Текст книги "Монархи-долгожители"

Автор книги: Валентина Скляренко

Соавторы: Владимир Сядро,Ирина Рудычева
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Как людовик XIV стал «Королем-солнце»

В «Королевском триумфе» – памфлете, написанном по случаю возвращения 18 августа 1649 года десятилетнего Людовика XIV в Париж, – о юном монархе было написано: «Это яркое светило, лучезарное солнце, это день без ночи, это центр круга, откуда расстилаются лучи». Это был первый случай, когда Людовика XIV сравнивали с солнцем.

С 12-летнего возраста король танцевал в так называемых балетах театра Пале-Рояль, которые представлялись во время карнавалов. В те времена карнавалы были не просто праздниками, а своеобразными действами «перевернутого мира», в котором король мог на несколько часов стать шутом, артистом, фигляром. Впрочем, точно также и шут мог предстать в роли короля. Юному Людовику поручались в карнавальных балетах две роли: Восходящего солнца (1653 г.) и Аполлона – солнечного бога (1654 г.). Те же партии он исполнял позже и в придворных балетах.

А в 23 года монарх сам сделал своей эмблемой солнечное светило. Сначала он использовал ее во время «грандиозного и красивого конного турнира», который проходил во дворце Тюильри в 1662 году во время так называемой Карусели – празднично-карнавальной кавалькады. На ней Людовик XIV предстал перед народом в роли римского императора с огромным щитом в форме солнца, который означал, что солнце защищает короля и вместе с ним и всю Францию. В связи с этим историк балета Ф. Боссан писал: «Именно на Большой Карусели 1662 года в некотором роде родился «король-солнце». Имя ему дали не политика и не победы его армий, но конный балет».

По словам Людовика XIV, солнечная эмблема «должна была символизировать в какой-то мере обязанности короля» и постоянно побуждать его к их выполнению. В своих «Мемуарах» он обосновывал этот выбор так: «За основу выбирается солнце, которое по правилам эмблематики считается самым благородным и по совокупности присущих ему признаков уникальным светилом, оно сияет ярким светом, передает его другим небесным светилам, образующим как бы его двор, распределяет свой свет равно и справедливо по разным частям земли; творит добро повсюду, порождая беспрестанно жизнь, радость, движение; бесконечно перемещается, двигаясь плавно и спокойно по своей постоянной и неизменной орбите, от которой никогда не отклоняется и никогда не отклонится, – является, безусловно, самым живым и прекрасным подобием великого монарха. Те, кто наблюдали, как я достаточно легко управляю, не чувствуя себя в затруднительном положении из-за множества забот, падающих на долю короля, уговорили меня включить в центр эмблемы земной шар – державы и написать “Nec pluribus impar” [2]2
  Это выражение обычно трактуется как «Никому не равный», т. е. выше всего сущего. Однако историк В. Н. Малов в примечаниях к русскоязычному изданию монографии Ф. Блюша «Людовик XIV» дает совершенно другой перевод: «И для многих равный». Он обосновывает его тем, что в латинском языке два отрицания (в данном случае частица «пес» и приставка «im» в слове «impar») равны одному утверждению. Таким образом, это выражение может означать «одинаково благодетельный или одинаково справедливый». Такая трактовка согласуется со смыслом всего предложения, в котором приводится это выражение.


[Закрыть]; считая, что мило польстили амбициям молодого монарха; что раз я один в состоянии справиться с таким количеством дел, то смог бы даже управлять другими империями, как Солнце имело бы и другие миры, если бы они подпадали под его лучи».

Судя по его высказываниям, Людовик XIV видел в великом светиле, как в неустанном труженике и источнике справедливости, пример для подражания. Его идеалом было спокойное, уравновешенное правление. Но, как это часто бывает в жизни, идеал не всегда реализуется на практике. Поэтому и Людовику XIV приходилось во времена Фронды, крестьянских мятежей и войн не раз выступать в роли солнца, сжигающего непокорных. Стоит лишь вспомнить судьбы незадачливого Фуке, кардинала де Реца и других его политических противников. Но при этом нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что за более чем полувековое правление Людовика XIV был вынесен и исполнен всего лишь один смертный приговор за участие в заговоре против него: в 1674 году на площади Бастилии казнили шевалье де Рогана.

Закрепленное в истории за Людовиком XIV прозвище «король-солнце» во многом справедливо. И не потому, что оно ему льстило и соответствовало его представлениям о королевской власти или что у него был блистательный двор, а потому, что его государство и система управления были построены по принципу Солнечной системы. Он правил, как Солнце, находясь в центре огромной, необъятной, но целиком подчиненной ему машины. Его влияние, как лучи, пронизывало эту систему, не оставляя ни одного уголка, ни одной области нетронутыми. Он являлся первым судьей и, несомненно, олицетворением справедливости для всех жителей королевства, ответственным перед Богом за благополучие своего государства.

Это прозвище подходило Людовику XIV и по многим другим причинам. Современники в своих воспоминаниях и переписке нередко упоминали о его доброжелательности, заботливости, галантности, благовоспитанности и необыкновенном внешнем шарме. И хотя настоящие чувства этого монарха чаще всего были скрыты за ширмой учтивости, в нем видели человека солнечного и ласкового со всеми. Такому восприятию способствовала и притягательная внешность короля. Несмотря на свой небольшой рост, вынуждавший его носить высокие каблуки, он был статен и пропорционально сложен, имел представительную наружность. Природное изящество сочеталось в нем с величественной осанкой, спокойным взглядом и непоколебимой уверенностью в себе.

Сохранилось немало примеров великодушия Людовика XIV. Одним из них является визит короля к раненному на поле боя маршалу де Виллару в 1709 году, после битвы при Мальплаке. Оно помогло его скорому выздоровлению и воодушевило на новые сражения. Людовик XIV был обходителен и доброжелателен не только с людьми знатного происхождения – полководцами, министрами и принцами, но и с выходцами из третьего сословия – артистами, камердинерами, слугами. Аббат де Шуази писал: «Король любит нежно тех, кто ему служит и находится рядом с его персоной… Он их осыпает своими милостями так, как будто они постоянно нуждаются. Если они ошибаются, он к ним относится по-человечески; а когда они ему хорошо служат, он обращается с ними как с друзьями». По свидетельству Сен-Симона, Людовик XIV «ни разу никому не сказал чего-нибудь обидного, а если ему приходилось сделать замечание, выговор или высказать, что бывало крайне редко, это всегда произносилось достаточно благосклонным тоном, очень редко – сухим, никогда – гневным. Не было человека более учтивого по самой своей природе, умевшего лучше соизмерить учтивость с рангом других, подчеркивая тем самым их возраст, достоинство, сан. Это различие очень тонко проявлялось и в том, как он здоровался и принимал поклоны входящих или выходящих придворных. Он был великолепен, когда совершенно по-разному принимал приветствия на театре военных действий и на смотрах». А знаменитая писательница мадам де Севинье писала, что умение уговаривать и располагать к себе людей у Людовика XIV сформировалось еще в детстве. Даже в страшные годы Фронды, будучи ребенком, Людовик XIV «привлекал души и подчинял их себе».

Особенно Людовик XIV уважал и выделял среди своего окружения тех, кто умел молчать. Таких подле него было только двое: канцлер Поншартрен и камердинер Александр Бонтан. С последним король провел бок о бок сорок лет своей жизни. Между Людовиком и камердинером был настоящий симбиоз: когда в августе 1686 года король заболел четырехдневной лихорадкой, Бонтан тоже слег с нею. По словам маркиза де Сурша, Людовик «нежно о нем заботился в течение всей его болезни», а когда в 1701 году с камердинером случился апоплексический удар, приказал, «чтобы ему о Бонтане докладывали, где бы он ни находился». Эта дружба, такая неравная в социальном положении, как нельзя лучше характеризует короля как человека милосердного, отзывчивого, проявлявшего постоянную заботу о ближнем.

Особенно много друзей было у короля среди людей искусства. Он не только «коллекционировал» таланты, щедро платя за их творчество, но и дарил им свое расположение, которого некоторые придворные не могли добиться от него десятилетиями. Именно так складывались отношения Людовика XIV с корифеями французского музыкального и театрального искусства Жаном Батистом Люлли, Жаном Расином и Жаном Батистом Мольером. Люлли отдал королю 33 года своего творчества. Он сочинял для него танцы, написал музыку к 20 балетам, в которых тот принимал участие, а также великолепное произведение, посвященное Апполону. По сути, именно он вывел на сцене величественный образ «короля-солнце». Людовик XIV не остался перед ним в долгу: создал для своего главного музыканта Королевскую академию музыки, предоставил ему такие материальные и финансовые возможности, каких за всю историю не имел в своем распоряжении ни один композитор, стал крестным отцом его старшего сына. «Король-солнце», как ни один другой правитель, следил за сочинением всех крупных произведений Люлли – от выбора сюжета до репетиций. А еще прощал ему все выходки, дерзкие слова и чудовищные требования, правда, до поры до времени. Незадолго до смерти композитора король охладел к нему и даже отнял у него подаренный ранее театр.

Был король привязан и к знаменитому поэту и драматургу Расину. Тот мог входить к монарху без доклада, а когда он болел, то и вовсе обосновывался в его покоях. Кстати, эту честь он разделил с еще одним человеком незнатного происхождения, гитаристом Робером де Визе. По мере создания молодым Расином своих знаменитых трагедий духовная связь его с Людовиком становилась все теснее. Поэт сумел увидеть в нем сентиментального мечтателя, наделенного богатым воображением, и в своих произведениях создал немало близких ему по духу образов.

Дружба Людовика XIV с Мольером в чем-то была более, а в чем-то менее тесной по сравнению с его привязанностью к Расину. Это было скорее взаимопонимание, которое чувствуют два партнера на сцене. Мольер, по сути, играл роль скрытого рупора политической мысли Людовика и ценил его великий талант – исполнять главную роль, роль короля, будь то на сцене или в жизни.

Людовик XIV был верен тем представителям искусства, которые разделяли его образ мысли. Он по достоинству ценил таланты Буало, Перро, Монсара, Лебрена, Ле-нотра, которые делали все, чтобы Франция прослыла законодательницей моды и искусства. А те, в свою очередь, платили ему той же монетой: все художники, скульпторы, архитекторы, которых любил король, воплощали в своих произведениях то, что он хотел бы сказать о себе. Все это было частью создаваемого десятилетиями мифа под названием «король-солнце». Он был призван увенчать абсолютную монархию, достигшую при Людовике XIV своего пика, когда королю принадлежала фактически неограниченная верховная власть в государстве. «Абсолютный без возражения», как называл короля герцог Сен-Симон, искоренил любую другую власть во Франции, кроме той, которая исходила от него самого. Однако к концу жизни Людовика XIV этот культ «короля-солнце», при котором способные люди все более оттеснялись фаворитами и интриганами, неминуемо должен был привести к постепенному упадку всего здания монархии. Но до этого было еще далеко, а пока молодой Людовик XIV с присущей ему энергией, целеустремленностью и вкусом в 1661 году приступил к созданию самой роскошной королевской резиденции – Версаля – и своей придворной культуры.

Версаль – вечный праздник

В начале правления Людовика XIV, как и при его предшественниках, королевский двор не имел постоянного местопребывания. Основными его резиденциями поочередно были Фонтенбло, Лувр, Тюильри, Сен-Жермен-о-Лэ, Шамбор, Винсенн и, наконец, Версаль. Частая смена местопребывания двора и правительства была сопряжена с большими расходами, поскольку при этом все, что нужно было для комфортной жизни короля и его придворных, перевозили из одного дворца в другой. Длинный королевский поезд включал в себя десятки, а то и сотни карет, груженных мебелью, бельем, светильниками, столовой посудой и утварью. После драматических событий Фронды король не особенно любил жить в Париже (известно, что с 1682-го по 1715 год он побывал там лишь 16 раз с короткими визитами), поэтому столичные дворцы его не привлекали. Увлеченный замыслом «создания природы» и нового образа жизни, не ограниченного рамками городского быта, он выбрал для новой резиденции парижский пригород Версаль, где на территории большой усадьбы с парком его отцом был построен скромный охотничий домик.

Первые изменения в королевской усадьбе начались вскоре после смерти кардинала Мазарини. Они больше касались парковых насаждений, чем дворца. Для проведения этих работ «генеральным инспектором зданий и парков короля» был назначен знаменитый французский архитектор, мастер садово-паркового искусства Андре Лe-нотр. Что же касается перестройки старых и появления новых сооружений, то все это началось в основном со второй половины 1660-х годов и проводилось под непосредственным и постоянным контролем самого короля.

Уже в первые два года строительства Людовик потратил на него несметные суммы. Прежде всего он купил прилегающий к усадьбе участок земли, назвав его в честь рождения сына Рощей дофина. Затем были приглашены лучшие специалисты: знаменитый архитектор Луи де Во возглавил строительные работы, а «первый живописец короля» Шарль Лебрен контролировал работы штукатуров, ковровщиков, художников и скульпторов по украшению интерьера дворца.

Строительство Версальского дворцового ансамбля велось до 1682 года, но даже когда в него уже переехал королевский двор, работы по его благоустройству продолжались, в них было занято около 36 тысяч рабочих и 6 тысяч лошадей. Сердцем Версаля стал Большой дворец. Луи ле Во, приняв во внимание пожелание короля оставить в неприкосновенности отцовский охотничий домик со стороны парадного двора, развил дворцовую композицию пристройкой крыльев, обрамляющих так называемый Мраморный двор (он действительно был вымощен плитами мрамора).

В 1670-х годах архитектор Жюль Ардуен-Мансар еще больше расширил дворец, пристроив к нему новые корпуса. Левое крыло дворца предназначалось для принцев крови, правое – для размещения министров, а на втором этаже главного центрального корпуса располагались королевские апартаменты. Здесь было множество открытых парадных комнат. Каждый зал апартаментов был очень наряден и индивидуален в оформлении, притом что все они были объединены единым стилем. Стены их были облицованы мраморными плитами, обшиты деревом ценных пород, затянуты бархатом или шелком. В отделке комнат использовались только дорогие отделочные материалы: мрамор, чеканная бронза, деревянная позолоченная резьба. В них было множество зеркал, живописных полотен и скульптур.

В Большом Версальском дворце достиг совершенства принцип анфиладной планировки комнат, так хорошо отвечавший устоявшемуся придворному церемониалу и культу личности короля. Все его приемные залы были посвящены античным богам. В их убранстве использовались символы, прославляющие добродетели и достоинства Людовика XIV и королевского семейства. Самый длинный путь – к королевской спальне – шел через залы Венеры, Дианы, Марса, Меркурия, Аполлона и дальше – через залы Войны с картинами на батальные сюжеты и «Бычьего глаза», а также Зеркальную галерею. Последняя была наиболее знаменитым залом Версальского дворца. Ее покрывал огромный коробовый свод высотой 12,5 м. Здесь отмечались дни рождения короля, совершались бракосочетания, устраивались балы и приемы иностранных послов. Галерея поистине ошеломляла размерами и пропорциями, роскошью убранства, колоритом, а в погожие солнечные дни – каким-то невероятным избытком света и воздуха. Ее зеркала, наложенные на плоские стены, отражали парк с его боскетами и главной аллеей, небо и водоемы, иллюзорно расширяя до безграничности внутреннее пространство зала и создавая поистине сказочный по впечатлению эффект.

Спальня короля, двери которой охраняла швейцарская гвардия, была средоточием жизни всего дворца. Здесь в присутствии придворных и знатных особ происходила церемония утреннего подъема и вечернего отхода короля ко сну. Главным предметом ее обстановки была кровать, установленная так, чтобы в ее центре сходились оси трех городских проспектов – магистралей, связывающих Париж с Версалем, – как бы стягивающих вместе всю страну. Огромное королевское ложе под балдахином одной стороной примыкало к стене Зеркальной галереи. Оно было обнесено серебряной балюстрадой, отделявшей его от толпы счастливых избранников, допущенных к его величеству.

Возведение Версальского дворцового ансамбля обошлось французской казне примерно в 77 миллионов ливров. Недешево стоило и ежегодное благоустройство его помещений, парков и содержание королевского двора: только в 1685 году на эти цели было израсходовано более 8 миллионов ливров. Однако это уникальное творение стоило того. Оно сразу же привлекло внимание всей аристократической Европы. Во Францию, как при жизни Людовика XIV, так и в годы правления его преемников, приезжало немало путешественников, чтобы посмотреть на это чудо архитектуры и садово-паркового искусства. Вот что, например, писал о нем русский историк и писатель Николай Карамзин в своих «Записках путешественника»: «Ничто не может сравниться с великолепным видом дворца из сада. Фасад его, вместе с флигелями, простирается на 300 сажен. Тут рассеяны все красоты, все богатства архитектуры и ваяния. Никто из царей земных, даже сам роскошный Соломон, не имел такого жилища. Надобно видеть, описать невозможно. Сосчитать колонны, статуи, вазы, трофеи не есть описывать. Огромность, совершенная гармония частей, действие целого: вот чего и самому живописцу нельзя изобразить кистью.

В садах Версальских не следует искать природу. Но здесь на всяком шагу искусство пленяет взоры. Здесь царство кристальных вод, богини Скульптуры и Флоры. Партеры, цветники, пруды, фонтаны, бассейны, лесочки и между ними бесчисленное множество статуй, групп, ваз, одна другой лучше. Зритель, окинув глазами все это великолепие, умолкнет от изумления, не в силах выразить свое восхищение. Одно название статуй, которыми украшены партеры, фонтаны, лесочки, аллеи, заняло бы несколько страниц».

Надо сказать, что русский писатель очень точно подметил особенность Версальского парка. С балкона дворца, откуда его любил рассматривать Людовик XIV, он открывался во всей красе и геометрической правильности линий. Прямо перед парадным входом лежали два блистающих, как зеркала, бассейна. Их бортики по скошенным углам были украшены скульптурами, символизирующими воды королевства, – богами и богинями, являющимися символами больших и малых рек Франции. За бассейнами начинался спуск по Большой лестнице, у подножия которой среди двух гигантских зеленых партеров находился бассейн с фонтаном Латоны, созданный по сюжету древнегреческого мифа о возлюбленной Зевса, нимфе Латоне, матери Аполлона и Артемиды, бежавшей от преследования ревнивой Геры. Его бесчисленные струи изливаются из фигурок странных существ – людей с лягушечьими головами (ведь, согласно мифу, изнемогающая от жажды Латона попросила у людей воды и получила отказ, за что и превратила их в лягушек). От этого фонтана начинается 335-метровая Королевская аллея (ее также называют Зеленым ковром), проложенная еще при Людовике XIII. Она представляет собой огромный зеленый газон не стриженой, а скошенной травы (кстати, по старой традиции его косят здесь до сих пор). Аллея ведет к еще одному из чудес Версаля – фонтану «Колесница Аполлона», в котором отражены главные символы «короля-солнца»: прячущиеся в раковинах тритоны, символизирующие восход и выпускающие из водных глубин солнечные лучи, мчащаяся навстречу восходящему солнцу четверка вздыбленных коней, впряженная в колесницу, и 15-метровые струи, рисующие королевскую эмблему – цветок лилии.

Рощи и кустарники огромного парка (его площадь была равна четверти всей площади, занимаемой тогда Парижем) перемежались лужайками с боскетами замысловато стриженой зелени. Во времена Людовика XIV весь парк был огромной сценой под открытым небом, где постоянно происходили необыкновенно красочные зрелища: маскарадные шествия, балетные дивертисменты, фейерверки.

В Версальский ансамбль входило много интересных сооружений. В глубине парка, у Большого канала, находился Большой (или Мраморный) Трианон. Этот интимный дворец служил королю убежищем от шумной придворной жизни Большого дворца, от надоедливого этикета, церемоний и чрезмерной роскоши. Он был очень элегантным и нарядным благодаря обилию мрамора зеленого и розового цветов, имел очаровательную открытую галерею. Стены его залов сплошь и рядом украшали всевозможные зеркала, и потому многие из них так и назывались, например, Зеркальный салон или Большой кабинет зеркал. Вокруг дворца еженощно пересаживались девятьсот тысяч (!) горшков с цветами, ошеломляя россыпью красок и смелостью их сочетаний. Такая процедура была вызвана тем, что Людовик XIV терпеть не мог увядших растений.

Дошедший до наших дней в своей первозданной красе Версальский дворцовый ансамбль сегодня является национальным богатством Франции. Это наследство потомкам, сокровище, которым страна гордится и которое составляет ее славу, демонстрируя ее вклад не только в национальную, но и в мировую культуру. А во времена Людовика XIV Версаль, как основная резиденция короля, в значительной степени служил тому, чтобы демонстрировать его величие и власть всему миру. В нем все, до мельчайших деталей, было рассчитано на то, чтобы произвести впечатление на окружающих. К примеру, знаменитая «лестница послов», которая вела к парадным покоям монарха, была сделана из разноцветного драгоценного мрамора, а ее фрески изображали представителей всех народов мира. Но самое главное состояло в том, что она вела… к величественному бюсту Людовика XIV. Делясь своими впечатлениями от Версаля, мадам де Севинье писала: «Все, что называется двором Франции, находится в этих прекрасных апартаментах короля, которые вы знаете. Там не знаешь жары, там переходят от одного места в другое, нигде не торопясь… Во всем он [Людовик XIV] любит пышность, великолепие, изобилие. Из политических соображений эти вкусы он сделал правилом и привил их всему двору».

Величию новых королевских апартаментов соответствовали установленные Людовиком XIV сложные правила этикета. В них все было продумано до мелочей. К примеру, если королю хотелось утолить жажду, то требовалось «пять человек и четыре поклона», чтобы подать ему стакан воды или вина. После выхода из спальни он, по обыкновению, отправлялся в церковь. Затем он шел в Совет, где заседал до обеда. По четвергам король принимал посетителей, которые приходили к нему с просьбами или прошениями, и терпеливо их выслушивал. В час дня ему подавали обильный обед из трех блюд, который он съедал в присутствии придворных. При этом все окружающие должны были наблюдать за королевской трапезой молча и стоя. После обеда монарх удалялся к себе в кабинет, где собственноручно кормил своих охотничьих собак. Вторая половина дня была посвящена его работе с государственными секретарями или министрами. Если король был нездоров, то Совет собирался в его спальне. Заканчивался день обычно всевозможными увеселениями, которые длились, как правило, до десяти часов вечера. Остальное время король проводил в кругу семьи. В полночь он кормил собак, желал всем спокойной ночи и уходил в спальню, где со многими церемониями отходил ко сну. При этом на столе возле королевского ложа на ночь всегда оставлялось спальное кушанье и питье.

В развлечениях королевского двора также были установлены неизменные правила. Во время пребывания в Версале в зимнее время три раза в неделю с семи до десяти вечера происходило собрание всего двора в больших апартаментах. В залах Изобилия и Венеры устраивались роскошные буфеты, в зале Дианы играли в бильярд, а в салонах Марса, Меркурия и Аполлона – в ландскнехт, риверси, ломбер, фараон и портику. Игра в карты стала неуемной страстью короля и придворных. Как писала мадам де Севинье, «на зеленом столе рассыпались тысячи луидоров, ставки бывали не меньше пяти, шести или семи сот луидоров». Сам Людовик XIV, проиграв в 1676 году 600 тысяч ливров, впоследствии отказался от крупных ставок. В другие три дня недели в Версале представлялись комедии, сначала итальянские, а потом и французские. А начиная с 1697 года их заменили героико-романтические пьесы Корнеля, Расина и Мольера.

Пребывание короля и придворных в Версале придало внешней жизни двора небывалый блеск. Пока Людовик XIV был молод, она протекала там как сплошной праздник. Балы, маскарады, концерты, танцевальные представления, увеселительные прогулки следовали непрерывной чередой. Но «король-солнце» ничего не делал просто так. Даже придворные увеселения были инструментом его власти, ее пропагандой. На этих многочисленных праздниках, «съедавших» фантастические суммы, король проявлял свои незаурядные режиссерские и актерские таланты. Особенно показательны в этом отношении балетные представления, которые под влиянием Людовика XIV стали во Франции не только развлечением и искусством, но и ритуалом. А еще он считал, что «развлечения учат монархов общению с людьми». И следуя традиционному для французской монархии постулату о «легкости доступа к монарху», в 1654 году он выступил в театре Пти-Бурбон в итальянской опере «Свобода Пелея и Фетиды», смешанной с балетом. Этот спектакль шел девять вечеров подряд в зале, вмещающем три тысячи зрителей. Следовательно, венценосного танцора видели как минимум тридцать тысяч парижан, т. е. десятая часть тогдашнего населения столицы. Для Людовика XIV танец был не только удовольствием, но и проекцией королевского образа во всем его совершенстве.

Верхом театрализованных увеселительных действ были большие придворные празднества. Первым среди них стали многодневные «Удовольствия Волшебного острова», устроенные в садах Версаля в 1664 году, на которых присутствовало около 600 «куртизанов». В 1668-м там же состоялось празднество «Большой дивертисмент», а в 1674 году – «Версальский дивертисмент», который собрал уже 1500 «куртизанов». Изобретательность устроителей этих празднеств была поистине неисчерпаема. Так, во время проведения «Версальского дивертисмента» с наступлением ночи весь двор уселся в гондолы, и под звуки скрипок все поплыли между освещенными берегами Большого канала к дворцу Нептуна и нимф, сооруженному придворным декоратором Карло Вигарани из дорогих тканей и картона и украшенных драгоценными камнями. Людовик хорошо понимал, что увеселения лучше всего воспитывают придворных. И во многом именно благодаря им он заставил двор признать определенный стиль красоты, молодости, вкуса, спортивный и рыцарский дух, который был присущ ему самому на протяжении всей жизни. Традиция проведения больших празднеств продолжалась до 1682 года, причем героем последнего из них был уже не король, а его 22-летний наследник.

Повседневная жизнь монарха протекала в основном публично, среди большого количества придворных (их было около 20 тысяч человек). К их числу присоединялось и немало любопытствующих посетителей, а также просителей. Дело в том, что в принципе каждый подданный государства мог воспользоваться правом передачи королю своего прошения. Эту практику, в которой молодой Людовик XIV видел возможность познакомиться с непосредственными нуждами граждан, он начал поощрять с 1661 года. Позднее в Версале каждый понедельник в помещении королевской гвардии выставляли большой стол, на котором просители оставляли свои письма. До 1683 года ответственным за их дальнейшее прохождение был государственный секретарь по военным делам и министр, маркиз де Лувуа. Под его контролем письма обрабатывались государственными секретарями и с соответствующим рапортом передавались королю. По каждому прошению Людовик XIV выносил решение лично.