Текст книги "Певичка (СИ)"

Автор книги: Валентина Лесунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

 На ходу скидывая куртку и ботинки, в комнату влетел внук Дима.

   – Дед, освобождай бук! мне нужно, срочно!

   Анатолий оторвался от экрана, пристально вгляделся, выражение глаз внука не понравилось.

   – Где планшет?

   – Сломался, – Анатолий продолжал пристально смотреть. – Ну, деда, ну, чё ты, ну, трещина на экране, ничего не показывает. У Васьки тоже трещина была, так показывало. Ну, чё ты, я не виноват, на меня Митяй сел.

   – На тебя сел, а почему трещина на планшете?

   – В кармане был, – внук показал на брюки с накладным карманом, глубоким, до самого колена.

   Кто карманы пришивает в таких местах, недели не прошло, как купил этот планшет, месячной пенсии не хватило, жена из своей добавила, – с тоской подумал Анатолий и уступил место, – это даже не обсуждается, – внук единственный и любимый.

   Квартира большая, все разбрелись по своим комнатам. Дочь Ирина лежала на диване, с ноутбуком на животе, даже не посмотрела на заглянувшего отца. Сын у себя был один, любимая девушка куда-то удалилась, что редко случалось, и он засел за комп играть в стрелялки.

   – Все играешь? – спросил Анатолий.

   Сын улыбнулся ему и показал на наушники, не слышит.

   Мила, жена Анатолия, возилась на кухне и смотрела, вернее, слушала по телевизору очередную занудную передачу о здоровье. Когда-то приобрел в каждую комнату и даже в кухню по телевизору. Но теперь зомбоящики никто не включает кроме жены, когда она готовит на кухне.

   Увидев мужа на пороге, она заволновалась:

   – Толя, что случилось?

   – Что может случиться, если сегодня воскресенье и вся семья дома.

   – Ты какой-то не такой.

   – Какой не такой?

   – Расстроенный чем-то.

   – Все нормально, – успокоил он жену и вернулся в комнату, где внук играл в стрелялки, пощелкал пультом телевизора, ничего интересного не нашел. Продать ящик что ли, – вяло подумал он, но напрягаться не хотелось, даже мыслями.

   Залегать на диван еще рано, ни газет, ни журналов, вообще никакого чтива, все книги сложены в коробки и вывезены на дачу для растопки.

   Он потянулся к полке, где в ряд стояли дневники, густо заполненные его мелким почерком.

   Записи вел с первого дня, как вышел на свободу в восьмидесятом, отсидев пять лет по антисоветской статье. В тот день пришлось побегать по почтам, разослать письма по адресам, от тех, кто остался на зоне. Все подробно записал, когда, куда и откуда посылал; с тот времени и пишет до сих пор. Начал с дешевых блокнотов, страницы выпадали, терялись, чернила бледнели от времени, текст уже не читался.

   Первым полноценным дневником была книга для записей «Кулинарные рецепты», с веселым поваром на темно-зеленой обложке. Листы с заголовками «Состав» и «Приготовление» были плотными, разграфленными, одно удовольствие писать. Правда, на некоторых страницах попадались отпечатанные в типографии рецепты, но их было немного.

   «Кулинарные рецепты» подарил невестке отец в восемьдесят восьмом, за два года до смерти. Анатолий раскрыл и восхитился, такой хорошей бумаги ему еще не попадалось, Мила поворчала, но куда деваться, пусть пишет, лишь бы не пил. Он купил еще одну, такую же, но обложка темно-серая, и поваренок не черный, а красный. Обе книги послужили до девяносто второго. Позже он уже приобретал ежедневники: пять коричневых – 1993, в том году зарегистрировал общественную организацию «Правозащитник», стал председателем, получил грант центра демократии и прав человека. Платил за аренду однокомнатной квартиры на первом этаже, вход со двора. Под свой кабинет выделил кладовку без окна. Обзавелся техникой, худо-бедно, платил опытному юристу. Исполнял текучую работу: пикеты в День политзаключенного и Конституции, принятой в том году и впервые защищавшей права человека, но прав как не было, так и нет. Умудрялся кому-то помогать, как говорят, адресная помощь, но в основном людям без адреса. Недавно встретил пожилую женщину, двадцать лет назад работала дежурной на вокзале. Сам забыл, она напомнила, как он бомжам покупал очки и лекарства, пытался организовать бесплатное питание, получилось, но ненадолго. Чинуши запретили, – антисанитария. Им надо было заплатить, но он так и не смог переступить через ненависть к ним как к классу.

   За девяносто третьим годом три темно-красных ежедневника – 1994 и черный – 1995, записаны от корки до корки мельчайшим почерком, сам читал с помощью лупы, такой был период, насыщенный событиями. Дальше общие тетради с веселенькими сказочными героями на обложках, покупал себе и детям.

   Жена несколько раз порывалась освободить полку, непонятно для чего, но он возмущался: такой труд, с руками оторвут, да еще заплатят. Когда? Когда-нибудь обязательно, может, после его смерти, значит, деньги внуку достанутся.

   Потом завел электронную книжку, удобно, всегда под рукой, записи вносил несколько раз в день. Своеобразная медитация, остановка, выход из потока бытовых забот. В эти моменты бесполезно обращаться к нему. «Неужели не слышишь?» – допытывалась жена. Не верила, а ведь, в самом деле, не слышал, – удивлялся он себе.

   Сын тепло комментировал: «Батяня со склерозником в астрале», дочь зло шипела: «Опять свой шизник заполняет, за это не платят».

   Редкая привычка, статистики были бы в восторге, много лет записывать ежедневные расходы, как объяснял любопытным: из уважения к фактам. Что ж, пройдя в молодости судебный процесс, потом отсидка по антисоветской статье, на собственном опыте познал: бла-бла-бла не для серьезных людей.

   Читали ли его записи домашние? Вряд ли, писал так мелко, жена говорила муравьиным почерком, кому надо разбираться, если даже через лупу не всегда сам мог разглядеть. Хотя подозревал, почерк не препятствие для жены. Да дочь грозилась доказать по отцовским записям, что брату все, что захочет, а ей ничего, но угроза пока не реализована, как и обещание получить наконец диплом юриста, ведь столько денег угрохано в ее учебу, кстати, обещала траты вернуть.

   Жаль сын без высшего образования, только строительный техникум. Все, что смогли с женой, ушло на дочь. Одна радость, внука им родила.

   Толстые ежедневники – страница на день, помогали приобретать друзья. Так черный привез друг Томас из Риги, спешил успеть к Новому году. Вскоре он умер. В девяносто пятом умер младший брат, тоже сидел вместе с ним. В том году много было похорон, помотался по стране, но грех не проводить друзей – политзэков в последний путь.

   Он потянул за черный корешок – 1995, и вместе с ним в руки упала книжка небольшого формата темно-синего цвета, из Парижа, подарок на его пятидесятилетие. Бархатистая на ощупь обложка с золотым тиснением: «JOURNAL INTIME», внутри голубоватые лощеные страницы в мелкую клетку – французы ценят изящные предметы и умеют их делать.

   Дочь увидела, ей тогда было десять лет, как сейчас внуку, разрыдалась, вдвоем с женой отбились, Ирина получила взамен куклу с наворотами.

   Он провел пальцем по бархатистой обложке с угольными переливами, подержал в ладонях, раскрыл наугад и прочитал:

   "4 ноября 1995

   Аренда малого зала Консерватории

   Оплата аккомпаниатору

   Подарки приме, как-то букеты, коробка конфет с белой начинкой и молочный шоколад".

   «Молочный шоколад» подчеркнуто двумя линиями. Он любил черный, и в голове не укладывалось, как можно есть какой-то другой с добавками. Кофе не пил, напился, когда в политзоне получал передачи, в том числе и от Amnesty International. О таком кофе сейчас и не мечтает. Бурду, которую пьет дочь, называет отваром из бледных поганок.

   "Видеосъемка

   Проезд до места и обратно членов организации, по списку".

   Концерт состоялся в рабочий день, но никто, кроме него и Коляна не работал, нищие бездельники, получали жалкие крохи за участие в митингах, немного больше за пикет. Он платил, за любое мероприятие, потом собирал участников в штабе и устраивал чаепитие без алкоголя.

   Съемку концерта вел Колян, хоть и работал на базе хозтоваров, но платить надо было.

   Да, на побрякушки приме и ее сольный концерт потратил зеленые, признает, но украдено за эти годы столько, что его траты даже не капля, даже не молекулярный уровень, а на миллион порядков меньше. Себя успокаивал, что народ США не обеднеет, если он выделит некоторую сумму на любимую женщину.

   В молодые годы недолюбил, не дали. Посадили, ему было двадцать три года, только сын родился. Гэбэшная гнусь заставила первую жену публично, на радио, отрекаться от мужа. Вторую жену, а ведь у них были маленькие дети: дочь и сын, заставили стукачить, доносить, кто приходил к мужу и зачем. Запугивали, ведь у нее дети, мало ли что с ними может случиться. Боялась, и он тоже боялся. Вместе думали, что сливать этой гнуси.

   Когда он познакомился с ней, рассказал без утайки, что сидел как антисоветчик, вышел и борьбу продолжает, ей решать, быть с ним, или расстаться. Она из семьи московских интеллигентов, бабку и деда расстреляли по доносу, не испугалась. А ведь он практически был на нелегальном положении: издавал журнал «Свободная Россия», но в контакте был только с одним проверенным человеком, Саней Морозовым, тот никого не боялся, терять нечего: ни жены, ни детей, и не собирался обзаводиться, – в несвободной стране не размножается. Кроме издания журнала хранил у себя библиотеку, держал запрещенный самиздат. Рисковали все, и Саня особенно.

   Что об этом, как и о политзоне, давно решил не пугать никого: или вспоминать с юмором или никак.

   Зато с Саней Морозовым ему повезло: тот влез в бизнес, стал успешным, иногда подбрасывает денег на лечение, он-то потом и привез ему этот интим-дневник из Парижа. Интим-дневник в прямом смысле, нет, конечно, не о чувствах, сухой язык фактов, в основном траты на эту самую любовь. Дороговато, но что поделать: чем ты старше, тем она для тебя дороже.

   Он перелистал страницы, нашел список подарков, это было 25 августа, помогала выбирать Татьяна, примкнувшая к правозащитникам в Москве, позже немного замутил с ней на пару свиданий. Она призналась, что он ей давно нравился. Ну, женщины, кто их поймет, а ведь тогда охотно с ним ходила по ювелирным магазинам. В списке золотые цепочки, кольца, сережки. Выбирали с тонкими ободками и мелкими камнями, прозрачными как слеза. Объяснил Татьяне, подарки для дочери. Но женщин не обмануть.

   Так с ее помощью осваивал роль спонсора. Эта роль определилась 22 августа, когда на десятый день после юбилея, ему исполнился полтинник, собрался в Москву на очередную конференцию.

   Вошел в купе поезда и увидел полненькую женщину, ничего особенного, провожал ее муж, на вид работяга. Поезд тронулся, и она долго возилась с сумками, раскладывала вещи. Познакомились, ее звали Мариной. Охотно рассказала, что едет в Москву проведать тетю, везет варенья из лесных ягод, сама собирала чернику и землянику, ни сада, ни огорода, ни клочка земли нет. Анатолий тоже не частник, как и его жена.

   Потом заварил крепкий чай по старой зэковской привычке, Марина угощала сладкими пирожками с вареньем, он достал плитку черного шоколада. Вкусы совпали: она тоже не понимала молочного шоколада, в отличие от младшей сестренки. Но, вообще-то ее Оленька молодец, такая талантливая, у нее прекрасный голос, когда она поет и открыта форточка ее комнаты, прохожие собираются под окном и рукоплещут ей, кричат: «Браво»! и просят спеть еще. Жаль, без денег невозможно никуда пробиться, так и прозябает лаборанткой в строительном техникуме после его окончания. Анатолий соглашался, без денег никак. Ладно, если через постель, рассуждала Марина, так ведь еще требуют проходить дорогие уроки вокала. Жаль сестренку, вздыхала она, талант зря пропадает, вот если бы повезло, и нашелся спонсор.

   Анатолий слушал вполуха о ранней смерти отца и бедном детстве, поддакивая, да, таланту трудно пробиться, да еще женщине, но когда увидел фотографию сестры, что говорится, челюсть отвисла: если сделать скидку на искусство фотографа, и останется половина того, что он видит, все равно она редкая красавица.

   Что поделать, пятидесятилетний мужчина, не очень-то искушенный в женских чарах, конечно, женился первый и второй раз по любви, как иначе, но семейная жизнь есть семейная жизнь, у жены сложная и ответственная работа, да топтуны не дают покоя, требовать, чтобы еще и ублажала его, считает бесчеловечным. Жизнь с ним засчитывается год за два.

   За полночь забрался на верхнюю полку и долго не мог уснуть, вспоминая портрет сладкоголосой Ольги, ее черные раскосые глаза, красиво очерченные полные губы и жгуче-темные длинные волосы, обрамляющие нежный овал девичьего личика плюс талант, плюс безденежье, – как говорится, само плыло в руки. Что тут непонятного: он ей материальную поддержку, она ему ласку и нежность.

   Утром долго не мог начать разговор, решился, когда Москва была уже близко. Для оправдания греховных мыслей, поведал Марине, что у него холодные отношения с женой. Она мать его детей и не больше. Но из благодарности никогда ее не бросит. Были времена, когда она единственная содержала семью. Но он не железный, хочется ласки и взаимопонимания. Деньги у него есть, и много.

   Разговор был откровенный, как бывает в поезде, где люди вдруг начинают чувствовать полное единение с попутчиками, как любил говорить Саня Морозов, биолог по образованию: на генетическом уровне. В вагоне поезда особый воздух, пронизанный ветрами и ритмичным стуком колес: вперед-вперед, в неизведанное. Если с попутчиками повезет, такой душевный комфорт испытываешь, дома такого не бывает.

  Вот и расслабился, предложил материальную помощь незнакомой Ольге, Марина обрадовалась и согласилась устроить им свидание. На этом и порешили, Анатолий погрузился в мечты, такие яркие и сладостные, что даже забыл, что знакомство нельзя назвать даже заочным. Редкая удача, если он, понравившись Марине, понравится и Ольге.

   Но разве думал об этом мужчина, которому исполнился недавно полтинник, а девушка юна, прекрасна и нуждается в защите.

   Он вернулся из Москвы и в тот же день позвонил Ольге, да-да, она согласна встретиться, сестра предупредила о нем.

   Свидание назначили у памятника Ленину, недалеко от штаба. Ольга пришла раньше, так получилось, он увидел ее и, как потом признался Коляну, немного прибалдел, назвавшись Анатолием без отчества.

   Девушка оказалась миниатюрной, пропорционально сложенной брюнеткой. И что за чудо эти ножки! В босоножках были видны пальчики с розовыми ноготками, такие изящные, что он готов был целовать их тут же, на площади, на глазах у прохожих.

   Она вскользь взглянула на него, о чем подумала, не понял, хотя потом размышлял об этом. Что тут, конечно, волновался, в два с копейками раза старше ее. Но, с другой стороны, он высокий брюнет, лицо гладкое и нет седых волос. Почти нет, хотя жена находит.

   Девочке повезло, мужчина при деньгах и неплох собой, – успокоил он себя и взял ее под руку, но она резко отстранилась и сердито сказала:

   – Моя сестра много лишнего наговорила. Не такой уж у меня талант, как она считает. Мне, действительно, надо еще учиться и учиться.

   Подтекста он не уловил и был полон оптимизма:

   – Поэтому я пришел. Я помогу тебе. Бескорыстно, – зачем-то добавил он и пожалел.

   – Правда? – обрадовалась она, – и ни на что другое не претендуете?

   Он с готовностью повторил.

   Дурочка, сама бросится в его объятия. Анатолий был в этом уверен. Что она, бедняжка, видела в жизни, кроме нужды.

   Золотые цепочки, серьги и колечки Ольга взяла, но не сразу. Надо было преподносить не скопом, а постепенно. А он, как купчишка, выложил перед ней все, что привез из Москвы, тут же в штабе выложил.

   Пришлось сделать вид, что сейчас же все выкинет в окно, и сам в это поверил.

   Он повел ее в кафе «Театральное», рядом с вожделенным оперным театром, заказал черную икру, полезно для голоса, нет, колбасу она не будет, и кофе тоже нет, лучше простую воду, и ничего острого и соленого.

   Она отпивала по глотку и жаловалась, что не примут даже в хор оперного театра по двум причинами. Первая ясна, не надо ее озвучивать. Он понимал, любой мужик пустит слюну, когда увидит ее. А, во-вторых, она должна заплатить за уроки, чтобы поставить правильно дыхание. Дыхание у нее в порядке, просто придираются, кто откажется от денег. Но с традициями не поспоришь.

   Что касается первой причины, Анатолий предложил прийти в театр и на месте разобраться с тем, кто губу раскатал на юное тело.

   Темперамент так и фонтанировал, как положено политическому деятелю. Ольге пришлось уговаривать его не делать этого. Нет, она ни за что не назовет фамилию того, с кем нужно разбираться.

   На прощание попросила видеть в ней не только внешность, не только жажду известности и славы, но и стремление дарить людям радость. Анатолий обещал ей в этом помочь.

   Он был покорен, одурманен, но все же мучил вопрос: страстная ли она. Если страстная, то он ее обязательно соблазнит.

   Каждый вечер после ее работы стали вдвоем посещать кафе «Театральное», он заказывал шампанское, черную икру и красную рыбу с кусочком сливочного масла. Отсутствием аппетита девушка не страдала, если полистать страницы, можно найти счета. Ольга пила и ела и говорила о большой сцене, хотя для него все сцены одинаковые, об афишах, на которых будет ее портрет с фамилией Никифорова или с более благозвучным псевдонимом. Глаза девушки сверкали, щеки покрывались густым румянцем, он внимательно всматривался в нее и, решив, что страстная, предвкушал близкое счастье.

   В оперный театр на встречу с репетитором явились вместе. Дальше фойе вахтер их не пустил. Анатолий сдержался, хотя в другой ситуации это старое чмо его бы не остановило.

   Коротконогий, с большим животом, похожий на колобок, мужчина, спустившийся к ним, поморщился, увидев Ольгу. Анатолий понял, что они знакомы.

   – Отойдем?

   Мужчина согласился. Анатолий спросил его:

   – Сколько?

   – Понимаете, голосок у девушки слабенький, она нигде не училась.

   – Меня это не интересует. Сколько?

   Мужчина назвал сумму в валюте, Анатолий посмотрел на Ольгу и согласился. Потом выяснилось, столько стоил один урок. Таких уроков надо пройти, как минимум, двадцать. Он оплатил все и даже больше.

   Курс был пройден, в театр ее не взяли, даже в хор (см. выше первую причину), но она готова петь романсы и арии из опер где угодно, хотя бы в подземном переходе, – глаза сверкали, щеки румянились.

   В штаб зачастили люди из театрального мира. Анатолий привычно лез в карман, доставал кошелек и отсчитывал зеленые. Ему посоветовали организовать концерт русских романсов, арии из опер певица пока не потянет, и хорошо бы арендовать малый зал Консерватории, лучше в дневное время, после занятий студентов. Неплохо бы заказать несколько афиш с ее портретом.

   – Что так дорого? – ворчал он, когда называли суммы аренды зала, оплату аккомпаниатора, а также конферансье.

   Ему отвечали: певице надо отдыхать между номерами. И не забыть про цветы.

   Предложили оператора с техникой. Но у него была своя техника, самая новейшая. И свой оператор Колян.

   И еще нужно было заплатить членам организации, – иначе вся эта шатья-братья на концерт не явится. Но членов мало, всю неделю он думал, как заманить на концерт зрителей. Ольга предупредила, что студенты после занятий на концерты незнаменитых и неизвестных певцов не ходят. Преподаватели тем более.

   Пришлось поручить своим привести всех, кого можно, родных, знакомых, всех, кто в состоянии передвигаться. Всем заплатит, и за проезд, и на чай с пирожным.

   День, на который Анатолий возлагал большие надежды, наступил. На первых рядах рассредоточились члены в полном составе, новых лиц было мало, на последних рядах еще с десяток студентов, кого удалось заманить не бесплатно, обещал деньги после концерта.

   Конечно, злился, жалко зеленых, не мог сосредоточиться и отдавал противоречивые команды Коляну, и тот на всякий случай снимал все подряд.

   В зал просачивались еще люди, заглядывали из любопытства и оставались ждать концерта. Им платить не обязательно.

   Концерт начался выходом женщины – конферансье в черном строгом платье с фигой на затылке. Она чуть не усыпила присутствующих долгим рассказом биографий поэтов и композиторов романсов. Кто-то покинул зал, Анатолий нервно ходил по проходу.

   Наконец, на сцену вышла Ольга в синем блестящем платье до пола, вместе выбирали, подчеркивающем тонкую талию, с разрезом на юбке; когда она делала шаг навстречу зрителям, появлялась стройная ножка в светлых колготках. Первым рядам видны были носки золотистых туфель как у Золушки. Такого же тона золотистый бант украшал замысловатую прическу. Глубокий вырез полуобнажал девичью грудь, оторваться невозможно.

   Ольга поклонилась, первые ряды захлопали, наступила тишина, и она запела приятным сопрано. Зрители погрузились в мир музыки.

   Иногда появлялась женщина в черном, как неизбежное зло, но ненадолго, Анатолий предупредил ее, чтобы побыстрее закруглялась.

   Колян не понял, что произошло, никто из членов не понял, Ольга пела последнюю песню «Вдоль по Питерской», вдруг с первого ряда вскочил Анатолий напомнить некоторым о букетах. В этот момент Ольга дала петуха, и из задних рядов по залу прокатился смешок. Она подхватила подол платья и убежала со сцены, не потеряв туфельку. Анатолий с корзиной цветов побежал через сцену за кулисы. Донесся визг, а потом грохот. Зал замер, охваченный дурным предчувствием, что денег не будет. Наконец, красный и злой Анатолий появился на сцене:

   – Все, концерт окончен, кому обещал заплатить, собираемся в вестибюле.

   Понурые члены, рассчитывавшие еще и на стол с согревающими напитками, потянулись к выходу. На сцену выскочила Ольга без банта в волосах и закричала:

   – Отдайте пленку! Я требую, немедленно отдайте пленку!

   Колян притормозил, но Анатолий скомандовал: «Идем. Пусть эта истеричка успокоится, тогда поговорим».

   Рассчитавшись со всеми, по дороге в штаб, Анатолий пожаловался Коляну:

   – Когда она дала петуха, я сразу понял, это провал, не зря сидел на репетициях. Случилось то, чего боятся певцы, она теперь не захочет со мной разговаривать.

   И как в воду глядел. Ольга не отвечала на его звонки.

   Всю неделю притихшие члены жались по углам штаба, Анатолий ходил бледный и сжимал кулаки.

   Ольга долго отказывалась с ним встречаться, но, в конце концов, обещала прийти, есть о чем поговорить. Анатолий повеселел, даже насвистывал какую-то мелодию. Кое-кто рассчитывал на чай с пирожными.

   Ждали ее с нетерпением, и она явилась, никого не замечая, решительным шагом прошла в кладовку – кабинет и закатила скандал, требуя, чтобы он оставил ее в покое и вернул запись концерта. Ее крики поставленным голосом слышны были на улице.

   Анатолий не выдержал:

   – Ты хочешь пленку? Ладно, жди, завтра принесу тебе на работу.

   На следующий день Колян обратил внимание, что шеф слишком спокоен, на него не похоже, да и пленку не просит.

   – Так ты идешь или как? – не выдержал Колян.

   – Угу, – ответил Анатолий.

   Взгляд его был каким-то странным, как будто принял решение, трудное для него. Колян знал, шеф бесстрашен, но бывает горяч и несправедлив, – и попытался вмешаться:

   – Толян, ты вот что, волну не гони, женщины знаешь какие? Они любят ушами. Ты ей комплиментиков накидай, что мне тебя учить.

   – Комплиментики, говоришь? Ну-ну, подумаю, – задумчиво проговорил Анатолий, все также странно вглядываясь в пространство перед собой, повернулся и направился к выходу, перед тем, как исчезнуть за дверью, поднял руку, сжатую в кулаке и произнес: Но пассаран!

   Коляну не понравилось, как он это сказал и как улыбнулся.

   Он пришел, когда сотрудники ушли домой, и она осталась одна на кафедре, предварительно заглянув в аудиторию рядом, удостоверился, что она пустая. На всем этаже было пусто.

   Ольга ждала его в оборонительной позиции, скрестив руки на груди. Он встал у двери, плотно прикрыв ее.

   – Значит так, я на тебя потратил партийную кассу. Ты мне деньги вернешь, иначе я тебя убью.

   Она возмутилась, покраснела, похорошела еще больше.

   – Ах, ты, угрожать мне решил, – она сжала кулаки, вот-вот набросится на него. – Ничего я не должна. Мы так не договаривались.

   Он шагнул к ней и сорвал цепочку:

   – Золото партии на шее носишь. Я на тебя потратил партийные деньги, а ты даже разговаривать не желаешь, – она отбежала к окну, он выхватил из кармана пистолет, травматик, но женщины разве в этом разбираются. – Снимай кольца, серьги. Ну, быстро.

   Он поднял пистолет, целясь ей в грудь. Минута полной тишины, и по комнате разлился запах туалета.

   – Обоссалась, – удовлетворенно произнес он, повернулся и вышел.

   ***

   Дальше неинтересно: в штаб явилась злая Марина, бросила на стол сверток с его подарками, сказала, что бедной девочке нужно длительное лечение от шока, он привычно полез в кошелек. Сколько ей дал, помнит, есть и запись.

   После ее ухода золотые безделушки высыпал на стол перед членами, они тусовались в штабе в полном составе, – налетай, бесплатно. Подарки приме исчезли в одно мгновение.

   Марина больше не приходила и не шантажировала, хоть в этом ему повезло.

   ***

   Пройдет время, Колян начнет кричать на каждом углу, такие бабки за наш счет положил Толян себе в карман, помимо трат на любовниц, не пересчитать, сколько их было.

   Нищеброды напишут донос, соберут подписи, отправят распределителям грантов, денег он больше не получит, никто не получит. Закопали его и сами ничего от этого не выиграли. Как были стукачами, так и остались.

   ***

   Он вздрогнул, услышав голос жены:

   – Толя, ты от кого в темноте прячешься? – она включила верхний свет, скользнула взглядом по синей обложке.

   Он насторожился, но она уже подошла к внуку и смотрела на экран:

   – Опять стрелялки? Лучше бы почитал.

   – Не приставай к Димке, у него законный выходной, – вмешался он и поставил дневник на полку.

   – Ты бы убрал куда-нибудь, – проговорила жена, глядя на экран. – Вдруг Ирина заглянет. Получится, сам на себя донос написал. Представляешь, что будет? У других нормальные отцы, и квартиры, и машины, а ты. Заведется, мало не покажется.

   – Пострашнее гэбни.

   Внук неожиданно соскочил со стула и выбежал из комнаты. Старики услышали, как он кричал:

   – Мама, мама, дед тебя гэбней назвал!

   – Я еще хуже, безжалостней, расстрелять без права переписки, – донесся голос дочери.

   – Ты ведь говорила, что дед герой, круче Бэтмена.

   Жена засмеялась, весело, от души. Анатолию нравилась она такой, веселой, хотелось чаще, чтобы не сомневаться, да, жизнь удалась.