355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Валерий Граждан » Фрегат «Паллада». Взгляд из XXI века » Текст книги (страница 3)
Фрегат «Паллада». Взгляд из XXI века
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 03:02

Текст книги "Фрегат «Паллада». Взгляд из XXI века"


Автор книги: Валерий Граждан



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 6. Аврал: корабль к походу приготовить!

Почти через год, весной 1833 года «Палладу» перевели в док Кронштадта и обшили подводную часть корпуса медью от обрастания ракушками и прочей морской живностью. Смонтировали линию вала от паровой машины, укрепили винт, баллеры руля, якорные клюзы из литого чугуна.

К концу лета 1833 года фрегат был готов к отходу на рейд. Денно и нощно на корабль везли и загружали провизию, аварийный лес, тюки парусины, троса и пеньку, бочки с дёгтем, бочки с провизией, якорные цепи (впервые вместо пеньковых тросов) и ещё сотни наименований предметов, вплоть до дров для камбуза. Подобно муравьям поднимались по трапу матросы и солдаты, разгружая посудины со скарбом на борт фрегата. По всему причалу толпились кареты с подъезжающими офицерами и провожающими их семьями.

Шли годы бесконечных походов и со временем, после постройки и спуска фрегата на воду командиром «Паллады» вместо капитана-лейтенанта П. С. Нахимова назначили капитана-лейтенанта П. А. Моллера. Фрегат практически постоянно не выходил из кампании. А в 1848 году «Палладу» за благие достижения причислили к гвардейскому флотскому экипажу. И уже в гвардейском звании фрегат свершил свою кампанию в Англию и на остров Мадейра. Гончаров же к этому времени созрел как художник-реалист. В совокупности всех факторов писатель возымел имя. И в немалой степени на сознание литератора и его формирование как личности возымело влияние боевого моряка, отчима Трегубова. Позже искусство писателя получило ювелирную огранку под воздействием среды общения поэта Аполлона Майкова. От Майкова же в дальнейшем Иван Александрович получил хороший заряд жизни и протекцию на участие в кругосветном военно-дипломатическом вояже.

7 октября 1852 года дипломатическая миссия в полном составе во главе с вице-адмиралом Е. В. Путятиным отправляется в Японию. На пристани в ожидании командирского катера стояли адмирал Ефим Васильевич Путятин и его секретарь миссии Гончаров Иван Александрович. Их эрудиция делала беседу взаимно интересной. Прибывающие офицеры экипажа отдавали честь, штатские участники миссии откланивались. Все поочерёдно занимали места в шлюпках, гребцы, не мешкая, отчаливали, довершая караван посудин с грузами. Строевые офицеры уже загодя были на фрегате и отдавали распоряжения по авральным работам. И, если адмиралу все до последнего матроса были Путятину более чем знакомы по предыдущим кампаниям, то Гончарову выпала «почётная миссия» почти всем жать руку и откланиваться. Что он и сделал более чем ста персонам без учёта нижних чинов. Во рту пересохло от многократного целования рук дамам, жёнам офицеров. Вскоре собеседникам пришлось сменить площадку знакомств: аккурат над ними начали проносить под загрузку сети со скотом и курятники для погрузки на фрегат. Животные от страха нещадно испражнялись и ревели. Вскоре оба действа иссякли, как и процедура представления, так и погрузочная. К стенке подошёл командирский катер. Последовал доклад командиру экспедиции и приглашение в катер. На корабле горнист сыграл захождение, подали трап и старший офицер произвёл доклад о ходе аврала и готовности корабля к походу. Затем последовали череда команд: «Ютовым на ют! Баковым на бак! Поднять якоря! Цепи обмыть! Шкафутовым поднять трап! Крепить по штормовому!»

Далее всё происходило стремительно и безукоризненно: с трелями боцманских дудок последовала команда: «Свистать всех наверх, паруса ставить!» И матросы одномоментно разбегаются строго по своим местам для постановки парусов.

– Марсовые к вантам (канатные лестницы к мачтам), все паруса отдавать! – Здесь как ни гляди, а всё равно не узреть ту синхронность, с какой буквально разлетаются моряки по вантам, затем поочерёдно по ярусам рей (перекрестья мачт) и отдают сезни (фалы крепления парусов). И в этот момент моряк борется с ветром, удерживая парус руках, стоя на рее!

– Паруса отдать! – лишь после этой команды паруса отдают (отпускают). После вываливания парусов следует команда:

– С реев долой! – тут же марсовые сбегают с реев на ванты, а по ним вниз на палубу. И это с высоты 50–60 метров.

Описанная картина для восприятия новорожденного секретаря миссии была более чем шокирующая. А с другой стороны он пытался внять разумом необходимость и многогранность этого адского действа. И это при крепком морозце и умеренном (пока) ветре. Иван Александрович на время задержался, созерцая им ранее неведомое. Душа его замерла, оцепенела при восприятии истинного чуда… Феерия постановки парусов разыгрывалась по всем мачтам будто по мановению волшебной палочки в руках старшего офицера.

Архимандрит Аввакум меланхолично обходил мачты с распущенными парусами и окроплял их поочерёдно вкупе с матросами на них. Его пышная борода, овеянная розой ветров всех широт была несколько вздёрнута к небесам. Он самозабвенно читал молитву – обращение к Святому Николаю Чудотворцу, охранителю душ морских. Все замерли, внимая к молитве:

«О всехвальный, великий чудотворче, Святителю Христов, надежда всех христиан, отче Николае! Молим тя, буде надежда всех христиан, верных за кормитель, плачущих веселие, болящих врач, по морю плавающих управитель, убогих и сирых питатель и всем скорый помощник мирное зде поживём житие и да сподобимся видети славу избранных Божиих на небеси, и с ними непрестанно воспевати по-клоняемого Бога во веки веков. Аминь!»

Священник чеканил каждое слово молитвы не токмо ради ритуального священнодействия: он знал, что на Палладе есть ещё один человек, знающий Священное писание и молитвослов не менее, а то и более досконально, нежели архимандрит с учёной степенью богослова. И это был сам руководитель экспедиции адмирал Путятин.

По окончании молитвы адмирал, а за ним пассажиры катера уже сообща разошлись по каютам. За ними последовали упомянутый батюшка архимандрит Аввакум и Член дипломатической миссии капитан-лейтенант Посьет. С окончанием аврала матросы горохом ссыпались на нижнюю палубу к обогревателям.

Далее постараемся по возможности расширить круг наших знакомств. Чего сделать со всем составом нижних чинов числом 439 человек сможем лишь эпизодично, да и то условно. Что касаемо офицерского состава и чиновников, то Ефиму Владимировичу довелось подбирать их для предстоящей экспедиции более чем тщательно. Здесь были дипломаты, переводчики-востоковеды, геодезисты-картографы-океанографы и достаточное количество вахтенных и строевых офицеров.

Грандиозность происходящего заставляла душу писателя впадать в смятение: стоит ли ему ввязываться в эдакую «кумпанию». Но тщетны были его розмыслы на попятную. Теперь он лишь государственный человек и «обязан аки губка впитывать круговерть событий на фрегате и вокруг него происходящих». Путятин будто прочёл его потаённые мысли и изрёк: «А что, Ваше благородие, милейший Иван Александрович, не угнетает Вас сия картина рождения корабля? С позволения сказать, его души? Ведь население нашего фрегата и есть его мятущаяся душа! Запоминайте, вникайте в её нюансы, фибры. Вам предстоит стать частью, а то и зерцалом нашим во всех тяготах флотской жизни…»

«Фибры» и «нюансы» не заставили себя ждать. Благодаря предстоящему походу в своём будущем писатель определился в большей степени как русский моренист.

Окунаясь во многочисленные корабельные биографии здесь рискну внести некие лирические отступления. Милостивые государи, вам, рискнувшим предсказывать судьбы спущенных на воду, вновь рожденным кораблям идти дальше душевных сентенций. Душа склонна к переживаниям, болезням и, увы, кончине, подчас трагической.

У Паллады таковое случилось в виде предзнаменования ещё в самом начале её похода в составе эскадры великого мореплавателя вице-адмирала Ф. Ф. Беллинсгаузена. Почти роковой случай помог ей спасти большую часть кораблей экспедиции. Беда постигла лишь три судна. Второй «звонок был более серьёзный, хотя обошедшийся далеко не набатным последствием. Каждому кораблю рок определял свой век, свою судьбу…

Сияющий цветами корабельных красок и начищенной бронзой орудий и иллюминаторов фрегат был великолепен. Только что сошедший со стапелей, корабль привлекал внимание даже бывалых моряков Санкт-Петербурга и Кронштадта. Многочисленная публика зрителей заполнила городской причал. И не мудрено: в него вложили душу корабелы-строители, руководимые инженером-полковником В. Ф. Стоке, равных которому в России тогда не было. На верфях трудились плотники, краснодеревщики, чеканщики, кузнецы и другие спецы, собранные по всей России. Это была элита для любого адмиралтейства. Жаль, но к тому времени ещё не было и многих наук, так необходимых корабелам, да и самим мореходам. А посему лиственница по бортам соседствовала с палубным дубом без каких-либо компенсаторов тех же линейных расширений при намокании. Первый же шторм давал течь во внутренние помещения. Шпангоуты и стрингеры при прямом попадании в них ядра или бомбы крошились, образуя пробоины. Не спасали эффективно просмолённые прокладки из пакли или войлока с медной обшивкой бортов. А через пять-шесть лет плавания борта банально прогнивали, а то и прогрызались древоточцем и червяками морскими. Так что и сравнивать-то по большому счёту было не с чем. Наука даже в зачаточных гипотезах, порой исчезала, объятая пламенем инквизиции. Последний её костёр погас в 1782-ом году, превратив в прах прекрасную «ведьму» Анну Гельди с божественным ликом. Стоит ли удивляться малопривлекательной внешности современных женщин Европы: вероятно инквизиция стала «чёрным селекционером» на пути к их красоте.

Но закон Гука о смещении под нагрузкой был известен уже в 1678 году. Так что шпангоуты и борта из металла стали применяться лишь с закатом парусного флота и применением паровых машин с вертикальными паровыми котлами.

А вот с прессой, полиграфией было куда более туго. Так что пока строили по пресловутому сленгу: «на выпуклый…». Хотя конструкции и расположение пушек, якоря и клюзы (отверстия в бортах под цепи якоря), иллюминаторы (утолщённые стеклянные окна в бортах), вплоть до гальюнов (санузлы) и рулевых устройств инженер Стоке разрабатывал со всем тщанием и надлежащим опытом. Почти в те же годы происходили казусы чистейшей воды безграмотности: при спуске уже отстроенного корабля на «большую воду» с камелей (подобие понтонов) не учли положения ватерлинии и… затопили судно со всеми красотами по корме и бортам. А то и переламывали по мидельшпангоуту (пополам), дав беспрепятственно «съехать» с опор на чистую воду большей половине новенького судна. Лишь с появлением доков и других инженерных решений кораблестроение приняло совершенно иной вид. Совершенствуется оно и поныне, в двадцать первом веке. У нашего фрегата решены не без проблем его историческое предназначение и наименование «Паллада» в честь греческой богини, дочери Зевса. Она была при властителе богов Олимпа своего рода фавориткой, то есть более, чем секретаршей. И не мудрено: родная кровь, любимая дочка. Так что ключевые вопросы разрешала она, затем подсовывала на утверждение папаше. Согласитесь, что вряд ли какая сфера дел людских не подпадала под её влияние: мудрость, искусство и, конечно же, войны. Любые дипломатические деяния богоподданных правителей были либо мудрыми, либо разрешались войной. А запечатлеть для потомков картину мироздания целиком могли опять-таки гении искусства по навету Паллады. Одним словом: царь земной ведал о миссии фрегата, дав Док с «Палладой», куда поставили фрегат под отделку, пропах древесинами ценных пород. Весь рангоут и деревянный настил укрыли старой парусиной, отслужившими листами меди. По количеству вооружения фрегат соответствовал боевому кораблю линейного устава. Понятие «линейный корабль» не было подвластно аналогу линкоров в металлическом исполнении. Тогда были лишь пробные зачатки рангового подразделения по водоизмещению и прежде всего по вооружению. Не отошли ещё в бытие абордажные приёмы ведения боя. Да и флот-то России зарождался как таковой. Но уже намечались азы промышленного судостроения. То же можно говорить о подготовке, учёбе морских кадров. Мало где на исторических страницах говорится прежде всего о поте и крови флота-матросах. Ведь повествователи из понятных побуждений умалчивали о рекрутских наборах на флот. Крестьян брали на службу от сохи буквально: дали винтовку и айда в окоп. Пушечное мясо по нынешним канонам. Ну а на флот? Здесь на «айда-пошёл» никак не сгодится. Прежде всего – пушки, из которых надобно попасть в цель подчас на крутой волне! Где такая наука в зачатке 19 века? Её основоположником – практиком-баллистом были сам царь Пётр и его последователи Меньшиков, Суворов, Ушаков, Нахимов. Теперь лишь остаётся с уверенностью предполагать, что львиная часть «нижних чинов» на парусном флоте набиралась из… «перекованных» ушкуйников. Сиречь из корсаров речных просторов Волги, Дона, Урала, Камы. Для них при отлове из лесных чащ и шири русских рек была одна альтернатива: пеньковый «галстук» на шею и обзор с высоты реи корабельной. По статистике тех времён по лесам беглых татей обретало более двухсот тысяч. Вот Вам и резерв, царь-батюшка. Головорезы и мастера ближнего огневого боя. Далее следовали знаменитые «пушечные качели».

Глава 7. Ушкуи и абордажники. «Королевский флот»

Театр морских сражений всё более расширялся. Пресловутые наборы в рекруты совершенно не перекрывали потребность в «пушечном мясе». Таковое вершилось не токмо в России, но и в именито-показных странах демократии, коими себя выпячивали Великобритания и иже с нею союзники по Европе. И выход был незамедлительно найден под блудливо-лицемерным наименованием «королевский флот». Пример тому адмирал Дрейк. Неприкрытый пресс в незаконном рекрутском наборе получил в народе эдакое едко-сатирическое прозвище. В России не сочли нужным вообще облекать в какую-либо юридическую форму набору на стремительно развивающийся флот. А нужны были тысячи, десятки тысяч корабелов-строителей, оружейников, плотников, ткачей и парусников, кузнецов и кашеваров, комендоров, матросов-абордажников, сиречь отъявленных головорезов, чертей во плоти. Всех названных и не токмо, следовало сыскать по просторам и лесным чащобам Руси. А недостающих обучить и приноровить к непростому морскому деянию при надлежащем здоровье!

С утра до ночи гремели пушечные раскаты на мобильных полигонах. Десятки мощных качелей с пушками и ядрами на них позволяли канонирам отрабатывать предельно точность стрельбы. Проводить стрельбы из пушек непосредственно на самом корабле по мишеням – дело для парусного деревянного флота рискованное. Пусть даже дубовые палубы на деках и железные нагели после нескольких десятков выстрелов из всех орудий напрочь расшатывали сосново-лиственничный корпус и корабль требовал докования. Тренажёры-качели устраняли такой риск, сберегая корабли по прямому назначению: для штормового океана и пушечных баталий.

Фехтование на всех видах холодного оружия тоже мало совмещалось с палубным пространством без вреда для рангоута. А посему лихие корсарские баталии велись тоже на учебных манежах полигона. Таковое не применялось ни на одном флоте Европы. Хотя без приличного вооружения не обходился ни единый корабль 18–19 века и куда ранее. Разница состояла лишь в количестве пушек и штыков, сиречь холодного оружия. На описываемых нами по «Палладе» не обходилось без ранений: как тяжёлых, так и лёгких огнестрельных, ножевых и сабельных, случалось от переломов от отдачи орудий. Но, если брать в учёт статистику, то потери на полигоне были куда меньше тех, что несли команды не обученные в контактном бою. Старания командиров полигонов были чтимы на верхах адмиралтейств зело за итоги комендоров баталий уже на морских просторах во славу русского флота… Отголоски тех учений, их теория, легли в анналы баллистики как науки. Но викторию в сём зачатии однозначно определяла предопределяющая подготовка. Недаром стала крылатой фраза Суворова: «Тяжело в учении – легко в бою». Состязания, устраиваемые на корабельных полигонах, были для бывших речных корсаров сиречь игрища. Так косвенно бунты сыграли свою положительную роль в развитии флота российского.

Глава 8. Души морские

Запали слова адмирала Путятина в писательскую ипостась Гончарова: есть де душа у корабля и командой она наполняется. Отсюда, бросая монету у острова-камня Готланд он уже твёрдо уверовал в спасение судна от стихий океанских. И на самом деле, более двадцати лет царский посланец, блистая красотой, посетил немало государств с дипломатической и прочими государственными миссиями. Случалось даже свершать вояжи с немалыми запасами золота. За столь длительный срок корабль и его команда стали единым целым. Ничто так не роднит, либо настраивает супротив, как тяготы неимоверные. А таковых морская стихия преподносит с лихвой изо дня в день и из похода в поход. Ломаются крепчайшие мачты и реи, рвутся паруса, разгибаются стальные крюка-гаки, трещат, а инда выламываются под ударами волн бортовые доски обшивки из чистопородных сосен и лиственницы… Не единожды смывало за борт братцев матросов. Нередко они же разбивались напрочь о дубовую палубу, падая с реи на высоте в сорок-пятьдесят метров. Но главная миссия в судьбе венценосного корабля была намечена на 1852 год: дипломатическая миссия в Страну Восходящего солнца-Японию. Был загружен более чем годичный провиант, запасной рангоут, мачты, корабельный лес… Завезли свой скарб офицеры. Матросы обходились «вечными сундуками» с именными лейблами из латуни и меди. Сундучки имели в днище крючья для штормового крепления к палубе кубрика. Почти сутки кран-балками доставляли с берега клетки с курами, скотские загоны с нещадно ревущей скотиной. В специальный отсек укладывали прессованные тюки корма для живности. Всё это кудахтало, мычало, визжали свиньи. По строжайшему авралу и под началом грузили порох для пушек, бомбы и ядра. Всё неукоснительно проверялось офицерами. Немало медикаментов доставили на борт матросы, подопечные врачей Арефьева и Вейриха. Бывалые моряки знают цену врачебным рукам в открытом океане. На кормовой надстройке стояли капитан-лейтенант И. С. Унковский, судовой священник архимандрит Аввакум (в миру Д. С. Частный). Старший офицер лейтенант И. И. Бутаков с рупором носился по грузовой палубе, время от времени подавая короткие команды строевым вахтенным офицерам. Следом за ним носился как бы общекорабельный пёс Аврелий. Хотя вся команда знала, что хозяин его Бутаков. Вне сомнений, что пребывание на «Палладе» тёзки древнего грека Марка Аврелия Вер Цезаря стало возможным с благословения адмирала Путятина. Не сказать, чтобы высшее лицо на фрегате питало нежные чувства к квазигреку, но негласно они взаимоуважали данный им статус. Аврелий выполнял роль швейцара, чинно восседая у входа в кают-компанию. О подачках снеди речи не случалось и пёс был своего рода экзотикой для корабельного общества. Он даже принимал пищу не иначе, как от вестового и восседал отдельно. Голосом Аврелий обладал исключительно «а-ля Бутаков». И, когда офицер давал команды, «философ» немедля дублировал сказанное на собачьем диалекте с интонацией хозяина. Такой дуэт вызывал гомерический хохот у всей команды. Даже у адмирала лицо расплывалось в блаженной улыбке. Сюда же следует добавить к авторитету Аврелия-Цезаря: крысы не конфузили своим мерзким видом никого из офицеров. Клыки у корабельного любимца были тигроподобные, да и весом он не прогадал: пуда на четыре потянет.

По судовому авральному расписанию каждый офицер и матрос выполняли строго опре делённую функцию при команде «Корабль к бою и походу приготовить!» Обтягивали такелаж по-штормовому. Крепили шлюпки и всё корабельное имущество. Столетиями отрабатывались эти команды и задачи: как по краткости, так и по содержанию. Одна из них «Прохождение узкостей»: рейда, пролива, непосредственной близости от материка, либо острова. И надо же тому случиться, что почти в самом начале похода фрегат угораздило сесть на каменную мель – «банку», после чего «Палладе» пришлось изыскивать ближайший док для «рихтовки» медной обшивки днища. Таковым стал английский порт, обладатель нескольких доков Портсмут.

Ивану Александровичу вспомнилась морская полулегенда о «летучих голландцах» – кораблях с роковой Судьбой: такой корабль носила стихия годами. Снасти были в готовности, а то и обвисшие в полный штиль. Ужас навевало сопутствующее безмолвие и отсутствие команд. Домыслы один страшнее другого вздыбливали волосы очевидцев. С таких посудин ещё при постройке бегут крысы, а это верный признак предначертания гибели, крушения. Поэтому известие о гибели на соседнем паруснике матросов при постановке парусов он воспринял, аки знамение Господне.

Как видно, матросы по своему обыкновению, уходя в моря-океаны, набивали впрок свои желудки свежатинкой с грядок, сиречь зеленью. На «Палладе» тоже следовали этой не совсем гигиеничной привычке. И, это в глубокую осень! Случившееся привело в изумление клятвопреклонников Гиппократа по приходе в Портсмут. Причиной тому послужила открывшаяся на корабле холера. Позже коллегия пришла к выводу, что вероятнее был-таки прецедент инфекционного заболевания, но отнюдь не холеры. А скорее всего случилась вспышка дизентерии. Хотя для троих матросов летальный исход был обеспечен. При холере мировая практика отмечает таковое до половины заболевших. Трагедия всколыхнула весь фрегат. В России эта зараза бывала в истории не чаще «мора Господня» и совпадала с ранней осенью, в период подвоза южных фруктов. Райская жизнь корабельных эскулапов резко усложнилась. Если обыденно их обязанности сводились к пробе разносолов с камбуза и обзора санитарии матросского кубрика. Хотя случались в их практике травмы, не в диковину обморожения при работе с парусами на зимних авралах. А тут… Им теперь приходилось сопровождать «до ветру» едва не каждого посетителя гальюна на княвдигеде. А такой демарш под резную фигуру форштевня (носовая балка) над крутой волной был равноценен сидению в кабинке марсового на мачте высотой не менее купола цирка. Ко всему следовало строго блюсти состояние испражнения: насколько жидок кал страждущего матроса над ширью океана. Нижних чинов числилось в команде до полутысячи. Могли заболеть и офицеры… Даже если не спать, то врачи КАЖДОМУ могли уделить не более шести минут. Такое даже в кошмарном сне не приснится, а здесь наяву.

Секретарствуя при адмирале Путятине, автору приходилось если не дублировать, то ассистировать эскулапов Арефьева и Вейриха, дабы занести недуг в анналы корабельной истории. Случалось, что даже по очереди, как нуждающихся в анализе заболевания при его массовости. Вот вам одна из корабельных, хотя и не душевных, но не менее каверзных болезней.

Следующая, по симптомам даже комбинированная уже желудочно-душевная повальная болезнь. Ей подвержены практически все и хуже, ежели стационарно. Имя ей «морская болезнь» от банальной качки. Страдающих ею по окончании похода лучше вовсе списаться на берег. Ивану Александровичу повезло несказанно: он совсем не был подвержен сему недугу. Но комплексом других «фобий» был награждён с лихвой. Особенно в излишнем воображении случаев экстремальных. Хотя в его писательской ипостаси таковые качества скорее приносили пользу. Но чаще принято сие именовать фантазией, а то и безмерным душевным розмыслом самого Гончарова. Пожалуй, здесь мы не погрешим против истины. Несказанно повезло писателю с вестовым матросом Фаддеевым: ловок, силён, сообразителен. Почти полная безграмотность в его обиходе компенсировалась деревенской мудростью: «А мы костромские, барин, так ты особо не серчай!» Семён образцово знал разницу между услужливостью и исполнительностью. Переучивать его обращению «на вы» писатель счёл нецелесообразным и даже кощунственным. И никогда по этому поводу «не серчал», даже в случае оговора коллег. Порой Ивану Александровичу казалось, что его вестовой читает мысли своего подопечного. Он едва не в первый день знакомства усвоил нужные привычки и манеры Гончарова. Без проблем своим морским чутьём определил круг товарищей визави. А уж азы корабельной жизни, сотни мудрёных наименований Семён излагал подопечному барину походя и ненавязчиво. По – деревенски втолковывал в сравнении: «А во-о-на та слега на мачте, Ваш бродь, вроде как перекладина на погосте. Так по-корабельному сие-рея… А те три косынки есть паруса – стаксели. «Убрать стаксели», – означает засвежел ветерок на бакштаге. То бишь попутный. А вон, гля – ко какая рыбища красивая по волнам скачет! Так она касаткой прозывается, а то ещё и свиньёй морскою».

В самом начале похода в Японию, в коварнейшем проливе Зунд в Северном море фрегат содрогнулся от удара днищем о злополучную каменную Доггерскую банку, Паллада начала давать течь в трюм. Усиливающийся шторм грозил раздать шире образовавшиеся бреши между досок бортовой обшивки. Сыграли аврал по спасению судна. Пролив Зунд об эту пору был весьма коварен. Неимоверно узкий и довольно мелкий. Ко всему насыщен кораблями десятков стран даже в самое скверное время суток вахты «собачий час». Удар по днищу пришёлся по скользящей. Фрегат по стечению обстоятельств шёл без сопровождения лоцманом. Стаскивали корабль талями и верпом. А когда заглубили кормовой якорь(верп), то пустили вход брашпиль (корабельная лебёдка) и флотское «айда – пошёл, и р-раз!». Едва не с молитвой и со всеми предосторожностями, дабы не сдёрнуть обшивку, судно удалось вывести на чистую воду. Непогода буйствовала со всей яростью. На вечернем докладе у капитана-лейтенанта И. С. Унковского собрались старший офицер И. И. Бутаков, Лосев, Зарубин и другие начальники подразделений. Присутствовал судовой священник архимандрит Аввакум. Экстренное совещание вёл сам вице-адмирал Путятин. Выслушав доклады о тщательном осмотре судна у ватерлинии, адмирал принял решение прекратить дальний поход к мысу Доброй Надежды. Решено встать в английский док Портсмута для устранения предаварийного состояния, а особливо подмокания крюйт-камеры и пороха в ней. Фрегат нуждался в тимберовке, то бишь в тщательной ревизии корпуса и снастей, а единовременно в замене медной обшивки и герметизации бортов. А пока барон Шлипенбах в одиночку съехал на шведский берег Зунда для для вызова лоцмана. По прибытии местного знатока всех проливов и фьёрдов, коих в этом регионе тьма-тьмущая, капитан повёл корабль через пролив Скаттегат и Скагеррак. Все прочие замыслы по Дании пришлось отложить до Портсмута и его именитых сухих доков. Единственное, что в изрядной мере скрашивало быт всего экипажа – это свежайшая рыба в неограниченном количестве. Немецкое море было насыщено как рыбаками, так и рыбой. Рыбаки столь настойчиво предлагали выловленную снедь, что их назойливость отпугивали пожарными шлангами. Да и не было времени на торгашеские сделки. Уже через трое суток миновали мыс Скаген, оказавшись у западного побережья Дании, описанной в произведениях Шекспира. Значительно потеплело и стих шторм. Ко всему В. А. Корсаков ублажил душу, дав прочесть книгу о ста леденящих душу кораблекрушениях. Но куда благостней было слышать на сон грядущий: «Убрать два-три рифа». Такая команда умиротворяла, как бы оповещая: «На фрегате всё спокойно, океан благостен и фосфоресцирует, вторя ночному небу». До Портсмута Архимандрит счёл необходимым испросить господ офицеров о посещаемости кубрика матросов и бесед с нижними чинами: «На корабле множатся слухи о беде грядущей. Будто крысы покидают судно. Сам сие не зрел. Но матросы простужены донельзя и одеяние просушить проблемно. Случившиеся оказии с холерой и та злополучная банка зело гнетут души моряцкие. Для нас главное, – божественное упокоение и здравие духовное. Вам, Иван Александрович, особо следует словеса добрые сеять в души человеци вровень со мной в речах многоумных и велиречивых.»

Весь день ветер был невероятно резок и перемежёвывался со шквалами. Небо будто прорвало ледовым месивом. Волны будто поседели от пены. Худо было тому, кто намерился сходить на корзину княвдигеда «до ветру». Его Нептун ежеминутно накрывал с головой, а то и вовсе мог швырнуть на гребень волны от форштевня. Гончаров в сопровождении Фаддеева пробрался на батарейную палубу, где в изнеможении лежали на палубе сползшие с вант матросы. Они готовы были обнять обогреватели, воняло потом, свиным помётом и горелыми байковыми шинелями. От свежего дёгтя резало в глазах. Проветрить опердек через портики в такую волну было рискованно: может напрочь залить. Вокруг «секлетаря» расселись плотным кружком особо любознательные. Иван Александрович с воодушевлением рассказывал о разных странах, народах, обычаях и легендах. Трудяги засыпали мертвецки и лица их блаженно улыбались. Душа корабля теплела до следующего аврала, пока надо было вновь и вновь, сдирая в кровь руки лезть по обледенелым вантам к взбесившимся небесам по едва не ломающимся мачтам и реям. Отужинав с матросами, сказитель ещё час-полтора ублажал визави беседой.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю