Текст книги "Послание мертвеца"

Автор книги: Валентин Пламенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Вы хорошо помните, как полковник открыл ванную?

– Толкнул ее. Это не составило особого труда, крючок давно заржавел. Я скажу вам, откуда я это знаю. Полковник несколько раз вроде бы случайно заглядывал ко мне в ванную, когда Стефан запирал меня в квартире, а сам исчезал.

– Как вы объясните тот факт, что электробритва была включена в сеть? Стефан был рассеянным?

– Исключительно. Это была рассеянность не гения, а человека, не знающего, как убить время.

– Вы знали, что у него есть судимость за кражу?

– Естественно. Уж не думаете ли вы, что такие люди скрывают свое прошлое? Наоборот, они выставляют его напоказ, чтобы выглядеть суперменами перед разными соплюшками. Так вот, в последний момент Стефан решил побриться. Да-да, он долго рылся в чемодане, разыскивая электробритву.

– Другими словами, вы допускаете, что он сначала включил электробритву, а потом наполнил ванну?

– Стив был из тех людей, о которых что ни скажи – все верно! Я вам уже говорила, что он не знал, как убить время. Он мог начать обед с десерта и кончить супом. Мог часами смотреть в потолок, а потом вскочить и схватиться за десять дел сразу, не сделав как следует ни одного. Сейчас вам понятно, что после того как мы битых два часа ругались, ему могло взбрести в голову что угодно – и побриться, и выкупаться, и бог знает что?

– Вы надеялись, что Тони и Киса не приедут, не так ли? Они могли подвести вас, хотя вы точно обо всем договорились?

– Вполне. Они тоже все время на ножах. Тони издерганная, как всякая увядающая красавица, а Киса – все что угодно, но только не мужчина, достойный уважения. Он даже не проститутка, для этого тоже нужно хоть что-то иметь за душой. Киса есть Киса – ноль без палочки.

– Вчера вы сразу поняли, что Стефан мертв?

– Нет, я не посмела до него дотронуться, да я и не смыслю ничего в медицине. Я только помнила, что после удара током люди часто выживают, потому поспешила позвонить в скорую помощь.

– Как держался полковник?

– Глупо. И злобно, конечно. Что вы хотите от старого пьяницы? Он смотрел на меня так, будто это я столкнула электробритву в ванну! „Никогда в жизни я тебе этого не прощу!" – крикнул он и замахнулся на меня.

– А Тони и Киса приехали?

– Когда врач скорой помощи сказал, что Стив мертв и что нужно вызвать милицию, я позвонила им по телефону. Только их не хватало в этой проклятой квартире!

– Где они находились в это время?

– В жилом микрорайоне „Дружба", дом семьдесят восемь, как раз напротив пруда. Там живет Тони. Еще вопросы будут?

– Один, последний: как вы считаете, это несчастный случай?

– А что же еще?

– Например, самоубийство.

Лицо Бистры растянулось в жестокой усмешке.

– Чтобы Стив покончил с собой? Откуда у него столько ума?

– А если допустим, что электробритву столкнул полковник?

– Это исключено! Он обожал сына и испытывал патологическую ненависть ко мне. Вполне объяснимо, если учесть, что он пережил. Если хотите знать мое мнение, Стив заворочался в ванне, о чем-нибудь вспомнил, например, что не почистил зубы, полез за пастой и свалил электробритву. Хотите, я скажу вам что-то такое, отчего я совсем паду в ваших глазах? Впервые за столько месяцев я сама себе хозяйка и чувствую себя человеком! Я не имею ничего против того, чтобы он был мертв! Официант, счет, пожалуйста!

* * *

В четвертом часу дня я припарковался у дома Антуанетты Минчевой. Бросив завистливый взгляд на счастливчиков, катавшихся на лодках на пруду, я нырнул в обшарпанный подъезд с переломанными почтовыми ящиками. Квартира косметички была обставлена с тем крикливым шиком, что вошел в моду среди софийских мещан в конце восьмидесятых годов. Здесь каждая вещь заявляла о возможностях своей хозяйки. Мафия производителей, торгашей и снабженцев, видимо, процветает у нас вовсю. Фотообои, перламутровый кафель, камин, гипсовые орнаменты на потолке, ниши со статуэтками ангелочков и девственниц с безумным выражением лиц, огромная хрустальная люстра, которая если свалится на голову, навсегда избавит человека от земной суеты, ковры, толщиной в две пяди, всевозможные плюшевые зверюшки, телевизор в комплекте с видео марки „Сони" и еще множество разных благ, недоступных для тех, у кого деньги водятся только первого и шестнадцатого числа. Главное предназначение всей этой роскоши, по-видимому, ошарашивать клиенток жрицы красоты.

Хозяйка квартиры – женщина явно не первой молодости, однако не удивительно, если подвыпившие малознакомые мужчины пытаются назначить ей встречу в удобное для нее время. Рассыпавшиеся по ухоженным плечам волосы цвета платины, полные, красиво очерченные губы, вздернутый носик, который за версту кричит: „Я знаю себе цену!" О ее возрасте можно судить лишь по толщине грима и особой мягкости движений, какую обретают женщины, повидавшие на своем веку немало любовников и стерпевшие от них немало пощечин. Я представился с порога, но не уверен, что именно по этой причине кофе был подан в китайских фарфоровых чашечках. Вполне возможно, что обычная посуда в этом доме и не водилась. На Антуанетте Минковой черное кимоно, ярко-красные, плотно прилегающие к телу трикотажные брючки, и тапочки с черными бабочками на носочках. Она благоухает французскими духами, умело дозированными и подходящими к этому времени суток.

– Коньяк, товарищ Демирев?

– Благодарю.

– Благодарю – да, или благодарю – нет? – настаивает косметичка категорическим тоном женщины, которая многое прощает мужчинам, но терпеть не может их капризов.

– Да, пожалуй!

Коньяк „Мартель" был подан со знанием всех тонкостей изысканной сервировки. Косметичка явно любит принимать гостей, да и сама не прочь пропустить рюмочку. Держу пари, что половина Софии прошла ее ложе – то, что предназначено для косметических процедур, и то, на котором она спит. Впрочем, стоит ли осуждать ее за это, в конце концов, каждый вправе жить так, как считает нужным, лишь бы не в ущерб другим. Между тем Антуанетта протянула мне пачку „Кента'", но я отказался, закурил свои – дешевенькую „Стюардессу", и приступил к делу:

– Прошлым вечером вы должны были заехать за Бистрой и Стефаном на бульвар Патриарха Евфимия, но опоздали. Почему?

– Киса пришел в двенадцатом часу.

– А во сколько должен был прийти?

– В принципе, он приходит под вечер. Но в тот раз он накануне предупредил меня, что у него какое-то дело и он может опоздать.

– Насколько мне известно, он не работает?

– Временно, товарищ Демирев. В ближайшее время устроится на работу. Обещаю вам.

– Он был на вашей „ладе"? – пропускаю мимо ушей обещание.

– Нет, я запретила ему брать машину без спросу. Он очень взбалмошный.

– Как он объяснил свое опоздание?

– Никак. Я не из тех, кто бегает за мужиками, выслеживает да выпытывает. Если шляется, пускай. Я выше этого.

– А почему вы не поехали сразу к Стефану?

– Я как раз заканчивала сборы, как вдруг позвонила Бистра и сказала, что случилось несчастье...

– Вы давно знаете Бистру?

– Нас познакомил Стефан. С ним мы друзья уже лет десять. Признаюсь, в свое время у меня с ним был роман. Очень хороший парень. Добрый, заботливый. Бистре нужен был именно такой мужчина. Она на два года старше Стефко, и все же она – сущий ребенок, чистое создание, для которого на свете не существует ничего, кроме искусства, и который не способен справиться с прозой жизни. Я боюсь за нее, особенно теперь, после несчастья со Стефко.

– Между нами говоря, вы не допускаете возможности другого варианта?

– В каком смысле?

– Например, самоубийство?

– Ерунда! Извините, но... Стефко и самоубийство! Все равно, что слон в зоопарке и компьютер!

– Бистра рассказала мне, что они часто ссорились...

– Так кто не ссорится с любовником, товарищ Демирев? Уж не думаете ли вы, что у нас с Кисой только тишь да благодать?

– А вам о чем-нибудь говорит имя профессора Илиева?

– Не понимаю.

– Профессора Илиева, хирурга.

– Нет, ничего не говорит, а что?

– Просто спрашиваю. До свидания. Спасибо за угощение!

– Мне было приятно познакомиться с вами.

– Минуточку, а где я могу найти Кису?

– Он живет на углу улицы Братьев Миладиновых и бульвара Стамболийского. Но если поедете прямо сейчас, не застанете его дома.

– Нет, сейчас не поеду. Предупредите его, чтобы не выходил из дому и ждал меня!

– Можете на меня рассчитывать!

Из квартиры косметички я вышел с ощущением сладости во рту и тяжести в сердечной области. И все-таки, что же произошло на бульваре Патриарха Евфимия в двадцать пять минут двенадцатого?

* * *

Оставшаяся часть дня проходит в наведении справок, беседах с коллегами из других отделов. Роюсь в папках со старыми делами, а под занавес получаю выговор от Лучо на оперативке. Дело в том, что я так и не ответил на основной вопрос: что это – несчастный случай, самоубийство или убийство?

В подобного рода происшествиях порой приходится рассчитывать не на технику, не на патологоанатома, а на голую интуицию. Этим я отнюдь не хочу сказать, что когда техника и патологоанатомия дают материал, можно обойтись и без интуиции. Как и в любом деле, нельзя без везенья, хоть очень часто мы не хотим в этом признаться.

Ночь уже вступила в свои права, когда я отправился на улицу Братьев Миладиновых. Мощеная булыжником улица, разбитые фонари, бездомные собачонки, гоняющиеся друг за другом между мусорными ящиками, старые, преимущественно трех– или четырехэтажные дома. Вхожу в один из таких домов, поднимаюсь на чердачный этаж и стучу в размалеванную ярко-красной краской дверь.

Дверь открылась, и на пороге предстал молодой мужчина с массивным подбородком и слащавой улыбкой вечно обиженного купидончика, которые так нравятся косметичкам, массажисткам, официанткам и отставным стюардессам, обладательницам некоей суммы в долларах на счету во Внешторгбанке.

– Вы товарищ из милиции? – с ходу вызывает у меня отвращение заискивающе-слащавый голосок. Подавив в себе желание смазать по самодовольной роже, вхожу. Комната мансардного типа со скошенным потолком, плотно задернутые плюшевые шторы, ночная лампочка, окрашенная в красный цвет, запах нестиранного белья и лосьона после бритья, круглый журнальный столик с четырьмя стульями, кушетка, покоробившиеся от сырости обои на стенах, телефон.

– Ваше имя?

Купидончик Киса раскрывает рот от удивления – вероятно, Антуанетта Минчева наболтала ему, какой я милый да воспитанный, так что он вряд ли ожидал от меня столь резкого тона.

– Петр Петров Пецев, – пропел красавчик.

– Дата рождения?

– Третье мая 1960 года, село Славянски-извор, отец партийный...

– Чем занимаетесь в настоящее время?

– Учился в библиотечном, но…

– Отвечайте конкретно.

– В настоящее время ничем! – сердито отвечает красавчик, всем своим видом показывая, что я порядком ему надоел, поигрывает бицепсами под футболкой с надписью „Юниверсити оф Калифорния", почесывается, гримасничает, но не особенно волнуется. Наверняка, он не раз подвергался допросам, но все же сумел удержаться в Софии. Так и будет себе околачиваться в столице, а в его родное село отправляют по распределению софийцев, и нет этому безобразию ни конца ни края... Из-за этих „тайных" жителей София обречена на вечную нехватку товаров, жилищный кризис обостряется, ползет вверх кривая преступности, потому что тайные и явные конфликты тоже накаляют обстановку. И ничего с этим не поделаешь, пока такие элементарные, казалось бы, вещи не будут решены в законном порядке? И почему, собственно, каждый ссылается на милицию и требует, чтобы она навела порядок. А разве милиция для того создана, чтобы гнать людей из столицы? Впрочем, это уже другая тема... С тех пор, как я работаю в милиции, меня вечно занимают „другие" темы, особенно по утрам, когда я в предрассветной полудреме веду нескончаемые диалоги с подозреваемыми, обвиняемыми и свидетелями.

– Значит, в настоящее время вы пребываете на иждивении у Антуанетты?

– Слишком сильно сказано, товарищ Демирев!

– Сказать что-нибудь послабее? Например то, что вы вместе со Стефаном Драгановым время от времени „обследовали" богатые дачи?

– Ну уж, скажете!

– А как насчет дачи профессора Илиева? Рассказать, как вы все это провернули? Антуанетта часто туда наведывалась, жена профессора была ее клиенткой. Для косметички пара пустяков разузнать и сообщить вам, когда дача пустует и где профессорша держит свои украшения?

– Нет, товарищ Демирев, вы мне дело не шейте!

– Пецев, ведите себя прилично!

– Если вам нужно, чтобы я сознался в том, о чем не имею ни малейшего понятия, так и скажите! Для этого есть соответствующие методы, которыми вы владеете в совершенстве. Только вы забыли, что теперь у нас перестройка!

Пецев смотрит на меня с победоносным видом, будто говоря: „Тебе ли со мной тягаться, мент несчастный!" Посмотрим Пецев, посмотрим, но что правда, то правда: раздраженный его слащавой внешностью, я недооценил его. Такие как он, и газеты читают, чтобы толковать их как им вздумается.

– Молодец, Пецев!

– Разве это разговор, товарищ Демирев?

– Что ты делал во вторник, пятого сентября, в Варне? Думаю, не для этого ты мотался туда и обратно, чтобы по дороге читать о перестройке? Зачем ты послал Стефану открытку с Золотых песков?

Киса покраснел, съежился, будто я ударил его но лицу и злобно посмотрел на меня. Потом, видимо поняв, что дело серьезно, снова натянул на себя слащавую маску и попытался провести меня на мякине:

– Но вы...

– Мы тоже не дураки, Киса. Но отставим это в сторону. Доказать тебе, что ты летал в Варну или так мне поверишь?

– Стив заставил меня! – задыхаясь выпалил Пецев. – Он дал мне билеты.

– Та-а-к. И ты наведался в Варну ради его прекрасных глаз?

– Могу я рассчитывать на вашу дискретность?

– Ну-ка не валяй дурака! Запутался с головы до ног, а туда же – дискретность! Конечно, я не дворовая сплетница, если ты это имеешь в виду!

– Мы с Бистрой решили начать новую жизнь, товарищ Демирев!

– Когда?

– А-а, уже больше месяца.

– Вы встречаетесь постоянно?

– Да. Но тайно. Если эта истеричка Тони пронюхает, пиши пропало! Вы знаете, какие у нее связи? О Стиве я не говорю, он мог просто зарезать Бистру.

– Ну, теперь уже не зарежет. Только никак не пойму, что такого мог сказать тебе Стив, что ты дунул в Варну?

– Он договорился с какой-то шведкой ехать в Созополь. За доллары Стив готов был выхлебать море вместе с водорослями!

– Не верю я тебе, Пецев!

– Товарищ Демирев! Не сойти мне с этого места, если я вру!

– Не надо, Пецев, а то у меня сердце разрывается от жалости. Не кажется ли тебе, что эта открытка предназначалась больше для нас, чем для полковника? Бистра и без того не очень-то держалась за Стефана. В среду около одиннадцати часов была обворована дача художника Герганова, дочь которого тоже была клиенткой Антуанетты. Почерк тот же, что и на даче профессора Илиева.

– Что касается среды, то у меня есть алиби!

– На время ограбления у тебя есть алиби, а на время убийства нет.

– Спросите Тони!

– Спрашивал. Ты приехал незадолго до несчастья. Что тебе мешало заехать на бульвар Патриарха, зайти в заранее открытую Бистрой квартиру и сбросить электробритву в ванну? А потом как ни в чем ни бывало поехать к Антуанетте? Вместе с краденым.

– Это неправда! – скорчился на кушетке Пецев. – Эта баба меня заложила! Она была заодно со Стивом! До меня он был ее любовником. Я был у нее в одиннадцать! Честное слово!

В дверь постучали. Мы с Пецевым переглянулись, потом он встал и открыл. Через его плечо я увидел Антуанетту Минчеву.

– Товарищ Демирев! Только что мне позвонила Бистра. Она поехала на квартиру Стефана за вещами! Прошу вас, поторопитесь, я боюсь за нее!

Я бегу к машине, быстро завожу, делаю несколько запрещенных поворотов на бульваре Стамболийского и через пять минут оказываюсь перед дверью квартиры Драганова. Звоню раз, другой, никто не открывает. Нервы сдают, и я вышибаю дверь плечом.

Ворвавшись в комнату, я вижу, как Драганов, склонившись над Бистрой, душит ее.

* * *

– Я возненавидел ее с самого начала, гражданин следователь. Мне было противно видеть, как она гримируется, ходит, сидит, забросив нога на ногу, как пьет кофе! Все равно, что вижу свою бывшую жену. Эта журналисточка разбила бы жизнь Стефану еще страшнее, чем это сделала со мной моя бывшая жена. Как отец я должен был вмешаться. Как только я не убеждал его, что только не говорил! Нет и нет, будто околдовала его. Я конченый человек, мне давно уже пора на свалку. Но я не хотел, чтобы моя история повторилась и с сыном. Я уверен, что это из-за нее он снова занялся воровством. Что мог я сделать для него? Денег я не скопил, по службе не продвинулся из-за той негодницы, но я должен был спасти сына от Бистры! Вечером, когда они собирались ехать на море, я крепко выпил. Бистра пошла в ванную. И я сказал себе, что нужно действовать. Электробритву включил заранее. Сразу заявляю, что мне было известно, каким оружием она может стать. Я не удивился, что Бистра снова засела в ванной, с ее бесцеремонностью я давно уже свыкся, в моем доме она распоряжалась как хозяйка. Несколько раз по рассеянности я заставал ее в ванной, потому что она вылеживалась там часами. И вот я сказал себе: сейчас или никогда! Включил лампу в коридоре, открыл дверь, кинул электробритву в ванну и вернулся в кресло. Представьте себе, каково было мое изумление, когда из комнаты вышла Бистра, от которой, как я думал, я отделался во веки веков. Когда она мне сказала, что погас свет, я понял, что убил сына... Я подпишу все, что скажете, только об одном прошу: позвольте мне похоронить сына, и я в вашем распоряжении! Следователь задал еще несколько обычных вопросов, на которые бедный старик старался отвечать как можно более осмысленно. Взгляд его помутнел, костюм был смят, волосы казались грязно-желтыми, слипшимися от пота и грязи. Когда я выходил из кабинета следователя, он посмотрел на меня с укором:

– Чего тебе стоило, парень, задержаться еще на пару минут? Ведь она уже и глаза выкатила. Эх, зачем ты ее спас, на горе и другим людям?

Со дня похорон прошло две недели. Полковник запаса Драган Драганов находился в камере предварительного заключения.

Текучка целиком поглотила меня, но в сознании продолжала светить красная лампочка, напоминая о „деле Драганова".

Урываю от сна, чтобы выяснить кое-какие дополнительные подробности. По крайней мере, так мне удается избежать диалогов на рассвете. Выкроил время, чтобы съездить на дачи профессора Илиева и художника Герганова допросить потерпевших и свидетелей.

Однажды вечером, остановив машину перед своим домом, неожиданно для самого себя я развернулся и подался на другой конец города – в квартал „Дружба".

Через полчаса я был в покоях Антуанетты Минчевой.

– Коньяк?

– Благодарю вас.

– Благодарю – да, или благодарю – нет? Хотя я немного сердита на вас.

Пробую коньяк и с невинным видом заявляю:

– Я тоже, признаться, немного сердит на вас.

– А вы-то за что?

– А вы?

– За то, что вы так грубо держались с Кисой.

– Вам не следовало скрывать от меня, что вы замешаны в ограблении профессора Илиева. В конце концов, вы отделались условным приговором.

– Ваше здоровье.

– Ваше здоровье.

– Сколько ему дадут?

– Полковнику? Я не уверен, но полагаю, что не много. Как раз столько, чтобы закончил свои дни в тюрьме.

– Бедняга.

– Но так лучше, не правда ли?

– Что вы говорите, товарищ Демирев! Мне так его жалко!

– Знаете, о чем я думаю?

– О чем?

– Я вполне допускаю, что вам действительно жаль полковника, хотя именно вы все и организовали. С помощью Бистры, конечно. И отчасти самого Стефана. Не говоря уже о Кисе, который послушная пешка в ваших руках.

– Вот тебе раз! Как же я могла все это организовать? Может, с помощью телепатии я действовала руками полковника, когда он кидал электробритву в ванну?

– Не вы лично, а Бистра.

– Но ведь полковник во всем сознался!

– Я собственными глазами видел людей, которые сознавались в убийстве Кеннеди!

– И только на этом основании вы заключили, что полковник лжет?

– Зависит, что понимать под ложью. В его сознании все так и было. Он алкоголик, Тони, и вам это известно.

– Кстати, а как вам удалось узнать, что я замешана в ограблении профессора Илиева? Дело ведь давно пылится на полках. Ваш коллега, который тогда вел следствие, обещал, что не станет марать мое досье...

– Слишком много совпадений. Во-первых, жена Илиева была вашей клиенткой. Во-вторых, в то время вы были близки со Стефаном Драгановым. В-третьих, вряд ли вы столь наивны, чтобы полагать, будто ваше досье может остаться девственно чистым...

– Но с тех пор прошло четыре года!

– Вам кажется, что это много?

– Неужто всю жизнь мне расплачиваться за одно... сведение? Хотите еще коньяку?

– С удовольствием. Впрочем, никто с вас не спрашивает за старые грехи.

– Другими словами, вам доставит огромное удовольствие, если я предстану перед судом? И ради этого вы нагородили здесь столько ерунды?

– Нет. Совсем нет. Однако сцена с удушением – это уж слишком. Кто поверит, что больной, немощный старик может физически справиться с Бистрой?

– А если ему этого очень хотелось?

– Того, что ему хотелось, – не отрицаю, но все это было ловкой инсценировкой, рассчитанной на дураков. Вы являетесь, как по звонку, торопите меня и заполучаете свидетеля насилия... Вообще-то капкан сработан мастерски, но рассчитан он не иначе как на дебила.

– Значит, вы убеждены в моей вине? Как и в вине Бистры?

– Да, хоть у меня и нет вещественных доказательств. Пока.

– На что вы рассчитываете?

– На ваше самопризнание. Начнем с дачи художника Герганова. Или я снова выдумываю?

– Вот это оптимизм! – горько усмехнулась Антуанетта, хотя я был уверен, что внутренне она уже сдалась.

– А почему бы и нет? Вы не такой уж плохой человек. И я вполне допускаю, что Стефан мог заставить вас рассказать ему о даче художника, как впрочем и раньше, о даче профессора.

– Но вы же не нашли...

– Да, пока еще не нашел самого важного доказательства – золотого колье и старинных монет, которые Стефан взял на даче художника.

– Вроде бы вы умный человек, Демирев, а рассуждаете по-детски.

– Почему вы так считаете?

– А потому, что единственное, чем вы располагаете, – признание полковника, а вы роетесь в грязном белье людей...

– Вместо того, чтобы поставить точку и передать дело следователю? А если на суде полковник откажется от своих показаний? Неужели вы и в самом деле считаете, что при следственной инсценировке убийства старик сможет убедительно повторить свои действия – от момента выключения лампы до кидания электробритвы в ванную?

– Это его дело.

– В основном мое.

– А если допустить, что Драганов убедит следователя?

– В том, что он убийца? Сомневаюсь, хоть и допускаю такую возможность.

– Что тогда?

– Как вам объяснить... я хочу спать спокойно. По возможности.

– Ну и упрямый же ты, как осел! – перешла на „ты" косметичка. – Все это бредни! Ладно, допустим, что Стефан ограбил дачу художника. Какой расчет мне или Бистре его убивать?

– Предполагаю, чтобы не делиться добычей.

– Чушь собачья.

– Я тоже так думал, пока не побеседовал с доктором Анчевым.

Реакция Антуанетты была мгновенной. Губы перекосились, пальцы нервно смяли сигарету в пепельнице, глаза загорелись лютой ненавистью.

– Что с вами, Тони?

– Демирев... я могу быть полезной тебе! Я тупо смотрю на нее.

– Ах, Демирев, Демирев... ты напоминаешь мне бродячего пса, беспородного, ничейного... Все-то ты прислушиваешься, принюхиваешься, выслеживаешь... А что выслеживаешь? Оставь ты это дело, а? Полковник убедит суд, пусть старый пьяница сломает себе шею! В моем лице...

– Начинаешь торговаться? Не хорошо, Тони...

– Хорошо – не хорошо, да что ты об этом знаешь?

– Кое-что знаю, но сейчас не время распространяться на эту тему. Я долго не мог понять, каким образом ты держишь Бистру в руках. Что касается Стефана и Кисы, мне более или менее ясно, но как ты заарканила журналистку, я долго не мог понять, не мог найти достаточно веского мотива. Пока однажды дождливым вечером мне вдруг пришло в голову, что это каким-то образом связано с ее ребенком. И я сказал себе: а что, если Тони помогла Бистре инсценировать беременность и на девятый месяц представить ребенка могущественной семейке, чтобы потом всю жизнь держать ее мертвой хваткой? При твоих связях, Тони, это сущий пустяк! Я начал прислушиваться, как ты выразилась, принюхиваться, пока не вышел на участкового врача – доктора Анчева. Как ты его подкупила, это еще предстоит узнать. Итак, Стефан не хочет делиться добычей, Бистра получает от тебя указание бросить электробритву в ванну...

– Минуточку! Зачем тогда Кисе посылать открытку с моря?

– Потому что они с Бистрой решили скрыться! От тебя! И как ты это не унюхала? Пардон, принюхиваться – это наше дело...

– Врешь!

– Стефан хотел сам продать золото и монеты, предварительно освободившись от любовницы. Узнав о планах Стефана, Бистра сообщила об этом тебе. Ты приказала ей ликвидировать его. В то же время Киса и Бистра у тебя за спиной крутят любовь. Между прочим, Стефан об этом знал, потому-то и отправил Кису в Варну. Открытка предназначалась не для милиции, а для тебя!

Столько труда... Вы сами-то себе верите, Демирев? – снова перешла на „вы" косметичка и закурила.

– Себе – не особенно, но фактам... Признаться, мне было трудно сложить из осколков эту мозаику...

– Скажите, а если б на вашем месте был другой... в смысле...

– Он тоже докопался бы до истины, Тони... Может, даже быстрее меня... зависит, когда догадался бы о ребенке.

– И это называется врачебная этика! Сплетник он, а не врач!

– Подкупленный тобой!

– Ты за кого меня принимаешь? За иранскую принцессу или Каролин де Монако? Неужели я могу покупать людей за здорово живешь?

– А почему бы и нет? На всех широтах покупают людей, разумеется, если они назначили себе цену.

– Оставьте вы эти глупости, Демирев! Тот кретин возьмет да откажется от ребенка. Кто тогда его возьмет, может, вы? Не нужно осуждать то, чего не знаете до конца, даже если оно ужасно!

– Как тебе сказать... При возможном самопризнании с твоей стороны, как, впрочем, и со стороны Бистры, вряд ли зайдет речь о ребенке. В сущности, я еще не убежден, кто из вас кинул электробритву в ванну. У тебя тоже было достаточно времени съездить на бульвар патриарха Евфимия!

– Хватит, Демирев! У вас есть еще что-нибудь сообщить мне? Я очень устала.

– Извини, я кажется, засиделся у тебя...

– Ничего, мне было приятно.

– Завтра утром я жду тебя в управлении. Закон есть закон. Мне очень жаль, Тони!

– А если не приду?

– Все начнется сначала. И все же я надеюсь, что ты придешь.

– А Бистра?

– Все будет зависеть от того, что скажешь ты. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Демирев. Приятного сна!

Последнее пожелание было излишним. Мне давно не снятся приятные сны. Однокомнатная холостяцкая квартирка в окраинном квартале „Люлин", захламленная кухня, незастланная постель. И косметичка, с которой я беседую на рассвете. Мало приятного. Итак, с чего мы начнем сегодня ночью, Тони? Ах да, догадываюсь. НЕ НУЖНО ОСУЖДАТЬ ТО, ЧЕГО НЕ ЗНАЕШЬ ДО КОНЦА, ДАЖЕ ЕСЛИ ОНО УЖАСНО!