Текст книги "Солнце поднимается на востоке (Документальная повесть)"

Автор книги: Валерий Осипов

Соавторы: Валентин Китаин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Бабушка! Нельзя ли у вас остановиться?

Мария Осиповна вздрогнула и выронила от неожиданности лопату. Перед ней стояли две девушки в городских пальто, с вязаными авоськами в руках.

– Бабушка, вы не бойтесь, мы свои, русские. У вас переночевать можно?

Мария Осиповна с удивлением разглядывала незнакомок. Откуда они взялись здесь, в огороде? И называют бабушкой, когда ей от роду всего сорок пять годов. Видно, постарела, Марья, обтрепала тебя жизнь!

– Ну, так как же, бабушка?

– А вы кто же такие будете?

– Беженцы мы, погорельцы, отступаем со Старого Оскола. От своих отбились, теперь догоняем, – грустно говорила невысокая, статная блондинка в красных, забрызганных грязью туфлях. Вторая – повыше и похудее, черноволосая, – молчала, тревожно глядя по сторонам.

– Тесновато у нас, – нерешительно начала Мария Осиповна, – прилечь-то негде. Сарай немец сжег – скотина в избе.

– Да мы привыкшие, бабушка, – горячо заговорила блондинка. – Вы только пустите. Мы заплатим, продукты у нас есть.

– Какая там плата, – махнула рукой Мария Осиповна. – Да вы заходите в избу, чего ж здесь-то говорить.

Она провела неожиданных постояльцев в дом, смахнула со стола крошки, стала будить старших дочерей. Девушки сели на лавку, выложили на стол две банки консервов, пачку сахару.

– Ох, богатство-то какое, – радостно всплеснула руками Мария Осиповна. – Да как вас зовут?

– Меня Тамарой, а ее – Марусей, – ответила блондинка и улыбнулась.

– Господи сусе, господи сусе, – крестилась Мария Осиповна, – мы тут сахарку второй год не видим. Танька! – крикнула она и отдернула ситцевый полог на печке. – Ставь самовар!

С печки горохом посыпалась ребятня. И как на подбор, одни девчонки!

– Сколько же их у вас, трое? – удивленно спросила Тамара.

– Нет, четверо. Вера! Ты чего там? Ай заснула?

Последней с печки слезла заспанная девушка – всего на год, а может быть, на два моложе Тамары и Маруси. Глянув на гостей, она буркнула угрюмо:

– Здравствуйте…

…Днем, когда девушки отдыхали, лежа за ситцевым пологом на печке, на дороге, возле дома Яковлевых, остановилась грузовая машина. Шофер – пожилой солдат в запыленном мундире, в сбитых, потертых сапогах – толкнул ногой дверь избы.

– Гутен таг. Их виль тринкен.

Мария Осиповна испуганно смотрела на него, девочки жались к матери. Одна Вера смерила пришельца открыто враждебным взглядом. Девушки на печке затаили дыхание.

– Нихт ферштейн? А…

Солдат догадался, что его не понимают и наморщил лоб.

– Васер, э… вода. Пить…

Он задрал кверху заскорузлый, давно не бритый подбородок и защелкал языком.

Мария Осиповна, поняв, что приход солдата не связан с ее неожиданными постояльцами, засуетилась:

– Танька! Дай ему напиться!

Немец пил долго. Над засаленным воротником его мундира катался по грязной жилистой шее острый кадык. Выпив третью кружку, солдат опустился на лавку и, ослабив на подбородке ремешок, усталым движением сдвинул на затылок тяжелую стальную каску. Потом пристально стал оглядывать избу. Тамара, наблюдавшая за ним в щелочку между занавесками, почувствовала, как вздрогнула Маруся.

Мария Осиповна, внутренне обмирая от одной мысли, что дети каким-нибудь жестом или словом могут выдать присутствие в избе посторонних, подтолкнула младших двойняшек к лавке.

– Спроси, Мотечка, у дяди что-нибудь. И ты, Сонечка, спроси.

Девочки угрюмо смотрели на солдата и молчали. Немец улыбнулся и, взяв девятилетнюю Соню за руку, притянул к себе.

– Их хабе аух зольхе тохтерлейн, Гретхен.

Он вытащил из нагрудного кармана фотокарточку маленькой белокурой девочки, показал всем и, поцеловав, снова спрятал в карман.

– Дер криг ист зер шлехт фюр инен. Абер аллес вирд зер шнель цу енде. Русс – капут. Москау вирд унзере…

Тамара видела, что Вера смотрит на солдата горящими, ненавидящими глазами. И как только он сказал последнюю фразу, она подалась вперед и крикнула.

– Врешь ты все, собака! Москва наша!

Мария Осиповна с ужасом прикрыла рот ладонью. Что-то будет теперь? Но немец был настроен добродушно. Печально улыбнувшись, он устало посмотрел на Веру и опустил голову, уронив на колени исковерканные морщинами, все в масле и мазуте тяжелые рабочие руки. Видно было, что он уже давно смертельно устал от войны и что ему давно уже хочется домой.

Солдат встал, поправил каску, одернул мундир.

– Абер генук, данке, – и шагнул за порог.

За окном взревел мотор. Подняв клубы пыли, грузовик выехал за околицу.

Тамара слезла с печки и стала одеваться.

– Больше так рисковать нельзя, – говорила она, поправляя волосы. – Надо пойти к старосте и сказать, что мы отстали от родных и хотим переночевать здесь, у Яковлевых.

Когда они вышли на центральную улицу села, Тамара, незаметно оглянувшись, бросила скороговоркой:

– Вере можно довериться. Слыхала, как она на немца крикнула? Чтобы надежно легализоваться, нам нужны помощники. Яковлевы, по-моему, подходящие. Семья наша, советская. Ты как считаешь?

Мария кивнула головой.

…Вернувшись от старосты, девушки вызвали Веру Яковлеву в сад.

– Слушай, Вера, внимательно, – сказала Тамара. – Никакие мы не беженцы и не погорельцы. Мы прибыли сюда с заданием от командования Красной Армии. Понимаешь?

Вера недоверчиво смотрела на Тамару. «Верить или нет? По лицу видно, как будто не врет, а так – кто ее знает? Если они фашисты, то зачем они меня так проверяют? – И решила: – Нет, не фашисты. Можно верить».

– Я комсомолка, семь классов кончила. У меня отец на фронте, в Красной Армии.

Тамара подсела ближе к Вере.

– Староста нам сказал, что в Кировке жить не разрешит. Ищите, говорит, себе другое место, у нас своих погорельцев хватает. Мы согласились и теперь под видом того, что никак не можем найти себе жилье, поживем у вас еще несколько дней: надо кое-что сделать. Ты скажи об этом матери. Скажи, что мы недолго побудем. Два-три дня и – уйдем.

– А чего два-три, – разочарованно протянула Вера. – Живите дольше. Мамка у нас такая – все понимает.

…К вечеру у Тамары разболелась нога. Решили, что в лес пойдет Маруся с тринадцатилетней Таней Яковлевой. Вера оставалась с Тамарой.

Когда стемнело, Таня и Мария отправились через поле к урочищу Лобовому. Два раза, щупая дорогу белыми лучами фар, проехали по дороге машины, один раз, гремя гусеницами, прошел танк.

Мария обошла урочище кругом и, только когда дорожные звуки перестали долетать, вошла в лес. Найдя место, где была закопана рация, Маруся вывела Таню на поляну, откуда лес хорошо просматривался в обе стороны, и усадила на пенек.

– Если увидишь кого чужого, два раза громко крикни: «Ой, мамочка, страшно!» Поняла?

Таня кивнула головой.

– А на самом деле, не страшно тебе будет? Домой не убежишь?

Таня шмыгнула носом.

– Не, нисколечко. Я с мальцами в ночном коней пасла.

Забросив антенну на дерево, Мария крутила ручку искателя. Надо было проверить рацию – нет ли повреждений после выброски. Поймав какую-то станцию, Мария настроилась на прием. Это была немецкая станция. Точки-тире привычно складывались в слова и фразы: «…в результате победоносного наступления германские войска вышли к Волге. Доблестные солдаты фюрера водрузили свой флаг на вершине Кавказа – горе Эльбрус. Большевистская Россия накануне капитуляции…»

Мария сорвала наушники. Неужели все кончено, война проиграна? Зачем же тогда они здесь? Зачем риск, бессмысленные жертвы?

Сбоку зашуршали кусты, и показалась Танина голова в белом платке.

– Тетя Маруся, где ты? Ай заснула?

Мария свернула рацию и уложила ее в специальный заплечный мешок. Потом отрыла второй рюкзак, поменьше, с оружием и гранатами, и надела его Тане на спину.

– Не тяжело? – спросила она девочку.

– Не, нисколечко.

Мария подняла рацию на плечи, и они пошли к опушке урочища. Обратно возвращались снова полем. По дороге по-прежнему, посвечивая фарами, проползали машины и танки. Таня, деловито засунув руки в карманы длиннополого отцовского пиджака, уверенно вела Марию по хрустящему под ногами прошлогоднему жнивью.

…Когда Маруся и Таня ушли в лес, Тамара кивнула Вере на дверь. Они вышли во двор.

– Большак у вас тут далеко? – спросила Тамара.

– Километра три будет. А что?

– Нужно. Пойдешь со мной?

Помедлив немного, Вера ответила:

– Пойду, конечно. Матери только скажусь.

Они вошли в хату.

– Мама, пойти мне надо, – тихо сказала Вера.

– Куда это пойти? Зачем? – затревожилась Мария Осиповна и, как бы ища ответа, посмотрела на Тамару.

Опустив глаза, Тамара молчала.

– Здесь, неподалеку. Мы скоро обернемся, ты не волнуйся.

Мария Осиповна подошла к дочери, прижала руки к груди. И вдруг, махнув рукой, заплакала:

– Иди, Вера, иди. Сохрани тебя господь!

До большака шли долго. На повороте дороги девушки устроились за корнями вывороченного грозой дуба. До обочины было метров десять-двенадцать.

Через полчаса послышался шум. Вскоре на дороге показались темные силуэты машин: под охраной трех танков мимо прошло десятка полтора грузовиков с солдатами.

Тамара внимательно смотрела на дорогу, запоминала. Вера молча сидела рядом, изредка оглядываясь по сторонам.

Они просидели у большака чуть ли не до рассвета. Когда посветлел восточный край неба, Тамара и Вера отползли от дороги и, достав захваченные из дому берестяные кузовки, медленно пошли по лесу, делая вид, будто собирают грибы и ягоды.

– Надо набрать хотя бы немного, – сказала Тамара, – а то встретится кто-нибудь и подумает: ягоды собирали всю ночь, а кузовки пустые. Понимаешь?

Вера улыбнулась и кивнула головой.

Вернувшись, они застали Марусю и Таню дома. Тамара влезла на печку к подруге.

– Ну, как?

– Рация работает, закопала в саду.

А Вера легла на кровать и, тронув сестренку за плечо, спросила:

– Тань, а Тань, в лесу-то страшно было?

– Не, нисколечко, – ответила Таня и доверчиво прижалась к старшей сестре.

Следующей ночью Тамара и Маруся развернули рацию в саду, за домом. Вся семья Яковлевых помогала им. Мария Осиповна стояла у плетня и, как бы поправляя его, следила за соседским двором. Таня залезла на крышу, а двойняшки – Мотя и Соня – играли у порога дома. Мать строго наказала км: если кто пойдет в дом, громко-громко заплакать.

Уж что-что, а это двойняшки умели делать.

Мария долго посылала в эфир свои позывные. Наконец ее услышали – был получен ответный сигнал. Из сада Яковлевых Мария отстучала в радиоцентр первое шифрованное донесение…

V

Мария шла по лесу. Между деревьями сгущались сумерки. Пахло вечерней сыростью. Где-то неподалеку гулко прокричал филин.

Словно потревоженный этим необычным в такое раннее время звуком, сорвался с ветки и, медленно кружась, упал на землю желтый березовый лист. Мария наклонилась и подняла его. «Лето на изломе, скоро журавли на юг полетят», – вспомнила она слова Тамары…

Мария оглянулась. Тусклая, будто утомленная летним зноем растительность окружала ее. В озорных кудрях берез, в могучей стати дубов и ясеней уже не чувствовалось зеленой молодости, удалой уверенности в своей красоте и силе. А в пышной шевелюре кленов, словно седина, уже пробилась первая желтеющая прядь.

Вздохнув и поправив косынку на голове, Мария пошла дальше. Километра через полтора она остановилась возле высокого, обсыпанного кроваво-красными гроздьями куста рябины. Подняв нижние ветки рукой, Мария пролезла под куст и очутилась на краю неширокой, заросшей травой ямы. Помедлив немного, Мария спрыгнула на дно. В яме пахло плесенью, гнилыми листьями и паутиной. Через несколько минут Мария уже прижимала левой рукой к голове наушники, а правой дробно стучала ключом, посылая в эфир точки-тире.

Вызвав три раза радиоцентр, Мария сняла руку с ключа и, прислонившись спиной к холодной стенке ямы, стала ждать ответа. Край ямы приходился ей чуть выше головы. На самом обрыве, в окружении еще зеленых кустиков брусники, торчал большой оранжевый мухомор. Гриб был уже старый, трухлявый, но нарядная шляпка с белыми пуговичками-бородавками еще кокетливо сидела на тонкой ножке, резко выделяясь среди жухлой травы своей холодной ядовитой красотой.

Ответа не было. Мария снова повторила позывные. В такт работе ключа мигал и гас глазок контрольной лампы под колпачком. Наконец сквозь треск и шипенье она уловила знакомую гамму точек и тире. Радиоцентр подтверждал, что связь установлена. Мария вынула из кармана бумажку с текстом зашифрованной радиограммы.

«Легализовалась надежно, – стучала ключом Мария, – у Розы плохо с пропиской. Очевидно, не сможет принять группу. Видеться со мной считает опасным. По ее просьбе сообщите – изменится ли численность группы? Свыше двадцати человек принять не сможем. Дополнительно сообщите место и время выброски. Цыганка».

Рация разведотдела долго молчала. Потом пришел ответ: «Самостоятельных действий не предпринимайте. Передайте Розе: главное сейчас – подготовить прием группы. Если возникнет необходимость – пусть переходит на нелегальное положение».

Расшифровав ответ, Мария через два часа снова вызвала радиоцентр: «Принять группу не сможем. Роза лишена свободы передвижения, я не имею никаких данных о группе». Ответ не изменился: «Выполняйте первое указание. Следующий прием по расписанию».

Мария сняла наушники, свернула антенну и прикрыла рацию листьями лопуха. Вылезая из ямы, она задела рукой за мухомор: сгнившая ножка гриба легко переломилась, и ядовито-красная шляпка скатилась вниз.

Выйдя из леса, Мария прислушалась: за кустами раздался шум подъезжающей машины. Радистка уверенно пошла на этот звук.

…Тамара не могла заснуть. Лежа на кровати, она смотрела на темный потолок, по которому изредка проползали голубовато-зеленые полосы света от проезжающих по улице машин. Болела нога – самим вправить вывих не удалось, обращаться к врачу было опасно.

Но сейчас даже не эта сильная боль не давала спать. Тамара думала о Марусе. Каково ей сейчас там, одной, в лесу? Удастся ли связаться с центром? Вот уже несколько дней они жили в деревне Алексеевка. Рацию опасно было держать в саду. Они снова закопали ее в лесу. А может быть, гитлеровцы выследили Машу и сейчас пытают ее?

На крыльце послышались торопливые шаги. Тамара облегченно вздохнула – Маша вернулась. Значит, все обошлось благополучно!

– Фрейлейн Мария, – раздался вдруг в коридоре голос Менделя – немецкого солдата, жившего с ними в одном доме. – Где это вы так поздно гуляете?

– Да здесь была, у одной женщины, – ответила Маруся. – Платье ей помогала кроить.

– Женщины не забывают о нарядах даже во время войны, – заметил Мендель. – Позвольте мне пригласить вас посидеть со мной на этом крыльце. Сегодня такой чудесный воздух!

– Сейчас, одну минуту!

Мария вошла в комнату, захлопнула за собой дверь. Тамара приподнялась на локте, спросила одними глазами: «Передала?» Маша кивнула головой и присела к Тамаре на кровать. Тамара обняла ее и поцеловала.

– Мендель ждет, выйти к нему? – еле слышным шепотом спросила Мария.

– Выйди, черт с ним, – тоже шепотом ответила Тамара.

Когда Маруся ушла, Тамара повернулась к стенке. Напряженное, тревожное состояние прошло. Даже боль в ноге немного утихла. Теперь можно было и заснуть.

Мария стояла за дверью, прислушиваясь к дыханию Тамары. Дожидавшийся ее Мендель пробежал через двор и заглянул в окно.

– Спит уже, – сказал он тихо. – Иди скорее!

Мария на цыпочках отошла от дверей, спустилась с крыльца и вышла на улицу. Через десять минут она, пройдя несколько кварталов, остановилась возле темного двухэтажного дома и три раза постучала с условным интервалом. Бесшумно открылась боковая калитка. Оглянувшись, Мария шагнула через высокий порог в темноту.

Ее взяли за руки и повели. Два поворота, три двери – и вот, наконец, яркий электрический свет ударил Марии в глаза. Она стояла посреди большой комнаты, заставленной мягкой кожаной мебелью. На стене висел огромный портрет человека с черным клочком усов под носом.

Под портретом, за массивным письменным столом сидел комендант Шверер. Он был в штатском костюме, со свастикой на рукаве.

Подняв на Марию водянистые глаза, он улыбнулся:

– Ну-с, фрейлейн Мария, вы уже вернулись? Прекрасно! Присаживайтесь, рассказывайте.

Мария молча сделала несколько шагов вперед и положила на стол исписанный клочок бумаги. Шверер взял его, пробежал глазами:

– И это все?

– Все. Они мне не доверяют, господин подполковник.

– Глупости. Они и не должны были сообщать вам место и время высадки группы. Ведь вы же только радистка. Это элементарное правило секретной службы. Я рассчитывал только на случайность. – Он снял трубку телефона: – Говорит Шверер. Передайте генералу: сегодня перевербованный русский агент был на связи. Пока не удалось узнать ничего нового. Наблюдение за резидентом продолжается.

Положив трубку, подполковник повернулся к Марии.

– Будем продолжать работу… Подумайте, как все-таки выудить у Тамары интересующие нас сведения. Брать ее мы пока не хотим. Возможно, в эти дни к ней придет на связь человек. По-прежнему поддерживайте версию о скорой выдаче разрешения на прописку.

Шверер выдвинул ящик стола, достал небольшую картонную книжечку.

– За сегодняшний день на ваш текущий счет в берлинском банке заносится еще 350 марок. Вы довольны?

Мария отвернулась.

Шверер встал из-за стола, подошел к Марии.

– Вы все еще грустите о ваших друзьях-большевиках? Бросьте, агент Жукова! У вас впереди отличная жизнь. Деньги, комфорт, блестящая карьера…

Он достал из сейфа бутылку коньяку и бокал.

– Пейте, фрейлейн Мария. Это помогает избавляться от лишних условностей жизни. Как это называется у вас по-русски – патриотизм, любовь к родине?..

Мария залпом выпила коньяк, зажмурилась, спросила, не открывая глаз:

– Сколько вы заплатите, если я все-таки узнаю у Тамары, где и когда будет высажена группа?

– Пять, восемь, десять тысяч! Десять тысяч рейхсмарок! – бросил скороговоркой Шверер. – Нет! Мы вам заплатим в долларах! Десять тысяч долларов!

– В долларах? – усмехнувшись, переспросила Мария.

– Да, да, в долларах! Это надежнее!

Мария молча налила себе еще коньяку, выпила и, повернувшись, побрела к выходу.

…Утро выдалось ясное, безоблачное, какие редко бывают в конце августа. Прятавшееся несколько дней за облаками солнце пригревало совсем по-весеннему.

– Пойду-ка искупаюсь на речку, – сказала Тамара Марии, когда они сидели после завтрака на крыльце.

– Что ты, Тома! Холодно ведь.

– Ничего не холодно. А то со скуки подохнешь в этой Алексеевке, дожидаясь, пока пропишут. Ну, идешь?

– Нет, я мерзлячка, – поежилась Мария. – Иди одна.

Тамара ушла. Мария осталась на крыльце. Скрипнула калитка – во двор входил Мендель. Хозяйка ушла в дом.

– А где Тамара? – спросил Мендель.

– На речку ушла купаться.

– Одна?

– Одна.

– Сейчас же иди за ней. Шверер не разрешил ни на минуту выпускать ее из-под наблюдения.

Когда Мария пришла на реку, она увидела, что Тамара сидит на берегу и разговаривает с каким-то незнакомым мужчиной. Увидев Марию, незнакомец прыгнул в воду и поплыл на другой берег.

– А мне надоело дома одной сидеть, – сказала Мария, подходя к Тамаре. – Дай, думаю, тоже схожу искупаюсь. Но ты, вижу, время зря не теряешь. Кто это здесь сидел?

– Так, знакомый один, – неопределенно ответила Тамара.

– Ты что-то скрываешь от меня, Тамара, – обиженным голосом сказала Мария. – Чужая я, что ли? Вместе, кажется, на задание нас послали, вместе жизнью рискуем. Мне тоже хочется, помимо своих точек-тире, что-нибудь знать.

– Нельзя, Машутка, сейчас ничего нельзя знать, – засмеялась Тамара. – Вот вернемся к своим – расскажу. А сейчас – нельзя. Мы ведь с тобой на военной службе.

Сделав вид, что обиделась, Мария отвернулась, внимательно наблюдая за плывущим по реке незнакомцем. Но что можно узнать о человеке, если из воды торчит только его голова?

Незнакомец исчез в камышах на противоположном берегу. Как ни вглядывалась Мария, она так и не увидела, где он вышел на берег.

…Вечером, предварительно спросив у хозяйки, который час, Тамара снова засобиралась на речку.

– Я тоже с тобой, – сказала Мария. – Не хочу одна оставаться.

Тамара ничего не ответила.

На том месте, где они были утром, уже сидел парень, который уплыл в камыши.

– Что вы тогда так быстро убежали? – попробовала пошутить Мария.

Парень, глядя на нее пристально и настороженно, молчал.

– Ты побудь здесь, Маша, – сказала Тамара, – мы сейчас вернемся.

Они прошли шагов двести, сели на траву, о чем-то тихо разговаривая. Как хотелось Марии услышать, о чем они говорят!

А говорили они вот о чем…

– Осталось совсем мало времени до выброски группы, – шептала Тамара. – А я до сих пор не могу уйти отсюда – комендант задерживает прописку. Что же делать, Николай?

– Ждать. Подпольный райком обсуждал ваше положение. Решили так: если через два дня вам не дадут прописку – переходите на нелегальное положение, уходите из Алексеевки. Вам будет назначено место встречи с нашими людьми. Вернетесь в Тимский район, выроете посадочные знаки и организуете прием группы.

– Еще два дня ждать, – вздохнула Тамара. – Я уже устала от безделья. Столько времени ничего не делать!

– Но вы же установили связь с подпольем, – улыбнулся Николай. – Навели самолеты на склад с боеприпасами, ваши сведения помогли нам пустить под откос эшелон! Разве этого мало?

– Сейчас мало!

– К сожалению, это не мое решение. Еще один вопрос к вам. В соседнем партизанском отряде сломалась рация. Вы уже говорили своей радистке, что установили связь с подпольем?

– Еще нет.

– Скажите. Возможно, ей придется помочь партизанам. Мы, правда, попросили разведотдел прислать нам опытного специалиста, но сейчас он может и не добраться.

– Хорошо, я расскажу ей обо всем. Когда встречаемся?

– Послезавтра. Здесь же, в то же время.

Николай ушел по берегу, а Тамара вернулась к Марии.

– Маша, ты не обижайся, что я пока ничего не рассказывала, этого требуют правила конспирации. Теперь уже можно. Этот парень – связной подпольного райкома. По указанию разведотдела мы будем временно связаны с ним. Через два дня мы, возможно, расстанемся. Если не дадут прописки, я уйду принимать группу, а ты вместе с этим человеком пойдешь в один из здешних партизанских отрядов. У них испортилась рация – надо помочь.

Мария слушала, не оборачиваясь, стараясь не выдать охватившего ее нетерпения. Надо скорее возвращаться в поселок, чтобы успеть все передать Швереру!

Когда они входили во двор, Мендель сидел на крыльце. Мария сделала ему знак: «Вызови». Солдат незаметно кивнул головой.

Минут через десять он постучал в комнату девушек:

– Фрейлейн Мария! Можно ли пригласить вас на прогулку?

Мария жалобно посмотрела на Тамару.

– Иди, Машутка, иди, – сказала Тамара. – Иди – потом расквитаемся с ними за все.

Шверер, выслушав Марию, вызвал одного из своих сотрудников, фельдфебеля Банфенди.

– Организовать тщательную слежку за домом № 63 по бывшей улице Энгельса, – приказал он, – усильте тайные посты в этом квартале.

…Ночью Тамара проснулась от необычных звуков. Казалось, на крыше дома сидели несколько огромных кузнечиков и старательно стрекотали. Тамара босиком подошла к окну: где-то в стороне от Алексеевки шел воздушный бой. В исполосованном прожекторами черном небе кувыркались десятка полтора маленьких самолетов, вспыхивали и гасли гирлянды трассирующих очередей. «Может быть, Виктор сейчас там сражается с фашистами и не знает, что я совсем рядом с ним», – подумала Тамара.

Она вспомнила свой последний день в Тамбове, городской сад, школу, речку. Ей захотелось рассказать об этом кому-нибудь. Она повернулась к кровати, где спала Мария, и с удивлением увидела, что кровать пуста. «Где же она?» – тревожно подумала Тамара. На стуле рядом с кроватью висело платье Марии. Куда же она могла пойти раздетая? Может быть, к хозяйке?..

Тамара вышла в коридор и направилась на половину Матрены Никаноровны. Дверь в комнату Менделя была полуоткрыта. Тамара скользнула взглядом по кровати, где спал солдат и, пораженная, остановилась: на кровати рядом с рыжим Менделем лежала Мария.

Тамара быстро вернулась в свою комнату и, обхватив голову руками, села на кровать. Было ясно: Мария совершила что-то страшное и непоправимое. Как же поступить ей, Тамаре? Надо срочно принимать какое-то решение!

В окно тихо постучали. Тамара испуганно вскинула голову. Прижавшись лицом к стеклу, у дома стоял Николай.

Тамара быстро открыла окно.

– Вам надо срочно уходить, – зашептал Николай. – Вы раскрыты. Ваша радистка…

– Хальт! – зазвенел из кустов в углу двора резкий окрик.

Николай метнулся к забору, вскочил на него, автоматная очередь разорвала ночную тишину…

Лишь на одно мгновение Тамара оцепенела от ужаса, но потом мысль, как игла, кольнула мозг: «Бежать». Она резко отвернулась от окна и замерла: в дверях с пистолетом в руке стоял Мендель.

С треском вылетели стекла: в окно лезли солдаты в стальных касках, с автоматами в руках. Кто-то больно ударил Тамару сзади по голове. Теряя сознание и падая, Тамара увидела Марию: она стояла в коридоре, прикрываясь солдатской курткой Менделя.

* * *

Тамара очнулась, почувствовав, что ей льют на лицо что-то холодное. Открыв глаза, она различила над собой подернутую туманной пеленой ниточку чьих-то усов. Где она уже видела эти усы раньше?

Пелена рассеялась, и Тамара увидела, что она лежит на диване в незнакомой комнате, обставленной громоздкой мебелью. Рядом с ней на стуле сидел человек в штатском – тот самый немецкий комендант, к которому они вместе с Марией приходили сдавать на прописку документы.

– Вы уже пришли в себя, – улыбнулся комендант. – Приношу свои извинения за неприятные ощущения, которые доставили вам наши солдаты. Вы совсем не заслужили такого удара. Просто у кого-то из мальчиков не выдержали нервы.

Он встал, прошелся по комнате.

– Давайте познакомимся ближе, моя фамилия Шверер. У меня с вами будет очень серьезный разговор. Начинать его сейчас мне бы не хотелось – вы еще недостаточно пришли в себя. Отдохните, соберитесь с силами, если есть желание – поспите. Захотите есть, пить – на этом столике шоколад, фрукты, лимонад.

Хлопнула дверь. Тамара огляделась: окна комнаты были завешены тяжелыми красными портьерами, посредине стоял круглый стол, покрытый бархатной скатертью с кистями, а вокруг него – мягкие кресла с гнутыми спинками. В углу, на черном блестящем пианино, стояла лампа на фигурной бронзовой подставке с большим круглым розовым абажуром. В обстановке чувствовалась роскошь, богатство. Как это все могло попасть в Алексеевку?

Тамара лежала на диване, под головой у нее были две изящно вышитые подушки, ноги укрывал тонкий шерстяной плед. Она отбросила его и попыталась встать, но острая боль в затылке и в ноге заставила снова опуститься на диван.

Она будто заново ощутила страшный удар прикладом, и ей сразу вспомнилась Мария – ее бледное лицо, куртка немецкого солдата на плечах.

«Что же случилось с Марией, почему она оказалась в комнате Менделя? – думала Тамара. – Обыкновенная бабья слабость или Мендель угрозами заставил ее сделать это? А может быть, она изменила Родине, присяге? Но как это могло произойти?»

А произошло это так…

VI

Уже пять дней жили Тамара и Мария в доме Яковлевых. Днем они сидели в избе, вышивали, помогали Марии Осиповне по хозяйству, пели под гитару, на которой умела играть Тамара. А ночью… Только одной Вере было известно, чем занимались они ночью.

Каждый вечер, потуже перебинтовав больную ногу, Тамара вместе с Марией и Верой огородами уходили в лес, а оттуда – к большаку. Мария охраняла подступы к тому месту, откуда Тамара наблюдала за дорогой, а Вера, у которой была хорошая память, помогала запоминать количество и род войск, проходивших по дороге. У них накопилось уже много ценных данных, но разворачивать рацию еще раз Тамара не решалась: слишком велик был риск.

Вечером шестого дня, когда они стали готовиться к очередному выходу, наружная дверь скрипнула и в комнату вошел седенький, благообразный старичок. Перекрестившись на затянутый паутиной угол, он искоса взглянул на Тамару и Марию и ехидно спросил:

– На прогулку собрались, девки, а? Не хватит ли? А ты что, Марья, смотришь! Аль не заметила – кого приютила? Вся деревня про них языки чешет, а вы все не замечаете.

– Кто это такой? – шепотом спросила Тамара у Веры.

– Староста наш, фашистский прихвостень, из кулаков бывших, – тоже шепотом ответила Вера. – Вместе с немцами появился.

Староста, услышав голоса, повернулся к ним.

– Вы, девки, бросьте шептаться. Я вам сурьезно говорю: убирайтесь добром отсюдова. Не то съезжу в Мантурово, коменданту об вас доложу. – И, хлопнув дверью, он вышел на улицу.

Тамара опустилась на лавку, потерла виски.

– Да, оставаться здесь нам больше нельзя. Сам он в Мантурово не поедет, а вот послать кого-нибудь может.

В комнате наступило молчание. Потом заговорила Тамара:

– Надо уходить, немедленно, сегодня ночью!

– Куда же уходить? – тихо спросила Мария. – Кругом фашисты…

– А ты что, к родной маменьке на блины приехала? – резко оборвала ее Тамара. – Знала, на что идешь!

Мария, уронив голову на руки, заплакала. Плечи ее вздрагивали, в груди что-то булькало и клокотало.

– Перестань реветь, слышишь! – крикнула Тамара и хлестко, по-мужски, стукнула по столу кулаком. Потом вскочила с лавки и, сильно хромая, заходила по избе.

Мария подняла на нее испуганные, заплаканные глаза. Из-под длинных ресниц сбегали по щекам слезы.

– Утрись! – бросила Тамара на стол платок. Мария взяла его, всхлипывая, вытерла слезы, поправила волосы.

Тамара постояла несколько минут у темного окна, не оборачиваясь, спросила Веру:

– В Черных Двориках у вас родственники есть?

– Не-ту, – нерешительно ответила Вера.

– А знакомые? – голос Тамары звучал сурово, требовательно.

– Найдутся!

Тамара подошла к Вере, положила ей руки на плечи.

– Слушай, Верочка, меня внимательно. В твоих руках сейчас судьба нашего дела. Нам нужно сегодня ночью уйти из Кировки и укрыться где-нибудь. Ты можешь пойти сейчас в Черные Дворики и найти такого человека?

Мария Осиповна слышала разговор, и чувство гордости за дочь заглушило страх. Вере эта решительная, смелая белокурая девушка доверяет свою жизнь и жизнь своей подруги. И не только жизнь, а важное поручение Родины, народа…

Вера оглянулась на мать, как бы спрашивая разрешения.

Мария Осиповна молча кивнула головой и отвернулась.

…Вера пришла домой под самое утро.

– Третья хата от оврага, дважды по пяти раз постучите, – сообщила она разведчицам.

Вместе с Верой и Таней Яковлевыми Тамара и Мария выкопали в саду рацию. Мария Осиповна принесла из погреба два старых холщовых мешка.

– Сюда положите радио свое, незаметнее будет.

Холодный утренний туман низко стелился между яблонями. Тяжелые белые плоды наклоняли ветки к земле. Пахло спелой антоновкой.

Тамара и Мария, прощаясь, крепко расцеловались с Марией Осиповной, с Танюшкой, с двойняшками – Соней и Мотей.