355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Валентин Мясников » Операция «Муравей» » Текст книги (страница 2)
Операция «Муравей»
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 21:00

Текст книги "Операция «Муравей»"


Автор книги: Валентин Мясников


Жанр:

   

Детская проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Кто лук воровал?

– Ну вот, друзья-товарищи, – сказал папа, – и весна прикатила. Слышите, ручей в палисаднике булькает? Скоро грачи прилетят, а за ними и скворцы пожалуют.

Саша, Света и Серёжа вздохнули. Уж лучше бы не напоминал им папа про скворцов, стыдно перед ними было. Построили они в прошлом году скворечник. Вокруг летка расписные ставни приладили. Резное крылечко сделали. Крышу в голубое покрасили. Словом, дворец настоящий получился. Да толку-то? Пока его мастерили, времени слишком много ушло, скворцы себе другие домики облюбовали. А скворечник старый воробей с воробьихой заняли. До этого они под навесом сарая жили.

Между тем весна всё заметнее в силу входила. У берёзы в палисаднике, на которой был укреплен скворечник, почки набухли, на грядках в огороде лук с чесноком проклюнулись. А потом, как и говорил папа, из далёких краев стали птицы возвращаться.

Первым увидел прилетевшего скворца Серёжа. Сидел скворец на самой макушке берёзы, хлопал себя по бокам упругими крыльями и на вою улицу заливался:

– Тюр-тюр-тюр-тюррик! Здравствуйте, здравствуйте, вот и я!

Серёжа за Светой и Сашей метнулся в соседнюю комнату:

– Скорее! Скорей!..

Прибежали они к окну, а скворца уже нет. Вместо него на сухой ветке – воробьиха. Головкой туда-сюда ворочает, на скворечник с опаской поглядывает. А в нем – шум, крик, гам. И вдруг выпорхнул воробей. Взъерошенный, взлохмаченный. Опустился на ветку рядом со своей подружкой, закричал:

– Чив-чив-чив! Чив!

На воробьином языке это означало: невежа, забияка, драчун! Скворец услышал, высунулся из летка:

– Тир-ри, тир-ри? Грубиянишь? Тебе мало досталось? Сейчас ещё покажу, как занимать чужую квартиру!

– Чив, – ответил воробей, – чив! Да ну тебя, не хочу связываться. – И улетел вместе с воробьихой в сарай.

– Так-то лучше, – щёлкнул скворец. – Тррр!..

Он снова скрылся в домике. И полетели оттуда соломинки, пух, перья, клочки ваты.

Ребята удивились:

– Зачем это он, папа?

– Не знаете? Генеральную уборку проводит.

Света, Саша и Серёжа повеселели. Значит, не напрасно всё-таки трудились над скворечником. Будет, будет в нём жить настоящий хозяин! Как же было не радоваться? Они ведь ещё не знали, что скоро у них начнутся сплошные неприятности.


Как-то мама пришла из сада, спросила:

– А ну-ка, сознавайтесь, кто из вас дёргал лук на грядке?

– Что ты, мама, мы не дёргали, мы даже в сад не ходили.

– Та-ак, – протянула мама, – та-ак… Выходит, это он сам? Ай да лук!

Не поверила она ребятам. Горько им стало, обидно. А на следующий день и того хуже. Потому что, кроме лука, кто-то выдрал уже и чеснок.

– Может, и теперь не вы? – проговорила мама.

– Не мы, – в один голос подтвердили Света, Серёжа и Саша, – не мы!

Мама начала сердиться. Но тут вмешался папа:

– Я не очень уверен, но, кажется, начинаю догадываться, кто воришка. Надо проверить, не ошибаюсь ли. Подождите, на Сок схожу.

Надел кожаную куртку, старую шляпу и вышел.

Мама недоуменно посмотрела на ребят: дескать, что придумал отец? О каком воришке говорит? И при чем тут Сок? А те и сами не понимали. Они лишь вчера на реке были и ничего подозрительного не заметили. Единственное, что удивило, так это цветы. Давно ли снег сошёл, а цветы по всему берегу высыпали. Крохотные незабудки, желтоглазые одуванчики, душистая мята…

За этими-то цветами, оказалось, папа и ходил на речку. Принёс целый букет, положил под берёзой, а сам сел у окна. Саша, Света, Серёжа – немедленно к нему: что это значит? А он предупреждающе поднял палец: мол, не шумите, сейчас поймёте. Пристраивайтесь рядом и наблюдайте.

Ребята так и сделали. Мама тоже не утерпела, к окну подошла. И как раз в это время из своего домика показался скворец. Шейку вытянул, глянул под берёзу, и скок с крылечка на ветку, скок с ветки на землю. Схватил клювом стебелёк мяты и – фрр! – к себе в скворечник.

Папа засмеялся.

– Видите, видите? Отыскался воришка-то!

– Так это он разбойничал на грядке? – догадалась мама. – Ах озорник, ах негодник. Да ему за это уши натрепать мало.

– Ма-ма! Он же, наверно, не нарочно…

– Конечно, нет, – подтвердил папа, – ни в коем случае. Лук с чесноком дергал потому, что не знал, где растут цветы.

– А зачем они ему?

Папа, всё еще улыбавшийся, стал серьёзным.

– Скворцы – очень чистоплотный народ. Вот они после воробьёв и дезинфицируют душистыми травами своё помещение.


Журавки

Сколько уже лет прожила Света на свете, но ни разу не болела. А этим летом приключилось с нею что-то непонятное. Плохо стала есть, плохо спать, поскучнела, притихла. Бывало, только и звенел ее голосок:

 
Пусть всегда будет солнце,
Пусть всегда будет небо!..
 

Песенок она знала много, могла, не умолкая, петь и час, и два. Это, наверное, потому, что уродилась, как говорил папа, в маму, лучше которой во всём селе певуньи не было. А теперь какие песенки, если и слово от Светы не скоро услышишь? Уставится в какую-нибудь одну точку на потолке или на стене и сидит не шелохнувшись, пока её не окликнут.

Сначала мама и папа не придали этому особого значения, думали – скоро пройдёт. Но странное, непонятное состояние Светы не проходило, и они всё чаще, всё тревожнее спрашивали:

– Доченька, у тебя что-нибудь болит?

Света молча качала головой: нет. А у самой лицо бледное-пребледное и глаза грустные, будто её кто-то ни за что ни про что сильно обидел.

Видят папа с мамой – дело плохо. Позвали фельдшера Никанорыча. Пришел он, раскрыл свой кожаный саквояжик, достал из него градусник и слуховую трубку, сказал Свете:

– Покажи-ка язычок, как он у тебя?

Света показала.

– Ну, тут всё в порядке. Пойдём дальше…

Измерил температуру. Нормально. Проверил пульс. Нормально. Послушал, как бьётся сердце. Тоже нормально.

Пожал Никанорыч плечами, развёл недоуменно руки. Вижу, мол, – со Светой что-то неладное, а что именно, не знаю, болезни никакой не нахожу. И посоветовал маме:

– Ты бы, Дуняша, съездила за Виктором Сергеичем. Если, конечно, в эти день-два вашей дочурке не станет лучше.

Лучше Свете не стало, и мама уехала в город. Там её брат, дядя Витя, в клинической больнице работал. От него ни одна болезнь не скроется. Даром, что ли, главным врачом был?

Остались папа со Светой вдвоём. Потому что Саша и Серёжа у бабушки гостили.

Посмотрел папа на часы, сказал:

– День только начинается, а мама с вечерней электричкой вернётся. Чем бы нам с тобой, дочка, заняться? – И предложил: – Хочешь, почитаю?

Не сразу, вяло и тихо Света ответила:

– Читай…

Достал папа с книжной этажерки сказку «Тараканище», начал громко, задорно:

 
Ехали медведи
На велосипеде.
 
 
А за ними кот
Задом наперед.
 
 
А за ним комарики
На воздушном шарике.
 
 
А за ними раки
На хромой собаке…
 

Раньше дальше этого места читать Света не давала – рассказывала стихотворение сама. Она знала его наизусть. А сегодня ни разу не перебила, не засмеялась, как прежде, заливисто и неудержимо над трусливыми зверями, которые, увидав таракана, «испугалися, по полям, по лесам разбежалися».

Вздохнул папа, захлопнул книжку.

– Тогда, дочка, может, пластинки послушаем?

Но и музыка не развеселила Свету. И от жареных тыквенных семечек, хотя любила их больше шоколада, отказалась. И вообще, ничего-то она не хотела, ничем нельзя было её развеселить, растормошить. Но вдруг, ближе к полудню, встрепенулась: с улицы в открытое настежь окно донёсся крик, какого она никогда не слыхала. Словно кто-то высоко-высоко, под самым солнцем, на серебряной трубе заиграл. И был этот звук таким торжественно-звонким, раскатистым, что от него, чудилось, голубой свод неба стал просторнее.

– Папа, что это?

– Журавли. На Лунное болото полетели. – Папа заметил, что Света оживилась, стал рассказывать: – Там, на болоте, гнёзда у них. А рядом есть бугор, как сцена в театре. На нем журавки пляски устраивают.

– Ну да…

– Честное слово! Ведь птицы-то какие? Необыкновенные! Диковинные… Сходим? Может, нам повезёт – своими глазами увидим. Тут, если напрямик через луг, не очень далеко.

– А они нас не испугаются?

– Мы осторожно. Через Кривую балку подкрадёмся. А перед бугром кустарник растёт.

Получилось, как папа и говорил. К бугру, с трех сторон окаймлённому высоким камышом, а с четвёртой – кустарником, подобрались незаметно. В этом кустарнике и притаились.

Увидела Света журавлей и дышать перестала: так они ей понравились. Высокие, стройные и в разные цвета разукрашены. Крылья серые, будто пеплом запорошены, голова и горло чёрные, а на затылке – продолговатое красное пятно.

Ноги у журавлей длинные, тонкие. Переставляют их медленно, бережно. Сделают шаг – подождут, голову наклонят. Сделают второй – опять немножко постоят, опять головой кивнут, словно говорят: правильно, всё правильно. И так это важно, так смешно, что Света порывисто схватила папину руку. Смотри, дескать, смотри, какие чудные да красивые! Папа ответил взглядом: вижу, дочка, вижу. И добавил шёпотом:

– Погоди, то ли ещё будет…

Ждать пришлось недолго. Журавли выстроились в круг, и началось – папа не обманул – настоящее чудо! Журавли плясали. Да ещё как! То подпрыгнут, а потом мелко засеменят ногами, будто чечётку выбивают. То плавно распустят крылья, а затем ударят одно о другое, словно в ладоши хлопают. И приседают, и с боку на бок переваливаются, и, согнув голенастые ноги, потешно раскланиваются.


Сколько времени продолжалось такое чудо, Света не знала. Опомнилась, когда один журавль (он, наверно, был самый главный) громко крикнул:

– Курлы!

– Курлы, – ответили ему остальные, – курлы! Поплясали, повеселились, пора и за дело приниматься – в болоте лягушек ловить.

И не спеша, торжественно и важно, один за другим зашагали с бугра, скрылись в камышах.

– Концерт окончен, – улыбнулся папа. – Пошли, дочка?

– Идём! – улыбнулась и Света. Голова у неё задорно вскинута, в глазах искорки, на щеках румянец.

Когда выбрались из Кривой балки и немножко прошли по мягкому лугу, со стороны города показалась электричка.

– Мама с дядей Витей едут, – сказал папа.

– Можно, я их встречу?

– А почему бы нет?

Света припустила к разъезду – то на одной ноге, то на другой. И звенел, постепенно удаляясь, её весёлый голосок:

 
Пусть всегда будет солнце,
Пусть всегда будет небо,
Пусть всегда будет мама,
Пусть всегда буду я!..
 

Руслан

Однажды в гости приехал дядя Витя и привёз кривоногого, неуклюжего щенка Руслана.

– Ох, канитель мне будет с ним, – не очень-то обрадовалась мама.

Дядя Витя её успокоил:

– Так это не тебе, сестрёнка. Это подарок вон тем молодцам.

И показал на Сашу, Свету и Серёжу, которые уже хлопотали возле собачки. Света расстелила ей на полу старую папину фуфайку. Саша принёс из кухни в алюминиевой миске молока, а Серёжа крошил в него белый хлеб.

Так с тех пор и повелось: за щенком ребята ухаживали сами. Досыта да вкусно поили-кормили, тёплой водою с мылом мыли, каждый день на прогулку водили.

К осени Руслан заметно вырос, неуклюжесть его пропала. А зимою возмужал окончательно, стройным, красивым стал. Грудь широкая, выпрямившиеся ноги крепкие, на голове, похожей на волчью, небольшие вислые уши и карие глаза с косо прорезанными веками.

– Выглядишь хоть куда, – сказал как-то папа, поглаживая Руслана по буроватой, в подпалинах шерсти. – Но каков ты в деле, а? Не изнежился ли? Силёнка есть?

Руслан пружинисто потянулся, показал зубы.

– Улыбаешься? – спросил папа. – А ты не улыбайся, не улыбайся, я тебе серьёзно говорю. Вот обожди, придёт воскресенье, и махнем мы с тобой в город.

– Да ты что? – испугалась мама. – Столько километров!

– Так он же на четырёх ногах, что ему расстояния. Мне тоже не страшно – лыжи надену. А домой вернёмся на электричке. Словом, не беспокойся.

Правда, чего было тревожиться за папу? Лыжи его, казалось, сами бегут. За спиной уже осталось больше половины пути, а он нисколько не устал. Когда же начался буран, да такой, что в трёх шагах стало ничего не видно, крикнул:

– Поторапливаться, Руслан, надо. Поднажмём!

И побежал ещё сильнее – лишь ветер в ушах засвистел.

Руслан принял вызов, однако в обгон не пошёл, бежал рядом. Ему, чистокровной русской гончей, не к лицу бахвалиться своей резвостью перед хозяином…

Папа же всё стремительнее летел вперёд. И вдруг короткий, резкий удар. От невыносимой боли потерял сознание…

Очнулся он оттого, что кто-то осторожно, но настойчиво тёр его щёку. С трудом разомкнул веки, увидел: Руслан. Тот ещё раз провёл по лицу шершавым языком, потом тихо заскулил, как бы говоря:

– Ну что же ты, хозяин? Вставай, пойдём!

Милый, верный, умный Руслан. Если бы он знал, что у его хозяина сломана нога. Что он не только идти, а и встать не может. Что стоит ему пошевелиться – от жуткой боли кружится голова.

И всё-таки сначала, вгорячах, папа пытался подняться. Подняться хотя бы на одну, на здоровую ногу. Не вышло.

«Нет, – подумал, – надо спокойно, обдуманно».

Осмотрелся. Буран прошёл, всё небо усыпано звёздами. Собственно, кроме них, он ничего и не увидел. Потому что лежал на дне ямы, которую не заметил в снежной круговерти. Яма глубоченная. Из неё нелегко выбраться и здоровому человеку. А как раненому?

Папа подтянул к себе валявшуюся рядом лыжную палку, стал выкапывать в снегу приступки. Сделал одну, вторую, упёрся в них локтями, чуточку продвинул непослушное тело. Затем ещё, ещё… А потом снег не выдержал тяжести, осыпался, и папа опять оказался на дне ямы. Но он не сдавался, снова и снова карабкался туда, наверх. И каждый раз скатывался вниз.

Палку из рук папа выпустил лишь после того, как окончательно выбился из сил, когда понял, что все его старания напрасны…

Он лежал на спине и смотрел на звёзды. Какие они далёкие-далёкие. И какие бесстрастные, равнодушные, холодные. Такие холодные – подбирались к самому сердцу. И не удивительно. Всю ночь пролежал папа в снегу – светать начало. А сколько ещё предстоит лежать?

Быть может, папа давно уже закоченел бы, если б не Руслан. Он ни на шаг не отходил. Теребил за воротник: держись, хозяин, держись! То и дело тыкался мордой в лицо – согревал дыханием.

О том, чтобы послать Руслана за помощью, у папы и мысли не было. Знал: Руслан по-своему понимает верность и преданность. Скорее ляжет рядом и умрёт, чем оставит хозяина в беде одного.

И вдруг этот надёжный, этот преданный друг покинул папу. Сначала навострил уши, к чему-то прислушался, потом, нервно взвизгнув, выскочил из ямы. Оказалось, его тончайший слух уловил человеческие голоса.

Это были охотники. И оба на лыжах. Руслан забежал вперёд, загородил путь.


– Бешеная, – сказал один, – прибить надо.

– Постой, – возразил второй, – морда-то видишь какая смышлёная? А глаза?

– В самом деле, – согласился первый, – пес что надо. Может, с нами пойдёт?

Они попытались поймать собаку, та не давалась. Но и далеко не отбегала. По-прежнему решительно преграждая им дорогу, выразительным поворотом головы, помахиванием хвоста, всем своим видом звала их за собой. И охотники поняли, что это неспроста, что с хозяином гончей, видимо, случилось какое-то несчастье. Скомандовали:

– Ну-ка, веди!

Руслан побежал по своему следу, то и дело оглядываясь. Встревоженные охотники не отставали. И вот сначала увидели торчавшую в снегу лыжу. Вторую – тоже, к счастью, уцелевшую, – нашли в яме.

Смастерив из лыж салазки, охотники положили на них папу, отвезли в город, в больницу.

Руслан остался на улице. И трое суток, как бессменный часовой, не сходил с места. Трое суток не ел, не пил, не смыкал глаз. Лишь на четвёртый день, когда по выражению лиц Саши, Светы и Серёжи, навестивших папу в больнице, понял, что беда миновала, покинул свой пост.


* * *

В сенях дробно простучали каблучки, легонько скрипнула дверь, и в её проёме выросла мама. Весёлая, красивая, звонкоголосая. Прямо с порога сказала:

– Всем, всем, всем привет! Вы соскучились иль нет?

Шутница мама! Как не соскучиться, если целых три дня не виделись? Облепили её ребятишки со всех сторон, давай тормошить, подпрыгивать:

– Ура, ура, приехала!

– Верно, – смеялась мама, – верно, не с луны свалилась – на электричке приехала. – Обняла всех, расцеловала, а потом присела на корточки, поочередно посмотрела каждому в глаза, пропела:

– Вижу, вижу: есть хотите. Ну, немножко потерпите. Через полчаса для вас будет ужин – первый класс!

Время было позднее, и, конечно, все проголодались. Но Серёжа испуганно напомнил:

– Папа, папа! Ты ещё про синичку не рассказал!

– Фьють-фьють, – присвистнул папа. – Действительно. Но, может, сначала всё-таки поедим, а?

– Нет, – сказали Света с Сашей. – Ты же слышал маму: ужин только через полчаса. Успеешь рассказать.

– Понял, требование единогласное. Тогда сдаюсь. – Папа шутливо поднял руки, покосился на кухню, где на сковороде уже шипела и потрескивала яичница с салом, повторил: – Сдаюсь. Только, чур, не перебивайте. А повстречался я, друзья-товарищи, с синицей вот так…


Синичкина столовая

Собрался утром папа на рыбалку, а мама говорит:

– Куда ты в такую стужу? Замёрзнешь совсем.

Посмотрел папа на термометр, прибитый к оконной раме с улицы, поёжился: 39 градусов! И правда, можно в сосульку превратиться. Но на рыбалку всё-таки пошёл, постарался лишь одеться потеплее. На голове – лисий малахай, на руках – меховые рукавицы, ватные брюки в валенки заправлены. А ко всему этому новый полушубок с длинной-предлинной шерстью.

– Теперь мне, – сказал, – и тундра нипочём!

Пришёл на Сок, стал искать свою старую лунку, нет её – снегом занесло. Пришлось пробивать новую. Ударил пешнёй по льду – во все стороны хрустальные осколки разлетелись, голубоватыми огоньками сверкнули.

Продолбил папа лунку, из рюкзака складной стульчик вынул, удочку приготовил, на крючок мотыля насадил, однако в воду опустить не успел. Потому что с берега реки, ощетинившегося насквозь продрогшими деревьями, какая-то птичка-невеличка прилетела. Животиком неуклюже шлёпнулась на рюкзак, будто у неё ноги были перебиты, набок повалилась, глазки-бусинки закрыла. А сама такая хорошенькая! Грудка жёлтая, на голове – чёрная шапочка, вся аккуратная, пригожая.

Папа сразу узнал нежданную гостью – синица. Понял и то, какая беда с ней приключилась: от голода и холода погибает. Бросил удочку, торопливо сунул птичку за пазуху. А там теплым-тепло. Шерсть-то у шубы не только длинная, но ещё и густая, её никакой холод не проймёт.

Сидит папа, не шевелится, боится нечаянно синицу помять. О рыбалке уже и не думает, все мысли об одном: оживёт ли его добровольная пленница? Сколько их за зиму погибает! Из десяти две, а то лишь одна остаётся…

Так, неподвижно, просидел папа с полчаса, а может, и больше. И вдруг почувствовал: ворочается синица, ворочается! Ух и обрадовался, даже жарко стало. Снял скорее рукавицы, достал из рюкзака кусочек сала – и за пазуху.

– Ешь, милая, ешь, не бойся.

А синице чего бояться? Ей и тепло, и уютно, и такое вкусное, такое сытное сало. Она по нему острым клювиком тюк да тюк, тюк да тюк. Досыта наелась. Силы набралась. Повеселела. Из-за пазухи выпорхнула, папу поблагодарила:

– Зинь-зинь-тарарах!

И полетела.

Заметил папа: на сухой сук старой берёзы опустилась. А на этом суку, нахохлившись, её подружка сидела. Немножко погодя к ним ещё одна синица присоединилась.

– Та-ак, – протянул папа, – та-ак…

Взял он прихваченные было для себя кусок хлеба и остаток сала, к старой берёзе направился. Неподалёку от неё, нахлобучив на себя огромный снежный шлем, возвышался дубовый пень. Папа смахнул шлем – получился стол. Положил на него сало, накрошил хлеба.

Как набросились на еду пичужки! Сначала моментально с салом расправились. Потом за хлебные крошки принялись. Скоро и от них ничего не осталось. Что же удивительного? Очень уж проголодались. А ведь они и сытые на плохой аппетит не жалуются. Летом, например, съедают за день столько вредных мошек, сколько сами весят.

Только собрался папа уходить, ещё две синицы пожаловали. Скок-скок по пню – нет им ни одной крошки.

– Та-ак, – опять протянул папа, – та-а-ак…

Подумал-подумал и вынул из внутреннего кармана полушубка деревянную коробку с мотылями, хлоп их на птичий стол. Всех до одного.

– Ешьте, птахи, ешьте на здоровье! А завтра ещё еды вам принесу. И будет у вас здесь столовая.

Больше на Соку папе делать было нечего. Потому что на голый крючок разве что поймаешь? Вернулся он домой, мама спрашивает:

– Где же рыба?

– Плавает! – бодро ответил папа.

– Я так и знала. В такой мороз какой клёв? Вместо ухи лапшу с курятиной сварила. Раздевайся, умывайся да садись за стол.

Сделал папа всё, что велела мама, а когда поел, сказал:

– Зинь-зинь-тарарах!..

– Ты чего? – удивилась мама. – Чего ты?

Папа засмеялся:

– Это я говорю тебе: спасибо! Очень вкусная лапша.



    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю