Текст книги "Танцуя (СИ)"

Автор книги: Валентина Лесунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

   Танцуя

   – Вспомнил старика, и века не прошло, да, ладно, гуляй, пока молод. «Пляшем мы, как трубадуры – В нас ужились две натуры – Блуд и святость, мир и бог», – Голова попыталась подмигнуть, но неповоротливое от старости веко закрыло половину глаза, точно, покойник. – Грешить не забываешь? – Голова захохотала, веко дернулось, раз, другой, и поднялось. – Как там, на свободе? Весело?

   Лучше бы не пытался подмигивать, жутковатое зрелище, Чин оглянулся, охраны не было, сам отпустил. Да и зачем? Охранять некого. Лишние уши ни к чему, когда он, помощник президента, советовался с величайшим умом современности по делам государственной важности.

   Четверть века назад бренное тело перестало служить профессору. Тело отсоединили, и теперь голова находилась под неусыпным присмотром медиков.

   Каждый раз, когда Чин попадал в это холодное сумеречное помещение, а попасть сложно, у головы то уши закладывало, то насморк, то еще что-то, – испытывал шок. От древности голова напоминала неотесанный булыжник, формой напоминающий бугристую картофелину. В трещины и углубления набилась земля, ветром занесло семена, разрослась и перепуталась сухими стеблями трава.

   Пучок белого кабеля вместо шеи, уходил под постамент, как корни, вросшие в землю.

   – Проблемы, все проблемы, путь к светлому будущему оказался слишком сложным. В теории все проще. Вот, например, демография, – Чин хотел продолжить, но увидел, что у Головы закрылись глаза, она ровно задышала и склонилась. Чин заволновался, столько ждал встречи, и, кажется, зря.

   Он услышал сонный голос:

   – Продолжай, я слушаю, но быстрее, спать хочется, до утра телик смотрел.

   Телик смотрел. Поинтересовался бы, во сколько обходится государству. А ведь бюджет не резиновый.

   – Тут такое дело, наш социологический центр провел исследование.

   – И как, люди стали счастливее?

   – Сыты, обуты, одеты. Еда-одежда печатается в любых количествах, дети из пробирки, весь процесс зачатия, рождения и воспитания взяло на себя государство. Никаких забот, а счастливых сотые доли населения.

   – Зажрались, – заквакал старик, изображая смех.

   – Одно здоровое поколение сменяет другое здоровое, а ничего не меняется. Ничего: сидят в мировой паутине. И еще заботятся о своем здоровье. Все. Никто ни о чем не думает, интеллект на уровне игр – стрелялок. Рожают редко, и то от скуки. Еще немного, и деградация будет необратимой. Тяжелое наследие капитализма, глубокий кризис эпохи персоноцентризма, с ее правами и свободами.

   – И хотелками.

   – В «хотелках» отсутствует самое главное, то, что помогло бы выбраться из приближающейся катастрофы, – влечение между полами. Они не занимаются любовью, если вы понимаете, что это такое.

   – Еще как понимаю, даже помню свою первую любовь, – Голова склонилась, Чин испугался, если начнет вспоминать, то надолго. – Танцевать их заставьте, парами.

   – Что?

   – Двигаться под музыку. Женщина отставляет изящную ножку, принимает

  соблазнительные позы. А какие юбки: длинные, короткие, с разрезами, складками, шуршанием шелка. Мужчина как петух, наступает, отступает, преследует, ловит ускользающий взгляд прекрасной дамы. Эти глаза напротив, калейдоскоп... – заскрипела Голова. У лучшего мозга планеты, кажется, кончился срок годности, – расстроился Чин. – Что хмурый такой? Ноги есть, а настроения нет – нонсенс.

   – Как заставить танцевать, если права человека закреплены в Конституции, – напомнил Чин.

   – Права, это лишнее, мы жили без всяких прав, и еще как размножались, кому неволя, а кому таки счастье, – забормотала Голова, глаза неподвижно уставились на гостя. – Никак – никак не заставить? Собственность государственная, и нет власти?

   – Общенародная, – механически поправил Чин, и с тоской подумал, а ведь беда: население катастрофически старело и болело. Сверхнагрузки на медицину поглощали из года в год бюджет страны. Впечатление, что существует только две группы населения: пациенты и медики. Причем вторые плавно перетекают в первые. А ведь после войны нужно восстанавливать то, что разрушено. Кто это будет делать?

   Президент недоволен. Эти прихлебатели, ученые и писатели, нужны были, чтобы объяснять: война – благо, война – прогресс. Война кончилась, и ничего хорошего, не подстегнула она молодежь к созидательному труду. Ученые самозадвинулись, увидев нахмуренный лоб президента в их сторону. Теперь их собрали опять вместе. Думайте, товарищи ученые, думайте. Благо, прекратились разговоры отключить Голову от питания.

   – Молодежь не танцует, – вот тебе главная причина низкой рождаемости. Иду по жизни, танцуя, ну, хотя бы пританцовывая. А как же фитнесс – клубы? – спохватилась Голова.

   Старый, а ведь не забыл.

   – Опустели. Обанкротились. Ходят только в поликлинику. Армия не марширует, молодежь не танцует, стоят в очереди, сдают анализы, принимают инъекции и прочее, и прочее. Социологи проводили исследование ценностных приоритетов. Во всех возрастных группах здоровье – главная ценность. Раньше в десятки раз было больше счастливых.

   – До войны, значит. А я ведь предупреждал, не воюйте.

   Чин промолчал.

   – Чем проще решение, тем исполнимее. Сейчас нам не до жиру. Человек существует в пространственно-временном континууме. Так? Так. Время необратимо, для человека оно имеет начало и конец, что соответствует рождению и смерти. А между ними, назовем прологом, зачатие и внутриутробное развитие, дальше повествование, оно же основной текст. Так? Так. Дальше эпилог, но он нас не колышет сейчас. Что от нас требуется? Правильно, написать этот текст. Согласен? Не забывай, что коммунизм это не только общенародная собственность, но и коллективизм. «Пролетарии всех стран объединяйтесь».

   – Маркса я тоже читал, – недовольно произнес Чин. На дискуссии у него не было времени.

   – Ладно. О чем я? А, о пространственно – временном континууме. Наделяем пространство размерами, заполняем предметами, живи, не жалко. Все просто. Пусть политики сотрясают воздух, у них хорошее питание. Не нравится? Иди к художникам. Они давно искажают все, что видят и не видят. Иди, иди.

   Старик сжал губы.

   Капризный становится, не похвалишь, и продолжать не будет, – с тоской подумал Чин.

   Как дитя, боится, что станет не нужен, что от него откажутся, забудут, – страхи, детские страхи, вытесненные разумом в глубь души.

   – Я весь внимание, – Чин постарался изобразить чарующую улыбку. Кажется, получилось.

   Взгляд с поволокой уткнулся в дальний угол, старик, кажется, опять впал в воспоминания. Так и есть:

   – В Ленинграде была обувная фабрика «Скороход», до революции они обувь делали изящную. Ботиночки из натуральной кожи на шнурочках обтягивают женскую ножку, все изгибы, да, белые ночи, разводные мосты, я молодой аспирант, – он в упор посмотрел на Чина. – Вот и делайте скороходы, управляйте ими через встроенные чипы. Включаем режим: холостяк, и будет бедолага дрожать, подскакивать и подпрыгивать с утра до ночи, без перерыва, пока пару себе не отыщет. Сидят в мировой паутине? Нет духа коллективизма? Нет духа, и нет коммунизма. Нет и нет! Пролетарий всех стран, соединяйтесь! – он заворочал глазищами, надул щеки: остатки еды, пыль, превратившаяся в грязь, и все, что наросло, разлетелись в разные стороны. Плохой уход за головой, потому что не хватает уборщиц. Дефицит трудовых ресурсов проник в святая святых, в мозг государства.

   Мусор осел, и Чин увидел вполне нормальное, умиротворенное лицо старика.

   – Про скороходы доложу президенту, может, еще что-то придумаете? – осторожно, чтобы не гневить старика, спросил Чин.

   – Пробирка вас не устраивает? Жизнь однообразная? Нет скачков, и не рождаются гении? Значит, некем меня заменить, а как хочется, зловредный старикашка всем надоел. Знаю-знаю, не оправдывайся. Вот и предлагаю решение: обуть тех, кто в детородном возрасте, в скороходы, программирование зависит от статуса: женат-холост– есть дети-нет детей. Полигамный брак – особая программа. Щадящий режим, никаких лезгинок. Но холостых не жалеть! Как найдет пару, медленным вальсом вперед, к светлому будущему.

   Проект обретал плоть слишком быстрым темпом, – у Чина заболела голова, он попытался удалиться, но старик его задержал:

   – Ты постой, я еще о счастье не поговорил. Счастье будет зашкаливать. Ты когда-нибудь видел, чтобы двое в объятиях...

   – А если толстая, пошлая, некультурная, наконец?

   – Всем счастья не обещаю, но ненависть тоже неплохо, мужчина или женщина в поиске. Что такое одиночество? Это депрессия, машина на холостом ходу, колеса вращаются, а движения нет.

   – Я понял, учтем, что вы сказали, – Чин пятился к выходу.

   – Если что, обращайся, давно меня так не веселил. Космос уже надоел, уже раздражает, а тут живая жизнь. Эх, не станцевать мне уже ничего. Сначала учись ходить и бегать на собственных ногах,– немногие способны, немногие сумеют впрыгнуть в отважное состояние души. Теперь положись на собственные конечности, без помочей, без костылей, бери ее за руку, обними, прижми в себе. Исполненный первозданной юной силы и всех позывов собственной весны, отринь робость и малодушие. Пляшем и поем хором: «В нас ужились две натуры, блуд и святость, мир и бог!»

   Что же бог никак не приберет тебя, Ницшеанец! – подумал Чин. Надо быть справедливым, других идей не поступало.

   Он повернулся к выходу и чуть не присел от громоподобного голоса противного старика:

   – Вынем из трусов дух коллективизма!

   Скабрезный старикашка, ладно, Ницше цитировал, хотя и не поощряется в стране философ, но это ни в какие ворота. Чин достал из кармана платок безупречной белизны, приложил ко лбу, щекам, шумно высморкался и бросил его на пол.

   – Не нравится? А как же Маяковский с облаком в штанах? Чем не символ духовности? Или это: достаю из широких штанин...

   Чин не дослушал, громко хлопнул дверью. В следующий раз пусть президент сам приходит сюда.

   На следующее утро у Чина состоялась встреча с президентом.

   – Что предлагает наш благодетель? – спросил президент.

   – Предложил танцевать.

   – Танцевать? Что-то в этом есть.

   ***

   Когда через три года Чин доложил на международном симпозиуме ученых – демографов о том, что в России резко возросло количество браков, разводы единичные, в основном, по объективным причинам, в каждой семье двое и больше детей, и это без особой поддержки государства, не все поверили. Злые языки утверждали, что в стране запрет на информацию, нет интернета, фильмы в кинотеатрах меняются раз в неделю, а то и в месяц.

   Нет доступа к информации и к достижениям культуры, поэтому и рожают, – подал реплику с места профессор из Австралии, – чем-то надо заняться.

   Чин только усмехался. Интернет, кино, книги – все есть, но не мешает детей рожать.

   – Как же вы этого добились, – спросил профессор из Германии.

   – Простым способом, воспользовались возможностями общественной собственности, способствующей развитию чувства коллективизма.

   Из зала донесся хохот:

   – Коммуна и общие жены.

   – Зачем общие? – удивился Чин. – Есть желание жить вместе, вот и живут.

   – А как живут? – вопрос из зала.

   – Хорошо, – ответил Чин, – счастливыми себя не чувствуют меньше одного процента трудоспособного населения. Мы с вами два разных мира. Чтобы нас понять, приезжайте, все покажем и расскажем.

  ***

   Джордж – журналист – международник перед поездкой насмотрелся рекламных роликов, обещающих незабываемый отдых в счастливой стране сбывшихся надежд. Но ехал он не на отдых. Хотел собственными глазами увидеть и почувствовать на себе русское чудо.

   Когда прилетел в эту страну с росистым названием, в ожидании тихих вечеров и заунывного пения где-то там, вдали, как обещала реклама, то сильно удивился обхождению на таможне. К нему подошла женщина в форме, полноватая, с круглым симпатичным лицом и отсутствием косметики, обняла и, покачиваясь в такт только ей слышной музыки, сказала:

   – Здравствуйте, желаю, чтобы вам было хорошо с нами, как нам с вами.

   Потом это повторялось много раз: в транспорте, на улицах, в общественных местах. Только слово «хорошо» заменялось на «прекрасно, весело, радостно, приемного спилкування, любви и счастья».

   Он должен был написать серию статей. Но как писать, если все непонятно? Нашелся журналист, популярный в стране Иван Березкин, который стал его гидом.

   – Россия тупиковая страна, – были уверены те, кто считал себя оппозицией. Увы, оппозицию не выбирают. Что удивительно, одно время также считали официальные лица: первые, вторые, вплоть до последнего бомжа. Хор: Россия – тупиковая страна. Никто никого не слышал, но хором повторяли одно и то же. И что делать? – Иван в упор посмотрел на Джорджа.

   Журналист пожал плечами:

   – Наверное, валить из страны.

   – Само собой свалили, туда, где теплее и сытнее. Но кто-то остался. Представь, что живешь в окружении тех, кто тебя не уважает. Никто никого не уважает: в школе, дома, в больнице, в супермаркете, на рынке и прочее. Мы начали с малого, с того, что окружает. Отреставрировали кое-где сохранившееся непритязательное наследие прошлого: балкончики, верандочки, пристройки, беседки, скамейки. Построили еще. Убрали все заборы. Тележурналисты постарались с позитивом: чаще употребляли слова по ассоциации с весельем. Не прямо, а чтобы подразумевалось. Стали популярными у молодежи парные виды спорта, когда на одной доске, санках и прочее. Мужская пара? Ну, и что? Главное, вместе, главное, чтобы привыкали быть вдвоем. Наш гений, в народе его называют Головой, предложил обязательное ношение на улицах скороходов. Особая обувь с программным управлением. Чтобы приучить, особенно тех, кто в детородном возрасте, танцевать парами. Потом начался второй этап: изменения грамматики. Мы запретили именительный падеж.

   – Что!? – удивился Джордж, почти в совершенстве владевший русским языком.

   – Не полностью, конечно, но по возможности стараться заменить другими падежами, чтобы в будущем покончить с ним. Главным должен стать творительный падеж. Истина познается во взаимодействии. Не кто и что, а с кем, в конечном счете, со всеми. Вместе, в истинном смысле вместе.

   – А, понял. Против кого дружить будем.

   – Нет, не понял, – вздохнул Иван, – если против, как вместе танцевать? Обнимая, танцуя парами, меняем мир. В счастливом человеке нет стремления к одиночеству, ему хочется плодиться и умножать себе подобных. Попробуй опровергнуть, не получится. Путь в светлое будущее с наивной, простой и абсолютной истиной оказался самым правильным.

   – Ладно, я понял. В именительном падеже оценивают: плохой-хороший человек. Но ведь можно сказать в творительном падеже: с тобой, дураком, каши не сваришь, – не соглашался Джордж.

   – Можно. А зачем?

   – Но ведь есть прекрасные слова: любовь, мир, красота.

   – Абсолюты, не наполненные конкретным содержанием, от комплексов. Если человек презирает свое тело, убегает от своих насущных потребностей, то погружается в мир абстракций.

   – Но в том, что человек способен к абстракциям, и есть доказательство бытия бога, – протестовал Джордж.

   – На веру не посягаю. Но в абстрактном понятии нет ни света, ни тепла, ничего нет, пустота. Да еще в депрессию вгоняет. Черно-белый мир. Для нас предпочтительнее жить в ярком, куда уж ярче, мире: в танце на фоне неба, хрустальных и аметистовых переливов воды, буйства растений. В танце убегаем от шизофрении. Я журналист, я муж, я сын, – сплошная шиза. Где же я? Ищу, – Иван стал шарить по карманам, под мышками, задрал ногу. Потряс ботинком, – где я? Нет его. И не надо. Главное, хорошо мне или нет, и с кем лучше всех.

   – От себя не уйдешь, не улетишь, – спорил Джордж.

   Он не соглашался, но начинал понимать, почему эта страна поглотила так много знакомых и известных журналистов и не только из Европы. Его уже не раздражали исключительно танцевальные программы по телевизору. Он ловил себя на том, что прогуливался с утра до позднего вечера по улицам пешком в надежде на объятия. Надежды сбывались, как только спускался с крыльца гостиницы. Жизнь теперь была ни к чему не обязывающими приятными, теплыми и нежными, объятиями. Он быстро к ним привык, они стали ежедневной потребностью.

   Джордж понял, что не хочет никуда уезжать, и решил остаться, потому что в той стране, откуда приехал, ждала его только работа.