Текст книги "Полководец Дмитрий (Сын Александра Невского)"

Автор книги: Валерий Замыслов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Затем мысли Бориса перекинулись на родного брата Глеба. Тот, дабы получить желанный ярлык, не только старательно выполнил языческий обряд, но и по приказу хана Берке выгнал из дома молодую жену, вынудив ее постричься в монастырь, и женился на магометанке, указанной повелителем Орды. Угодлив, чересчур угодлив Глеб Василькович. Ханский лизоблюд! Четыре года назад вся Ростово-Суздальская Русь на татар поднялась, а Глеб и не подумал ударить в вечевой колокол. А ведь был и ему гонец от матери. Не послушал, не призвал народ к истреблению ненавистных татар. Матушка – вдохновительница народных восстаний, весьма осерчала на Глеба, но тот до сих пор остается верным подручным ханов золотой Орды. Он никогда не вынет против них меча, как будто и не было на Руси жуткого нашествия.

Нет, он, Борис Василькович, почитай, всю свою жизнь зол на ордынцев. Да и как сердцу не ожесточиться, когда семилетним княжичем он видел растерзанное татарами тело отца, Василька Константиновича. Уже тогда он дал себе клятву мстить поганым, мстить, пока рука держит знаменитый отцовский меч, подаренный тому самим Алешей Поповичем. И он мстил, особенно в 1262 году, – за отца, за Михаила Черниговского, за дядю своего Всеволода, погибшего на берегах реки Сить, за другого дядю Владимира, отравленного ханом Батыем, за раны сородичей и погибель тысяч русских людей. Неистов был его меч!

Мать, Мария Михайловна, подвигнув города на антиордынские выступления, очень переживала за своего сына, ведая, что жестокий хан Берке не пощадит ни одного князя, посмевшего поднять народ на татар. Это были тяжелые дни. Русь, выплеснув свой гнев, замерла в ожидании нового ордынского вторжения. Но Русь спас, пожертвовав собой, Александр Невский. И этот его последний подвиг, пожалуй, куда выше, чем все его предыдущие победы над шведами и немцами.

Ныне редко встретишь мудрых, влиятельных князей. Недавно Русь потеряла и Даниила Галицкого, знаменитого полководца и государственного мужа. На кого ж ныне Отечеству надеется? На Ярослава Ярославича? Упаси Господи! Он сродни Глебу Белозерскому, такой же ханский угодник, не зря народ в его сторону плюется. И отец его, Ярослав Всеволодович, не оставил доброго слова на Руси. Сколь раз его с княжений изгоняли, а он, ко всему, еще татар на Русь наводил, хлебные обозы к голодающим городам не пропускал. Мерзкий был отец Александра Невского! Вот и сын его, Ярослав Ярославич, по отцовской стезе идет. Тяжело отчизне, когда ею повелевает такой великий князь.

Добро, междоусобицы поутихли. Спасибо матушке. Это ее горячие призывы, летописные своды, да «Слово о полку Игореве» кое-чему князей вразумили. Многие стали понимать, что раздоры – величайшая беда для Руси, только единение может спасти разоренную Отчизну.

Лихолетье, мрачное лихолетье… И этим пользуются не только ордынцы, но и другие враги. Всё чаще и чаще вторгаются в северо-западные земли литовцы, шведы и ливонские рыцари. А великий князь Ярослав сиднем сидит в своем стольном граде. Видимо, ждет указаний от хана Менгу-Тимура. Некому за Русь постоять… Впрочем, есть один князь, сын Александра Невского. Он хоть и молод, но уже прославил свое имя битвой за город Юрьев. Боярин Корзун, скупой на похвалу, добрыми словами отзывается о Дмитрии Переяславском. Не он ли станет надеждой Руси? В нем, как говорят многие, все задатки полководца. Дай-то Бог, Дмитрий Александрович! Он же, Борис Василькович, готов встать на защиту Руси в любую минуту. Надо бы встретиться с князем Дмитрием. Одно дело – поездки в Переяславль боярина Корзуна, другая – личная встреча.

Но приедет ли в Ростов переяславский князь?.. А может, отринув гордость, самому в Переяславль наведаться? Надо посоветоваться с княгиней Марией. Ей-то мудрости не занимать. Ныне, когда враг топчет русские земли, не до тщеславия. Время не ждет!

Глава 17
ПРОЩАЙ БЕЛЫЙ СВЕТ

Выскочив из избы, Марийка побежала вдоль деревни и остановилась на околице. Куда дальше? Ночь кромешная, а впереди заглохлый, зловещий лес со всякой нечистью. Жутко ногой ступить. Но и пути назад нет: там насильник Качура. Вот тебе и «добрый мужик». Да как он посмел?!

Марийку не покидало необоримое возмущение. Оно жило в ее душе вот уже несколько месяцев, а именно с той поры, когда узнала черную весть, что ее отец был душегуб, иуда и насильник Агей Букан, растерзанный народом в Ростове Великом. Ее возмущение возросло, когда ее насильно захватил боярский дружинник, Сергуня Шибан. И чего только она не натерпелась в душном мешке! И вот недели не прошло, как ее надумал обесчестить Качура.

Негодование Марийки было настолько беспредельным, что она решилась на немыслимое – возвращаться в Переяславль. Ночь она переждет на околице, а с утренней зарей пойдет к дому через леса и болота. Всемогущий Бог милостив, он выведет ее на большак.

На околице смутно чернел зарод[53]53
  Зарод – стог сена, обычно продолговатой четырехугольной скирды.


[Закрыть]. Марийка обрадовалась: в зароде она и переночует. Зарывшись в духмяное сено (своеобразную сладостную колыбель), она крепко заснула, а когда выпорхнула из зарода, было уже благостное румяное утро.

Девушка оглянулась на деревню и поспешила к лесу, кой был рядом. Через лохматые сосны и если пробивались солнечные лучи, гаснув в прохладной серебристой росе, усеявшей пахучие изумрудные травы.

Марийка шла без обувки, ногам ее было прохладно, но это ее не тревожило: она с детства бегала по утрам босиком по росе, и никогда не одолевала ее простуда.

Тревожило другое. Выросшая в городе, она плохо знала лес, и когда прошагала с полверсты, остановилась. Невольно всплыли слова Качуры: «Не сбежишь. Без провожатого дороги вспять не сыщешь». И только теперь она окончательно и безысходно поняла: Качура прав. Она зашла в дремучий лес, и теперь не ведает – в какую сторону ей идти. Господи, как же быть?! Неужели возвращаться вспять? Пока еще заметны ее следы по росной траве, она выберется к деревне. Но минует час, другой, травы подсохнут, – и тогда она заблудится даже вблизи Нежданки.

Слезы выступили на глазах Марийки. Она присела на валежину и горестно вздохнула. Надо возвращаться к Качуре, кой помышлял над ней надругаться. Другого выхода нет. Придется ему уступить, и жить с нелюбимым человеком, кой старше ее на четверть века. Как это тягостно и печально. В своих девичьих грезах лелеяла надежду, что ей повстречается молодой и красивый суженый, с веселым нравом и добрым сердцем, коего она горячо полюбит. Но знать не судьба, не голубить ей добра молодца. Надо идти в деревню.

Марийка вновь горестно вздохнула, поднялась с валежины и пошагала к Нежданке. Выйдя на малую полянку (где уже ступали ее ноги), она зажмурилась от яркого солнечного света. И вдруг Марийку осенило: Господи, теперь она ведает, в какую сторону ей идти. Ведает!

Она отчетливо вспомнила, что когда ее вели через просторное болото, то солнце светило ей в лицо. Значит, когда она будет пробиваться к большаку, солнце станет греть в затылок.

И Марийка уже без колебаний повернула вглубь леса. Она спасена! Не быть, по-твоему, Качура! Не войдет она в твою избу. Найди, старик (все сорокалетние мужчины казались юной девушке стариками), себе другую наложницу, ей же Бог пошлет человека молодого, кой в грезах видится.

Марийка так повеселела, что у нее исчезли все страхи, кои вначале исходили от хмурого, неприютного леса. Никто ее не напугает, ни леший, ни баба-яга, ни кикимора. Они с утра в самые дебри забиваются и там отсыпаются до ночи. Лишь бы день простоял погожий, да солнце не спряталось. А то, не дай Бог, набегут тучи и спрячут в себе светило. Вот тогда беда. Надо помолиться.

Марийка, к стыду своему, не знала молитв: матери было не до нее, она никогда не водила дочку в храм, и никогда не читала ей богослужебных книг. В избе мать не стояла часами у иконы, а лишь кратко произносила: «Пресвятая Богородица, прости меня, рабу грешную». Вот и вся ее молитва.

Девушка, пробираясь по лесу, просила Богоматерь своими словами:

– Пресвятая Богородица! Не оставь меня в своей милости. Даруй мне солнечный день. Сжалься надо мной и выведи на путь-дороженьку. Умоляю тебя, пресвятая Богородица!..

И Богоматерь помогала ей, к болоту вывела. То самое – дикое, зыбкое, местами поросшее мелким, чахлым осинником. Это было самое трудное место перехода мужиков к своей деревне. Девушка помнила, как мужики, тыча в болотище вырубленными орясинами, шли след в след, боясь оступиться и попасть в гиблый зыбун. Она также шла с орясиной позади Качуры, кой то и дело приговаривал:

– Зри мне под ноги. Шагай строго за мной. На кочке не останавливайся, тотчас ступай на другую.

Это был жуткий час для Марийки. Чуть оступись, замешкай – и болото утянет тебя в свою зловонную вязкую топь. Страшно стало ей и на сей раз, пожалуй, еще страшнее, когда шла с мужиками. Глядя на хлюпкое, трясинное болото, думала:

«Ужасно-то как, Господи! Вон как болотный дедушка булькает, пускает пузыри, кряхтит и ухает. Никак, изготовился заглотать меня в свое мерзкое царство. Б-рр! Оторопь берет!»

Эх, как жаль, что не ведает заговоры. Пошептала бы, перекрестилась и исчезла бы болотная нечисть, пропустила бы ее через зыбуны.

Она долго стояла и смотрела на ту сторону болотища, за коим виднелся зеленоглавый, вековечный лес. Только бы до него добраться, а затем пройти еще версты три и окажешься на спасительном большаке, кой приведет ее к родному дому. Непременно приведет!

И Марийка решилась. Отыскала на краю леса длинную сухую орясину, подошла к болоту, трижды перекрестилась и ступила в болотище. Ноги тотчас стали затягиваться теплым густым илом, но она, памятуя слова Качуры, опираясь на орясину, успела вытянуть ноги и перескочить на мшистую кочу, затем на другую, третью…

– Одолею, одолею, пресвятая Богородица мне поможет, – шептала она и вдруг, когда в очередной раз уперлась на орясину, дабы достичь следующей кочи, та внезапно скрипуче затрещала и переломилась надвое.

Марийка, потеряв опору, рухнула в зыбун. Она отчаянно закричала и попыталась приблизиться к кочке, но болотный водяной не отпускал и всё глубже засасывал свою жертву в мертвую топь. И вот уже по самую шею она очутилась в зыбуне. Это конец, мелькнуло в голове Марийки. Ее ждет неминучая погибель. Господи, как же рано закончилась ее жизнь!

И она, ни на что уже ни надеясь, страшно, безысходно закричала:

– Помогите! Помоги-те-ее!..

Но окрест стояла мертвая, кладбищенская тишь.

Глава 18
КНЯГИНЯ МАРИЯ

Княгиня Мария до конца своей жизни так и не постриглась в монастырь. Еще 28 лет назад все подумали, что после гибели супруга вдова непременно покинет бурную мирскую жизнь и сойдет в тихую обитель. Этого требовал старозаветный обычай. Но княгиня, как ни намекал ей деликатный епископ Кирилл, в монастырь не удалилась. Молвила:

– Прости, владыка, но я нарушу обычай. После ордынского нашествия Ростов в страшном запустении. Князь убит, а старшему сыну всего семь лет.

– Прости и ты меня, княгиня. Я всё понимаю, но вдове не пристало сидеть в княжеском дворце. Что скажут прихожане? К сыну же твоему, Борису, приставлю доброго наставника. Есть, кому воспитать достойного мужа. Боярину Корзуну. Да и я неотлучно буду при твоем чаде.

– А маленький Глебушка… Нет, святый отче, я останусь при детях. Мать не заменит никакой наставник. Да и не только в чадах дело. Сам ведаешь, как тяжело сейчас народу. Он подавлен и растерян. Такого ужасного разора он еще не испытывал. И я, насколько хватит моих сил, буду помогать моему многострадальному народу подняться с колен.

– Но сие дело мужское, оно потребует не токмо душевных, но и великих человеческих сил. Способна ли ты, дочь моя, на сей подвиг?

– Я буду очень стараться, святой отец. Во имя святой Руси стараться.

И владыка больше не упорствовал. Теперь, оглядываясь на прожитые годы, Кирилл давно уже удостоверился в правоте слов княгини Марии. Она и в самом деле многое содеяла не только для Ростова Великого, но и для всего Отечества. Ее заслуги перед Русью никогда не будут забыты.

Ныне княгиня Мария завершает огромнейший труд – второй летописный великокняжеский Свод. Первый она закончила еще в 1239 году. Сколько усилий потребовалось Марии Михайловне, дабы перенести из стольного града Владимира великокняжеское летописание! Владыка Кирилл сомневался, что тщеславный Ярослав Всеволодович согласится отдать сие важное дело Ростову, но заслуги Марии в летописании были столь очевидны, что великий князь смирился. В состав сводов вошла и летопись ростовских князей, начатая еще отцом Василька, Константином Всеволодовичем. Княгиня Мария взялась за трудную и крайне ответственную работу по созданию полных драматизма рассказов о подвигах русских князей, но не на поле брани, а в другом, более тяжком состоянии. Многие князья пали духом, всепоглощающий страх перед злой непобедимой силой Орды парализовал волю. Надо было ободрить их, вселить веру в победу, а самое главное – истребить страх. Благодаря княгине Марии навсегда остался в русских летописях образ сильного, храброго, исключительно доброго к окружающим его, но грозного для врагов витязя – Василька Ростовского, ставшего идеальным образом русского князя вообще. Мария создала также повесть об отце своем, князе Михаиле Черниговском, легшую в основу раннего канонического жития, появившегося в Ростове в пятидесятые годы XIII века.

Княгиня отвела много места не только описанию мученической смерти Василька и Михаила Черниговского, но и других князей, отказавшихся служить Орде. (Говоря о летописных сводах, нельзя не сказать о том, что они не носили узко личного характера. Оказавшись у власти в самые первые годы татаро-монгольского ига, Мария в летописных сводах поднимает вопрос большого общественного, политического значения, придав им нравственно-религиозное обрамление).

Епископ Кирилл, «духовный отец» Марии, отчетливо понимал, что составление сводов в Ростове Великом – наиболее яркая страница борьбы русичей за свою самостоятельность. Летописи отражали не только погодно ведущиеся записи событий, происходящих в Ростове, но и в остальных городах великого княжения. Это были летописи политического значения, отправляемые во многие уделы, где их тщательно переписывали, а в большей мере читали в виде проповедей с амвона храма. «Так из традиционно летописных сводов, сложившихся к тому времени на Руси, своды княгини Марии получили национально политическое звучание». Они были «глашатаями» борьбы против ненавистного ига. Как результат этой деятельности, в 1262 году, по Ростово-Суздальской земли прокатилась волна народных восстаний. В городах была возрождена вечевая деятельность. «Зарожденное в Ростове движение против татаро-монголов охватило все города Великого княжения, оно было подлинно народным и носило массовый характер. В этом одна из заслуг Ростова Великого, как сердца народных восстаний за национальную независимость».

Однако в это время борьба с иноземцами воспринималась еще не как политическая задача, а, скорее всего, как нравственно-религиозная. Но именно таким образом воспитывалась убежденность и уверенность в победе, вселялась в сердца людей стойкость и непримиримость. Всё это говорит о величайшем значении, как Ростова, так и составленных в нем сводов для истории и культуры русского народа. И в этом неоценимая роль ростовской княгини Марии.

Духовный отец княгини поражался не только ее образованностью и державному уму, но и ее удивительно чуткому, милосердному, человеколюбивому сердцу. Взять ее сына Глеба Васильковича, Белозерского князя, ордынского прихлебателя. Сколь он матери крови попортил, сколь порухи нанес ее делам и доброму имени, а княгиня, когда услышала, что Глеб сильно занемог, забыв обо всем на свете, кинулась на далекий Север, в Белозерск, дабы спасти свое великовозрастное чадо. Но местный лекарь лишь руками развел:

– Всё, что в моих силах, я уже сделал. Ныне всё в руках Божьих.

И княгиня принялась горячо молиться. Всю неделю она неотлучно провела у постели умирающего сына, говорила ласковые слова, сама поила настоями и отварами из пользительных трав, и молилась, молилась. И всемилостивый Господь услышал ее: сын вышел из тяжкого недуга и вскоре поправился. Мария целиком предалась богоугодным делам. С выздоровлением Глеба, она объезжает монастыри, раздает милостыню бедным, убогим и сирым, вносит вклады в храмы и обители, продолжая неустанно благодарить Спасителя…

Удивительную женщину послал Бог Ростову Великому!

* * *

Борис Василькович, отстояв заутреню в дворцовом храме Спаса на Сенях, прошел в покои матери. Он появился так тихо, что Мария Михайловна не услышала прихода сына. А тот замер у сводчатой двери, увидев княгиню за небольшим столиком с наклонной поверхностью, склонившейся над листом пергамента. Благообразное лицо ее, освещенное тремя бронзовыми подсвечниками, было задумчивым. Мать творит! Творит едва ли не каждый день, засиживаясь за летописным сводом до поздней ночи. Господи, какое же у нее одухотворенное лицо! Позвать бы сейчас изогафа[54]54
  Изограф – живописец, иконописец.


[Закрыть] и запечатлеть ее – сосредоточенную и вдохновленную. Но иконописцы не пишут живые лики. Жаль! Мать давно достойна увековечения своего образа.

Борису Васильковичу не хотелось отрывать Марию Михайловну в такие творческие минуты, и он уже осторожно толкнул дверь, дабы неслышно выйти, но княгиня услышала тихий скрип и обернулась к сыну.

– Ты что-то хотел, Борис?

– Да, матушка. Прости, что отвлекаю тебя, но дело мое важное.

Княгиня закрыла серебряной крышкой черниленку, отложила остро заточенное гусиное перо и пересела в кресло, приглашая сына присесть на лавку, покрытую ярким персидским ковром. Посмотрев на Бориса острым, схватчивым взглядом, молвила:

– Чую, не ростовские дела тебя тревожат, а державные.

Борис Василькович не раз поражался материнской проницательности.

– Истинно, матушка. Литва, немцы и свеи не дают покоя.

– Я так и подумала. Не зря мы посылали Неждана Ивановича к Дмитрию Переяславскому. У того – отцовская жилка. Особый счет и с немцами, и со свеями. Любо мне, что и ты в стороне не остаешься. Вот так бы каждый князь о Руси озаботился.

– А Ярослав и в ус не дует. Пирами да охотой тешится. Будто и не ведает, что ворог, разбив Новгород, может и на Ростово-Суздальские земли обрушиться.

– Может, – глаза Марии Михайловны посуровели – На великого князя надежда худая. Жди от волка толка. Надо немедля князей поднимать.

– Вот и я о том, матушка. Не худо бы с князем Дмитрием встретиться.

– Самое время, Борис.

– Да вот не ведаю – послать за ним или самому в Переяславль ехать… Но пристало ли старшему князю юноте кланяться? Бояре наши горды и спесивы, насмешничать станут.

– На спесивых бояр оглядываться? – резко произнесла княгиня и поднялась из кресла. – Да они привыкли на перинах отлеживаться да богатством своим кичиться. Вспомни нашего Бориса Сутягу. А таких немало. Для них за державу биться – кость в горле. Это они в своих хоромах храбрецы, а как за меч браться – не суйся в волки с телячьим хвостом. Всегда они такие. Кривое веретено не выправишь. А ты всё, никак, на бояр оглядываешься.

На укорливые слова матери Борис не обиделся, хотя на бояр он не шибко-то и оглядывался. Напротив, правил Ростовской землей самовластно. А ценил он одного лишь Неждана Корзуна, коего любили и Василько Константинович, и княгиня Мария. Не насмешек бояр он опасался, нет. Не хотел уронить в глазах других князей своего достоинства.

– Не о боярах речь, матушка. Признаюсь, честолюбие грызет.

– Рюрикович. Потомок Владимира Мономаха и Ярослава Мудрого, – сдержанно улыбнулась Мария Михайловна. – Честолюбивых людей я никогда не порицаю. Они достигают высоких целей. Лишь бы не захлестывало чванство и высокомерие. Это уже пороки. И добро, сын, что от этого тебя Бог миловал… Но ты отлично ведаешь, что Дмитрий Переяславский тоже Рюрикович. И не беда, что он молод. Отец его, Александр Ярославич, в юных летах немцев бил. А Дмитрий? В 12 лет всю Русь удивил, став полководцем. Не зря его многие князья стали почитать… К нему в лихую годину все честные люли потянуться. Так что и ты, сын, нос не задирай.

– Да я и не задираю, матушка. Завтра же поеду в Переяславль.

– Вот и добро… А теперь давай подумаем, что ты скажешь князю Дмитрию.

Беседа матери и сына затянулась.

Глава 19
СОВЕТ КНЯЗЕЙ

Гонец мчал к Ярилиной горе, ведая, что молодой князь Дмитрий всё свое летнее время, по примеру отца, проводит в городище Александра. Но князя в терме не оказалось. Приняла посла вдова Невского, княгиня Васса Святославна.

Гонец, молодой проворный дружинник в вишневом кафтане и белых сафьяновых сапогах с серебряными подковками, снял алую шапку, отороченную бобром, и, низко поклонившись Вассе Святославне, доложил:

– Завтра к князю Дмитрию Александровичу прибудет князь Ростовский Борис Василькович.

Крупные карие глаза бывшей великой княгини заметно оживились.

– Сам князь Борис Василькович?.. Отрадно слышать. Немедля пошлю к Дмитрию вестника.

Князь Дмитрий еще четыре дня назад вывел всю свою дружину в «чисто поле» и проводил с ней учения, разделив войско на две половины. Первая – русичи, другая – «ливонские крестоносцы», вооружив последних рыцарскими доспехами. Доспехи изготавливать не пришлось: после взятия Дмитрием города Юрьева (Дерпта), он привез в Переяславль целый обоз железного рыцарского облачения: копья, латы, прямоугольные щиты, длинные обоюдоострые мечи и причудливые шеломы с узкими щелями для глаз и стальными рогами – знаками наиболее знатных крестоносцев. «Сеча» шла по тем же правилам, примененным Александром Невским на Чудском озере. Единственно чего не доставало – озерного льда, – но ливонцы ходили «свиньей» в любой время года. Во главе «рыцарей» в «магистрах» ходил ближний боярин Ратмир Вешняк, в челе русичей – сам Дмитрий. Он заставлял воинов биться по несколько часов кряду и почти в полную силу. Некоторые дружинники уставали и слезали с коней, дабы передохнуть, но князь останавливал их суровым окриком:

– В сечу! Битвы, порой, длятся с утра до ночи. В сечу!

Дмитрий не только умело использовал ратный опыт отца, но и применял новинки, о коих Русь еще не ведала. В самый разгар битвы он отдавал приказ своей половине дружины на отступление. «Немцы» начинали преследование, но на них неожиданно нападали с тыла и флангов, спрятавшиеся за угорами и в лесу, скрытые полки русичей, а отступавшие дружинники вдруг резко поворачивали коней – вправо и влево. «Немцы» же, не успев перестроиться, натыкались на «железный чеснок», густо натыканный на поле брани. Сейчас чеснок был деревянным, изготовленным плотниками из дубовых плах, но и то некоторые кони, натыкаясь на неожиданное препятствие, сбивались с галопа, спотыкались, а то и вовсе падали.

– А что будет, когда подлинный чеснок воткнем! – довольно говорил, разгоряченный сечей Дмитрий.

Применял он и другие новинки, кои сыграют добрую службу в не столь уж и далеких битвах с иноземцами.

Ночами Дмитрий обходился без шатра, стараясь походить на князя Олега, кой еще в девятом веке ходил на печенегов и ночевал в степи под открытым небом, положив голову на седло. Приучил князь к такой же ночевке и своих дружинников, хотя августовские ночи были довольно прохладны.

Некоторые «княжьи мужи» из старших дружинников ворчали, но Дмитрий пресекал всякие сетования:

– Воин тогда будет отменным, когда и в огне не сгорит, и в воде не утонет. Надо ко всему привыкать. И в плавь с доспехами скоро поплывем. Ведаете, как татары с оружьем и набитыми чувалами переплывают реки? Расскажу. И нам не худо сие постигнуть. В чужеземных землях рек хватает…

Вестник княгини Вассы Святославны прибыл на ратную потеху после полудня, когда «сеча» еще продолжалась. Он с трудом разыскал князя: тот облачался в доспехи обычного рядового дружинника, без всяких сверкающих дорогих украшений, чем любят выделяться русские князья: золоченый шлем, серебристая кольчуга, меч в богатых сафьяновых ножнах, усыпанных драгоценными каменьями, и вдобавок ко всему – княжеский плащ-корзно, кой виден всему войску. Нередко случалось, что тому или иному князю приходилось бежать с поля боя (и за ним устремлялась вся рать), или же князь погибал, сраженный вражеским копьем, саблей или мечом, и тогда дружина, потеряв воеводу, приходила в смятение, панику, обращалась в бегство или вовсе погибала.

Дмитрий твердо решил для себя: он никогда больше не облачится в княжеский доспех. Пусть воины думают, что он всегда где-то рядом, всегда несокрушим, и никогда не ударится в бегство.

Услышав от посланца княгини весть о прибытии в Переяславль ростовского князя, Дмитрий, отдав приказ боярину Ратмиру Вешняку продолжать учения, тотчас отбыл в свой град, дабы достойно встретить именитого гостя.

* * *

Прием был радушным. Дмитрий отлично ведал, что отец его, Александр Ярославич, всегда очень высоко отзывался о княгине Марии, ее муже Василько Константиновиче и их сыне Борисе.

Еще перед отъездом в Орду, отец сказал:

– Запомни, Дмитрий. Ростов потому и называется Великим, что он велик не только своей древней историей, но и своими делами и великими людьми. Им правили и Ярослав Мудрый и Юрий Долгорукий и другие славные князья. Ростов – средоточие не только духовной культуры, но и очаг народных выступлений. Город – воин и патриот. И коль, не дай Бог, что со мною приключится, держись княгини Марии и ее сына Бориса. Никогда того не забывай.

Дмитрий на всю жизнь запомнил слова отца и наладил самые тесные отношения с бывшим стольным градом Ростово-Суздальской Руси. Его гонцы не единожды приезжали к княгине Марии, советуясь с ней по державным делам. Да и ростовский боярин Неждан Корзун не менее двух раз в году навещал Переяславль. Этот боярин был настолько мудр и проницателен, что его толковые советы изрядно пригодились князю Дмитрию.

С Борисом Васильковичем юный Дмитрий продолжительное время находился в походе на Ливонию в 1262 году. Орден, рассчитывая, что хан Берке ударит на Русь с юго-востока, начал войну с северо-запада. Великий князь Александр, собрав дружины, перед своим отъездом в Орду, неожиданно поручил возглавить русское войско своему малолетнему сыну. Многие князья были удивлены выбору Невского. Среди них был и Борис Василькович. Но юный воевода не только умело вел рать, но и одержал громкую победу над немецкими рыцарями. С той поры князь Дмитрий с ростовским князем встречался лишь на похоронах отца, но отменно запомнил его по ратным успехам. Ростовская дружина была в Ливонии одной из самых решительных и храбрых.

Дмитрий встретил высокого гостя не у красного крыльца своего терема, а у городских ворот проездной башни. Вместе с Борисом Васильковичем были неизменные Неждан Иванович Корзун и Лазута Егорыч Скитник с двумя десятками дружинников.

Дмитрий первым сошел с коня, а за ним и Борис Василькович. Обнялись, троекратно облобызались.

– Рад видеть тебя, Борис Василькович.

– И я рада встрече с тобой, Дмитрий Александрович.

– В добром здравии ли сам, княгиня Мария Ярославна и чада?

– Пока Бог милостив.

– А матушка твоя, княгиня Мария Михайловна?

В каждый приезд ростовского посланника или вестника князь Дмитрий непременно спрашивал о здоровье знаменитой ростовской княгини. Однажды Мария Михайловна занедужила, так князь тотчас послал своего искусного лекаря Алферия, коего еще привез из Новгорода отец Александр Ярославич. Когда лекарь через неделю вернулся, Дмитрий дотошно расспросил Алферия о недуге княгини.

– Пока, слава Богу, княже. Недуг миновал, но боюсь, он может повториться. Такая хворь, уж, коль не на шутку примется, бывает и неизлечима.

– Да что с княгиней? – встревожился Дмитрий.

– Все признаки грудной жабы[55]55
  Грудная жаба – болезненные явления в области сердца; стенокардия.


[Закрыть]. Нужно постоянно пить отвары и настои из целебных трав, а главное – повседневный покой. Но княгиня не слишком-то озабочена своим здоровьем. О постоянном лечении и не помышляет. А хворь сия коварная. Бывает, месяц, другой недуг не дает о себе знать, но стоит перетрудиться, или изрядно поволноваться, то недуг так может разбушеваться, что хватит сердечный удар. Вновь скажу: княгине нужен постоянный покой.

Дмитрий весьма обеспокоился. Княгиня Мария в покое никогда не жила. Эта женщина проводит всю жизнь в неустанных трудах и бесконечных заботах о Руси. А беспокойное сердце ее не из железа ковано.

– Матушка? – переспросил Борис Василькович, и Дмитрий увидел в его глазах волнение. – Держится, ни на что не жалуется. Но я-то ведаю, что сердце ее пошаливает. Она ж от лекаря нашего отмахивается, да еще шутит: слишком много дел впереди, а посему сто лет мне Богом отведено. Не подноси мне свои порошки и отвары. Я в полном здравии.… Не бережет она себя, Дмитрий Александрович.

– Худо, – нахмурился Дмитрий. – Вот наведаюсь в Ростов, пожурю. Не посмотрю, что она вдова Василька Константиновича, двоюродного брата отца… А ты что, ближний боярин, не вмешаешься?

Неждан Иванович пожал плечами:

– Упрямая она, князь. Ее сам Бог от дел не оторвет. Боюсь, так и кончится за листом пергамента.

– Не каркай, буркнул Борис Василькович.

(А Неждан Иванович окажется прав).

Ростовский князь попросил в честь его приезда не задавать долгий и веселый «почестен пир».

– Не будем терять времени, князь Дмитрий. Дело мое неотложное.

Дмитрий охотно согласился. После непродолжительной трапезы, в коей участвовали княгиня Васса Святославна, бояре Корзун и Вешняк, и старший «княжий муж» Лазута Скитник, князья решили побеседовать с глазу на глаз.

– Догадываюсь, князь Борис Василькович, что твое безотлагательное дело касается всей Руси.

– Воистину, князь Дмитрий. Литва, свеи и крестоносцы вовсю шастают по псковским и новгородским землям. Их отряды настолько обнаглели, что уже вторгаются в тверские уделы. Иноземцы чувствуют себя хозяевами и всё глубже проникают в пределы Руси. А великий князь всё еще думу думает, когда и как ополчиться на врага. Не хватит ли ему отсиживаться? Я уже дважды посылал к нему гонца, но у Ярослава один ответ: «Ведаю, ждите моего повеления». Вот и ждем, пока иноземец к Ростово-Суздальской земле не подкатится. Сердце стонет, князь!

– Понимаю твою боль за землю Русскую, Борис Василькович. У самого душа не на месте. Был ко мне гонец из Новгорода, просил заступиться. Но что я смогу с одной переяславской дружиной? Спровадил его к великому князю, но тот и ухом не ведет.

– Да почему? Почему Ярослав мешкает?! – гневно выкрикнул Борис Василькович.

– Был у меня тайный человек из Владимира. Две недели назад дядюшка мой, Ярослав Ярославич, послал гонцов в Золотую Орду. Ведь ты, князь, не хуже меня ведаешь, что Ярослав и шагу ступить не может без приказа Менгу-Тимура. А повадки ханов ты лучше меня знаешь. Они считают Русь своей вотчиной. Месяцами, а то и годами послов в ожидании приема томят. Но мнится мне своим умишком, что на сей раз Менгу-Тимур не задержится с ответом. Он повелит Ярославу собирать дружины на западных иноземцев, ибо война Орде выгодна. Русь и Запад гораздо обескровят свои силы, а Орда, улучив момент, бросит свои полчища и на обессиленную Русь, и на ослабевший Запад, да так, что поставят весь мир на колени. Сие – заветная мечта чингисида Менгу-Тимура. Он пытается сделать то, чего не смогли достичь его ни Гаюк, ни Батый. Да что я тебе говорю. Об этом мне поведал в свой последний приезд твой боярин Корзун. А ему – твоя матушка. Таким сведениям – цены нет. И как только княгине Марии сие удается?