии впервые.

– Значит, один из наиболее вероятных вариантов – агрессия? – спрашивает он, когда женщина умолкает.

– Я не исключала бы подобный вариант.

– Вот это явление мы и возьмем за отправную точку при планировании завтрашнего дня, – возвращается на место Сергей Сергеевич. – Или вы предполагаете, – пристально глядит он на женщину, – что сотрудниками лаборатории и пловцами-охранниками кто-то управляет извне?

– Нет, – качает она головой, – я так не думаю.

– Почему?

– Это практически невозможно. Где, по-вашему, находится источник, и кто им управляет?

– Вы забываете об американской лаборатории с интернациональным составом ученых на борту.

Скривив губы, Реброва пожимает плечами:

– Во-первых, для подобного воздействия они должны знать частоту волнового излучения с точностью до долей миллиметра. Во-вторых, дистанция в пять километров для атаки великовата. И, в-третьих…

– Что «в-третьих»?

– Испытания «Тайфуна» не проводились даже в воздушной среде, а вы говорите о водной. Сомнительно. Очень сомнительно.

Горчаков решительно придвигает к себе план-схему подводной лаборатории, стопку вспомогательной документации, предоставленной научным руководителем, и ворчливо заявляет:

– Считаю наше совещание законченным. Все свободны, кроме Черенкова и Веры Александровны.