Текст книги "Лесная легенда (СИ)"

Автор книги: Валентина Никитина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Лесная легенда.
Валентина Анатольевна Никитина

(рассказ)

Ведьма склонилась над спящей царевной, приподняла ей веки, пощупала запястья, приложила ухо к груди...

Девушка, опоённая зельем, облачённая в мягкую льняную рубашку с кружевами, едва слышно вздохнула, приподняла брови, будто пытаясь открыть глаза. Босые ножки с бледными пятками неловко торчали с короткого топчана.

Баба опрятно поправила, выбившуюся из-под богатого платка прядь волос, разложила на полке колдовские травы и амулеты, отмахнула от себя ароматные пары от котла...

В щель приоткрытой двери глянула новая царица, заменившая, постриженную в монахини, мать девушки.

Ведьма шикнула на неё, плюнула!

Та шарахнулась в сторону!

Но, через минуту, сглотнув пересохшим от страха горлом, вновь прильнула к двери.

– «...Жутью ночною от века до века,

в Дебрянских дебрях пугай человека!

Силы ночные, услышьте меня!

Пусть ни рассвета, ни белого дня

ей не откроет ни млад и ни стар...

Если не явится пьяный гусляр!

Если он скажет три поганых слова,

а в-четвертых, произнесёт: «Лепота!»;

ударится головой о три дерева: сосну, елку и берёзу,

а в-четвёртых – пнёт трухлявый пень с мухоморами;

перекувыркнётся три раза с гуслями,

а в-четвертых – сядет на бережок;

три раза прокричит домашней скотиной,

а потом заиграет на гуслях и запоёт про любовь.

Только тогда царевна вернётся в свой облик...»

Гринька брёл по лесу ко Святому озеру. За спиной затихли голоса и бренчание гитар. Слёт клубов самодеятельной песни расположился, как всегда, лагерем на берегу реки, у лесной сторожки.

За ночь он наорался у костров, напился и снова протрезвел. А к утру, ребята пригласили его искупаться в Святом озере и опохмелиться холодным пивом, которое они утопили на берегу озера ещё с вечера. Он «слегка» притормозил у костра – допевал свою песню, потом еще одну, потом ещё... а друзья ушли вперёд.

Пока пробирался, решил спрямить – дорогу он знал, как свои пять пальцев. Но в темноте чуть не сшиб башкой три дерева! Три раза со смаком выругался и вдруг, замер: перед ним раскинулось, укрытое туманом озеро, окружённое лесом. Над деревьями намечался рассвет, и туман над озером один сиял белым молочным светом.

Он почувствовал себя ребёнком, заглянувшим в огромную чашу с молоком. Вообразив, что кто-то из ребят уже заприметил его, картинно поднял руки над головой и произнёс: «Лепота!» Ему казалось, что это старинное слово более точно выражает его нечаянный восторг. Не отрывая глаз от красот озера, шагнул вперёд, споткнулся о трухлявый пень с поганками, попытался удержать равновесие, прижимая к себе свою драгоценность – двенадцати – струнную гитару... Но берег, в темноте коварно приготовил ему резко уходящий вниз склон.

Три раза кувыркнувшись, скатился по склону, как циркач, и, на удивление мягко, без потерь и травм, приземлился на прибрежный песок.

– Хо-хо! – хохотнул он, пьяно удивляясь своей неожиданной ловкости.

Желая привлечь внимание парней и одновременно отпраздновать свою удачу, замяукал во всё горло, гулко бухая басом, залаял и, наконец, блаженно закукарекал, нарушив таинство тишины лесного утра. Не услышав отклика, ударил по струнам и заорал: «Я люблю тебя жизнь и надеюсь, что это взаимно!..»

Тут что-то со страшной силой обрушилось ему на голову! Он взвыл, распахнул горластую пасть для трёхэтажного мата и вдруг, поперхнулся...

Рядом с ним на берег свалилась большеглазая, растерянная девчонка.

Гринька с удивлением оглядел её длинное, все в кружевах платье, длинные, распущенные по спине волосы.

– Откуда такая Ундина свалилась на мою голову, притом в прямом и переносном смыслах одновременно? – галантно дохнул он на неё трехдневным перегаром.

Девчонка, открыв рот, смотрела на него и моргала.

«Еще одна дура попёрлась за романтикой!» – с внезапной злостью подумал он.

– Наверно, как и я, о пень спотыкнулась?

– Ты меня видишь?! – испуганным шёпотом спросила «Ундина».

– Ну, не слепой же!

– И не боишься, не убегаешь?!

– Я что, похож на тех, кто бегает от хорошеньких девушек? – засмеялся Гринька.

– Хорошеньких?! – взвизгнула она и бросилась к озеру.

На тёмной глади, завуалированной туманом, почти ничего не отражалось, только девичий силуэт. Но она, неверяще, протянула руки к озёрной глади и заплакала.

– Ты чего это? – изумился гитарист, – обидел кто-то? И чего ты в бальном платье в лес попёрлась? В лес надо по-спортивному. А на ночь, потеплей куртку прихватить... – растерянно бормотал он: «Ну, точно, под кустик кто-то затащил дуру расфуфыренную! У неё же на лбу написано – Ундина!»

– Красота какая... Рассвет... Солнышко встаёт... – рыдала та.

– А-а, так ты из-за красоты? – облегчённо вздохнул он, – да, красота здесь, прямо волшебная. Я и то вон, чуть шею не сломал – залюбовался. А я сюда не первый год приезжаю...

Девушка окунула руки по локоть в воду и, рассмеявшись, ныряя головой в воду, как утка, стала плескаться, мешая смех с рыданиями:

– Живая!.. На самом деле живу!..

Гринька поморщился: «Ну, точно! Совсем от сентиментальности охренела! Такую, можно голыми руками брать.

Две-три песенки, соответственно настроению и – не трепыхнётся!»

Осторожно заворачивая и направляя девушку в сторону, где он предполагал мостки, повел свою неожиданную находку к ребятам.

Леха разжигал костер, остальные собирали хворост.

– Ну, Гриня, ты в своём репертуаре! Где такую царевну поймал? Везёт же тебе, уроду!

Этот сволочь тебя не обидел, случаем? – глянув на заплаканное лицо девушки, спросил Леха.

– Нет, это я его ударила нечаянно, – поспешила заверить незнакомка.

– Это когда?

– После того, как он прокукарекал и песню запел...

– И здорово ты его?.. – заинтересованно допрашивал Лешка.

– Да. Сильно.

– Ну, ты молодец! Завидую! – восхитился тот, – я сам мечтал ему покрепче врезать, когда он такую благодать испохабил, паскуда!

– Это я не сумел восторга сдержать! – виновато хмыкнул Гришка.

Утренний туман пробирал холодом, трезвил до звона мозги. Глянув на девушку, в чересчур легком платье, с босыми ногами, поёжился. По-хозяйски кинул на плечи девушки свою ветровку, покосился на ребят, пусть видят – он с нею первый пришёл. Снял и велел ей надеть на себя его кеды, согреть ноги.

Она послушалась, но, почему-то сначала обнюхала куртку, потом кроссовки. «Чем они могут пахнуть, кроме пота и табака?» – недоумевал он. Обмахнула, запачканные влажным песком ступни, вставила в чересчур просторную обувь, разглядывая шнуровку на кедах, затянула.

Гриня, красуясь, разделся до плавок, поводя тощими лопатками, развёл руки в стороны, как коряга обрубки корней, и с плеском нырнул в озеро. Вода была необычайно прозрачной, он был виден в ней весь, как в зеркале, бултыхающий ногами, раскоряченный, как лягушонок. Не понимая, насколько он смешон и жалок, красовался перед девушкой: то сделает несколько гребков сажёнками, то нырнёт в воду.

А она и не смотрела в его сторону. Смущённо отвела взгляд, когда он еще начал раздеваться, потом старательно глядела в огонь костра на берегу. Иногда взгляд её поднимался к вершинам деревьев, к разгоравшемуся рассвету. И глаза её были как смешанный крик восторга и тоски.

К костру подошёл Валера с топориком и бросил охапку поленьев из сухостоя. Ребята собрались у костра и, искоса поглядывая на странную девушку, заварили чай с листьями смородины. Подали ей кружку со сладким чаем, пододвинули бутерброды.

Девушка обнюхивала пищу и пробовала обычные бутерброды с колбасой, как заграничный деликатес.

– Ты брянская? – спросил Валера.

– Нет... – девушка замешкалась, – ...когда-то давно я жила на Москве.

– А сейчас, где живёшь?

–...Не знаю.

– Это как – не знаешь?

– Я была околдована и много, очень много лет жила здесь, в лесу, на деревьях.

Парни сначала рассмеялись, но потом, увидев её серьёзное лицо и горький взгляд, осеклись.

«Больная»,– решили они. Как она здесь оказалась, с кем приехала...

Надо поспрашивать у костров.

* * *

Я сидела у наполовину потухшего костра и подбрасывала, оставшиеся после ночных бдений обломки веток.

Ребёнок крепко спал в палатке. Я же, поспав на земле, буквально заболеваю, как будто лесная земля отнимает у меня силы. Но укачивало, как качели, блаженное состояние от лесного воздуха, от дыма, которым, были пропитаны все поры моего тела. Казалось, само мое дыхание, источало горьковатый привкус лесного костра.

В голове вертелись строки новой песенки, назойливо просились на язык. Я достала из рюкзака блокнот, и, прислонившись к стволу сосны, стала торопливо записывать строчки, пока не забылись, не улетучились из памяти, вытесненные дневной суетой.

Люди постепенно просыпались, вылезали из палаток. Кто-то вновь рубил дрова для костра – слышался неровный, неловкий стук топора. Девушки принесли хвороста, ломали с треском ветки. Я присоединилась к ним, немного позируя: вот какая я ловкая, крепкая и деревенская. Сама над собой усмехнулась: деревенская! Сколько той деревни во мне осталось?

Поставили рогатки с перекладиной, повесили котелок и стали ждать, когда закипит вода. Сухие ветки радостно охватились пламенем, кипяток забурлил. Кто-то принёс пучок свежих смородиновых листьев и бросил в котелок. Поплыл желанный аромат смородинового чая.

Вернулись ребята со Святого озера, бодрые и энергичные. Валера затеял кашу из тех круп, что остались. Вскрыл банку тушенки и примостил у рогатины.

Гришка обхаживал очередную жертву: пел песню и через костёр перебрасывал в её сторону взгляды.

Я покосилась на девушку – бедный ребёнок! Наивное, чистое и какое-то полу прозрачное лицо, глаза, как у иконы и посиневшие кисти худеньких рук... Даже я, впервые попав на слет КСП, не додумалась бы одеть просторное, как ночнушка, льняное платье на поездку в лес.

Вздохнув, поднялась от костра, поспрашивала у девчонок – нет ли лишней теплой одежды для этой дурочки. Солнышко поднимется – вернёт.

Девчонки ворчали: «А сама она, чем думала?» Но Ирина дала вязаную кофту, Ленка теплые носки. Засуетились – девчатам только дай повод о ком-то позаботиться в поездке, замучают вниманием. Принесли ей пластмассовую миску с кашей, сунули в руки кружку с чаем.Девушка пыталась отнекиваться, говорила, что её уже угостили. Те отмахнулись – ешь еще, тебе не грозит талию потерять!

Выяснилось, что она где-то посеяла обувь. Поспрашивали и нашли старые тапочки – кто-то взял с собой, чтобы ночью сменить на них кеды.

Мимо проходили к электричке женщины и мужчины с рюкзаками, больше собственного размера. Женщина с ручной тележкой. Красивый пожилой еврей с красивой породистой собакой...

Я подкатилась к Володе: «Подбери мелодию к песенке, а? Совсем простенькую...» Показала текст. Он посмотрел, помял в руках бумажку и отказался. Подходила к Лёшке, к другим ребятам. Олег сказал, что пишет песни только на собственные стихи.

Согласилась попробовать только Светлана. Присела в сторонке от костра и, спотыкаясь, писклявым голосом напевала:

«Поразительно щедрый Бог

Одиночества дал не в меру.

Я молю средь пустых дорог,

Чтоб оставил хотя бы веру!

Ты не бойся, меня поцелуй!

Я из Брянского вышла леса.

Поцелуем меня расколдуй,

Я – заколдованная принцесса...

Как родного тебя позвать

Издалёка, прости, не знаю!

Остаётся душой страдать

Лишь любовью к лесному краю...»

Незнакомая девушка метнулась к Светке, что-то быстро спросила. Та кивнула головой в мою сторону. Девушка подошла:

– Ты откуда эту песню взяла?

– Сама написала.

– Когда?

– Пару часов назад, а что?

Девчонка осела на траву, прислонилась спиной к дереву и заплакала.

– Тебя Господь ко мне послал! Ты же – блаженная, зрячая духом?

– Чего-о? – не поняла, но на всякий случай оскорбилась я.

– Ты же про меня духом узрела! Мне никто не поверит, а ты – зрячая... Я и правда была околдована, долгие века в лесу нежитью обитала. Сегодня утром почему-то очнулась человеком. Хожу тут, как привидение, а уже не привидение!

Помоги мне, я не знаю, как тут у вас жить надо. Я принцессой слишком давно была, мне теперь никто не поверит. А жить как-то надо!

– Ты что, память потеряла? Или растеряла мозги? Какая принцесса, какая нежить? Только скажи ещё кому-то, тут же к психам отправят! Если хочешь узнать от меня – как здесь жить надо – послушай доброго совета: никому не рассказывай эти сказки!

– «Потеряла память!» А если я скажу, что потеряла память – что будет?

– Ну, попытаются лечить, искать твоих родных. Вывесят в милиции по всей стране твою фотографию: «Кто знает эту девушку, обратитесь в ваше отделение милиции!»

– А когда не найдут никого?

– Ну... не знаю. Наверно поселят где-нибудь в общежитии, найдут работу... Ты, кстати, что делать умеешь? В смысле – кем работать можешь?

– Шить умею, вышивать, прясть, вязать узорчатые скатерти... Я даже грамоте знаю! – гордо произнесла она.

– М-да, – ошеломлённо промямлила я, – не густо. А может быть, ты в Бога веруешь?

– А как же, конечно верую! – оскорбилась незнакомка, – как не верить?!

–Тогда в какую-нибудь церковь обратись. Там таких... странных хватает.

– Мудрые слова ты произносишь, матушка! – встала и поклонилась мне в ноги чокнутая девчонка, – конечно же, в церковь, к Господу! После стольких лет во тьме, да не по своей воле... Надеюсь, Господь примет невольные муки странницы, во искупление грехов. Ты воистину, Божья посланница. Мне видать, на роду написано было в монастыре с матушкой век вековать. Да не узрел батюшка воли Божией – при мачехе оставил.

Я криво усмехнулась: то в какие-то «божьи посланницы» записывает, то «матушкой» обзывает – это меня в тридцать-то лет?! По быстренькому смылась от ненормальной подальше. Подошла к Валере:

– Вы где эту больную откопали?

– Гришка где-то в лесу поймал! – усмехнулся тот, – а что? Мы хотели у костров поспрашивать, с кем приехала, да вон, видишь! – махнул он в сторону вереницы людей, тянущихся к электричке, – большинство уже уехало.

«Мы во тьме по судьбе бредём,

Задыхаемся от прогрессу.

Все мы, бабы, пол жизни ждем,

Кто же в нас разглядит принцессу!

Ты не бойся, меня поцелуй,

Я из Брянского вышла леса!

Поцелуем меня расколдуй,

Я – заколдованная принцесса!»

Нестройно пели девчонки, склонившись головами над бумажкой с текстом новой песенки.