Текст книги "Секреты нашего двора"

Автор книги: Валерий Екимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Валерий Екимов
Секреты нашего двора

Веришь? – «Во весь голос» – не хочу.

Кто я, чтобы быть Мессией!

Лишь о том сегодня не смолчу,

что люблю свою Россию

за её простую… простоту,

а ещё – нерасторопность

и смешную отрешённость

от ухода Мира в пустоту.

© Екимов В., 2019

© Издательство «Союз писателей», 2019

© ИП Суховейко Д. А., 2019

Илики
Секрет первый

С ередина семидесятых.

Лето.

Полдень.

Верхнее плато Иликовских высот на западе от Питера.

Пустынно. Солнце жжёт нещадно.

Голое огромное поле с пика холма просматривается на многие километры. Прямо посреди него угадывается просёлочная дорога, основательно заросшая бурьяном. Похоже, машины всё-таки иногда пробираются здесь, сохраняя видимость колеи, но сейчас, покуда хватает глаз, никого нет. Лишь разноголосые кузнечики на все лады стрекочут, вознося хвалу жаре, да ястреб величаво кружит высоко в небе.

Немного жутко.

До войны здесь процветала богатая шумная деревня, утопавшая во фруктовых садах. Как напоминание о былом богатстве и величии деревни всё пространство вокруг на многие километры усыпано сейчас островками одичавших, а потому низкорослых яблонь, вишен, слив, неуверенно-сиротливо торчащих из-за высокой, в полный человеческий рост, травы и зарослей дикой малины. С трёх сторон к холму подползает болотистый неухоженный лес, изборождённый многочисленными ручьями да канавами. Вода из них стекает в конечном итоге в неглубокую, с красной болотной водой речку Карасту, по большой дуге огибающую Иликовские высоты. На севере с пика холма во всей своей красоте и величии открывается темно-синяя «Маркизова лужа» – Невская губа Финского залива – с закрытым для посещения островом Котлин (г. Кронштадт) посреди и множеством маленьких островков с грозными крепостями-фортами вокруг него.

Здесь, на Иликах, во время блокады Ленинграда шли тяжёлые бои за Ораниенбаумский приморский плацдарм, защищавший тогда выход гитлеровцев к Кронштадту. Эти высоты постоянно переходили из рук в руки. Под высокой травой укрылись во множестве глубокие десятиметровые воронки от ударов тяжёлых бомб и снарядов. Здесь на каждый квадратный метр земли – до килограмма железа.

Тяжёлые шли бои.

Здесь жив страх… До сих пор.

О том напоминает людям и памятная стела у подножия холма на лесной дороге. К стеле по откосу глубокой воронки круто поднимается узкая бетонная лестница (Бог весть, где теперь, десятилетия спустя, те лестница и стела! Питерская кольцевая автодорога разорвала холм пополам…)

Мы всегда поднимаемся по бетонной лестнице, чтобы положить полевые цветы у постамента.

Нас пятеро: Шурик, Вавка, Тарас, Толстый и… я.

Нам – «…всем по семь-восемь всем…»

Впрочем, нет, нам слегка больше, давно за десять. У нас – каникулы. Ну, лето ведь. Родители наши, как и положено, на работе. А мы предоставлены сами себе, и потому двор и его окрестности – полностью наши…

А уж какие у нас окрестности!

Это и неописуемый по красоте парк (ныне, десятилетия спустя, – Дворцово-парковый ансамбль «Ораниенбаум»), открытый тогда круглосуточно для свободного посещения всеми желающими. В парке у нас в школьную пору проходят уроки физкультуры, рисования, природоведения, а, кроме того, все школьные субботники и трудовая практика по благоустройству его территории. Парк в городе Ломоносове – наше всё! Никому и в голову не придёт организовать в нём пикник или сделать ещё, не дай Бог, какое безобразие…

Это и огромный, около пяти километров в длину, Красный пруд – запруда реки, где мы купаемся днём и ночью с конца мая до середины сентября. Наш пруд и многоступенчатый рукотворный верхний водопад парка и теперь вполне неплохи, интересны. Жаль только: территория заросла немного, да пришли в негодность коммуникации некогда потрясающего архитектурным исполнением «сердца» – водопада. А ещё зачем-то спилили старые екатерининские липы, клёны да послевоенные великаны-тополя.

Это, конечно же, и расползающийся от города во все стороны на многие-многие десятки километров живой, дикий, настоящий лес, поджатый к городу Иликовскими и Вьюнковскими высотами-холмами.

Во Вьюнках – крутые снежные горки, широкие дорожки и тропинки под лыжню по относительно редкому сухому хвойному лесу. Это место мальчишеского притяжения зимой. А Илики, с их дикими садами, топкими ручьями и болотами, осыпавшимися со времён войны блиндажами и воронками манят вездесущую ребятню летом. До Вьюнков пять километров. Они обжиты и цивилизованы. До Иликов – по дороге десять, через лес по тропам – семь. Они пустынны и неизведанны. Вообще– то, нам запрещено ходить сюда: «опасная зона». Во всяком случае, такое предупреждение написано на табличках при подходе к высотам. Но запретный плод всегда сладок, а значит, «…если нельзя, но очень хочется, то…» Правильно: МОЖНО!

Летом мы – вольные люди: где хотим, там и лазаем!

Ну и правда, кто нас остановит?!

С 9.00 до 18.00 мы – хозяева города и, естественно, его окрестностей.

…Итак, нас пятеро!

Впрочем, это мы думаем, что пятеро.

– Ай, молодец! – хохочет Вавка, глядя с вершины холма вниз на взбирающуюся к нам заросшую дорогу. – Ну, давай-давай, чего уж там! Иди сюда, хватить разведчика из себя строить.

Мы удивлённо смотрим на пустынную дорогу, затем на Вавку, ничего не понимая, переглядываемся.

– Не дай Бог, – продолжает Вавка, – на гадюку в траве угодишь или гнездо ястреба побеспокоишь. Вон! Гляди вверх: сейчас спикирует!

– А-а-а! – вдруг слышим панический детский возглас.

Какой-то белобрысый малыш, в ужасе прикрыв голову руками, быстро несётся к нам, ко мне, и со всего маха врезается в мой живот.

– Опять ты? – наконец сообразив, возмущаюсь я и, не сдержавшись, хватаю его за ухо: – Серый, я ж сказал: сидеть дома, пока не вернусь. А ты что удумал?

Разведчиком – кто бы мог подумать?! – оказывается мой младший братишка, которому не то что «по семь-восемь всем», ему только-только шесть лет исполнилось. А, гляди-ка, какой шустрый оказался: увязался за мной на полигон – тайком, без спроса.

Ах ты, Боже мой!

А если б потерялся в лесу, пока, прячась, шёл сзади нас?

– Да-а, – канючит Серый, всхлипывая от боли и обиды, – что мне дома одному делать? А ты меня, кстати, давно на Илики обещаешь взять.

Ох, уж этот злосчастный июль.

Ну просто беда!

Все детские садики в городке закрыты – отпуск, ремонт, подготовка к новому учебному году. В результате от «мелюзги» во дворе деваться некуда! Ну, с этим-то обстоятельством ещё можно мириться – мало ли других мест в городе или за городом! А вот как быть с младшими братьями да сёстрами? Их куда девать? Мамка с тебя последнюю шкуру снимет, если вовремя не накормишь их, да не развлечёшь, да, не дай Бог, пожалуются: мол, обижают их, бедненьких, в игру не берут. Хорошо Шурику: у него сестра – его близнец-ровесник. Она – сама по себе, он – сам по себе. Ещё неизвестно, кто из них за старшего на хозяйстве остаётся. А Тарасу и Толстому вообще повезло: они сами – младшие в своих семьях. Чуть что-то не так – вали всё на старшего и будешь в шоколаде! Вот только Вавка из всей моей честной компании один меня и понимает: у него брат Димка младше моего Серого, да ещё сестрёнка – вообще грудничок. Возможно, оттого он эту «мелюзгу» лучше всех нас знает, сердцем чувствует. А они… его любят и слушаются.

– А ты чего лыбишься? – отпустив, наконец, Серого, накидываюсь на Вавку. – Смешно ему, видите ли. Мог бы и раньше его заметить.

– Да я и заметил, – не поддаваясь моему тону, улыбается тот, – да жалко его стало, вот и присматривал, пока по лесу шли. Ну а теперь – чего уж там? Пусть вместе с нами первооткрывателем дальних воронок будет.

– Как давно? – не унимаюсь, прищуривая глаза.

– Да ещё у Красного пруда! – не обращая внимания на мою воинственность, смеётся Вавка. – Он там так потешно топал да за деревьями ползал! Трудно, знаешь ли, не заметить.

– Врёшь ты всё, Вавка! – искренне возмущается Серёжка. – Ничего ты не слышал и не видел.

– Да-да-да, – добродушно отвечает тот, – совсем ничего. Вот только места здесь глухие, чуть с дорожки сойдёшь – потеряешься и не найдёшься. Я сам здесь когда-то долго на месте кружил, вот и приходится с тех пор всё видеть, всё слышать, – и, миролюбиво хлопнув братишку по плечу, добавляет: – Ты уж извини меня.

– Да л-ладно, п-проехали, – чуть заикаясь, доброжелательно машет рукой Шурик. – П-пусть с нами будет, тем более что действительно обещали п-показать Илики, ещё в прошлый раз.

– Угу, – радостно кивает Серый, победно и хитро глядя на меня.

– Только смотри, мелюзга, от нас – ни на шаг! Если что, будешь иметь дело со мной, – грозя увесистым кулаком, басит Тарас, которого за широкие плечи и мощные бицепсы у нас прозвали Амбалом.

– Угу, – с уважением кивает братишка и на всякий случай прячется за моей спиной.

– Та-а-ак, всё, хватит!.. – тянет практичный Толстый. – С чего начнём экспедицию?

– Как – «с чего»? – забыв о неприятностях, оживаю я. – С малины, конечно.

– С малины, с малины, – радостно прыгает Серый. – Конечно, с малины!

Вообще-то, он у меня – нормальный парень. Не ябеда какой-то там, не интриган. Молчун – мамке лишнего не сболтнёт, можно не переживать. Не то что я: у меня язык сам всю «подноготную» вываливает – только зацепи! В общем, всё, проехали, не сержусь. С Серым даже веселей – всегда что-нибудь новенькое выкинет.

– Я го-то-ов, – тянет Тарас, – подкрепиться никогда не помешает.

– Тогда – вперёд! – резюмирует Шурик и сворачивает к ближайшему малиннику, виднеющемуся тут же, неподалёку, в траве.

– Врёшь, не возьмёшь, – обгоняя всех, срывается с места невысокий, если не сказать – низкий, но самый шустрый Вавка, – я-а-а первый.

– Сто-о-ой, мо-о-ё! – кричим мы и не разбирая дороги мчимся все, как один, за ним вдогонку.

Впрочем, все – да не все.

Как раз в этой ситуации мой Серый не спешит бежать за мной. Ну конечно: куда же я теперь от него денусь, вдали от дома? Ну не брошу же здесь на произвол судьбы! Его внимание, похоже, привлекает странное дерево, удивительным образом высунувшее из-под земли свою верхушку с противоположной от малинника стороны дороги. И вот, пока я нагонял Вавку, запрыгивал вслед за ним в малинник и набивал рот самой красной и спелой ягодой, мой братишка таки успел уже преодолеть приличное расстояние, прежде чем это обнаружилось. Лишь одна сивая головёнка и видна из высокой травы.

– Эй, Серый, стой! – кричу. – На-за-ад!

– Ви-и-ишня! – едва слышу сквозь разноголосую трель обнаглевших кузнечиков возбужденно-радостный голосёнок. – Тут ви-и-ишня!

И вдруг… Серый исчезает, словно сквозь землю проваливается. А спустя мгновение туда же, под землю, с давящим на ультразвуке шелестом и писком проваливается неуловимая чёрная тень.

На доли секунд всё как будто замирает. Даже бестолковый треск больших кузнечиков, подрастающих в нашей местности до размера небольшой саранчи, прекращается.

Мы все застываем… в нелепой напряжённой позе гончей, что на картине, кажется, Серова, в новенькой «Хрестоматии по литературе», которую нам выдали в школьной библиотеке на следующий учебный год. Слышится треск веток, глухие удары, тяжёлое хлопанье крыльев, высокий, давящий сознание свист и испуганные писклявые вопли Серого…

Секундное замешательство, нерешительность – и вот мы одновременно стартуем со своих позиций. Самым коротким путём, напролом, не разбирая дороги мчимся что есть сил! В какой-то точке движения выстраиваемся в некое подобие журавлиного клина, во главе которого первым на торчащую из-под земли вишню, по понятным причинам, наступаю я. За мной чуть поодаль с двух сторон пристраиваются массивные Тарас и Толстый, соответственно за ними на флангах – наш спортсмен Шурик и вездесущий Вавка.

Полоса препятствий захватывает!

Мелькают спины, пятки, руки, головы. Сердце, ухая одновременно по всему телу, перемещается в горло. Вот только места здесь незнакомые, малоизученные, неисследованные. Что там, впереди? Бог весть! Густая высокая колючая трава цепляет за ноги, хлещет по лицу. Земля – вся в кочках, ямках, причудливо сплетённых корнях. Однако ничто не может отвлечь нас от безудержного броска к цели.

Сознание теряет ориентиры… Исчезает и чувство опасности.

И… первым из поля моего бокового зрения исчезает Шурик, за ним, с другой стороны клина, Вавка. Подсознательно чувствуя опасность, торможу, но два мощных удара в спину придают ускорение. Что-то меняется: болезненные хлещущие удары по ногам, телу, лицу, хруст веток, скрежет зубов, всхлипы, ругань, бессвязное бормотание и… Ти-ши-на!

Похоже, что-то случилось?..

– Хи-ха-хо! – первое, что врывается в сознание откуда-то сверху, переходя с девчоночьего визга на старческий кашель.

– Картина Репина «Приплыли», – хрипит Шурик, прямо надо мной прижавшись к толстой ветке и свесив руки и ноги, как тряпочки.

– Не «Приплыли», а «Прибили», – хнычет Тарас, распластавшийся внизу, на корнях огромного дерева, и выглядывая из-под лежащего сверху него Толстого.

– Не «Прибили», – гудит довольный Толстый, – а «Прилипли».

– Ни-че-го себе, – выдыхаю я, лёжа на спине, похоже, на одной из самых неудобных сучковатых веток.

Совсем рядом с собой, прямо за спиной хохочущего Вавки, я вижу брата, крепко обнимающего ствол старого кривого дерева, причудливо по дуге поднимающийся вверх.

– Хи-ха-хо! – с ещё большим воодушевлением истерит Вавка, удобно устроившись на спине Шурика и любуясь с высоты нашими, по-видимому, очень живописными позами. Как Вавка оказался на Шурике? Непонятно!

– Серый, ну, ты достал! Куда вперёд батьки лезешь? Ну-ка, слазь живо оттуда! – ругаюсь на брата больше для проформы, в душе радуясь, что с ним и всеми нами ничего страшного пока не случилось. – Сказано же: не отходить от меня ни на шаг!

Как мы все вообще уцелели, падая с такой высоты? Наверное, благодаря этим густым веткам, по которым и скатывались к стволу…

– Там гнездо, – округлив глаза, пищит сверху Серый, кивая головой в сторону и ещё крепче прижимаясь к чудо– дереву, выросшему здесь, на отвесном склоне огромной воронки, образовавшейся от взрыва бомбы.

– Я те покажу гнездо, – сержусь и, развернувшись на своей ветке в сторону его кивка, умолкаю.

Действительно: на противоположной стороне воронки, под каменистым обрывом, в пещерке, вижу поражающее воображение гигантское соломенное гнездо. На нём восседает, как на троне, огромная, больше упитанного индюка, птица. Но это ещё не всё! Перед ней, расставив широко, почти в полтора метра, крылья и раззявив мощный кривой клюв, застыла в устрашающей позе другая птица. Она более мощная, похожа на ведьму-монстра и издаёт режущий ухо ультразвук.

– Это же яс-треб, – чеканя слоги, словно телефонный робот-автомат, громко шепчет Толстый.

Птицу, наконец, замечают все! Возня на ветках и на земле у корней прекращается. Сюда, вовнутрь воронки, мирные звуки лета не попадают, даже солнце заглядывает в неё лишь по касательной сбоку.

Напряжённая гнетущая тишина снова давит сознание, мысли, парализует волю.

– Ре-бя-я, – неожиданно фальцетом взрывается Вавка, – па-лун-дра!

И кубарем по дуге ствола дерева буквально катится вниз.

Шурик, освободившись от него, оживает и, дотянувшись чудом до Серого, отрывает от ствола и сбрасывает его мне прямо в руки.

Толстый и Тарас, опомнившись от лёгкого потрясения неожиданным приземлением на них Вавки, лезут вслед за ним вверх по отвесному склону, используя корни вишни как ступеньки.

Мы с Шуриком, не повторяя ошибок Вавки, без потрясений спускаемся на землю и взбираемся вслед за ними.

Серый же доехал на мне до земли, не потратив сил. Он оживает и вдруг удивительно проворно карабкается по моей спине, затем поочерёдно – по спинам Шурика, Толстого, Тараса. И, наконец, въезжает на поверхность на спине Вавки, с которого нечаянно – и потешно! – стягивает почти до колен штаны вместе с трусами.

Выбравшись из воронки, мы без сил валимся в спасительно высокую траву. Однако гнетущий ультразвук, свист, тяжёлое уханье крыльев, шарканье когтей и щёлканье клювов над ухом давят, не покидая нас и здесь. Вавка, забыв о растерзанных брюках, не выдерживает первым и, прикрыв голову руками, резво с места «рвёт в галоп». Но, сделав пару шагов, запутывается в штанинах и, естественным образом выбросив руки вперед, валится в траву, подставляя под удар разбушевавшейся преследовательнице свой оголившийся зад. Толстый и Тарас, метнувшиеся было вслед за Вавкой, тут же спотыкаются об него и с хохотом валятся сверху, укрыв, к счастью, его конфуз.

Мы же с Шуриком, давясь от смеха, хватаем с двух сторон под руки моего перепуганного братишку и летим, не чуя под собою ног, прочь от негостеприимной воронки. Постепенно – то ли трава становится ниже, то ли земля ровнее – приспособившись, набираем приличный темп. Кое-как за нами – слышно лишь сопение – пристраиваются и остальные. Птицы, кажется, отстают, но скорость наша только растет и – о, Боже! – в какой-то момент земля снова неминуемо уходит у нас из-под ног. Чудом и на этот раз не переломав ноги, мы втроём на параллельных курсах влетаем в глубокую старую траншею, полностью заросшую высокой осокой, больно врезаясь носами в мягкую землю её противоположного борта. Ещё мгновение – и три мощных, почти что одновременных удара шумно накрывают нас сзади…

– Ну, вот вам… и второе п-предупреждение, – немного заикаясь, выдыхает Шурик.

Когда он волнуется, то всегда стильно заикается, словно Эраст Петрович Фандорин из «Статского советника» (классный, кстати, получился фильм, жаль, его не было в нашем детстве). Этот элегантный штрих, точнее, боевая отметина, появился у него в прошлые каникулы после нашего штурма старой крепости – огромного деревянного сарая за красным домом. Тогда трухлявые стены «заброшки», не выдержав нашего напора, рухнули и погребли Шурика под собой. В течение часа мы, торопясь, вызволяли друга из плена, всем двором разбирая обломки. Впрочем, всё обошлось: пара-тройка ссадин обнаружилась на теле Шурика да была разорвана одежда. Но наш герой с тех пор сильно поумнел, можно сказать, «просветлел». Теперь ему во всём видится тайный знак, чей-то умысел, даже предупреждение.

– А вы, – почему-то обращаясь к Тарасу и Толстому, говорит он, – не верили!

– К-к-какое ещё, – сильно заикаясь, дразнит Шурика Вавка, – п-п-предупреждение?

– К-какое-какое… Такое! – обижается тот. – Прекрати картавить, не смешно! Повторяю ещё раз: напрасно мы сюда пришли! У меня – предчувствие и…

– Да ты, Шурик, после прошлогоднего штурма замучил уже своими знаменьями, – возмущаюсь я, потирая ушибленный лоб и рассматривая боевые потери Серого.

– А что такое «зна-еме-ние»? – тянет братишка, слюной прилепляя к содранным до крови коленкам листики подорожника.

– Да какое там «зна-еме-ние», – обречённо выдыхает Тарас. – Не слушайте вы его. Он вчера тут, на Иликах, «с дуба рухнул», а теперь вот знаменье ему в голову обратно вернулось, рухнуло!

– Ну, ты это зря-я-я, – иронично в тон тянет Толстый, – полёт у Сашки вчера вышел что надо! Просто «знаменный»!

– Да-да-да! Вот ему этот «знаменный» мозги-то и отбил, – выбираясь из траншеи, бубнит Тарас. – Подумаешь, с обрыва свалился, тоже мне! – передразнивает: – П-п-предупреждение.

– Вообще-то, «случайное – не случайно», – задумчиво выдыхает Толстый, – так мудрецы говорят. И знаете, мне кажется, в этом что-то есть!

– Да ты, Толстый, к тому же и философ! – сердится Тарас. – Ну что, что может быть неслучайного в падении с «вела» или вон в этой находке старого вороньего гнезда?

– Ничего себе, – вскидывается на него Серый, – «вороньего»?!

– Да какая разница? – парирует тот. – Ворон, коршун ли!

– Эх, сила есть – ума не надо! – машет рукой Шурик. – И вообще: сам ты, Амбал, «с дуба рухнул» вперёд башкой, вернее, в воронку. А теперь вот – и в траншею. Видать, ума-то не хватает руки подставить?! Да и то верно: зачем? Голова всё выдержит, она же – кость!

– Это у кого голова – кость?! – закипая, но с опозданием, вскакивает Амбал.

– Эй-эй, эй! – вскакиваем и мы с Вавкой, вставая между спорящими. – Ну-ка, стоп, хватит!

– А всё-таки, что такое «зна-еме-ние», – не замечая ссоры, тянет своё Серый.

– А и правда: о чём сыр-бор? – спрашиваю, мысленно благодаря братишку за настойчивость. – Ну расскажите, что ли, что тут вчера такого случилось, чего, похоже, только мы с Вавкой и не знаем?

– И я не знаю, – пищит братишка, – и мне расскажите.

– Ну, Тарасик, давай, колись, чего надулся-то, как девочка, – легонько пихает его в бок Вавка, на всякий случай придерживая сжатые кулачищи нашего гиганта.

– Да сам ты девочка! – вырывая руки, облегчённо выдыхает Тарас и кивает на Толстого: – Вон пусть философ рассказывает!

– Ну что ж, философ – так философ, – радуется Вавка. И, сжав ладошки лодочкой, шутливо кланяется Толстому, приговаривая: – О, мудрейший из мудрых, поведай нам, сирым да убогим, о первом знамении, что открылось вам с Шуриком здесь, на Иликах, вчера. Дабы второе знамение нам любезным образом сегодня уже открылось и…

– Так и быть! – величественно, заданным Вавкой тоном, помпезно перебивает Толстый. – При условии, что вы, сирые да убогие, будете молчать и слушать, молчать и слушать. Потому как сказано: «…зачем говоришь, будто знаешь, а если и знаешь, зачем говоришь?..»

– Тьфу ты! – вскипает Тарас. – Да хватит уже философствовать: знает – не знает, молчит – говорит! Всё и так ясно и просто, как электровеник! Давай уже, начинай.

– Да пожалуйста-пожалуйста! – улыбается Толстый. – Слушайте, вникайте… Итак, в некотором царстве, некотором государстве, точнее, в «Рамбове на Каросте», давно ли, недавно ли – неважно! – собрались вместе три добрых молодца.

– Вот это да! – открыв рот, восхищённо тянет мой братишка.

– Да-да, – довольный достигнутым эффектом, улыбается рассказчик, – три настоящих богатыря: самый сильный, смелый, красивый, амбальный и прямолинейный из них, конечно же, наш любимый Добрыня Никитич, ну, или, правильней сказать, Тарас Амбалыч.

– Ну вот, другое дело, – улыбается польщённый Тарас, – другое дело! Ведь можешь же, можешь! Коротко и ясно, да к тому ж правдиво и конкретно.

– Правду говорить легко и приятно… – лукаво подмигнув нам с Вавкой, серьёзно продолжает Толстый.

– Ну хватит уже реверансы д-друг другу отвешивать! – возмущается Шурик. – Заснуть от вашего короткого рассказа можно.

– Самый шустрый, быстрый, ловкий и боевой среди них, – с готовностью продолжает Толстый, – Алёша Попович, правильней сказать – наш Александр Бойцович.

– Ну вот, – улыбается Шурик, – и вправду неплохо начал…

– И, наконец, самый начитанный, в меру упитанный и здоровый, – хохочет Толстый, – Илья Муромец-Удалец, ну, или я – Молодец-Здоровец!

– Ха-ха-ха, – катаемся мы по утоптанной траве, рискуя угодить обратно в нашу ловушку-траншею, из которой только-только выбрались наружу.

– И ничего смешного! – нарочито серьёзно возмущается философ. – Слушайте, не отвлекайтесь. Итак, значит, собрались наши богатыри вместе. Поговорили они, потолковали и решили прогуляться по окрестностям стольного града. Чтоб себя показать, других посмотреть, силушкой молодецкой помериться да просто на свет белый подивиться.

– Это мы вчера сюда, пока вы в няньках сидели, на велах ездили на разведку, – давясь смехом, поясняет Шурик, попутно ненароком намекая, почему они нас с Вавкой вчера с собой не взяли.

– Так я о том говорю, – обижается «или я – Молодец-Здоровец», – хватит перебивать!

– Молчу-молчу, – послушно закрывает руками рот Алёша Бойцович. – Итак, въехали, это, наши чудо-богатыри на высокий курган по имени Илики. Далеко им видать с высоты этой кручи на окрестные поля и просторы, леса и моря. Да не видно им притаившихся «близёхонько» в высокой траве вражьих полчищ. Ничто не предвещало беды, лишь чёрный ворон трижды зловеще прокричал им из поднебесья, кружась над самой головой…

– Это он – про ястреба, – не выдержав размеренного тона рассказчика, перебивает Тарас Амбалыч, кивнув в сторону огромной птицы, вновь взмывшей в небо над нами. – Он и вчера тут противно висел над головой.

Мы невольно с опаской поднимаем головы вверх, смотрим на огромные круги, наматываемые неутомимым орлом и, поёжившись, прижимаемся друг к дружке в зарослях травы.

– Вчера он, к-кажется, выше к-кружил, – хмурится Шурик. – А про три карканья, Толстый, это ты здорово придумал! Будет нам с вами, видать, и третье п-предупрежденье, вот увидите!

– Ну-у Шу-урик, – с опаской глядя вверх, разочарованно тянем мы с Вавкой, – ты действительно… уже достал!

– А дальше, – прерывает нас Серый, обращаясь к Толстому, – дальше что было?

– А вот дальше-то, – вздыхает рассказчик-богатырь, – всё и случилось! Вдруг, откуда ни возьмись, выскочили из высокой травы несметные полчища инопланетян и давай наших молодцев с богатырских коней скидывать, стаскивать, да на сыру землю сбрасывать, да в землю-матушку втаптывать.

– Смотри-ка ты, прям стихами запел, – снова улыбается Амбал. – Здесь и вправду вчера странное действо происходило, – поясняет он нам с Вавкой. – То ли учение какое-то шло, то ли зарница старшеклассников… Неважно! Но как только мы в гору поднялись, к нам навстречу из травы тут же бросились какие-то чудища в камуфляжной форме да в противогазах и давай за нами по холму гоняться. Кричат: «Стой! Стой! Тревога, газы…»

– Ну, а вы?

– Мы… ходу, конечно, оттуда, пока не влетело за проезд в запретную зону, – с азартом включается Шурик, – да пока велики не отобрали.

– Стоп-стоп-стоп! – влезает сказочник. – Так нечестно, ведь я летопись веду-рассказываю, а вы все слушаете и меня не перебиваете!

– Молчу-молчу, Ильюшенька, точней, «или я – Удалец-Здоровец», – охотно соглашается Алёша Попович-Бойцович.

– То-то! – многозначительно поднимает палец вверх философ. – Итак, значит, выскочили на наших добрых молодцев несметные вражеские полчища и давай за ними гоняться да с коней сбрасывать. Удивились этому наши богатыри, остановились в раздумье: «Что делать?» Пораскинули «умищем» своим несметным и решили: в бой не вступать, а ретироваться до подхода подмоги…

– Это мы – подмога, что ли? – толкает меня в бок довольный братишка.

– Ну а то кто ж ещё? – опять поднимает палец вверх «или я – Молодец-Здоровец». – Ты, конечно же, как без тебя-то нам обойтись?! Да вот беда: не дождались мы подмоги вчера, уж больно много врагов было. Вот и пришлось начать спешное отступление к дому, прочь с этого «чертова кургана».

– Ха-ха-ха, – смеёмся в предвкушении. – Первым пошёл в галоп Добрыня Амбалыч.

– Неправда… ваша, – хохочет Тарас.

– Вторым – доблестный «или я – Молодец-Здоровец».

– Да-а уж, – усмехается Шурик, – всё бросили, ретировались по-быстренькому, в один миг, чуть только жареным запахло.

– Ну а уж третьим, в арьергарде, уверенно прикрывая строй, неспешно двинулся в отступление наш «везунчик» Алёша Попович-Бойцович, – важно повествует Толстый. – Да вот беда: лошадь его неожиданно споткнулась на неровной дороге да встала как вкопанная, не желая дальше скакать с такой крутой кручи и неожиданно выбросив седока из своего седла.

– Полёт, я вам скажу, был тот ещё! – размахивая руками, вскакивает Тарас. – У Шурика на полном ходу цепь слетела, а значит, и тормоза накрылись. Вот его и понесло вниз по склону без разбору! А тут перед ним – мы с Толстым! Деваться ему совсем некуда. Но Шурик – молоток! Не сдрейфил, как и положено настоящему богатырю. Моментально свернул с дороги прочь на заросшую травой обочину, пытаясь хоть как-то нас объехать. А там, на беду, размотанный моток провода оказался. «Бац!» – и…

– Что? – вскрикивает заворожённый Серый, уставившись на Тараса.

– И – ничего! – перебивает их Шурик. – Провод в спицы попал. Прочный, зараза, оказался! Вел мой встал на месте как вкопанный. А я по инерции вылетел из седла и дальше, под гору, полете-е-ел! Будто и впрямь лошадь брыкнулась…

– Правда-правда: прямо в обрыв, – уважительно, даже с ноткой зависти продолжает Тарас. – А там высота метра три-четыре, не меньше. В полёте наш герой несколько раз кувыркается в воздухе, как в цирке, и – хлоп! – садится прямо на задницу!..

– А вел, – вступает Толстый, – спустя секунду, видно, тоже по инерции, вдруг начинает двигаться…

– Летит, сотворив в воздухе сальто, – с азартом перебивает Тарас, – по той же траектории вслед за Шуриком и приземляется аккурат рамой ему на шею!

– Но и это ещё не всё, – забыв про пафосный тон рассказчика, отталкивает его Толстый. – Проволока, что в спицы велосипеда попала, потянула за собой и весь моток, который спустя секунду по тому же маршруту надевается вместе с великом сверху на Шурика.

– Ничуть его, кстати, не поранив, – весело заканчивает Тарас и вместе с Толстым валится рядом с нами около траншеи в припадке смеха.

– А Шурик? Что же Шурик? – вскакиваю на ноги.

– Да ничего особенного! – отдышавшись, веселится Тарас. – Встал на ноги как миленький. Вытащил свой помятый вел из этой кучи и как ни в чём не бывало выдал своё резюме: пора, говорит, валить отсюда, пока дух кургана не разгневался на нас окончательно! З-з-знамение, мол, у него это, – передразнивает, – п-первое.

– И п-повторяю это ещё раз: было з-знамение. Зря мы сюда п-пришли. Вон и птица от нас никак не отстаёт, – кивнув на ястреба, выдавливает из себя Шурик. – Лучше б подземный ход в парке исследовать пошли.

– Ты ж сам не хотел, – напоминаю я ему утренний разговор, – в подвал замка лезть.

– Не хотел! – жмёт он плечами. – И правильно не хотел: нет там никакого подвала.

– Как так – нет? – вскидываюсь я. – Мы с Вавкой сами видели заколоченный лаз под гранитной лестницей.

– Да в том-то и дело, что под ле-естницей, – тянет Сашка. – А сам-то дворец без фундамента стоит на природной каменной плите, оставленной там ледником ещё в доисторические времена.

– Да ну?!

– Ну да!

– А дыру тогда зачем заколотили? – не уступаю я.

– Да затем!.. Чтоб такие дураки, как мы с вами, туда не лазали. Ведь лестница в аварийном состоянии. И если она обвалится, мало никому не покажется!

– Откуда знаешь? – серьёзно перебивает Толстый, известный всему двору зануда-всезнайка.

– Из справочника «Парки Ораниенбаума», – победоносно обводя нас взглядом, говорит Шурик. – Но это ещё не всё!

– Опять какое-нибудь знамение придумал, – усмехается Тарас.

– Возможно. Кто знает?

– Так не томи, – толкает его в бок Вавка, – говори!

– Я и говорю, – улыбается Шурик. – Там, в справочнике, сказано, что после кончины Петра Первого его первый министр Меншиков, опасаясь внезапного ареста, приказал-таки прорыть тайный подземный ход из своего замка.

– Вот это да! – вскакивает Вавка. – И ты молчал…

– Но ход этот, – останавливает его Шурик, – оказался такой тайный, что до сих пор никто его ни в замке, ни поблизости с ним не нашёл.

– Здорово! – забыв о ястребе, встаю рядом с Вавкой и я. – А раз так, то вход в подземелье может быть только там, под лестницей. Так что же ты утром это не сказал?! Нужно немедленно всё проверить и…