Текст книги "Любовь тигра"
Автор книги: Валерий Попов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
– ... товарищ таракой, – вывел меня из прострации говорок Фила. – Фсе рапотаете, рапотаете, надо и отдыхать! – Он манил меня из пикапа. – Да нет, я пойду... Я уже как-то устал отдыхал". – Да встряхнемся давай. К Ирише заедем. Хочу с ней крепко потолковать – пора на уши ее поставить. – Не надо! – Я метнулся в пикапчик.
– В контору! – захлопывая за мной дверь, скомандовал Фил.
Снова нас мотало на поворотах. Я как-то боялся, что отдых с Филом окажется еше тяжелей, чем работа. Фил гнусавил под нос лихой джаз, время от времени дружелюбно подмигивая мне, – он был абсолютно уверен, что купил мою привязанность навсегда (причем, что характерно, за мои же деньги!).
Мы подъехали к конторе, стали вылезать. Все как раз дружными толпами выходили на обед.
– Мадам что-то не видать! – сказал Филу молотобоец.
– Видимо, говеет! – усмехнулся Фил. Уйти?.. Но мне кажется – когда я с ним, что-то все же сдерживает его!
И тут появилась наша Ирина – она шла с гордо поднятой головой, игнорируя нас. Рядом с ней крутился какой-то чернявый парень на высоких каблуках. Фил стоял неподвижно, глядя в землю, и у меня мелькнула безумная надежда, что он не видит ее. Но по той абсолютной неподвижности, с которой он стоял, было ясно, что он видел. Взяв себя в руки, она хотела было проплыть мимо, но в последний момент сломалась и резко подошла.
– Филипп Клементьич, я вам зачем-либо срочно нужна? – подчеркнуто официально проговорила она.
Он продолжал стоять абсолютно молча и неподвижно. Ситуация явно становилась напряженной. Это молчание и неподвижность пугали даже больше, чем шум и скандал. Проходящие мимо стали умолкать, останавливаться, с изумлением смотреть.
– Русланчик! Подожди меня, я сейчас! – ласково сказала она своему спутнику, несколько демонстративно прикоснувшись к его плечу.
Русланчик сделал несколько шагов и, не оборачиваясь, стоял. – Ну? прошипела она.
– На рабочее место, пожалуйста, – безжизненно проговорил Фил, указав рукой.
Ирина довольно явственно выругалась и, повернувшись, пошла в контору. Фил, абсолютно без всякого выражения на лице, шаркая надувными пимами, медленно прошел в свой кабинет, уселся за стол. Ирина, явно куражась, с блокнотом и ручкой подошла к нему. Фил молчал, не обращая на нее никакого внимания.
– Может быть, я все-таки могу пойти пообедать? – наконец, не выдержав, проговорила она.
– Будешь выступать – сниму с пробега! – еле слышно проговорил Фил.
– А что я такого сделала? – уже явно сдаваясь, проговорила она.
– Слушай, ты... Если бы не этот... слишком нежный паренек, – он кивнул на меня, – я бы сказал тебе – что!
"Ну что ж – хоть в качестве "нежного паренька" пригодился!" – подумал я.
Открылась дверь, и появился взъерошенный Русланчик.
– Иди, Русланчик, у нас с Филиппом Клементьичем важные дела! – капризно проговорила Ирина.
– О! – привстав, радостно завопил Фил. – Вот кто сбегает нам за водкой! Пришлите червончик, – вскользь сказал он мне.
С какой это стати я должен оплачивать его дурь?.. Но я не мог больше видеть стоящего как столб Руслана – и протянул последний червонец.
– Ну вы даете, Филипп Клементьич! – вдруг расплылся в улыбке Руслан и, топоча, выбежал.
– Коз-зел! – вслед ему презрительно произнес Фил.
– А ты – человеческий поросенок! – кокетливо ударяя его карандашом по носу, проговорила Ирина.
Вскоре вбежал запыхавшийся Руслан, радостно отдал бутылку шефу. Шеф зубами сорвал жестяную крышку, сплюнул, разлил по стаканам. – Я не буду, – сказал я, но он не среагировал. – Филипп Клементьич, – деликатно прихлебнув водки, произнес Руслан. – У меня к вам производственный вопрос!
– Ты бы лучше о них на производстве думал! – усмехнулся Фил. – Но можно? Ну?
– Мы сейчас дом отдыха по новой технологии мажем. .. – Знаю, представь...
– Ну – многие отдыхающие от краски отекают, их рвет... одному даже скорую вызывали... – Это их личное дело. Дальше. -... Так мазать? – Тебя конкретно не тошнит? – Да нет... я уж как-то привык... – Так иди и работай!
С ним все ясно. Там, где нормальный человек засовестился бы, заколебался, задергался, – этот рубит с плеча: "Так иди и работай!" И все проблемы, которые других бы свели с ума, – им решаются с ходу, "в один удар". С ним ясно. За это его и держат на высоком посту, и будут держать, сколько бы нареканий на него ни поступало, – именно за то, что он сделает все – даже то, чего делать нельзя! Появился молотобоец.
– Филипп Клементьич... – он столкнулся со мной взглядом и слегка запнулся. – Так делать... для японца? – Он смотрел то на Фила, то на меня. – Иди и работай! – хрипло произнес Фил. Молотобоец вышел.
Вскоре послышались звонкие удары – рушилось мое состояние. Фил был мрачен и невозмутим.
Ну все – я вроде был больше не нужен. Круг на моих глазах четко замкнулся. С чего начиналось все – с разбивания раковин – к этому и пришло. По пути я сумел успокоить Фила, матерей с детишками, обэхээсника, теперь обрадую ненасытного японца, а что я сам немного расстроился – это несущественно!
– Швыряло давай! – Фил кивнул на Иркин стакан.
– Поросенок! – она игриво плеснула в него остатками водки.
Больше я находиться здесь не мог. И даже как "нежный паренек" я уже абсолютно не нужен: нежность и так хлестала туг через край! – Чао! – я двинулся к выходу. Фил даже не повернулся в мою сторону. Может, ему был безразличен мой уход? Но тогда, наверное, он бы рассеянно кивнул мне вслед и даже бросил какую-то малозначащую фразу – но в этой полной его неподвижности, абсолютном безмолвии читалась огромная трагедия, неслыханное оскорбление!.. Он ввел меня в святая святых, распахнул душу (пусть не совсем стерильную), раскрыл методы работы (пусть не совсем идеальные) – а я свысока плюнул на все это и ушел. Как говорится: такое смывается только кровью! Ириша четко уловила состояние шефа.
– Конечно, когда не о его делах речь – ему неинтересно! – бросила она мне вслед.
Как это – речь не о моих делах? Ведь именно мои раковины сейчас в угоду японцу звонко разлетаются вдребезги! Парадокс в том, что Фил отдает их японцу, а если бы я отнял их – я отнял бы их у детей! Но – хватит! Еше помогать матерям с детишками я хоть со скрипом, но согласен, но поднимать своими скромными средствами и без того высокий уровень японской промышленности -пардон! Я взялся за дверь.
– Да куда он денется? – хлестнула меня на выходе вскользь брошенная реплика Фила. ...Как это – куда денусь?! Да хоть куда! Я вышел на улицу, в слепяший день. Водитель пикапа бибикнул мне. Я подошел. – Садись, подвезу!
– Денег нет! – я сокрушенно развел руками. Опричники Фила мне тоже были как-то ни к чему. – Да садись! – горячо сказал водитель. Я понял, что это зачем-то нужно ему, и сел. Поехали. – А если шеф позовет?
– А! Он сейчас с места не стронется, будет пить до посинения – но зато на посту! Вечером – другое дело – вози его! – А куда – вечером-то?1
– По ресторанам – куда же еще? Сперва объедем, всех зверей соберем, а после в кабак. Но все – мне это надоело уже: столик в салоне я отвинтил, – он кивнул назад, на пустое пространство между креслами. – Тут у меня они пить больше не будут! Сказал, что крепления не держат! Они нешто разберутся? И убрал. А то сиди, жди их, пока они с кабака выберутся, а потом заберутся сюда и на столик все вынимают из сумок! Раньше двух ночи домой не прихожу – жена уже разговаривать перестала. И главное: хоть что-то бы имел, хоть раз бы угостили бы чем, предложили – попробуй. Я, может, тоже хочу рыбкой красненькой или икрой дочку угостить... Никогда! Сожрут, выпьют все, расшвыряют – "Вези!" После каждого еще до дому волоки! Все – распивочная закрыта! – Он снова кивнул назад. – И с кем... он тут? – поинтересовался я. – С кем? Понятно с кем – у кого все в руках! А им такой, как Фил, позарез нужен: при случае и посадить можно, а потом вытащить! Исполкомовские, да еше покруче кто. Вот уж действительно – нагляделся я на них в упор: свиньи свиньями! Нажрутся до усеру, да еше баб норовят затащить! – Он сплюнул.
– А те раковины, что вы оплатили. Гриня наш расфуячил уже, японцам отдадут – те из них какой-то редкоземельный элемент берут. А нашим – плевать! Но у меня тут больше они пить не будут – конец! Мы свернули.
– А жена дочку в садик через весь город таскает, к ее заводу, трехлетку в полшестого приходится поднимать! А детсада нашего – как десять лет не было, так нет и сейчас... Дай им волю – они все разнесут! "...так уже дали им волю", – подумал я. – И в общежитии нашем до сих пор раковин нет на третьем-четвертом этажах! – И у меня нет раковины! – вспомнил я. – И у тебя нет? – он обернулся. ...
Ремонт, который сделали мне ребята, встал мне ровно вдвое дешевле той суммы, которую у меня взял и не собирался, видимо, возвращать мой в буквальном смысле драгоценный друг.
Хоть мы теперь и не виделись с ним, я, как ни странно все четче видел его. Водитель Николай, появля
ясь у меня по делам ремонта, каждый раз рычал, что опять до глубокой ночи развозил пьяных клиентов. Все они, и особенно рьяно Фил, требовали обязательной доставки их домой, в каком бы состоянии они ни находились. Дом, оказывается, для них – это святое!.. Выходит – тогда, заночевав у меня, Фил сделал редкое исключение?.. Как трогательно! По словам Коли, дома у Фила был полный порядок: квартира отлично отделана, три сына – спортсмены, красотка жена. Значит, дом его держит на плаву, там он отдыхает душой!.. но я как-то не верю, что жизнь можно поделить перегОролкой на два совершенно разных куска.
... Сейчас он исчез, как бы смертельно обидевшись, что я бросил его, пренебрег его духовной жизнью (если можно назвать духовной жизнью то, что происходило тогда в конторе)... Одновременно, как бы вспылив из-за обиды, можно было и не отдавать и деньги... очень удобно! Но главное тут, несомненно, его оскорбленная душа! Мол – как только мои корыстные интересы не подтвердились, я тут же немедленно ушел, наплевав на узы товаришества. Примерно так он объясняет это себе... Версия, конечно, весьма хлипкая, и чтобы Филу поверить самому, что все рухнуло из-за поруганной дружбы, а не из-за украденных денег, ему все время приходится держать себя в состоянии агрессивной истерики: все сволочи, зверюги, к ним с открытой душой, а они!.. Жить в таком состоянии нелегко – я сочувствовал ему.
Только в невероятном напряге, раскалив до полного ослепления все чувства, можно проделывать такие безобразные операции, как он проделал со мной, и при этом считать себя правым и даже оскорбленным! Легко ли! И все для того, чтобы потом в грязном
пикапчике глушить с крепкими ребятами водку, снова накаляя себя до состояния правоты?
Ежегодное преодоление непреодолимого, пере-прыгивание всех устоев, может, и позволяет ему чувствовать себя человеком исключительным... но к чему это ведет? Может – и мелькнуло в день нашей встречи с ним что-то светлое – и туг же было разбито вдребезги, как раковина. Окупится ли?
А теперь ему особенно нелегко. Раньше он имел хотя бы утешение – марать меня – мол, знаем мы этих идеалистов... но теперь и этого (как столика в пикапчике) он лишен.
Казалось бы, при его образе жизни всякого рода переживания давно должны были исчезнуть – но он явно не был уверен, что взял надо мною верх, и фанатично продолжал разыскивать доказательства своего морального (или аморального) превосходства.
Одним из таких доказательств должен был быть довольно поздний его звонок, примерно через полгода после того, как мы расстались.
– Слушай, ты! – прохрипел он, даже без тени былой теплоты, словно я все эти месяцы непрерывно оскорблял его (а я действительно, наверное, его оскорблял, даже не пытаясь требовать с него деньги, ясно давая понять, что с такого и требовать бесполезно). Мог ли он это простить? – Слушай, ты...
Далее следовало сообщение: все, что он обещал мне, – он достал, причем финское, все ждет на базе, а сейчас мне надлежит привезти в ресторан "полторы тонны" – а завтра безвылазно ждать дома. Я не сомневался, что судьба этих денег будет такая же, как у предыдущих... но что его снова толкало ко мне... неужели только ощушение безнаказанности? Да нет...наверняка его скребли сомнения, – что я не уверен в абсолютной его честности, в абсолютной его верности дружбе, – и это бесило его. Желание доказать свое совершенство в сочетании с привычной необходимостью воровать и составляло главную трагедию его жизни.
Но все-таки хорошая закваска в нем была, раз он еше что-то пытался доказать. Именно мне-то и стремился доказать свою честность – всех остальных в его окружении не занимал этот вопрос, и тут вдруг – я. Может, я и был его последним шансом на спасение, Полярной звездой на фоне тьмы? И наверняка в общении со мной он тайно надеялся обогатиться духовно, а я обогатил его лишь материально и на этом успокоился!
Конечно же, с виду он суров – на любое подозрение ответит оскорблением, на нападение – зверским ударом, на обвинение – обвинениями гораздо более тяжкими... неужто уже нет хода в его душу? Похоже – единственный крючок, которым еще можно его поднять, – это крючок "верной дружбы", "дружбы, не знающей пределов"... Правда, этим крючком он тянет в основном вниз, на себя, но, может, еше можно его поднять этим самым крючком наверх?
Что-то, наверное, все-таки сосало его, если уже больше чем через год он вдруг остановил у тротуара рядом со мной свой "Жигуль".
– Ну ты, зверюга, – куда пропал? – распахнув дверцу, оскалился он. Все зубы уже золотые... молодец! На заднем сиденье маялся мужик, одетый добротно, но без претензий. – Клим! – пробасил он, сжимая руку. – Из Сибири пожаловал! усмехнулся Фил.
Значит, была у него потребность: показать, какие у него друзья? Выходит не успокоился он: иначе зачем нужно было ему останавливаться, а не ехать мимо?
– Зарядил тут ему отель, приезжаем – фунт на рыло! – прохрипел Фил.
– Да чего уж там... уеду, если так! – пробасил Клим.
– Может – ко мне? – неожиданно проговорил я.
– Валер-кин! – Фил потряс меня за плечо. Неужели все повторится?
