Текст книги "Тегеран 1943"

Автор книги: Валентин Бережков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Польша и её границы

Проблема Польши была рассмотрена только на последнем пленарном заседании конференции, 1 декабря, Первым эту тему затронул Рузвельт. Он выразил надежду, что советское правительство сможет начать переговоры и восстановить свои отношения с польским эмигрантским правительством, находившимся в Лондоне.

В то время у Советского Союза были все основания относиться с недоверием к этому эмигрантскому правительству, поскольку на протяжении ряда лет оно вело антисоветскую кампанию. Именно эта враждебность польского эмигрантского правительства и вынудила Москву разорвать с ним отношения, восстановленные вскоре после нападения гитлеровской Германии на СССР. Поэтому Сталин, отвечая Рузвельту, прежде всего обратил внимание на то, что агенты польского эмигрантского правительства, находящиеся в Польше, связаны с немцами.

– Они убивают партизан, – сказал Сталин. – Вы не можете себе представить, что они там делают.

– Это большой вопрос, – вмешался Черчилль. – Мы объявили войну Германии из-за того, что она напала на Польшу. В своё время меня удивило, что Чемберлен не стал вести борьбу за чехов в Мюнхене, но внезапно в апреле 1939 года дал гарантию Польше. Но одновременно я был также и обрадован этим обстоятельством. Ради Польши и во исполнение нашего обещания мы, хотя и были не подготовлены, за исключением наших военно-морских сил, объявили войну Германии и сыграли большую роль в том, чтобы побудить Францию вступить в войну. Франция потерпела крах, но мы благодаря нашему островному положению оказались активными бойцами. Мы придаём большое значение причине, по которой вступили в войну. Я понимаю историческую разницу между нашей и русской точками зрения в отношении Польши. Но у нас Польше уделяется большое внимание, так как нападение на Польшу заставило нас предпринять нынешние усилия. Я также очень хорошо понимал положение России в начале войны, и, принимая во внимание нашу слабость в начале войны и тот факт, что Франция изменила данным ею гарантиям в Мюнхене, я понимаю, что советское правительство не могло рисковать тогда своей жизнью в этой борьбе. Но теперь другое положение, и я надеюсь, что если нас спросят, почему мы вступили в войну, мы ответим, что это случилось потому, что мы дали гарантию Польше. Я хочу прибегнуть к примеру о трёх спичках, одна из которых представляет Германию, другая – Польшу, а третья – Советский Союз. Все эти три спички должны быть передвинуты на запад, чтобы разрешить одну из главных задач, стоящих перед союзниками, – обеспечение безопасности западных границ Советского Союза.

– Я должен сказать, – ответил Сталин, – что Россия не меньше других, а больше других держав заинтересована в хороших отношениях с Польшей, так как Польша является соседом России. Мы – за восстановление, за усиление Польши. Но мы отделяем Польшу от эмигрантского польского правительства в Лондоне. Мы порвали отношения с этим правительством не из-за каких-либо наших капризов, а потому, что польское правительство присоединилось к Гитлеру в его клевете на Советский Союз. Всё это было опубликовано в печати.

Пока переводились последние фразы этого выступления, Сталин раскрыл лежавшую перед ним тёмно-бордовую сафьяновую папку и извлёк оттуда листовку. То был кусок жёлтой довольно плотной бумаги, изрядно потёртый, побывавший, видно, уже во многих руках. На листовке была изображена голова с двумя лицами, наподобие древнеегипетского бога Януса. С одной стороны был нарисован профиль Гитлера, с другой – Сталина.

Держа высоко над столом листовку, чтобы все могли её хорошо разглядеть, Сталин сказал:

– Вот что распространяют в Польше агенты эмигрантского правительства. Хотите посмотреть поближе?

С этими словами Сталин передал листовку Черчиллю. Тот взял её брезгливым жестом, двумя пальцами, поморщился и, ничего не сказав, передал Рузвельту, который пожал плечами, покачал головой и вернул листовку Сталину. Выждав немного, Сталин продолжал:

– Где у нас гарантии в том, что польское эмигрантское правительство не будет и дальше заниматься этим гнусным делом? Мы хотели бы иметь гарантию в том, что агенты польского правительства не будут убивать партизан, что эмигрантское польское правительство будет действительно призывать к борьбе против немцев, а не заниматься какими-то махинациями. Мы будем поддерживать хорошие отношения с правительством, которое призывает к активной борьбе против немцев. Однако я не уверен, что нынешнее эмигрантское правительство в Лондоне является таким, каким оно должно быть. Если оно солидаризируется с партизанами и если мы будем иметь гарантию, что его агенты не будут иметь связей с немцами в Польше, тогда мы будем готовы начать с ними переговоры. Что касается замечания насчёт трёх спичек, то я хотел бы знать подробнее, что это означает.

Черчилль объяснил, что он имел в виду проблему границ и что было бы хорошо здесь, за круглым столом, ознакомиться с мыслями русских относительно будущих границ Польши. Потом он, Черчилль, или Идеи могли бы изложить эти соображения полякам.

– Мы полагаем, – продолжал Черчилль, – что Польшу следует удовлетворить, несомненно, за счёт Германии. Мы были бы готовы сказать полякам, что это хороший план и что лучшего плана они не могут ожидать. После этого мы могли бы поставить вопрос о восстановлении отношений. Но я хотел бы подчеркнуть, что мы хотим существования сильной, независимой Польши, дружественной по отношению к России.

Сталин, в свою очередь, изложил позицию советского правительства по этому вопросу.

– Речь идёт о том, – сказал он, – что украинские земли должны отойти к Украине, а белорусские – к Белоруссии. Иными словами, между нами и Польшей должна существовать граница 1939 года, установленная Конституцией нашей страны. Советское правительство стоит на точке зрения этой границы и считает это правильным.

Молотов пояснил, что обычно эту границу называют линией Керзона.

– Нет, – возразил Иден, – там были сделаны существенные изменения.

Молотов заявил, что Иден располагает неправильными сведениями.

Тут Черчилль извлёк карту, на которой, как он сказал, нанесена линия Керзона и линия 1939 года. Тут же была указана линия Одера. Иден, водя пальцем по карте, принялся объяснять, что южная часть линии Керзона не была точно определена, и добавил, что, как предполагалось, линия Керзона должна была проходить восточнее Львова.

Сталин возразил, что линия на карте Черчилля нанесена неправильно. Львов должен оставаться в пределах Советского Союза, а линия границы должна идти западнее. Сталин добавил, что Молотов располагает точной картой с линией Керзона и с её подробным описанием. Он при этом подчеркнул, что Польша должна быть действительно большим, промышленно развитым государством и дружественным по отношению к Советскому Союзу.

Тем временем Молотов распорядился доставить карту, о которой упомянул Сталин. Через несколько минут принесли большую чёрную папку. Раскрыв её, Молотов развернул карту на столе и указал на нанесённую там линию Керзона. Молотов зачитал также текст радиограммы, подписанной лордом Керзоном. В ней точно указывались пункты, по которым проходит эта линия. После уточнения этих пунктов по карте вопрос стал предельно ясен. Позицию советской стороны больше нельзя было оспаривать. Черчилль и Иден ничего не могли возразить. Обращаясь к Сталину, Черчилль сказал:

– По-видимому, участники конференции не имеют существенных расхождений по поводу западных границ Советского Союза, включая и проблему Львова…

Рузвельт спросил, можно ли будет осуществить переселение лиц польской национальности по их желанию в Польшу. Сталин ответил утвердительно. После этого Черчилль сказал, что посоветует полякам принять разработанные здесь предложения. Он добавил, что приготовил проект специального документа по польскому вопросу, который он хочет тут же зачитать. Черчилль оговорился, что не просит соглашаться с данным предложением в том виде, в каком оно представлено, поскольку он сам ещё не принял окончательного решения. Затем Черчилль зачитал следующий текст: «В принципе было принято, что очаг польского государства и народа должен быть расположен между так называемой линией Керзона и линией реки Одер, с включением в состав Польши Восточной Пруссии и Оппельнской провинции. Но окончательное проведение границы требует тщательного изучения и возможного расселения населения в некоторых пунктах».

Сталин согласился в принципе с формулой, предложенной Черчиллем.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Спор о военных преступниках

Хочу рассказать об одной неофициальной встрече, на которой между советским и английским делегатами произошло серьёзное столкновение. То был совместный обед трёх лидеров и их ближайших соратников, который поначалу проходил очень мирно. Тостов было много: за здоровье участников конференции, за успехи разных родов войск, за победу над общим врагом, за послевоенное сотрудничество. Были и весьма конкретные политические тосты. Например, с советской стороны среди других был провозглашён такой тост:

– Предлагаю тост за будущие поставки по ленд-лизу. Пусть они прибывают вовремя, не запаздывая, как сейчас!

К концу обеда Сталин поднялся с места и стал говорить о нацистских военных преступниках.

– Я предлагаю поднять тост за то, – сказал он, – чтобы над всеми германскими военными преступниками как можно скорее свершилось правосудие и чтобы они все были сурово наказаны. Мы должны, действуя совместно, покарать их, как только они попадут в наши руки. Пусть ни один из них не избежит кары, пусть ни один из них не спрячется даже на краю света. Думаю, что таких нацистских преступников наберётся немало…

Едва закончился перевод этой речи на английский язык, как Черчилль, словно ужаленный, вскочил с места. После каждого из ранее произнесённых тостов он добросовестно осушал по рюмке коньяку и был уже в весьма возбуждённом состоянии. Теперь британский премьер резким жестом отодвинул рюмку, она опрокинулась и коньяк разлился большим жёлтым пятном по скатерти. Черчилль не заметил этого – он уже едва владел собой. Его лицо и шея побагровели, глаза налились кровью. Размахивая руками, он выкрикнул:

– Подобный взгляд коренным образом противоречит нашему английскому чувству справедливости! Англичане никогда не потерпят такого массового наказания. Я решительно убеждён в том, что ни одного человека, будь он нацист или кто угодно, нельзя казнить без суда, какие бы доказательства и улики против него не имелись!

Все посмотрели в сторону Сталина. Он совершенно спокойно реагировал на бурную речь английского премьера. Его, казалось, даже забавляла нервозность Черчилля. Его глаза чуть-чуть посмеивались.

Сталин принялся невозмутимо и весьма обстоятельно опровергать доводы Черчилля, чем приводил последнего в ещё большее бешенство. Советский представитель подчеркнул, что никто не собирается наказывать нацистских преступников без суда. Дело каждого должно быть тщательно разобрано. Но уже сейчас очевидно, что при массовых зверствах, совершаемых гитлеровцами, среди них должны быть десятки тысяч преступников, закончил Сталин. Потом, обратившись к Рузвельту, который молча наблюдал за этой сценой, Сталин осведомился о его мнении.

– Как обычно, – сказал президент, – мне, очевидно, придётся выступить в качестве посредника в этом споре. Совершенно ясно, что необходимо найти какой-то компромисс между вашей позицией, маршал Сталин, и позицией моего доброго друга, премьер-министра.

Советские представители и американцы, оценив ответ президента, рассмеялись. Но англичане, поглядывая на своего лидера, сидели молча, с мрачными лицами. Черчилль опустился в кресло, но чувствовалось, что в нём все ещё клокочет ярость.

– Давайте прекратим эту дискуссию, – сказал Гопкинс. – До Германии ещё много миль, а до победы над нацистами ещё много месяцев…

Но Сталин продолжал опрашивать каждого из присутствующих о его мнении. Наконец, очередь дошла до сына президента Эллиота Рузвельта, который также присутствовал на обеде. Он поднялся с места и несколько смущаясь, но довольно твёрдо сказал:

– Не слишком ли академичен этот вопрос? Ведь когда наши армии двинутся с запада, а русские будут продолжать наступление с востока, вся проблема и разрешится, не так ли? Русские, американские и английские солдаты разделаются с большинством из этих преступников в бою… Сталину понравился этот ответ. Обойдя с бокалом вокруг стола, он остановился около Эллиота, обнял его, улыбаясь, воскликнул:

– Превосходный ответ! Предлагаю тост за ваше здоровье, Эллиот!

Тут Черчилль снова взорвался. Перегнувшись через стол и грозя Эллиоту пальцем, он прорычал:

– Вы что же, хотите испортить отношения между союзниками? Вы понимаете, что вы сказали? Как вы осмелились произнести подобную вещь?..

Эллиот плюхнулся в кресло с растерянным видом и так забавно прикрыл лицо руками, что все присутствующие разразились смехом. Напряжение было снято.

Вскоре все перешли в соседнюю комнату пить кофе. Но Черчилль в этот вечер не подходил к советским делегатам. Его помрачневшее лицо покрылось красными пятнами, и он ещё более энергично, чем всегда, дымил сигарой.

Бурная реакция Черчилля на предложение покарать нацистских военных преступников была не случайна. Само по себе это требование не могло быть неожиданным для английского премьера. Его подпись стояла под Декларацией глав правительств трёх держав антигитлеровской коалиции, опубликованной 3 ноября 1943 года во время происходившего в Москве совещания министров иностранных дел трёх держав.

В «Декларации об ответственности гитлеровцев за совершаемые зверства», которая была также скреплена подписями Рузвельта и Сталина, говорилось: «…немцы, которые принимали участие в массовых расстрелах итальянских офицеров, или в казнях французских, нидерландских, бельгийских и норвежских заложников, или критских крестьян, или же те, которые принимали участие в истреблении, которому был подвергнут народ Польши, или истреблении населения на территориях Советского Союза, которые сейчас очищаются от врага, должны знать, что они будут отправлены обратно в места их преступлений и будут судимы на месте народами, над которыми они совершали насилия. Пусть те, кто ещё не обагрил своих рук невинной кровью, учтут это, чтобы не оказаться в числе виновных, ибо три союзные державы, наверняка, найдут их даже на краю света и передадут их в руки их обвинителей с тем, чтобы смогло совершиться правосудие…» Казалось бы, после этой Декларации предложение покарать гитлеровских военных преступников не могло вызвать возражений. Ведь речь шла именно о наказании нацистских преступников, а не о мести по отношению к невинным. Но, по-видимому, Черчилль рассматривал Декларацию трёх держав лишь как пропагандистский жест, а в душе думал совсем другое. К тому же, по мере того как советские войска продвигались дальше на запад и все ближе подходили к территории третьего рейха, Черчилль стал задумываться о том, как бы использовать гитлеровских разбойников при осуществлении уже бродивших у него в голове планов создания нового «санитарного кордона» вокруг Советской страны.

Англо-американский план расчленения Германии

От тегеранской встречи до победы над гитлеровской Германией было ещё очень далеко. Советским армиям предстояло в тяжёлых боях пройти сотни километров, форсировать крупные водные рубежи, взять штурмом множество городов. И ещё многие тысячи советских, американских, английских воинов, борцов Сопротивления должны были отдать жизнь в этой титанической схватке. Предстояли тяжёлые бои на Восточном фронте, высадка в Нормандии, кровопролитные бои в Арденнах, освобождение Франции и других стран, оккупированных нацистами.

В Тегеране все понимали, что до того момента, когда с востока, запада, севера и юга войска союзников пересекут германские границы и пойдут на последний штурм общего врага, пройдёт немало времени. Но то, что этот момент наступит, ни у кого не вызывало сомнения. Все были уверены в конечной победе антигитлеровской коалиции.

Естественно поэтому, что на Тегеранской конференции встал вопрос о том, как следует союзникам поступить с Германией после победы. То, что державы фашистской «оси» должны безоговорочно капитулировать, не вызывало разногласий: тут царило единодушие. Но надо было думать и о том, что предпринять, чтобы Германия, которая на протяжении жизни одного поколения дважды ввергла человечество в мировую войну, никогда больше не смогла развязать новую агрессию.

Впервые этот вопрос подвергся обсуждению после позднего обеда 28 ноября. День был довольно напряжённый, и Рузвельт, который выглядел усталым, попросив у своих коллег прощения, отправился к себе сразу же после того, как все встали из-за стола. Черчилль, Сталин, Идеи и Молотов перешли в соседнюю комнату, где был подан кофе.

Раскуривая сигару, Черчилль заметил, что союзники должны нанести такой сокрушительный удар по Германии, чтобы она никогда больше не могла угрожать другим народам. Сталин согласился с этим, но добавил, что, если не будут приняты особые меры, Германия скоро восстановит свой потенциал и будет снова представлять угрозу для мира. Черчилль не согласился с этой точкой зрения. Он сказал, что уже сейчас в результате огромных потерь на советском фронте, а также бомбардировок, которым подвергает Германию авиация союзников, её людские резервы и военно-промышленный потенциал в значительной мере истощены, а к концу войны Германия подвергнется таким ударам и будет настолько разрушена, что никак не сможет скоро восстановиться.

– Вы, я вижу, большой оптимист, – улыбнулся Сталин. Поставив чашку с недопитым кофе на столик, он провёл белым платком по усам и более серьёзно добавил: – К сожалению, я не могу разделить этого оптимизма. Специфические условия Германии с её юнкерством и крупными военными концернами таковы, что она может ещё не раз представлять угрозу для мира. Но мы, конечно, могли бы попытаться изменить эти условия…

Черчилль, почувствовав, что Сталин коснулся вопроса об общественном строе послевоенной Германии, резко перевёл разговор на другую тему. Больше в этот вечер к германскому вопросу не возвращались.

Когда на следующий день Сталин встретился с Рузвельтом один на один, он рассказал ему о разговоре с Черчиллем.

– Когда вы ушли, – сказал Сталин, – я имел разговор с Черчиллем относительно сохранения мира в будущем. Черчилль очень легко смотрит на это дело. Он считает, что Германия не сможет скоро восстановиться. Я с этим не согласен и думаю, что это может скоро произойти. Для этого ей потребуется всего 15–20 лет. Если Германию ничего не будет сдерживать, то я опасаюсь, что она скоро сможет восстановить свою силу. Первая большая война, начатая Германией в 70-м году прошлого столетия, закончилась в 1871 году. Всего через 42 года после этой войны, то есть в 1914 году, немцы начали новую войну, а ещё через 21 год, в 1939 году, они вновь начали войну. Как видно, срок, необходимый для восстановления Германии, сокращается. Он и в дальнейшем, очевидно, будет сокращаться.

Рузвельт слушал, не перебивая. Его заинтересовал ход мыслей Сталина. Лишь изредка в знак согласия он кивал головой и легонько постукивал пальцами правой руки по подлокотнику коляски.

Между тем Сталин продолжал говорить о том, как трудно добиться того, чтобы Германия не стала снова угрожать другим народам. Какие бы запреты мы ни налагали, сказал он, немцы будут иметь возможность их обойти. Если мы запретим строительство самолётов, то мы не можем закрыть мебельные фабрики, а известно, что мебельные фабрики можно быстро перестроить на производство самолётов. Если мы запретим Германии производить снаряды и торпеды, то мы не можем закрыть её часовых заводов, а каждый часовой завод может быть быстро перестроен на производство самых важных частей снарядов и торпед. Поэтому Германия может снова восстановиться и начать агрессию.

На этот раз Сталин не упомянул о социальных условиях Германии. Возможно, резкая реакция Черчилля подсказала ему, что в вопросе о социальной структуре Германии он может встретить лишь сопротивление англо-американцев. Во всяком случае, теперь он говорил только о стратегических мерах, которые могли бы помочь союзникам держать побеждённую Германию в определённых рамках.

– Для того чтобы предотвратить агрессию, – пояснял свою мысль Сталин, – тех органов, которые намечается создать, будет недостаточно. Необходимо иметь возможность занять наиболее важные стратегические пункты с тем, чтобы Германия не могла их захватить. Такие пункты нужно занять не только в Европе, но и на Дальнем Востоке, чтобы Япония не смогла начать новой агрессии. Должен быть создан специальный орган, который имел бы право занимать стратегически важные пункты. В случае угрозы агрессии со стороны Германии или Японии эти пункты должны быть немедленно заняты с тем, чтобы окружить Германию и Японию и подавить их…

– Я согласен с вами на 100 процентов, – сказал Рузвельт. – Я могу быть так же твёрд, как маршал Сталин. Конечно, немцы могут перестроить свои заводы на военное производство, но в этом случае необходимо будет действовать быстро, и если будут приняты решительные меры, то Германия не будет иметь достаточно времени для того, чтобы вооружиться.

– В таком случае все обеспечено, – улыбнулся Сталин.

Во время пленарного заседания 1 декабря участники конференции вновь вернулись к вопросу о Германии. Рузвельт сказал, что имеется предложение о расчленении Германии и что этот вопрос следует обсудить подробнее.

Вслед за американским президентом слово взял Черчилль, который, видимо, уже был подготовлен к такой постановке вопроса. Он энергично поддержал Рузвельта:

– Я за расчленение Германии. Но я хотел бы обдумать вопрос относительно расчленения Пруссии. Я также за отделение Баварии и других провинций от Германии.

Предложение Черчилля прозвучало несколько неожиданно, и в зале воцарилось молчание. Снова заговорил Рузвельт.

– Чтобы стимулировать нашу дискуссию, – заявил он, – я хотел бы изложить составленный мною лично два месяца тому назад план расчленения Германии на пять государств.

– Я хотел бы подчеркнуть, – перебил Черчилль, – что корень зла Германии – Пруссия.

Рузвельт одобрительно кивнул и продолжал:

– Желательно, чтобы мы сначала имели перед собой картину в целом, а потом уже говорили об отдельных компонентах. По моему мнению, Пруссия должна быть, по возможности, ослаблена и уменьшена в своих размерах. Она должна составлять первую самостоятельную часть Германии. Во вторую самостоятельную часть должны быть включены Ганновер и северо-западные районы Германии. Третья часть – Саксония и район Лейпцига. Четвёртая часть – Гессенская провинция, Дармштадт, Кассель и районы, расположенные к югу от Рейна, а также старые города Вестфалии. Пятая часть – Бавария, Баден и Вюртемберг. Каждая из этих пяти частей будет представлять собой независимое государство. Кроме того, из состава Германии должны быть выделены районы Кильского канала и Гамбурга. Этими районами должны будут управлять Объединённые нации или четыре державы. Рурская и Саарская области должны быть поставлены под контроль либо Объединённых наций, либо попечителей всей Европы. Вот моё предложение. Я должен предупредить, что оно является лишь ориентировочным…

В обстановке тех дней, когда ещё почти вся Европа находилась под фашистской пятой, предложение Рузвельта о расчленении Германии звучало как-то нереально. К тому же сразу возникло сомнение – можно ли в середине XX века заставить немецкий народ примириться с возрождением карликовых государств времён курфюрстов? Не слишком ли смело решил перекроить карту Германии американский президент?

Но Черчилль, этот опытный и хитрый политик, как будто поддерживал идею Рузвельта.

– Вы изложили полный короб всякой всячины, – сказал он, обращаясь к президенту. – Я считаю, что существуют два вопроса: один – разрушительный, а другой – конструктивный. У меня две идеи: первая – это изоляция Пруссии от остальной Германии; вторая – это отделение южных провинций Германии – Баварии, Бадена, Вюртемберга, Палатината,[4]4
  Административный район «Оберпфальц» на границе с Чехословакией.


[Закрыть] от Саара до Саксонии включительно. Я держал бы Пруссию в жёстких условиях. Я считаю, что южные провинции легко оторвать от Пруссии и включить в дунайскую федерацию. Люди, живущие в дунайском бассейне, не являются причиной войны. Во всяком случае, с пруссаками я поступил бы гораздо более сурово, чем с остальными немцами. Южные немцы не начнут новой войны.

Эти рассуждения Черчилля вносили новый элемент в вопрос о судьбе Германии. Выступая за расчленение Германии и подавление Пруссии, он в то же время клонил дело к созданию некоего нового образования, наподобие лоскутной габсбургской монархии. Именно так можно было понять смысл его рассуждений насчёт дунайской федерации. Само собой разумеется, что, по мысли британского премьера, такая федерация должна была находиться под контролем западных держав и изолировать Советский Союз от Западной Европы. Этот план явно перекликался с идеей самого Черчилля о высадке англо-американских войск на Балканах с целью «опередить» русских в Юго-Восточной Европе.

Сталин весьма отрицательно воспринял этот план.

– Мне не нравится план новых объединений государств, – сказал он ледяным тоном. – Если будет решено разделить Германию, то не надо создавать новых объединений. Будь то пять или шесть государств и два района, как предполагает Рузвельт, этот план может быть рассмотрен. Что же касается предложений английской стороны, то надо иметь в виду следующее. Черчиллю скоро придётся иметь дело с большими массами немцев, как приходится сейчас нам. Он увидит тогда, что в германской армии сражаются не только пруссаки, но и немцы из остальных провинций Германии. Лишь австрийцы, сдаваясь в плен, кричат: «Я – австриец!» – и наши солдаты их принимают. Что касается немцев из отдельных провинций Германии, то они дерутся с одинаковым ожесточением. Как бы мы ни подходили к вопросу о расчленении Германии, не нужно создавать какого-то нового нежизнеспособного объединения дунайских государств. Венгрия и Австрия должны существовать отдельно друг от друга. Австрия существовала как самостоятельное государство до тех пор, пока она не была захвачена Гитлером.

Рузвельт согласился со Сталиным в том, что между немцами, происходящими из разных германских провинций, не существует разницы. Пятьдесят лет тому назад эта разница существовала, сказал президент, но сейчас все немецкие солдаты одинаковы.

После этого снова выступил Черчилль.

– Я не хочу, чтобы меня истолковали так, будто бы я не за расчленение Германии, – заявил он. – Но я хотел бы сказать, что если раздробить Германию на несколько частей и не создать комбинации из этих частей, тогда, как это говорил маршал Сталин, наступит время, когда немцы объединятся.

– Нет никаких мер, которые могли бы исключить возможность объединения Германии, – возразил глава советской делегации.

– Маршал Сталин предпочитает раздроблённую Европу? – язвительно спросил Черчилль.

– Причём здесь Европа? – отпарировал Сталин. – Просто я не знаю, нужно ли создавать четыре, пять или шесть самостоятельных германских государств. Этот вопрос нужно обсудить…

Рузвельт спросил, не следует ли создать для изучения вопроса о Германии специальную комиссию или, быть может, передать этот вопрос в Лондонскую комиссию представителей трёх держав. Сталин согласился передать этот вопрос в Лондонскую комиссию.

Эта проблема была вновь поднята западными державами на Крымской конференции в феврале 1945 года. Но и там их идея расчленения Германии не встретила поддержки с советской стороны. Советский делегат в трёхсторонней комиссии отклонил предложения англо-американцев о расчленении Германии. Тем временем позиция Советского правительства в этом вопросе была чётко определена. Выступая 9 мая 1945 года в День Победы над гитлеровской Германией, глава Советского правительства заявил, что Советский Союз «не собирается ни расчленять, ни уничтожать Германию».

Западные пропагандисты любят разыгрывать фальшивую карту, утверждая, будто Советский Союз повинен в расколе Германии. Это злобная выдумка. Наоборот, именно благодаря принципиальной позиции Советского правительства англо-американские планы расчленения Германии, впервые выдвинутые на Тегеранской конференции, не были претворены в жизнь.

На проходившей летом 1945 года Потсдамской конференции трёх держав были приняты важные решения о денацификации, демократизации и демилитаризации Германии как единого целого. Если бы эти решения была выполнены полностью, то и сейчас Германия существовала бы как единое государство. Но решения Потсдамской конференции не были выполнены в западных зонах оккупации, и западные державы, не добившись раздробления Германии, раскололи её явочным порядком. В Западной Германии начался процесс ремилитаризации. Военные монополии вновь набрали силу. Были созданы так называемая «бизония», а затем «тризония». Наконец, была провозглашена Федеративная Республика Германии, в которой пышным цветом расцвели милитаризм и реваншизм.

В этих условиях демократические силы немецкого народа на востоке страны создали государство рабочих и крестьян – Германскую Демократическую Республику.

Так появились два германских государства, которые в наши дни идут различными историческими путями. ГДР идёт по дороге социализма и мира. В ФРГ, где по-прежнему господствуют старьте правящие классы, создана благоприятная почва для возрождения реваншизма, милитаризма, неофашизма, что чревато опасностью новой войны.