Текст книги "Перчик"

Автор книги: Валентин Сычеников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Сычеников Валентин
Перчик

Валентин СЫЧЕНИКОВ

ПЕРЧИК

Фантастический рассказ

Валерка жил чуть ли не в центре города, хотя и в старой дощатой хибаре, давным-давно намеченной под снос. В домике был тесный, темный и запущенный коридор в несколько шагов, куда выходили двери четырех комнатушек. Когда-то здесь было весьма шумно. Но так как жилье во всех исполкомовских документах уже не первый год числилось не только освобожденным, но и снесенным, предприимчивые соседи, побегав по адвокатам, потыкав кому надо справками о сносе, постепенно перебрались в более цивилизованные квартиры, заполучив по двенадцать квадратных метров полезной площади на каждый прописанный в семье нос, балконы и прочие современные удобства. Только Валерка не торопился. Нет, он был совсем не против прочных железобетонных стен, благоустроенных кухонь и санузлов. Просто шуму и суетливости он предпочитал спокойное тихое одиночество, в котором и оказался после того, как умерла мать и перебралась к новому мужу третья Валеркина жена.

Да, с женами Валерке откровенно не везло. С тех пор, как ему исполнилось двадцать три года, они регулярно появлялись в его жизни каждое четырехлетие. Духовно-физиологический ли цикл Валерки имел такую протяженность или именно столько времени нужно было, чтоб одиночество ему все-таки надоело, но это было так. Закономерным оказалось и другое. Каждая следующая женщина, родив ему очередного ребенка, исчезала ровно через год, конечно, с дитем. Наверное такого срока женам доставало, чтобы убедиться в полной никчемности спутника жизни.

Хотя, это еще как сказать... Никчемность – это с их точки зрения. С Валеркиной же – как раз наоборот.

Начать с того, что сам он причислял себя к интересным и, главное, нужным обществу людям – деловым, вдумчивым, ищущим... Справедливости ради надо отметить, что многие знакомые, хотя и не абсолютно сходились в такой оценке, но считали его в общем-то весьма даже неплохим парнем. Был он начитан, общителен, временами даже деловит, почти не пил (разве что пиво), курил – чем угостят или что под руку попадется, в еде был непривередлив. Трудно сказать, насколько он мог быть полезен, но уж безвреден – это точно. Некоторые, правда, полагали, что он лодырь. Но это было совсем не так. Просто преобладающей в его натуре была склонность к наблюдениям окружающего мира и размышлениям по поводу его устройства. Изменить же его – это устройство – Валерка отнюдь не торопился и этим, возможно, выгодно отличался от многих своих сверстников.

Да, Валерка мало вмешивался в окружающий мир. Но наблюдать его, анализировать был воистину неутомим. Он, например, мог часами следить за тем, как бегут волны по воде или, скажем, вьются бабочки вокруг лампы. И в эти часы напряженных размышлений-наблюдений сбить его с толку каким-либо прозаическим делом было совершенно невозможно. Знакомые, как анекдот, рассказывали даже такой случай.

Как-то Валерка пришел в гости к одному своему товарищу. А у того невесть откуда появилось на стене изображение двенадцатирукого Будды.

– Надо же... – произнес Валерка заинтригованно, взглянув на индийского бога. – Зачем ему столько?..

Все, а там оказалась довольно пестрая компания, непочтительно пропустили эту фразу мимо ушей. Занимались своим делом – пили, курили, болтали... уходили и приходили... Наконец, разошлись. И через трое суток у хозяина остался только один гость. Когда ему деликатно, но недвусмысленно напомнили, что, дескать, "пора бы и по домам", Валерка спорить не стал. Но уходя, уже в дверях он озабоченно буркнул:

– Знаешь, старик, десяти рукам я, кажется, нашел применение, а вот еще две куда деть?..

Тяга Валерки к анализу действительности надежно подкреплялась обширностью его знаний. К тридцати пяти годам за его плечами уже было три вуза.

Дневной биологический он оставил на втором курсе. Валерку очень заинтересовала предложенная там программа, но не устраивали лекции. Знания, полученные за первые полтора года, неумолимо потянули к анализу. Валерка двинулся в библиотеки, зарылся в кучи книг... Как выяснилось в конце четвертого семестра, когда его представили к отчислению за неуспеваемость, премудрости, выуженные из толстых фолиантов, не имели ничего общего с вузовской программой. Когда же ретивому студенту предложили кое-что досдать, он понес перед экзаменаторами такую – по их разумению – чушь, что они разбежались. Догнать их Валерка не смог. Вернее, он не стал этого делать, гордясь сохраненным за собой полем боя. А поле это было настолько изумительно, что тут же предложило новые предметы для тщательного рассмотрения, а отлаженная в стране система высшего образования – новые учебные заведения.

Нет, Валерка не был столь меркантилен, чтобы стремиться к диплому. О "поплавке" он вообще не думал в силу полного отсутствия тщеславия. Просто тут и там на его пути попадались вывески институтов, университетов, академий, объявления о наборах прямых и дополнительных. И Валерка сдавался. Тем более, что он быстро усвоил преимущества заочного обучения.

Увы, учебным заведениям с Валеркой не везло. Участь первого постигла и факультет психологии, и филологический... Тем не менее, к описываемому времени Валерка вникал в мир весьма глубоко, разглядывал его во всех аспектах. Своими наблюдениями он щедро делился с окружающими, невзирая на их возрасты, ранги, убеждения. Может быть поэтому последняя жена, уходя, и бросила ему оскорбительное: "замучил".

Но в том-то и дело, что как раз мучить Валерка никого не собирался. Ему вообще ни до кого не было дела иначе, как в смысле изучения да обмена мнениями о результатах.

В итоге такого образа жизни друзей у Валерки было раз-два и обчелся, приятелей – тьма. Хотя и в этих он нуждался совсем не всегда. Исследователь мог сутками сидеть совершенно один в своей комнатухе, благо позволяло место работы, на которое Валерка попал наконец закономерно, как шарик, закатывающийся в лунку. Он сидел, поглядывая в окно либо на потолок, полистывал книги – от Свядоща до Се Линъюня, – натасканные из библиотек. А поскольку и в выборе собеседников он был непритязателен, то в часы острой необходимости таковых с успехом мог заменить хоть водопроводный кран, хоть, например, перчик, который рос на подоконнике. Последний, правда, был предпочтительней – все-таки живой.

Появилось растение в Валеркиной обители случайно. После ухода очередной жены все цветы в очередной раз завяли, открыв в горшках удобные вместилища для никому не нужных мелких предметов, окурков, и проч. Кто-то из Валерких приятелей, не найдя мусорника или пепельницы, вывернул карман в осиротевший цветочный горшок и вместе с крохами табака ссыпал туда несколько зерен красного стручкового перца. Одно из них выжило, несмотря на явно неблагоприятные условия. На появившийся росток Валерка нечаянно бросил взгляд во время очередных размышлений о таинствах природы. Зелененький листочек – единственный в жилье – привел хозяина в подлинный восторг. С тех пор Валерка не только заботливо ухаживал за крепнувшим растением, но и вел с ним долгие откровенные беседы. Их искренность и воодушевленность и привели, очевидно, к чуду.

Однажды, это было на годовщину со дня рождения перчика, Валерке показалось, что в ответ на его рассуждения растение пошевелило листочками. Он, однако, ничуть не удивился. Наоборот.

– Ага! – обрадованно воскликнул Валерка. – Понимаешь меня! Понимаешь... Вот только ответить не можешь... – тут же сокрушенно добавил он.

С тех пор перчик и стал не только самым любимым его собеседником, но и настоящим другом. Валерка изливал ему горести и радости: лишили ли премии на работе за очередной прогул, нашел ли на дороге "рваный" или, что было гораздо важнее таких мелочей, – придумал, наконец, применение одиннадцатой руке Будды. А перчик все более выразительно шевелился в ответ, сопереживая хозяину.

"Что ж, – думал Валерка, – еще индусы считали, что растения – живые и мыслящие существа, что они думают, чувствуют, переживают".

– А?! – словно похлопывая собеседника по плечу, Валерка осторожно прикасался пальцами к зеленому стволику. – Не дураки были индусы, верно? и изумленно видел, что перчик, как головой, согласно кивает красным стручочком.

Потрясающее открытие, естественно, подвигнуло Валерку на новый творческий поиск. Он перелопатил всю литературу, имевшуюся в его распоряжении, и пришел к досадному выводу: никто никогда и ни при каких обстоятельствах так и не смог найти общий язык с растениями. С животными было, с планетами, с духами, наконец, а с растениями – нет. Разве что в сказках. Хотя кое-кто и считал, что и в растения тоже могли переселяться души. И у Валерки родилась очередная идея, от которой у него даже подошвы ног зачесались. А вдруг в его перчике живет душа, да не просто кого-нибудь, а – исторического человека?!

Долгими вечерами Валерка расспрашивал растение, пристально вглядывался в него, рассчитывая на какой-то особый знак, прислушивался... Бесполезно. Листочками – да, перчик шевелил, головкой иногда кивал, а вот говорить – никак, видно, не получалось. Но Валерка, захваченный идеей, не падал духом, искал.

На полезную мысль его навели две публикации, встретившиеся в печати одновременно.

В одной сообщалось, что где-то в Америке при помощи ультразвука удалось заговорить с дельфинами, в другой – что там же, на "диком Западе" фикус помог обнаружить преступника. Якобы в комнате, куда вхожи были только свои, взломали сейф, рядом с которым стоял этот самый фикус, который, кстати, внушал доверие. И вот к растению подключили какие-то хитрые датчики и приборы, а служащих по очереди стали подводить к сейфу, и датчики, вроде бы, среагировали на преступника.

Датчики – вот что! – озарило Валерку. Нужна специальная аппаратура. Правда, в заметке ничего не говорилось о ее устройстве, но разве ж настоящему исследователю на тарелочке все подавать?!

С детства Валеркин дом набивался всякими посторонними, на первый взгляд ненужными предметами. О значении некоторых из них не задумывался и сам хозяин. Теперь же они пригодились. Валерка вспомнил, что в огромных ящиках, на которых располагалась его постель, хранилась разнообразная аппаратура, натасканная лет двадцать назад с какой-то свалки. И он нырнул в защитного цвета ящики.

Обилие проводов, реле, резисторов, лампочек и приборов со шкалами, точное назначение которых, пожалуй, с трудом определил бы даже специалист, сперва сбило Валерку с толку. Но не из тех он был, чтобы отступить. И новоявленный исследователь снова бросился в библиотеки. День за днем он штудировал все попадающиеся под руку книги по радиотехнике, электронике... Так ничего в них толком и не поняв, Валерка решил идти эмпирическим путем. "Методом проб и ошибок", – подбодрил он себя ухваченным где-то высказыванием, которое, однако, он тут же перефразировал в "метод научного тыка".

Цель изобретателя-исследователя была ясна – он жаждал услышать голос растения. Потому первой деталью, которой Валерка нашел безошибочное применение, были наушники. Он водрузил их на голову. Через эти черные пластмассовые коробочки должны были поступить сигналы. Какие? Конечно, электромагнитные колебания. Как перчик должен их передать? Через датчики. И Валерка тут же прилепил к стволику растения хрупкие пьезоэлементы. Для преобразования сигналов нужна аппаратура, а для ее питания электроэнергия. Так что в неизбежности задействования розетки городской электрической сети Валерка не усомнился.

Это и были три кита: наушники, датчики, розетка. С этого он и начал. Нацепив на голову наушники, пристроив к перчику пьезоэлементы и сунув вилку со шнуром в электрическую розетку, Валерка уже не сомневался в успехе.

Но путь к нему был долог.

"Методом научного тыка... Методом научного тыка..." – бормотал исследователь себе под нос, развешивая по стенам реле, резисторы, конденсаторы и прочие детали и соединяя их проводами.

Впрочем, тык – тыком, а кое-какие знания, конечно, помогали. Иначе или все сгорело бы дотла, или Валерку просто-напросто пришибло бы током. Но месяц шел за месяцем, током его трясло, но не смертельно, кое-где кое-что подгорало, но не дотла, а дело потихоньку двигалось. Задуманный аппарат все усложнялся, обрастал все новыми деталями, продвигался – в этом его создатель не сомневался – к совершенству.

Поскольку научно обоснованной подробной схемы установки предварительно выработано не было, то и сокрушаться по поводу хитросплетений приборов конструктор не утруждался. Все его помыслы были направлены на достижение конечного результата – вступления с перчиком в диалог. Пока же цель достигнута не была, Валерка довольствовался односторонним контактом, который – он был уверен – уже прекрасно действует "напрямую". Перчик хорошо видел старания потенциального партнера по диалогу, прекрасно его слышал, и Валерка подбадривал зеленого друга речами.

– Что ты там шепчешь, дружище? – в очередной раз ушибленный током, Валерка отрывался от своего изобретения, подсаживался поближе к перчику, пристально вглядывался в тоненькие его листочки и вслушивался, надеясь на ответ.

Стояла мертвая тишина, изредка прерываемая щелчком какого-нибудь реле. Валерка вздрагивал, плотнее притискивал к ушам пластмассовые диски наушников...

– Нет, это не ты... – вздыхал он разочарованно и осторожненько, одним мизинчиком поглаживал зеленый листочек. – Ну, ничего, старина, скоро я докопаюсь... Поболтаем тогда... – Валерка даже глаза прищуривал, предвкушая такое удовольствие.

А перчик согласно шевелил листиками.

Незаметно, за делом, осень сменилась зимой, и уже снег стал ноздреватым, а с крыш потекло... Все эти полгода для Валерки прошли как день – в поиске, в работе. Иногда он ходил на государственную службу, иногда, поддавшись требовательному стуку в дверь, выходил к мастеру, пришедшему оттуда.

Надо сказать, что все полгода с начала эксперимента Валерка за порог своей комнаты никого не впускал. Любые переговоры с кем бы то ни было велись за дверью – в темном коридорчике. И руководящие работники не были исключением, хотя и пытались порой претендовать на большую почтительность. Коридорчик, конечно, ущемлял их самолюбие, но и подзадоривал его. Потому мастер, придя в очередной раз и снова оттиснутый в темноту, не скупясь матерился, что Валерка, скажем, два дня не был на работе и уж теперь-то ему это ни за что не сойдет с рук. А Валерка понимающе кивал и в очередной раз оправдывался, ангельским голоском встревая в брань начальства:

– Понимаете, у жены неприятности на работе... И столько было святой повинности во всей Валеркиной внешности, так почтительно-покорно опускались его плечи, такая скорбь светилась в серо-зеленых глазах, так жалостно шмыгал он при этом носом, что начальник не мог устоять.

– Не у жены, а у тебя неприятности на работе!! – бессильно орало начальство, бия кулаком в стенку прямо под сопящим Валеркиным носом.

Валерка доставал из кармана грязный носовой платок и плаксиво сморкался.

– Э-эх! – в полном отчаянии взрывалось начальство, взмахивая ушибленным кулаком и не зная куда еще его устремить.

– Больно? – глаза Валерки наполнялись состраданием. – Я сейчас йоду... – он всем своим видом выражал пылкое стремление оказать любую помощь, броситься за йодом, бинтом, за чем угодно...

Утвердительно ответить мастер не мог. Ему оставалось либо беспомощно вздохнуть, либо, повернувшись, хлопнуть дверью. Валеркина дверь была предусмотрительно затворена. Потому начальство сперва обреченно вздыхало, выражало: "Завтра в восемь – как штык!" – поворачивалось, цедя сквозь зубы: "Идиот!" – и уходило, срывая все зло уже на выходной двери коридора. От удара стены хилого жилья трепетали как в ознобе, но возразить против насилия ничего не могли. Свидетелей не было, а Валерка не возмущался. Вздрогнув чуть раньше стен, он долго и обиженно смотрел на грохнувшую дверь.

– И чего нервничать? – сочувственно сокрушался он вслух, возвращаясь в свою клетушку. – Подумаешь, работа появилась... Понимаешь, – тут же начинал он пояснять перчику, – ведь на прошлой неделе два дня просидел честно – от восьми до пяти... на позапрошлой – три... И никакой работы. Чего же время зря терять? За что мне платят, в конце концов?..

Перчик внимательно настораживал листочки.

– Конечно, жаль, что ему ходить приходится, – сочувствовал Валерка мастеру. – Был бы телефон – позвонил бы и все. Так разве ж телефон поставят нам, раз мы уже снесены... Да и деньги теперь бешеные за него платить надо... Вот разве что радио сварганить?.. – Валерка оглядывал груды приборов, вопросительно оборачивался к растению.

"Нет, нет!" – испуганно дрожали листочки.

– Правильно, – тут же соглашался Валерка. – Нечего время зря терять, – и он тут же начинал сосредоточенно подкручивать очередное реле.

Вот уже третий день чудились Валерке какие-то звуки в наушниках неясные, едва уловимые, но явно одушевленные. Он упорно старался их усилить – убирал какие-то сопротивления, подключал более мощные преобразователи...

– Сбавь нагрузку!!! – раздался крик в наушниках, резкий и пронзительный, какой бывает только от боли.

Валерка инстинктивно и мгновенно выдернул шнур из розетки. Сел на стул. И долго не шевелился. Конечно, молчал. Но даже и не думал. Минут пять. Затем снял наушники, прошел к умывальнику, зачем-то умылся и попил теплой противной воды из той же струйки. Постоял. Потом вышел в коридор и замер, прислушиваясь.

Ночь стояла – одинока, тиха и темна.

Валерка вернулся в комнату, закурил. Посмотрел в окно. Опорожнил пепельницу и, сам не зная для чего, совсем не испытывая голода, поставил на электроплитку картошку в мундирах. Подмел мусор вокруг стола. Долго и сосредоточенно чинил карандаш и сделал им несколько бессмысленных штрихов на листке бумаги. Подошел к облупленному зеркалу и долго смотрелся в него.

Все делал произвольно, ни о чем не задумываясь, даже напрягаясь, чтобы прогнать любую мысль. Одна все же мелькнула – бестолковая – "и чего это мастер четвертый день не идет?" Он крутнулся так, что под подошвами взвизгнули доски пола, закрыл глаза и рухнул на топчан.

"Свершилось..." – вздохнул он и уснул.

Сны ему не снились.

Утром следующего дня Валерка встал, автоматически оделся, умылся, куснул сырую картофелину (оказывается, плитку он так и не включил) и пошел на работу.

Что он делал в этот день – он не помнил, о чем думал – не знал. Пришел в себя уже на полпути домой. И испуганно обрадовался.

"Дак... ить... что ж это я?!" – даже мысленно не нашел он никаких слов. Вернее, они все вылетели из головы. Потом, понемногу, вернулись.

"Бог мой, да что же я плетусь?! – спохватился он. – Ведь Он-то ждет!!! Скорей, скорей! Только нагрузку убавить – вишь, больно ему! Эх, бедный, сколько ж он терпел?! Нагрузка же не раз была на пределе!"

Сердце Валерки сжалось от сострадания к Перчику.

– Ну, убавить нагрузку – это мы в два счета! – с порога заявил он и бросился к аппаратуре. – Сюда вот резистор вкрутим, а сюда – чтоб сигнал не погас – блок другой...

И настала для Валерки новая жизнь. Теперь он не прогуливал, приходил на службу точно в срок. Делал все исправно, а если ничего и не надо было (что случалось чаще) – исправно отсиживал положенное. Но ровно в семнадцать ноль-ноль он срывался домой.

На работе к концу квартала ему приспел значок "ударник пятилетки", а дома... Дома каждый день его ждали увлекательные беседы с Перчиком.

Зеленый друг был откровенен со своим покровителем. По монологам уже зная все о Валерке, его мировоззрении и окружающих, Перчик теперь – как плотина прорвала – большей частью рассказывал о себе, своих чувствах, убеждениях, своем мире. Это было интересно, просто захватывающе. И Валерка, увлекаясь, забывал обо всем на свете. Слушал, задавал вопросы, порой просил что-либо уточнить, изредка вступал в дискуссии. Жили они вдвоем мирно и беззаботно, пока однажды, разоткровенничавшись, Перчик не проговорился... Вот тут-то Валерке стало не по себе.

Несколько дней он мучился, выпытывал у Перчика детали. А потом понял, что не может хоть с кем-нибудь не поделиться узнанным. Таков уж склад души человеческой – обязательно нужно с кем-то поделиться, особенно в пиковые моменты радости или горя. И Валерка, ища соучастника переполнявшим его чувствам, вспомнил, конечно, об Анатолии. Тот жил неподалеку.

– Ага, сам пришел! – злорадно прогнусавил Анатолий. – Полгода, почитай, в одиночку сидел... Как чумной – не подойди к нему!..

– Да брось, Толь, – с порога примиряюще начал Валерка, выуживая из-за пазухи бутыль портвейну (где ж это видано, чтоб русский человек угощал своими чувствами всухомятку!).

Восстановив добрые отношения и поболтав о том о сем, Валерка уже через час перешел к главному. Анатолий как раз вспоминал о своих сибирских похождениях, о лесах бесконечных...

– Да, а вырубив их, мы погубим себя... – к месту вставил Валерка.

Анатолий, со свойственной ему страстностью, блестя черными, уже чуть помутневшими глазами, тут же углубился в экологические проблемы. Мы, мол, сами не знаем, чего делаем, нам, дескать, несдобровать, если ослушаемся природы, лесов наших и рек...

– Конечно, – тут же поддержал Валерка. – Тем более, что они нас создали... Вот и диктуют нам условия, только по-своему...

– Кто это – они? – запнулся Анатолий, не поняв.

– Растения, – вроде бы бесстрастно молвил Валерка.

– Конечно, – вывел Анатолий, пытаясь не упустить нить разговора, но чувствуя, что приятель вырывает ее из рук. – Они ж не могут противостоять нашей технике...

– Или не хотят, – буркнул Валерка загадочно. – А мы и рады стараться...

– Ты, старина, какую-то чушь порешь... – Анатолий наморщил лоб. – Как это они могут хотеть или не хотеть? Они ничего не могут сделать – они ж вкопаны!

– Вкопаны! – засмеялся Валерка. – Это ты здорово ляпнул. Будто это мы их и вкопали... Они, – он сделал ударение и твердо закончил: – они что хотят – то и делают.

Анатолий не понял ничего, но он хорошо знал, что спорить с Валеркой в такой ситуации бесполезно. Нужно его выслушать. Тем более, что вид собеседника, его уверенный тон не оставляли сомнений.

Предварительная лекция Валерки заняла немного времени. За какой-то час-полтора он популярно пояснил Анатолию, что человек произошел от обезьяны, обезьяна – от динозавра, динозавр вылез из воды и оттуда же обрушился на планету растительный мир. Но сначала все же были растения, а всякие инфузории, давшие начало животным, все-таки вторичны. Первозданней – папоротники, лишайники и, как их там еще... ну да, водоросли. Так вот и получается, что именно водоросли, в конечном счете, и породили все остальное – от них начало. Не от самих, естественно, а вкупе со всеми своими собратьями-растениями. Породили, выкормили, выпестовали. Служили и пищей, и защитой всему живому миру, будь то динозавры, мамонты или сам гомо сапиенс. Именно флора, жертвуя собой, кормила человека в колыбели эпохи собирательства. Она учила его заботливо управлять собой, помогать растениям жить на заре земледелия. Обогревала его, не жалея свои тела-стволы на огонь, а потом жертвуя их на дома и другие сооружения. Она пестовала и берегла его. А потом этот самый гомо ослушался своих прародителей и принялся их истреблять. Как-будто не злоумышленно, для своих нужд, а порой нечаянно, подстегиваемый развитием цивилизации. Он стал валить леса железом, травить луга химией, одевать почву бетоном, теснить флору в дальние углы. Но с тех самых пор, как человек забыл о своих праотцах, над ним и взгромоздился Рок. Хотя сам гомо-неразумный до сих пор об этом не подозревает, – растения бросили ему бескомпромиссный вызов.

Растения, по-разному, – изредка жестко предупреждая, а в большинстве случаев жалея и покровительствуя, – как мать с шаловливым ребенком повели с человеком борьбу. Они ломали зубья пилам, пробивались сквозь задавливающий их асфальт и вырастали вдруг на крышах домов. В большинстве случаев они вежливо старались предупредить человека о его непочтительном к ним отношении. Но человек, упиваясь своею силою, плевал на них, он их только использовал, причем, как правило, неаккуратно, чтобы не сказать варварски. И вот тогда, совсем, кстати, недавно, их Высший суд принял кардинальное решение – человек должен сам себя остановить. Как?

Растения вовсе не рассчитывают на всякие там атомные бомбы и ядовитые газы. И не строят особых козней человеку. Наоборот – они помогают Неразумному развивать свою технику, подсказывают некоторые секреты природы, от которых, между прочим, в большинстве случаев человек просто-напросто отмахивается. Хотя техника человека совершенствуется, с ее помощью он все шире наступает на природу и принялся уже уничтожать ее. А уничтожив часть, жизненно необходимую для себя, он ведь неизбежно погибнет, как гибнут, скажем, волки, переусердствовавшие в охоте на зайцев. Обжорство и жадность ведут к нищете и голоду. Этого-то еще и не постиг Неразумный. Считая, что именно он творец природы и ее философ, он совсем забыл о ее законах, упустив из виду, что именно эти законы, а не выдуманные им, первозданны.

Кое-что из Валеркиной лекции Анатолий слушал вполуха, как втолковываемое с первого класса, кое о чем начинал задумываться. А дальше – больше.

Из слов Валерки выходило, например, что на земле, оказывается, существуют три цивилизации: растений, животных и людей. Самой слабой оказалась вторая, которую люди уже смогли подчинить своей, научившись кое-как балансировать. Но вот покусившись на первую, они встретили, как сами любят выражаться, гораздо более серьезного противника – более древнего, а значит, и более мудрого. И противник этот сделал шаг, единственно верный в создавшейся ситуации.

И тут Валерка понес такую околесицу, от которой даже у видавшего виды Анатолия волосы встали дыбом.

Рыцарь отсекает себе руку, укушенную змеей – так? Лиса отгрызает себе лапу, попавшую в капкан – верно? Они жертвуют своей частью во имя целого. Так почему вы считаете, что растения, во имя спасения целого не могут пожертвовать частью?! И жертва эта не так наивна, как кажется – она как подножка, как жертва пешки в шахматном гамбите. Человек-неразумный бросится на нее, а она – подножка. Чрезмерно расплодившееся и возгордившееся человечество если и не вымрет полностью, уничтожив необходимую ему же часть растений, то, по крайней мере, сократится до минимума. И вот тогда, восстановив баланс, растения вновь заживут в полную силу.

Таково и было решение Высшего суда.

– Опять голова болит? – посочувствовал Перчик утром.

– Да нет... – протянул Валерка. – У меня-то еще ничего. Вот у Анатолия... – как ни странно, он отчетливо помнил вчерашние дебаты.

– Ты опять с ним был вчера? – спросил зеленый друг, как о старом знакомом.

Валерка грустно кивнул.

– Ты... – Перчик слегка замялся, как товарищ, решивший задать больной вопрос, – ты рассказал ему обо всем? обо мне?..

Валерка вздохнул:

– Знаешь, я вчера того... переборщил, наверное...

– По твоим рассказам он мне не нравится, – сказал Перчик, подумав. Я с ним не буду говорить! – торопливо добавил он, так как раздался стук в дверь.

Да. Это был Анатолий.

– Ну, старик, – на пороге набросился он, – ты чего это вчера наплел мне?

– Заходи! – рявкнул Валерка, втягивая Анатолия в комнату. И не успел тот изумиться невиданной громоздко-беспорядочной аппаратуре, увесившей все стены, как Валерка, грациозно, словно с пьедестала, протянул указующий перст к Перчику: – Это он мне все рассказал!

Не давая приятелю опомниться, Валерка напялил на него наушники.

– Слушай сам. Сейчас он тебе все сам расскажет!

Тихий ангел пролетел... Приятели напряженно смотрели друг другу в глаза, косясь, между прочим, на Перчика.

– Ну?.. – Валерка нетерпеливо дернул Анатолия за рукав. – Ну?!

Анатолий, добросовестно прислушивавшийся к тому, что творится в наушниках, разочарованно пожал плечами...

– Ничего не слышу...

– Как ничего?! – Валерка сорвал с него наушники и нацепил на себя.

– Я ему ничего не скажу... Ничего, понял?! – обиженно закричал Перчик.

– Почему? – изумился Валерка, приблизившись к растению.

Листья того возмущенно вздернулись.

– Не хочу! – звенело в наушниках. – Не хо-чу!!!

Валерка с размаху ляпнул наушники на Анатолия.

– Вот! Он и говорить с тобой не хочет!

Лицо приятеля выражало изумление и рассеянность. Видно было, что он какое-то время опять доверчиво и внимательно вслушивается. Потом он полувопросительно-полунасмешливо поднял глаза на Валерку.

– Тишина...

– Как?! – взорвался Валерка, снова хватая предательские черные пластмассовые коробочки и примиряюще приближаясь к Перчику: – Не хочешь не говори. Но так и скажи ему, – он махнул на Толика, – "Не скажу".

– Знаешь, Валер, я совсем ничего ему не скажу, – признался Перчик откровенно. – Это наша тайна... И пусть она останется между нами.

Валерка растерянно молчал. Потом заговорил умоляюще:

– Послушай, друг, ну, сделай одолжение... Для меня, а?.. Ведь он за сумасшедшего меня посчитает...

– А это не мое дело, – жестко сказал Перчик. – Ты ведь не советовался со мной, когда все ему выбалтывал...

Возразить было трудно, и Валерка сник.

– Слушай, – словно жалея его, подкупающе искренним тоном шепнул Перчик, – а ты и главное ему сказал?

– Что – главное? – вздрогнул Валерка.

– Про решение Высшего суда?..

Валерка солгать не смог.

– Вот видишь, – вздохнул Перчик, сочувствуя, – а ведь это тайна тайн.

– Что же теперь делать?

– Дай мне подумать...

Пока Валерка уговаривал Перчика, Анатолий молча и удивленно на него поглядывал. Ведь он слышал только одного и думал, что закадычный приятель говорит сам с собой. Наконец Валерка снял наушники, и, не зная, как и что сказать Анатолию, долго молча шагал из угла в угол. Его круглое, плоское лицо в эти минуты выражало гораздо большую сосредоточенность, чем даже в часы философских разглагольствований.

– Знаешь, – наконец сказал он, усаживаясь напротив Анатолия, – я не хочу делать вид, что разыграл тебя, – и вдруг, чего с ним никогда не бывало, заорал: – Вообще я ничего не хочу объяснять!!!

На следующий день Перчик попытался успокоить Валерку. Он пояснил, что сам-де виноват, доверившись человеку. Но даже если они и откровенничали, Валерка не должен был выдавать главного – про Высший суд. Тот им ничего не простит. Ведь тайна, о которой знают трое – уже не тайна, хоть и выдавай ее за бред. Теперь обратно пути нет, и Перчик, понимая, что истина так или иначе дойдет до многих людей, согласен ее подтвердить. Но не какому-то Анатолию, а кому-нибудь более значительному. Скажем, авторитетному людскому академику.

Валерка, обрадовавшись выходу, тут же, сломя голову и, конечно, ничего не замечая вокруг, помчался в местное отделение Академии наук. По пути он споткнулся о корень какого-то дерева, больно ушибся головой и потерял сознание.