Текст книги "Археология и исследование русского средневековья"

Автор книги: Валентин Янин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

В. Янин
Археология и исследование русского средневековья

Доклад академика В.Л. Янина при вручении большой золотой медали им. М.В. Ломоносова 1999 года

В моей жизни дважды случились события, которые мне хочется назвать поворотными. Первое было поворотным лично для меня, когда я в далеком 1947 г., по окончании первого курса истфака МГУ, впервые оказался в экспедиции Артемия Владимировича Арциховского в разрушенном войной Новгороде. Отправляясь на первую производственную практику, я не предполагал, что навсегда определяю свою научную судьбу. Экспедиция лета 1999-го стала моим 51-м полевым выездом в этот город.

Второе событие стало поворотным для всей отечественной археологии, изучающей наше средневековье. Я имею в виду открытие в Новгороде 26 июля 1951 г. первой берестяной грамоты. Через год нам предстоит отметить 50-летний юбилей этого события. К нему мы приходим с результатом, который тогда, 50 лет назад, показался бы фантастическим: в Новгороде найдено уже 915 берестяных грамот XI-XV вв. Еще 84 берестяных документа извлечены из культурных напластований Старой Руссы, Смоленска, Торжка, Пскова, Твери, Москвы, Старой Рязани – в России, Мстиславля и Витебска – в Белоруссии, Звенигорода Галицкого – на Украине. Всего в 11 древнерусских городах обнаружено 999 берестяных текстов. Первая же такая находка полевого сезона 2000 г. станет тысячной!

В чем смысл этой не имеющей прецедентов коллекции? Впрочем, я вправе услышать вопрос: а почему она беспрецедентна? Разве открытие древних папирусов не преобразовало историю эллинистического и римского Египта?

Дело в том, что существует качественное различие этих двух пластов письменности. Папирусы обнаруживаются в условиях вторичного использования, вырванными из породившего их бытового контекста. Берестяные грамоты сохраняют прочную связь с таким контекстом. Их находят на тех древних усадьбах, куда они были адресованы или где они были написаны, в окружении вещевых реалий, принадлежавших их адресатам или их авторам. По именам адресатов мы получаем возможность назвать имена владельцев и жителей раскапываемой усадьбы, установить их взаимоотношения с соседями, а по хронологической вертикали – выяснить их генеалогические связи с предками и потомками. Археология, до того говорившая молчаливым языком древних вещей, обрела живой и порой очень громкий голос. Хор мужских, женских и детских голосов через многие столетия вновь звучит среди безмолвных остатков древних построек.

И снова скептик вправе сказать: подобные хоры раздаются сегодня вокруг нас и чаще всего в них слышна никому не интересная бытовая болтовня. Возражаю скептику. Процесс письма на бересте, требовавший заметного физического усилия, не располагал к пустословию. Практически любой берестяной текст, даже фрагментарный, содержит важную для исследователя новую информацию. Но дело не только в этом.

Главным источником наших сведений о средневековой Руси до сих пор остаются летописи. Однако интерес летописца всегда был избирателен. Его внимание привлекали яркие события -объявление войны, заключение мира, смерть князя, выборы епископа, сооружение храма, эпидемия, эпизоотия, явление кометы, затмение солнца… Медленные процессы общественного развития, хорошо видные только на расстоянии, его не интересовали, отчего средневековье часто представляется чрезмерно стабильным. К тому же самый древний летописный текст относится к началу XII в., события VIII-XI столетий описаны в нем на основании главным образом устных рассказов и припоминаний. Сам же этот текст сохранился в рукописях XIV и XV вв., будучи не раз редактирован. Существуют важные для понимания прошлого древние законодательные памятники, но их нормы, естественно, малоподвижны, отражают порой исходную, а не реальную ситуацию.

Вообще для ранних периодов нашей истории база аутентичных письменных источников скудна. Причина этому – пожары, периодически уничтожавшие наши деревянные города с их скученной застройкой. До находки берестяных грамот были известны лишь три пергаменных листа домонгольского времени с текстами, касающимися гражданской истории. Все они датируются первой третью XIII в. Рад сообщить, что число берестяных грамот Xl – начала XIII столетий уже превысило 400.

На протяжении последних 70 лет раскопки древнерусских городов ведутся систематически. Особенно значительны они в Новгороде, где начиная с 1932 г. непрерывно работает самая долговременная в мире археологическая экспедиция. Внимание исследователей к этому городу объясняется не только его выдающимся историческим значением, но и особыми условиями сохранности в его почве древностей.

Новгород возник на плотных глинах, затрудняющих вертикальный сток дождевых и паводковых вод. Его культурный слой до предела насыщен влагой, препятствующей аэрации и, следовательно, процессам гниения любой органики. А коль скоро главным поделочным материалом на Руси было дерево, в земле сохраняются остатки строительных конструкций и деревянного бытового инвентаря, а также изделия из кожи, кости, тканей, зерно, кости животных, изучение которых дает представление об агросистеме, составе стада и охотничьих предпочтениях наших далеких предков. Если во многих других древних городах время сохраняет лишь каменные, стеклянные и отчасти металлические предметы, то есть ничтожный процент бытового инвентаря, новгородский культурный слой сберег для нас все, что когда-либо отложилось в нем, давая нам возможность увидеть предка в окружении привычных ему вещей – от транспортных средств и домашней утвари до музыкальных инструментов и произведений прикладного искусства.

Великолепная сохранность дерева, в частности настилов уличных мостовых и нижних венцов многочисленных срубов, позволяет не только детально членить культурный слой на узкие хронологические отрезки (число настилов, наслоившихся на протяжении X-XV вв. на уличных мостовых Новгорода, достигает 28-30), но с помощью дендрохронологического метода датировать время сооружения каждого нового яруса мостовых. Это, в свою очередь, дает возможность датировать раскапываемые жилые и хозяйственные усадебные комплексы с необходимой уверенностью, которая сотни раз подкреплялась свидетельством «говорящих» находок. В слоях XII или XIV в. находились берестяные грамоты, адресованные лицам, которые известны из летописных сообщений соответственно XII или XIV в. В слое XI в. обнаружены западноевропейские монеты этого времени, в слое Х в. – арабские монеты Х в. и т.д., в слое 30-х годов XI в. – печать Ярослава Мудрого, во всех слоях – сотни свинцовых печатей деятелей именно того времени, которое обозначено их стратиграфическим положением.

Не вдаваясь в детали, подытожу сказанное выводом: цель археологического исследования древнерусских городов (а сходные условия сохранности древностей свойственны Пскову и Смоленску, Твери и Москве, Торжку и Витебску, Полоцку и Старой Руссе) состоит в расширении круга источников познания истории, в поисках возможностей увеличения объема информации, в том числе и о тех сферах прошлого, которые не находили отражения в традиционных письменных источниках. Открытие же берестяных грамот в корне изменило программу археологических исследований. Если прежде археология средневековья сосредоточивалась на датировке древних предметов, познании способов их изготовления, изучении торговых взаимосвязей, то есть была погружена в мир материальной культуры, то теперь ее занимают проблемы, бывшие раньше исключительным достоянием исследователей традиционных письменных источников.

Нас интересует теперь, как сформировалась та необыкновенная форма средневековой государственности, какой был вечевой строй Новгорода? Имело ли место призвание варяжского князя? Какова была степень демократизма новгородского общества? Как складывались и развивались органы его власти? Какие процессы привели к падению боярского Новгорода?… Масса вопросов, один интереснее другого. И замечательно то, что во многих новых направлениях археологического исследования сделаны существенные прорывы.

Рассмотрим пресловутый «варяжский вопрос». Сообщение о призвании Рюрика новгородцами в середине IX в. вот уже двести лет возбуждает эмоции очевидной политической окраски. Борьба «норманистов» и «антинорманистов» демонстрировала явные излишества обеих дискутирующих сторон.

«Норманисты» пропагандировали мысль о том, что правопорядок и культура принесены на Русь иноземными князьями. «Антинорманисты», исходившие из того обстоятельства, что рассказ о призвании князя записан летописцем спустя два с половиной века после указанного события, сам этот рассказ признавали легендарным на основании патриотического возмущения: «Что же, разве русские люди не могли найти князя у себя дома? Зачем им понадобилось искать власть на свою шею за морем?»

Раскопки в Новгороде обнаружили, что в IX столетии этого города еще не существовало. Первые элементы селитьбы в виде рыхлой догородской структуры возникают на его территории лишь на рубеже IХ-Х вв., а городом с уличными мостовыми, усадебной планировкой, системами благоустройства он становится лишь в середине Х в.

Этот результат, казалось бы, подкрепил анти-норманистскую версию: не было Новгорода – не было, значит, и призвания иноземного князя. Подкрепил, однако, ненадолго. Е.Н. Носов, проводивший раскопки на Городище, в 3 км от Новгорода, где вплоть до падения Новгорода в 1478 г. существовала княжеская резиденция, выяснил, что резиденция эта возникла как раз в середине IX в. и с самого начала ее вещевой комплекс имел ярко выраженную скандинавскую окраску, свидетельствуя о присутствии здесь варяжской дружины. Иными словами, летописная версия была подтверждена, но с некоторым коррективом. Инициаторы приглашения – новгородские словене, кривичи и чудь (аборигенные угро-финны), образовавшие политический союз, – призвали иноземного князя еще тогда, когда Новгорода не было, а сами племена жили дисперсно, владея, по словам летописи, «каждое своей волостью».

Прояснился и механизм возникновения Новгорода спустя несколько десятилетий после призвания князя. Когда Олег с малолетним сыном Рюрика Игорем в конце IX столетия нарушил условия договора и ушел на юг искать иные столы, возник вакуум власти: вместо князя на Городище осталась его безымянная дружина. На рубеже IХ-Х вв. археологи наблюдают массовое запустение городищ в новгородской округе: жившая в них родо-племенная аристократия устремляется к месту пересечения торговых путей (из варяг в греки и с Востока на Запад), а оно соответствует территории будущего Новгорода. Именно здесь появляются первоначальные аристократические городки, каждый из которых имел свое имя: Славно, Нерева, Людин; именно здесь собирается общее вече этой политической межэтнической конфедерации. А когда в 946 г. в результате походов на Мету и Лугу, где были подавлены конкурентные этому месту значительные центры, податная территория конфедерации резко увеличилась и к вечевому центру потекли новые потоки государственных доходов, система первоначальных городков сменяется единым городом, получившим закономерное имя Новый город.

Итак, иноземный князь был призван. Наносит ли эта акция ущерб патриотическому самосознанию? Все дело в том, на каких условиях приглашенный князь получил власть. На этот вопрос позволяет ответить серия исключительных находок полевого сезона 1999 г…

Подробнее см.: Янин B.Л. У истоков Новгородской государственности // Вестник РАН. 2000. № 8. – Прим. ред.

Начиная с 1951 г. в раскопках изредка обнаруживались странные предметы в виде деревянного цилиндра с двумя взаимопересекающимися каналами, один из которых снабжен неизвлекаемой пробкой. На поверхности таких предметов обозначены некие суммы, упоминаются «емцы» и «мечники» – княжеские чиновники, собиравшие с населения государственные доходы, встречаются геральдические княжеские знаки и изображения меча – символа «мечника», а также упоминания географических пунктов. На некоторых из них нацарапано слово «мех» (мешок) в контексте «мех мечника». Всего до 1999 г. было найдено в слоях XI – начала XII столетия 13 таких предметов.

Сочетание всех этих признаков еще 20 лет тому назад позволило понять назначение загадочных предметов. Они служили замками для запирания в мешках собранных государственных доходов и одновременно бирками, на которых указывалась сумма содержащихся в мешке ценностей, их назначение (в казну или сборщику податей, которому, согласно «Русской правде», следовал определенный процент), а иногда обозначалась податная территория. Из снабженного таким замком мешка ничего нельзя было украсть, не разрезав мешок или пропущенную через замок веревку, либо же не расколов цилиндр.

Но самое важное: еще 20 лет тому назад было установлено, что отрезанные от мешков бирки «емцов» и «мечников», то есть княжеских чиновников, всякий раз обнаруживались не на территории княжеских резиденций, а на усадьбах знатных новгородцев, из рода которых происходят знаменитые политические деятели XII-XV столетий. Это обстоятельство не кажется случайным, если принять во внимание, что уже в древнейшем дошедшем до нас договоре Новгорода с князем (а этот договор относится к 1264 г.) говорится: «А волостии ти княже, новгородьскыхъ своими мужи не держати, нъ держати мужи новгородьскыми; а даръ от тех волостии имати». Иными словами, князь не имел права собирать доходы сам со своей дружиной (на юге такой способ назывался «полюдьем»), доходы собирали новгородцы, а князю передавали обусловленную сумму в виде подарка («дара»).

Сенсация 1999 г. ожидала нас на Троицком раскопе в Людином конце Новгорода, где начиная с 1973 г. исследуется массив боярских усадеб, принадлежащих на рубеже ХII-ХШ вв. знаменитому посаднику Мирошке Несдиничу и его потомкам. В последние три сезона главным объектом изучения здесь стала громадная усадьба (площадь 1200 м2), имевшая, очевидно, общественный характер. В слоях XI – первой четверти XII столетия здесь летом 1999 г. было обнаружено 38 подобных цилиндров, а вместе с еще двумя, найденными на ранее раскопанном участке той же усадьбы, их собралось 40. На цилиндрах встречаются имена бояр, уже известных как местные жители по прежним находкам берестяных грамот. Здесь же найдена грамота, адресованная одному из бояр по имени Хотен, в которой посланный им человек отчитывается о результатах сбора пошлин на реке Мологе неподалеку от Бежецка.

Эти находки позволили окончательно выяснить, что уже в столь раннее время контроль за сбором государственных доходов и, как мы сказали бы теперь, за формированием государственного бюджета находился в руках самих пригласивших князя новгородцев, а отнюдь не в руках князя. Надо полагать, что именно это обстоятельство было одной из причин ухода Олега на юг, где, завоевав Смоленск и Киев силой оружия, он стал неограниченным хозяином властной ситуации – монархом. Но если условие о контроле за сбором государственных доходов содержалось в исходном середины IX в. договоре новгородцев с князем, я не вижу в приглашении князя никаких унизительных обстоятельств. В процессе возникших трений внутри межэтнической конфедерации ее члены не отдали предпочтения какой-либо одной из трех составляющих, а призвали третейского судью. В дальнейшем судебная власть была основной функцией князя, в призвании и изгнании которого новгородцы оставались «вольны».

Открытия, сделанные в полевой сезон 1998 г. на той же усадьбе в напластованиях второй-третьей четвертей XII в., помогли воссоздать историю одного из важнейших завоеваний вечевого строя.

Подробнее см.: Янин В.Л., Зализняк А.А. Новгородские берестяные грамоты из раскопок 1998 года // Вестник РАН. 1999. № 7. – Прим. ред.

Из летописи было известно, что новгородский князь Всеволод Мстиславич, получивший престол из рук своего отца и предшественника Мстислава Владимировича в 1117 г., спустя девять лет, в 1126 г., был новгородцами посажен на престол. Это несколько загадочное сообщение смущало исследователей: зачем князя сажать на престол, если он уже давно владеет им?

Недоумения были развеяны открытием на этой усадьбе мощного административного комплекса, включавшего обширный (120 м2) крытый помост, назначение которого выяснилось из содержания более ста берестяных грамот. Подавляющее их большинство посвящено конфликтным судебным ситуациям. Адресатами же указаны Якша, достоверно идентифицируемый с новгородским боярином, посадником Якуном Мирославичем, и Петрок, также достоверно идентифицируемый с новгородским боярином Петром Михалковичем, который, судя по его месту в адресной формуле, был полномочным представителем князя в «сместном» (совместном) суде князя и посадника.

Из более поздних договоров с князьями известно, что формальный приоритет в сместном суде принадлежал князю, скреплявшему своей печатью документы, но князь (или его полномочный представитель) не имели права принимать окончательного судебного решения без санкции посадника. Настил крытого помоста, где новгородцы собирались для проведения судебной процедуры, на протяжении XII в. несколько раз перестилался, но начало его сооружения данными дендрохронологии датируется временем около 1126 г. И это обстоятельство определяет момент создания сместного суда, разъясняя тем самым, что в 1126 г. князь Всеволод был посажен на новгородский стол на новых условиях, расширивших прерогативы местного боярства в государственном управлении. Так постепенно проясняется вопрос об этапах формирования основных особенностей «вечевого строя».

Теперь хочу остановиться на одной методической проблеме, которая представляется мне весьма важной. Историческая наука, подобно любой другой отрасли знания, долгое время развивалась путем дифференциации. Внутри нее возникло множество дисциплин, ориентированных на замкнутые группы источников и разработавших свои сложные методики. Таков естественный ход развития науки. Однако давно уже назрела потребность в синтезе, перекрестной проверке выводов, полученных в процессе дифференциации научных дисциплин. Пример их далеко разошедшихся программ я уже привел, говоря о том, как до находки берестяных грамот история и археология, изучавшие одну и ту же эпоху, преследовали сильно различающиеся научные цели.

Между тем сама комплексность источников средневековой археологии неизбежно превращает ведущую раскопки экспедицию в лабораторию синтеза вещественных и письменных источников. Я уже упоминал новгородского боярина Петра Михалковича, с которым мы близко познакомились, прочитав 17 берестяных грамот, адресованных ему или написанных им самим. Из летописи известно, что этот боярин породнился с князем Юрием Долгоруким. В 1154 г. Юрий, овладев киевским столом, стал мириться со своими давними врагами, и мир с Новгородом был достигнут женитьбой сына Юрия – Мстислава – на дочери Петра Михалковича – Анастасии. Анализ берестяных текстов установил имя жены Петра и, следовательно, матери Анастасии: ее звали Мареной, а в крещении Марией. А это, в свою очередь, позволило определить время и повод изготовления двух самых знаменитых произведений русского искусства XII столетия – причастной чаши мастера Косты и главной святыни Новгорода – чудотворной иконы «Знамение», прославившейся во время битвы новгородцев с суздальцами 1170 г. Оба предмета были созданы в 1154 г. по заказу Петра Михалковича и его жены в ознаменование брака их дочери с князем Мстиславом Юрьевичем.

Близко познакомились мы и с братом Анастасии – Олисеем по прозвищу «Гречин». Он не только наследовал отцу, став в конце XII в. представителем князя в сместном суде, но и прославился как художник, писавший иконы и фрески. В частности, имеются основания видеть в нем главного мастера знаменитого фрескового ансамбля в церкви Спас-Нередица, созданного в 1199 г. В изучении его творчества археологам удалось то, о чем не могли мечтать искусствоведы. Раскопки вскрыли мастерскую Олисея Гречина, в которой сохранились образцы красок, остатки художнического инвентаря, а также берестяные грамоты, содержащие заказы на изготовление икон с необходимыми заказчикам сюжетами.

Синтез источников археологии, истории и истории искусства, как видим, уже дает плоды. Еще более значительным оказывается интеграция археолого-исторических и лингвистических исследований. Некогда история и филология были ветвями единой науки, что, в частности, проявилось в существовании университетских историко-филологических факультетов. Дифференциация дисциплин существенно развела исследователей истории и языка, но они вновь объединились при изучении берестяных грамот. Около 20 лет участвует в Новгородской экспедиции группа лингвистов во главе с академиком А.А. Зализняком. Благодаря им лингвистические характеристики берестяных текстов утратили былую приблизительность. Но главный результат их участия в общем исследовательском процессе состоит в открытии древненовгородского диалекта и выявлении его особенностей.

Дело в том, что господствующей концепцией истории русского языка в течение длительного времени было представление о его изначальном единстве на всей территории славянской Восточной Европы. Образование областных диалектов представлялось делом сравнительно позднего времени, связанным с удельной раздробленностью Руси, начавшейся в XII в. и усугубленной монгольским нашествием ХIII в. Берестяные грамоты ввели в науку громадный массив бытовых текстов XI – первой половины XIII в. И его изучение не только обнаружило существование в этот период особого новгородского диалекта, но и установило, что чем древнее текст, тем изобильнее в нем диалектные особенности. Древненовгородский диалект раннего времени имеет около 30 отличий от того, который принято было считать общерусским. Независимость происхождения новгородского диалекта от языка среднего Поднепровья демонстрируется наличием в нем архаизмов, не свойственных древнему языку южной Руси.

Очевидно, что лингвистическая проблема прямо связана с вопросом о славянском заселении северо-западных территорий Руси. Комплекс археологических свидетельств (особенности керамики, домостроительства, оборонительных сооружений), топонимики и ономастики, ориентации денежно-весовой системы Северо-Запада в сочетании с отмеченными лингвистическими наблюдениями указывают на то, что исходные импульсы передвижения славянских племен на наш угро-финский север находились на территории славянской южной Балтики. Отсюда предки будущих новгородцев и псковичей были потеснены немцами. Но из этого следует, что у колыбели Древнерусского государства, которое мы также называем Киевской Русью, государства, ставшего общим домом будущих великороссов, малороссов и белоруссов, стояли Новгород и Киев – северный и южный центры с различающимися традициями. Их объединение превратило Киевскую Русь в великую европейскую державу Владимира Святого, Ярослава Мудрого и Владимира Мономаха.

Хотел бы на этой высокой ноте закончить выступление. Однако погрешу против совести, если умолчу о нуждах отечественной археологии. После развала Союза перестал действовать Закон об охране памятников истории и культуры. Новая его редакция на несколько лет застряла в коридорах Государственной думы. Нищее Министерство культуры не имеет сил поддерживать инспекции по охране памятников. Отсутствие закона сняло заслон против разрушения культурного слоя исторических городов застройщиками, обладающими тугой мошной. К тому же приобретение металлодетекторов стало таким же простым делом, как покупка бытовой техники. И на курганы, городища и селища идет массированное наступление вооруженных поисковой техникой любителей антиквариата. Благо сами археологи затратили немало усилий на составление и издание областных археологических карт, ставших теперь главным пособием по ограблению нашего прошлого.

Вторая беда – упадок гуманитарного и, в частности, исторического образования в средней школе и неспециализированных в области истории вузов. На вступительных экзаменах от абитуриентов приходится выслушивать такую чушь, какая экзаменаторам даже не снилась лет двадцать тому назад. Немудрено, что на этом фоне процветает дилетантизм, вылившийся в поток антинаучной мути, которая заполняет прилавки нынешних книжных магазинов. Надеюсь, что поставить заслон дилетантизму можно совместными усилиями Академии наук и Минобразования и, конечно, с помощью нашей научной молодежи.