Текст книги "Барбаросса"

Автор книги: Валентин Пикуль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Знал ли об этом Паулюс? Да, он знал.

– Но я солдат, и я обязан держать руки по швам…

Ему – руки по швам, а нам – руки вверх!

* * *

Читатель не поверит, что я привожу действительный факт.

В самый канун войны, чтобы избежать конфликтов с немцами, в пограничных частях у бойцов отобрали патроны. Винтовки им оставили, а вот патроны отняли. Пушки тоже оставили на границе, но прислугу лишили снарядов. Вот и защищай, боец, дорогую Родину: стреляй по врагу из пустой винтовки, бей врагов из незаряженной пушки… А почему такая осторожность? Да потому, что наш дорогой товарищ Сталин очень страшился пограничных инцидентов, которые могли бы вызвать недовольство его лучшего друга.

11. ДРОЖАТ ОДРЯХЛЕВШИЕ КОСТИ

Линии, линии, линии… С ума можно сойти от этих линий!

Линия Мажино, линия Зигфрида, линия Маннергейма, линия Сталина, линия Метаксаса, линия Антонеску. Когда стало в Европе уже не продохнуть от этих линий, дуче Бенито Муссолини набил в Ливийской пустыне деревянных кольев, протянул меж них колючую проволоку и объявил всему миру о «неприступности» линии Муссолини. Своему маршалу Бальбо он повелел:

– Отсюда ты переломаешь все ребра британскому генералу Уэйвеллу и не отставай от него, пока он не выпьет целый бидон лучшей в мире касторки – итальянского производства…

День в Цоссене еще только начинался, когда из абвера появился Адольф Хойзингер, со смехом сообщивший Паулюсу:

– Везет же макаронникам! За все время войны в Африке они не сбили ни одного самолета. Наконец добились успеха – точно врезали из зениток! Но опять им не повезло: в самолете как раз и летел их главнокомандующий маршал Бальбо.

– Вечная память, – серьезно отвечал Паулюс. – В таких случаях итальянцы говорят: «Ну и что ж? Одним меньше…»

На место Бальбо командовать Африканским корпусом Муссолини назначил генерала Итало Гарибольди, франтоватого старика с накладными усами римского щеголя. Узнав об этом, в Цоссене говорили, что война с англичанами в Ливии требует жесткой руководящей руки немцев, а совсем не итальянцев:

– Солдаты в Ливии хлещут воду из бидонов для бензина. Но офицеры Муссолини лакают лучшую минеральную воду марки «Рекоаро». Эти мерзавцы иногда выбрасывают с грузовиков даже снаряды, зато таскают через пустыню тысячи бутылок…

Повышенный интерес в Цоссене к африканским делам был обоснован. Паулюс, завершая обработку плана «Барбаросса», имел аудиенцию у Гитлера, перед которым изложил свою теорию дальнейшей борьбы с Англией.

– Если сейчас, – сказал он, – захват Англии с моря откладывается, то центр борьбы с нею следует перенести в Средиземноморье, в страны Ближнего Востока, мы должны активнее помогать итальянцам в их африканских делах. Особенно сейчас, когда они терпят поражение в Киренаике…

Паулюс не прерывал добрых отношений с Эрвином Роммелем, товарищем по старой службе в Штутгарте. Последний раз они встречались во Франции, где Роммель командовал танковой панцер-дивизией. Теперь Эрвин стал комендантом личного поезда Гитлера, своей головой отвечая за головы пассажиров. Эрвин навестил Паулюса на Альтенштайнштрассе, жаловался:

– Фюрер сделал из меня вроде проводника своего вагона. Сегодня он в Мюнхене, завтра ему надо любоваться горными вершинами в Берхстенгадене… Ты сейчас в Цоссене, – намекнул Роммель, – так будь другом – гавкни при случае, чтобы меня из поезда фюрера куда-нибудь переместили…

Паулюс обещал другу «гавкнуть». Под конец 1940 года план «Барбаросса» в общих чертах был оформлен, требовалось лишь «обкатать» его, словно новый танк, на полигоне критического разбора. Будущий блицкриг был планирован по трем главнейшим направлениям – Север, Центр, Юг, и, наверное, Паулюс был бы ошеломлен, если бы знал, что как раз в это время молодой русский генерал Жуков планировал в Москве контрудары по тем же самым направлениям, которые наметил и Паулюс для вермахта…

Совпадение? Н е т, это работа точного штабного рассудка, обладавшего стратегическим предвидением.

* * *

Паулюс. Его натренированный мозг работал превосходно:

– Внимание! Мы проникаем в Россию через ее европейскую часть, имея вначале явную выгоду – бить сжатым кулаком. К востоку от границы территория СССР, подобно гигантской воронке, начинает резко расширяться. Наступая, мы невольно растягиваем свой фронт, как пружины эспандера. Наш кулак начинает разжиматься, мы вынуждены бить растопыренными пальцами… Эта географическая «воронка», – завершал вывод Паулюс, – потребует от нас введения дополнительных резервов.

– Которых у нас не будет, – сообразил Гальдер. – Именно поэтому всю эту возню с Россией необходимо закончить до осеннего листопада. Если дождемся морозов, Германия провалится в люк затяжной войны, из которого ей не выбраться…

Уже в этом признании Гальдера ощущался миндальный привкус авантюризма, схожий с ароматом цианистого калия. Но сценарий «Барбароссы», ранее неживой и сомнительный, все же обретал стратегическую четкость, после чего в Цоссене его отрепетировали в военных «играх» (так режиссер еще в пустом зале прокручивает свои фильмы, еще не озвученные для широкого экрана). При разборе плана присутствовали самые компетентные стратеги вермахта; фельдмаршалу Браухичу план «Барбаросса» доставил, кажется, приятное волнение:

– Вы у нас молодцом, Паулюс! Да, на границах русские встретят нас с бешенством кабана, обложенного собаками. Но затем их сопротивление ослабеет. Уверен, через две недели вся эта большая куча гнилой картошки сама развалится.

Не избежать было и каверзных вопросов оппонентов:

– Известно ли автору что-либо о степени готовности Красной Армии к превентивному нападению на Германию?

– Абвер не считает Россию готовой к войне.

– Это – Россия, а не желает ли войны сам Сталин?

– Сталин, – парировал Паулюс, – очевидно, исходит из того конкретного положения, что война чревата для его режима многими опасностями. Старые кадры Красной Армии ослаблены, молодые лейтенанты из училищ быстро делаются комбригами. Причины этого явления вам известны. Подбор офицеров совершается не по деловым качествам, а лишь по анкетным данным, чтобы в армию не проникли дети кулаков, дворян и священников…

Не обошлось без вопросов – какой головы в советском Генштабе следует бояться? На это ответил сам Гальдер: его работе в Цоссене противостоит в Москве мозговое напряжение маршала Шапошникова, офицера старой академической школы, эрудита и подлинного мастера большой стратегии:

– С его мнением считается даже Сталин. В случае конфликта Шапошникова можно заранее дезавуировать, подбросив в Москву дезинформацию о его политической неблагонадежности…

Генералы расхаживали среди разложенных на паркете карт Советского Союза. Длинные указки в их руках требовательно постукивали по железнодорожным узлам, тыкались в шахты Донбасса и плавни Астрахани: «А! Вот, Хойзингер, откуда русские черпают икру ковшами экскаваторов…» Мнение же гросс-адмирала Редера было несколько одиозно:

– Паулюс! Вы желаете забраться в Россию непременно с парадного подъезда. Но, по слухам, линия Сталина сильна, как были сильны «линии Мажино и Маннергейма». Вы, автор «Барбароссы», не боитесь получить кружкой по черепу?

– На мой взгляд, линия Сталина апокрифична в той же степени, что и наша «линия Зигфрида». Парадный подъезд открыт, и, простите, я вас не совсем понял.

– Я бы забирался в Россию с черного хода, – пояснил гросс-адмирал, – где запоры всегда слабее: через Афганистан, через Турцию и Персию. Но для этой комбинации, согласен, прежде надобно усилить армию Муссолини в Африке, чтобы макаронники быстрее выползали к Суэцкому каналу.

– Для этого, – отвечал Паулюс, – пришлось бы резко усилить наши позиции на Средиземном море и обладать Мальтой, а флоты Италии и Германии еще не в силах противостоять флоту великобританскому. Вы знаете, гросс-адмирал, какое сейчас положение в Киренаике – без нашего вмешательства итальянцы не справятся с Уэйвеллом…

Паулюс считал, что для разгрома всех армий СССР вермахту потребуется лишь от четырех до шести недель:

– Господа, это примерно тот срок, который определил для себя и Наполеон в тысяча восемьсот двенадцатом году…

Вечером у него состоялась беседа с Гордом фон Рундштедтом.

– Наш фюрер, – говорил фельдмаршал, – придерживается континентальной стратегии, и, подобно Наполеону, он боится воды. Ему приятнее думать, что Англия падет сама по себе, если с Россией будет покончено. Я сидел в окопах еще при кайзере и по себе знаю, каково мужество русского солдата. Но тогда иваны дрались с нами на польской земле, на земле австрийской Галиции, а… сейчас? Должен огорчить вас, Паулюс: план «Барбаросса» хорош сам по себе, но война с Россией вряд ли может иметь счастливый конец…

Впрочем, Паулюсу подобные сомнения казались напрасными. 18 декабря 1940 года Браухич сделал доклад о завершении плана «Барбаросса», и тогда же фюрер – в присутствии Йодля и Кейтеля – одобрил его особой директивой. (Гитлера хватил бы инсульт и разбило параличом, узнай он только, что ровно через одиннадцать дней эта директива будет лежать на столе в кабинете Сталина, – советская разведка сработала, но Сталин счел директиву «фальшивкой», подброшенной ему англичанами…)

– Что слышно из России, – спросил Гитлер. – У меня такое ощущение, будто Сталин боится дышать в мою сторону.

– К сожалению, – ответил Йодль, – информация абвера скудная. Иногда мы довольствуемся наблюдениями из окна уборной в экспрессе Владивосток – Москва, когда этим маршрутом пользуются наши дипломатические курьеры из Токио.

– И много они увидели, сидя на унитазе?

Кейтель выложил перед фюрером фотоснимки:

– Вот! Даже сидя на унитазе, можно иметь некоторое представление о русских делах… в Сибири замечено скопление воинских эшелонов, вроде бы они передвигаются в западном направлении. Но при этом абвер не подтверждает уплотнения русских войск близ западных границ России.

Гитлер еще раз глянул в свою директиву.

– Ладно, – сказал он. – Впрочем, это лишь план. Начинать же войну с Россией – все равно что отворять двери в темную, никому не известную комнату. А кто там торчит за дверью и что он держит в руках, этого мы пока не знаем. Но мы обязаны начать войну весной сорок первого, ибо вермахт уже более никогда не достигнет той мощи, какой он обладает сегодня…

Перед рейхсканцелярией заиграл оркестр. Свежий ветер трепал над фасадами зданий выцветший лозунг: «ОДИН НАРОД, ОДНА ПАРТИЯ, ОДИН ФЮРЕР». По улицам маршировали юнцы из организации «гитлерюгенд» (от 14 лет и старше), за ними шагали «нимфы» (в возрасте от 6 до 10 лет) – все они были с кинжалами, и под рокот множества барабанов они распевали:

 
Дрожат одряхлевшие кости
Земли перед боем святым,
Сомненья и робость отбросьте,
И завтра уже победим…
 

Совещание закончилось. Генеральштеблеры расходились.

– Постойте, – вдруг задержал их Гитлер. – Римский дуче обратился ко мне с просьбою помочь ему в африканских делах. Кто у нас более всех пригоден для выживания в пустыне?

Опережая других, Паулюс уверенно шагнул вперед.

– Нет, не я! – «гавкнул» он. – Но мне известно, что генерал Эрвин Роммель не откажется от любого приказа.

Гитлер понятливо кивнул, одобряя кандидатуру. Но генерал Гальдер потом с неудовольствием выговорил Паулюсу:

– Что вы подсунули нам «швабского задиру»? Роммель – это человек, которого в мирные дни лучше всего держать на железной цепи, а во время войны его лучше всего повесить…

* * *

– Земной шар, – утверждал Гитлер, – это всего лишь переходящий кубок, который достается победителю…

Перед нападением на СССР фюрер поспешно сколачивал громоздкий блок сателлитов. Он обретал союзников из принципа странной немецкой поговорки:

«Прошу, будь мне хорошим другом, иначе я шарахну тебя дубиною по башке». Его представители разъехались по столицам Румынии, Финляндии, Венгрии и Болгарии, навестили и Франко в Мадриде. Гальдер нанес визит (и не первый) маршалу Маннергейму в Хельсинки. Паулюсу пришлось срочно вылететь в Бухарест, чтобы обговорить некоторые детали на будущее с диктатором Антонеску, тем более что Гитлера приманивали румынские нефтепромыслы (своего горючего не хватало). Задача Паулюса осложнялась тем, что король Михай шел на поводу Антонеску, а вот его жена, королева Елена, была настроена против Гитлера. Паулюс в переговорах преуспел, ибо ему помогли родственные связи – шурин Паулюса, кузен его очаровательной Коко, состоял при дворе королевской четы…

Из Будапешта Паулюс вернулся в Берлин, окрыленный успехом в переговорах. Берлин встретил его оттепелью, а жена – первыми фиалками. Из-под колес генеральского «мерседеса» выплескивало струи талой воды. Паулюс тронул руку жены:

– Моя любимая женщина, «тихо скрипка играет, а я молча танцую с тобой». Видишь, Коко, как все удачно складывается?

– Ах, Фриди, я очень боюсь, что будет война с Россией… Но я, как жена твоя, конечно, радуюсь твоим успехам. Прости, – сказала Коко, – у меня даже появилась одна сокровенная мечта: я давно вижу тебя фельдмаршалом. Не смейся! И пусть твой маршальский жезл сверкает алмазами и рубинами…

…Сталинград? Пожалуй, Коко и не знала такого города, в подвалах которого ее муж станет фельдмаршалом.

12. СЛЕД ЛЬВИНОЙ ЛАПЫ

– Италия, – сказал дуче, – ах, как любит меня Италия!

Лязгнуло железо затворов громадного вольера, за прутьями решетки нервно похаживала разъяренная львица, стегая хвостом по воздуху. Бенито Муссолини бесстрашно шагнул в клетку.

– Италия, – нежно позвал он хищника. – Неужели ты не узнала меня… своего любимого дуче?

Иностранные корреспонденты раскрыли блокноты, а кинооператоры разом вскинули свои камеры, дабы запечатлеть исторический момент. Италия (такова была кличка львицы) ткнулась в колени Муссолини, потом, поднявшись на задние лапы, облизала лицо диктатора горячим языком, шершавым, как наждачная бумага.

– Снимайте! – крикнул дуче корреспондентам. – Пусть эти кадры сохранятся для потомства, и пусть все в мире знают, как горячо любит Италия своего великого дуче… Недаром же я поклялся оставить в истории след львиной лапы!

Африка – вот куда влекло вождя партии фашистов, и он, дуче, с гордостью носил на черной рубахе значок этой партии, который в итальянском народе называли «клопом».

* * *

Фридрих Паулюс и Эрвин Роммель встретились под сводами богатого отеля «Адлон» – ради ужина, чтобы поговорить.

«Адлон» являлся прибежищем высокопоставленных нацистов и богатой публики. Здесь никто не думал о повышении квартирной платы или о том, как растянуть на всю неделю 500 граммов мяса по карточкам. Звучала тихая музыка, не мешавшая беседовать. Струились фонтаны с водою, подсвеченной прожекторами.

Между столиков в узких трико телесного цвета дефилировали с корзинами цветов кокетливые девицы, главная из них била в барабан.

Роммеля всегда отличала приятная белозубая улыбка, в его глазах светилась сила ума и сдержанной злости. Сейчас, как и в молодости, друзей сближали крайности характеров: Роммель горяч, а Паулюс холоден. Роммель уже был извещен о том, что его ждет Африка, и он почти невозмутимо выслушал от Паулюса, что Муссолини постоянно колотят:

– Бьют в Ливии, бьют в Греции и даже (стыдно сказать) в ничтожной Албании. Фюрер потому и счел нужным поддержать дуче ради политического престижа фашизма, столь родственного идеям национал-социализма. Мало того, – сказал Паулюс, – фюреру совсем не хотелось бы залезать в пекло Африки.

– Тогда на кой черт сдалась Киренаика и Мармарика?

– Личная услуга фюрера, оказанная Муссолини.

Роммель что-то прикинул в уме:

– Как далеко бежали итальянцы от англичан?

– Образовался разрыв миль около трехсот.

– А сколько танков у британского Уэйвелла?

– Двести. В основном – «Валентайны» и «Матильды», броня которых легко протыкается пальцем, если ты его прежде смажешь вазелином. В этих танках мало брони, зато много пластмассы, и потому они горят, как пасхальные свечи. Уэйвеллу не хватает утяжеленных «Черчиллей», у которых защита приличнее. Я не думаю, – сказал Паулюс, поднимая бокал с кьянти, – что тебе будет там трудно. Английские позиции удерживают колониальные новозеландцы, австралийцы, индусы. Наконец, там собрались и поляки, которых мы не добили. В пустынях у англичан появился даже еврейский батальон.

– Ого! – развеселился Роммель.

– Но помни, Эрвин, что мой шеф относится к тебе паршиво, даже не скрывая, что тебя надобно бы повесить.

– Обоюдная антипатия. Гальдер считает меня авантюристом, и теперь он станет всюду хватать меня за хлястик.

– Не зарывайся, – посоветовал Паулюс. – Нам в Ливии требуется устойчивое состояние обороны, не больше! Из тебя хотят сделать броневую заслонку. Твои действия в Африке – лишь отвлекающий маневр. Пусть в мире думают, что Гитлер завяз под Тобруком, а тогда в Москве даже кошка не шевельнется… Это как раз то, что нам сейчас и требуется. Ты понял?

Девицы в трико отработали «шаг на месте», барабан отчеканил солдатский мотив: «Был у меня товарищ, был у меня товарищ…» В облике Роммеля что-то изменилось.

– Нет, я возьму Тобрук, – вдруг жестко произнес он. – Я превращу этого Уэйвелла в жалкое дерьмо –  назло Гальдеру , и не меня, а именно его, твоего шефа и мерзавца, надо повесить.

Паулюс отрезал крылышко от фазана. Подумал и аккуратно переложил на свою тарелку жареные каштаны. Сказал:

– Гальдер не даст подкреплений. А фюрер никогда не станет снимать с Востока силы ради твоих амбиций.

Роммель равнодушно обозревал девиц, думая о своем:

– А если фюрер все-таки поддержит меня в пустынях Ливии ради собственного престижа и престижа германского оружия?

– Вряд ли, – отозвался Паулюс. – В африканских делах он всегда согласится с мнением ОКХ и… того же Гальдера. Не забывай, приятель, что мы имеем дело с большой стратегией, а эта штука всегда связана с большой политикой.

– А меня разве посылают творить маленькую?

– Не сердись, Эрвин, у тебя же светлая голова: сам должен понимать, что одна Москва стоит Тобрука, Мальты, Каира и… Лучше выпьем за старую дружбу! Прозит…

Эти два человека, столь разные и почти не совместимые, еще не думали, что их армиям суждено иметь единую и общую цель: Роммель с берегов Нила, а Паулюс с берегов Волги должны были, по замыслу Гитлера, образовать гигантский охват, чтобы в конце концов пожать друг другу руки где-либо на Ближнем Востоке… скажем, в Бейруте или, допустим, в Дамаске.

– Грузиться с войсками станешь в Сицилии, – сказал Паулюс.

– Надеюсь, дуче примет нас с уважением…

Бенито Муссолини? Да, он тоже оставит свое имя в истории Сталинградской битвы, чтобы, как говорят русские, «хлебнуть шилом патоки». Золотой «клоп» вползал по его черной рубахе – ближе к шее, за которую он будет повешен.

* * *

Скромный чистильщик обуви на римских улицах Бруно Каверно наярил ботинки прохожему пижону и соизволил сказать:

– А наш дуче скоро подохнет от рака.

Его тут же взяли и потащили. В полиции спрашивали:

– Откуда знаешь, что наш великий дуче болен раком?

– Так об этом в Италии все говорят.

– И ты в том числе? Так собирай свои щетки с гуталином. Мы сошлем тебя на остров Пиццу, где до конца жизни будешь наяривать до нестерпимого блеска босые ноги у тамошних ссыльных… Следующий! Кого там еще взяли?

Бенито Муссолини… Об этом человеке можно сказать кратко: соревнуясь с фюрером, он всегда хотел догнать его и перегнать, но каждый раз срывался со старта, когда Гитлер уже рвал грудью финишную ленточку. Однако эти соревнования итальянского фашизма и германского национал-социализма очень дорого обходились всем чистильщикам обуви. Не так уж прост был дуче, как иногда о нем думают, «он не был банальным реакционером, – писал наш историк. – Муссолини был человеком толпы, который обладал чутьем масс, политической интуицией, организационной сноровкой, беззастенчивым практицизмом. Это был артист действия, подстрекаемый личным честолюбием, неутомимой волей и необычайной умственной возбудимостью. Сам он говорил о себе в духе Маринетти: „Я слушаю голос своей крови…“

Что там Маринетти? Муссолини и сам был мастак на афоризмы:

– Не для того я создавал мощное движение фашизма, чтобы теперь торчать возле окошка, наблюдая за тем, как резвятся эти берлинские щенята. Пусть Гитлер знает, что я, дуче, рожден оставить после себя на скрижалях истории глубокий след от когтей львиной лапы…

Вот с этими скрижалями ему, прямо скажем, не везло!

Гитлер, как мировой рекордсмен, до того обнаглел, что даже не считал нужным оповещать своего партнера о предстоящих чемпионатах, ставя рекорды самостоятельно. Он высадился в литовском Мемеле, он вкатил свои танки в Прагу, а потом уж слал в Рим своих курьеров, извещая партнера о своих рекордах, и Муссолини просто сатанел от ярости:

– Каждый раз, утолив потребности своего пищеварения, фюрер извещает меня, что временно сыт, после чего и отрыгивает в сторону великого Рима…

Желая опередить фюрера на Балканах (куда тот, конечно, полезет), Муссолини, не предупредив Гитлера, захватил Албанию, из которой король Загу бежал, теряя на бегу свои чемоданы и оставляя на станциях женщин из своего гарема. Завидуя успехам Гитлера в войне с Польшей, дуче – назло Гитлеру! – высадился в Греции, но там потомки античных героев так поддали ему, что итальянцы бежали. Как это ни печально, пришлось просить о помощи в Берлине – у того же фюрера. Потом – Франция! Муссолини долго крепился, сохраняя нейтралитет, втайне надеясь, что Гитлер в беге с барьерами сломает себе шею. Но когда вермахт готов был вот-вот войти в Париж, дуче объявил войну французам, а заодно велел устроить затемнение в Риме. Но Гитлер словно не заметил его усердия, от победы над Францией дуче получил только крошки с чужого стола и огорченно сказал:

– Ладно! Включайте все фонари на улицах Рима, а то мои итальянцы, пользуясь мраком, слишком уж расшалились…

Зависть к ошеломляющим успехам Гитлера и даже некоторый страх перед Берлином глодали дуче давно. Гитлер, не желая портить отношения с Римом, пригласил дуче в Германию, чтобы обсудить вопросы на ближайшее будущее. Накануне их встречи итальянская разведка «вышла» в Неаполе на красивую даму и немецкого полковника, в нее влюбленного, но эта дама, будучи замужней, оказалась неподатлива, а портфель полковника сулил интересные открытия в области итало-германских отношений.

– Пусть эта дама устроит немцу пылкую ночь любви – такую, чтобы штукатурка с потолка сыпалась! – повелел дуче. – Скажите ей, что с нею я расплачусь с а м… из партийной кассы!

Сверхуникальная пылкость дамы стоила полковнику пропажи секретной директивы Гитлера от 18 декабря 1940 года, которая одобряла план «Барбаросса». Дуче покоробило, что в директиве о нем и его армии даже не упоминалось. Выходит, будущие услуги этих мадьяр, валахов и чухонцев Гитлер оценивает дороже боевого пыла прегордых римских берсальеров.

– Фюрер, – заметил дуче, – наверное, решил, что я опять буду смотреть в окошко, как он вывозит из России эшелоны всякого добра… У меня в Сицилии даже мафиози честнее!

19 января 1941 года состоялось свидание диктаторов в Зальцбурге. Дуче был мрачно подавлен, он посматривал на Гитлера, как обреченный бык на искусного тореадора. Эта встреча по времени совпадала с оживлением англичан в Северной Африке; генерал Уэйвелл не только потрепал итальянцев, но англичане даже разрезали колючую проволоку вдоль неприступной «линии Муссолини».

В беседе с дуче фюрер сознательно помалкивал о предстоящем нападении на Россию, хотя мнимая «угроза с Востока» отчасти и присутствовала в их разговорах, как необходимая приправа к мясному блюду. Наконец дуче не выдержал игры в кошки-мышки, ибо через пылкую даму в Неаполе замыслы Германии он уже знал.

– Фюрер! – браво заявил Муссолини. – Если вы решили поднять над миром знамя борьбы с большевизмом на Востоке, то моя фашистская Италия никак не может остаться на обочине шоссе…

Ему уже виделись грохочущие с Донбасса эшелоны, заваленные антрацитом, дуче уже засыпал украинским зерном римские закрома, он уже добавлял в свое железо порции русского молибдена и вольфрама.

– Дуче, – отвечал Гитлер, загоняя его мысли обратно под жгучее солнце Африки, – если в Ливии вам понадобится моя помощь, я согласен выделить хорошую панцер-дивизию.

– Не возражаю. Пусть ею командует Гудериан!

«Много захотел этот макаронник…»

– Нет, дуче. Гудериан нужен мне для других дел, а я пошлю в Ливию коменданта своего поезда Роммеля, и этот генерал для Африки как раз подойдет. Но я оставляю за собой право забрать свои танки из Ливии не позднее весны этого года.

Муссолини сообразил: «Вот дата нападения на Россию…»

– Благодарю, фюрер! Но в оперативном отношении Роммель обязан подчиниться моему генералу Итало Гарибольди, это образцовый фашист, мастер дерзновенных атак, и пусть ваш Роммель поучится петь у моих кадровых запевал.

– Согласен. Но вы, дуче, пришлите мне побольше своих итальянцев – мои заводы нуждаются в рабочих. Если Италия не даст Руру шахтеров, она не получит и куска угля…

Вернувшись из Зальцбурга, дуче показался врачам:

– Мои паршивые итальянцы болтают на улицах, будто у меня метастазы и я, как последний идиот, сдохну от рака. Ну-ка, проверьте, как обстоят со мною дела… Ваш точный диагноз я опубликую в партийных газетах, чтобы все итальянцы заткнулись и помалкивали.

Потом он устроил генеральную «чистку» в армии и в рядах своей закаленной партии. Для этого он никого не сажал за решетку, как это делал Гитлер, никого не тащил в подвал, чтобы прикончить, как это делал Сталин, – нет, Муссолини был умнее всех: он устроил для своих генералов и партийных функционеров спортивные состязания.

– Зажрались! – сказал он своему зятю графу Чиано, который ведал иностранными делами. – Вот сейчас мы и проверим, кого оставить, а кого гнать в отставку, на пенсию…

Началось! Бег на короткую и длинную дистанцию. Прыжки с шестом. В длину и в высоту. А те, кому было уже за шестьдесят, катались на велосипедах или скакали на лошадях. Всех, кто не одолел нормы, положенной в массовом спорте, сразу удаляли из кадровых офицеров армии. Дуче сам ругался со своими ветеранами, соратниками по всяким прежним делам:

– Что ты мне тут воркуешь о своих заслугах перед фашизмом? Ты лучше посмотри на свое брюхо. А… ноги? Разве такие ноги должны быть у ветерана великой партии, созданной в борьбе за светлые идеалы фашизма? Не спорь. Великие идеи нуждаются в сильных исполнителях, способных не только разевать рты на митингах, но и прыгать с шестом, не касаясь планки… Проваливай!

Сам же дуче в соревнованиях не участвовал. Спортивные состязания он заменял любовными похождениями. Ему нравилось по ночам шляться без всякой охраны по улицам Рима, выискивая «рагацуоне» (доступных бабенок) помоложе. Потом он возвращался домой к своей жене донне Раккеле и всегда радовался, когда его узнавали в потемках прохожие, а в столице шли разговоры:

– Дуче-то наш… каков молодец! Уж сколько лет во главе партии, а все еще по «рагацуоне» стреляет. Воротник подымет, шляпу на глаза нахлобучит и думает, что его не узнают… мы все знаем! Знаем, что скоро загнется от рака…

Однажды, когда Муссолини проезжал по Риму, приветствуемый прохожими, из толпы раздался дикий женский вопль:

– Хочу ребенка от дуче! Только от дуче…

В таких делах отказывать женщине нельзя, и Муссолини велел найти кричавшую женщину, которая оперативно быстро забеременела. Это была рыжекудрая Клара Петаччи, которую итальянцы и повесили потом вместе с отцом ее ребенка, но повесили не за шею, а вниз головами – за ноги. Впрочем, до этого было еще далеко, и улицы гордого Рима украшали броские плакаты:

НАШ ДУЧЕ ВСЕГДА ПРАВ!

22 января английская армия Уэйвелла взяла Тобрук.

Итало Гарибольди (самый главный «запевала», по словам Муссолини) первым стал паковать чемоданы, его офицеры мигом опорожнили бутылки с минеральной водой «Рекоаро».

Солдаты армии Гарибольди дружно собирали манатки.

Предстоял массовый забег на длинную дистанцию. Кому драпать до Мессины, кому и дальше – аж до Турина…

Но в эту панику вдруг врезались танки Эрвина Роммеля!

* * *

В то, что Советский Союз рано или поздно собирается нападать на Германию, в это Фридрих Паулюс никогда не верил (ни в кабинетах Цоссена, ни в домашнем кругу он таких подозрений никогда не высказывал – факт известный!). Сейчас его, завершившего план «Барбаросса», угнетали совсем иные сомнения, и он решил повидаться с генерал-полковником Людвигом фон Беком…

Бек, предшественник Гальдера, смирился с аншлюсом Австрии, но после захвата Чехословакии пришел к выводу о неизбежности краха Германии в ближайшем будущем. «Чтобы разъяснить будущим историкам нашу позицию, я, как начальник генерального штаба, официально заявляю, что отказываюсь одобрять национал-социалистские авантюры (фюрера). Окончательная победа Германии невозможна» – с такими-то вот словами Людвиг фон Бек – фигура в общем-то трагическая! – и уступил свое кресло Францу Гальдеру.

Паулюс хотел повидаться именно с Беком, а тот, хорошо информированный, встретил его неприязненно:

– Мне, честно говоря, не по душе ваша игра с Востоком. Не стану приводить хрестоматийный пример Наполеона, лучше напомню слова Фридриха Великого: «Всякая вражеская армия, осмелившаяся проникнуть до Смоленска и далее, безусловно, найдет себе могилу в русских степях…»

Паулюс наивно аргументировал свою защиту:

– А что имел тогда король? Кавалерию двух алкоголиков – Циттена и Зейдлица? Теперь же, в век моторов, гладкие степи как раз и являются лучшим рельефом для развертывания танков в самую глубину стратегических направлений.

Казалось, Бек был знаком с планом «Барбаросса».

– Я не знал, Паулюс, что вы готовитесь в новые Шлифены! – с ядом на устах произнес он. – Но и Шлифен оказался в дураках, ибо не учел наличия второго фронта. – Бек вдруг заговорил об узости доктринерского мышления профессионалов-генеральштеблеров, считающих войну наивысшей формой человеческого самоутверждения. – Односторонность такого мышления, Паулюс, может завести вас в степях очень далеко… и даже не в ту сторону! Я всегда ратовал за усиление вермахта, но пора бы немцам подумать, что армия не обязательно должна служить только войне. Не забывайте и о личной ответственности каждого полководца.

Паулюс не ожидал такого «благословения», ради которого, кажется, и явился к отставному стратегу.

– Простите. Если приказ дан, я его выполню.

– Даже если он преступен? – усмехнулся Бек.

– Однако преступен и тот, кто не исполнит приказ высшего командования, – возразил Паулюс. – Из этой альтернативы образуется колдовской круг, из которого нам, военным специалистам, уже никогда не выбраться.

– Но я-то, – воскликнул Бек, –  я выбрался!..

Паулюс молча откланялся, и они расстались.

Дома Паулюс застал барона Кутченбаха.